Неправильно

Пурпурным заревом казались сливавшиеся воедино стяги на шатрах походного лагеря. Временные пристанища для бойцов в первое время, будто от страха, жались друг к другу боками так тесно, что между ними невозможно было протиснуться. Позже какой-то умный человек догадался выстроить их в определенный порядок, и так появились целые ровные фиолетовые улицы, поднявшиеся на зов царственного лотоса. Но с приближением грозного Солнца среди этих проспектов, в отдалении, возникли и ряды белых шатров. Гусу Лань всегда держался обособленно от других, с осознанным высокомерием смотря сверху вниз на всех тех, кто живет у подножия великих гор, на которых обитает великое знание. Их мрачно-тоскливые лица монахов, будто уже покинувших этот бренный мир, вызывали недоумение и отторжение. Однако к представителям высшей касты ордена плывущих облаков невольно относились с уважением, поскольку одно серебристо-лунное сияние их заколок внушало желание смолкнуть в их присутствии. Такой ореол почтенной мудрости окружал даже юного предводителя части клана, прибывшего на помощь. Юньмэнцы с удивлением наблюдали, как их импульсивный и сильный лидер, злясь, утихал, когда приближался молодой господин Лань, который, как выяснилось спустя несколько дней, вовсе не немой от рождения, просто не желает разговаривать. Один из воинов Пристани Лотоса вовсе глазам своим не поверил, когда увидел, как Цзян Ваньинь, натура отчаянная и страстная, схватил было за воротник ханьфу своего юного союзника, а тот с таким скрипом поднял бровь, что почему-то конфликт утих в зачатке. Лань Ванцзи лишь медленно моргнул и почти не слышно произнес: — Он ждет дитя. Ни к чему споры. Цзян Ваньиня после этого вовсе не было заметно до самого вечера. Даже к совместному обсуждению дальнейших планов он явился с опозданием и был так рассеян, что несколько раз переспросил у своего военного советника, как следует организовать оборону. И едва заседание закончилось, правитель Юньмэна снова скрылся в своем шатре, приказав подать ужин и вино ему отдельно. Правда, внезапно через некоторое время, уже изрядно выпив, он отправил слугу за Лань Ванцзи снова. И тот прибыл почти сразу, как всегда, собранный и внешне безразличный к происходящему, однако стражник у входа в шатер главы Юньмэн Цзян заметил, что прославленный в бою Бичэнь Второй молодой господин Лань сжимал так, будто готов был раздавить рукоятку. Как не случилась драка, до сих пор не известно. Дежурившие в ту ночь воины слышали, какими проклятьями осыпал орден Лань Цзян Ваньинь, порой не разбирая слов и выражений, как требовал их немедленно убраться, и только подоспевший военный советник уберег главу Цзян от поспешных решений, объяснив поведение юного правителя тяжелым бременем, которое давит его грудь. Никто не знает, что тогда об этом думал Лань Ванцзи, но на следующее же утро гусуланьцы плечом к плечу снова встали в оборону небольшого поселения территории Юньмэна. И лишь спустя пару дней, когда, отступив, пришлось вновь отодвинуться от границ, Цзян Ваньинь, отпуская своих союзников и помощников отдыхать, задержал Лань Ванцзи приказным тоном. Тот, будто чувствуя, что рано или поздно этот разговор состоится, лишь взглянул через плечо, так и не повернувшись лицом к главнокомандующему. Накаленные поражением нервы, угнетающая обстановка спешного отступления, потери и обнаженные душевные раны изнутри подрывали моральную устойчивость. — Я потребую возвращения Вэй Усяня, когда все это закончится, — Цзян Ваньинь сильно изменился с тех времен, когда он еще был несмышленой куклой на троне, за которым стояла Юй Цзыюань. Пара седых волос, словно сожженных искрой молниеносного Цзыдяня, обрамляли его осунувшееся и треугольное лицо. В стане появилась крепость, уверенность в своих действиях, пусть и кажущихся опрометчивыми. — Он был вывезен из страны под предлогом брака, но я многого не знал. Меня не устраивает такой союз. Ветер, скользнувший под приоткрытым пологом шатра, принес ощущение тревожного холода, прошелся по спине морозной дрожью и коснулся груди. — Гусу Лань может убыть сегодня же, — стальным тоном ответил Второй молодой господин Лань. — Ни к чему ждать окончания войны. Едва заметно мышца под глазом дернулась. Пожалуй, это столкновение двух альф напоминало стычку пары молодых оленей, сцепившихся окрепшими рогами. Каждый стоял на своем, защищая свою истину, которая была дороже настоящей правды. — Я не настолько глуп, чтобы вести две войны, — болезненная усмешка коснулась губ Цзян Ваньиня. Теперь, в статусе главы Юньмэн Цзян, он мог наконец потребовать от соседей уважения и удовлетворения его запросов. Вопрос, дело только ли в политически важном моменте, когда орден заявляет о себе, как о равном другим. Или все же как половозрелый мужчина-альфа, он желал обладать омегой, который когда-то приносил ему удовольствие? — Гусу Лань добровольно не вернет Вэй Усяня ни сейчас, ни после, — спокойно, но с силой в голосе произнес Лань Ванцзи, все еще держась вполоборота. — Это мой дядя теперь, и он ждет ребенка, который является наследником престола Гусу Лань. Ни о каком возвращении речи быть не может. Повторяю в который раз. Цзян Ваньинь этот ответ перенес стоически: скрестив на груди руки, попытался сдержать первородный гнев, который наполнял его. Для дальнейшего разговора важно было унять захлестывающие эмоции. — Я получил частным образом письмо. Второй Нефрит, как и полагается камню, лишь равнодушно уставился на него, ожидая продолжения. Кто бы только знал, как колотило внутри от злости и страха услышать что-то ужасное. — Один мой друг сообщил мне истинные мотивы упертости Ханьгуан-цзюня. Только теперь Лань Ванцзи позволил себе на мгновение сосредоточенно прищуриться. Упоминание негласного титула, который ему присвоили еще в первые дни сражений, предвещало дурное. Прежде Цзян Ваньинь игнорировал такое высокое народное прозвище, ограничиваясь привычными статусами. — Мне известно, что Вэй Усянь пришелся и Вам по вкусу. С большим мазохистским удовольствием юный глава Цзян пронаблюдал, как нервно сглотнул Второй молодой господин Лань, и расплылся в ужасающей усмешке, получив подтверждение слухов. — Выходит, клан святых не такой уж и святой, — Цзян Ваньинь недобро сверкнул злой улыбкой. Определенно, вино, выпитое для согревания тела и успокоения, лишь распалило болезненные чувства и вызвало нездоровую лихорадку, раз весь организм, как ходуном ходил. Цзыдянь, напитанный напряженным состоянием хозяина, взволнованно потрескивал на пальце, предчувствуя недоброе. В вечернем сумраке это зрелище ужасало и восхищало одновременно. Но ему в противовес ледяным сиянием покрылись ножны Бичэня, меча, который тоже тонко улавливал настроение своего заклинателя, готового к бою. — Глава Цзян, недостойно говорить о таком, — практически сквозь зубы, заставляя себя быть вежливым, произнес Лань Ванцзи. — Это моя семья. С него было довольно с лихвой. Он слишком много терпел. Еще прибыв в Пристань Лотоса, Второй молодой господин Лань понял, Цзян Ваньинь еле сдерживает свой пылающий нрав. Конфликт с тетушкой, дошедший до полного разрыва, едва не пошатнул его и без того неустойчивое состояние у престола. И дальше становилось только хуже. А началось все с некоего анонимного письма, в котором ему любезно было рассказано о том, что Юй Цзыюань избавилась от Вэй Усяня, выдав его за Лань Цижэня, и теперь желала занять трон, решив, что племянник сойдет с ума от горя, узнав о судьбе своего возлюбленного, который убил их общего ребенка. Доброжелатель настойчиво указывал, что госпожа Юй, раз она теперь через дочь заручилась поддержкой ордена Цзинь, крайне опасна и способна избавиться и от юного главы. Бить нужно первым, советовал словоохотливый пишущий. И Цзян Ваньинь со свойственной ему безрассудностью ударил на опережение, разорвав все договоренности, созданные тетушкой, опасаясь, что они ведут его в пропасть, а также изгнал ее саму из Пристани. Правда, едва совершив такой решительный шаг как арест собственной тетушки и ее высылка, молодой глава Юньмэна засомневался, не слишком ли он резок в своих приказах, однако добрый аноним оказался прав. Властолюбивая Юй Цзыюань прислала вскоре официальную бумагу, в которой сообщила, что вступает в союз с Цишань Вэнь посредством собственного замужества. Не привыкшая ни в чем уступать омега не сдавалась даже в такие моменты. Владыка Бессмертный, он же Вэнь Жохань, оскорбленный из-за разрыва брачной договоренности с главой Цзян и обозначивший себя отныне защитником угнетенной супруги госпожи Юй, немедленно ввязался в конфликт с Юньмэн Цзян. Оставшись фактически в полном одиночестве, юный глава сначала испугался последствий собственной вспыльчивости, однако скоро на помощь ему пришел забытый всеми пожилой друг отца — Вэй Чанцзэ, умный и расчетливый омега. Именно он встал рядом с новым правителем и взял в руки многие вопросы. В первую очередь, вопросы дружеских взаимоотношений с другими орденами. И охотнее остальных откликнулся на призыв о помощи в грядущей войне клан Не. Опытный воин и твердый в своих решениях, будто камень, Не Минцзюэ при помощи верного Мэн Яо быстро сообразил, что необходимо обезопасить свои границы и поддержать Юньмэн Цзян. Оставалось только заручиться поддержкой белоснежного ордена Гусу Лань, а затем склонить на свою сторону орден Цзинь, занявший нейтральную позицию и связанный торговыми и брачными отношениями с каждым из великих орденов. Все эти исторические события, требовавшие личного участия молодого главы Цзян, не шли на пользу его моральному состоянию. Несмотря на то, что вокруг него сформировывался солидный круг поддержки, он все еще чувствовал себя обманутым и одиноким человеком. Ни один омега, который оказывался в его постели, не способен был загасить это тянущее, как тупая боль, ощущение пустоты в груди. Это было то, чего он так боялся: после Вэй Усяня всё словно померкло. И дело было вовсе не в особенной красоте тела или особенных его любовных навыках. Просто это был первый страстный опыт, первые чувства, которые больше никогда не могли повториться. Это осознание, что без своего названого братца ему не быть счастливым, пришло довольно быстро, но окончательно повергло в оцепенение вместе с письмом, что пришло вчера. Доброжелательный аноним давно не проявлялся, а тут неожиданно начеркал буквально пару строк: «Вэй Усянь — важный для Гусу Лань омега. Хорошо бы им завладеть, драгоценный друг. И тогда посадите на свою цепь не только Учителя Лань, его супруга, но и Лань Ванцзи, несчастного влюбленного. Оба дышат им». Первой мыслью было после этой весточки сжечь белоснежный шатер, а выход из него придавить камнем. Вид седого пепла и дотлевающей ленты, наверное, успокоил бы. Цзян Ваньинь не спал всю ночь и бродил по лагерю, то взяв в руки факел, то возвращая его стражнику обратно. Конечно, он понимал, что не имеет больше права взрываться, ведь вторая война, да еще с бывшим союзником, лишит его престола. Также он понимал, что сам был виноват в том, что позволил тетушке выдать замуж Вэй Усяня, и теперь не мог требовать разрыва брачного договора. Но Лань Ванцзи так прекрасно бы смотрелся повешенным на дереве, и шея его так чудесно сверкала бы фиолетовыми искрами… Колоссального труда стоило заставить себя вернуться в свой шатер и сосредоточиться за картами. Некого было ненавидеть теперь, кроме как самого себя. Но теперь Цзян Ваньинь сможет все исправить: он уже не тот мальчишка, что был. Даже черт с ним, с ребенком от Лань, важно, что вернется домой Вэй Усянь, от которого зависит его моральное спокойствие и удовлетворение. Прежде Цзян Чэн считал, что омеге лучше быть замужем и не видеть, как возлюбленный заводит свою семью, но теперь ему казалось, что брак со стариком куда страшнее, чем любовь украдкой и порциями. Цзян Чэн теперь правитель и сможет организовать свой быт: не с такими задачами теперь справляется. — Нет, Вэй Усянь — это моя семья, — грозно произнес молодой глава Юньмэна, очень жалеющий, что все же нельзя прямо сейчас использовать Цзыдянь. — Не ваша, запомните. И я потребую свое назад, когда мы разберемся с внешними врагами. Теперь важно было дать понять, что Юньмэн Цзян — это больше не мелкий клан, который зависит от чужого мнения или помощи. Если бы не угроза в виде великого ордена Цишань Вэнь, который количеством своих воинов превышал другие кланы вместе взятые, то молодой глава Цзян и вовсе никогда не стал бы якшаться с Вторым молодым господином Лань, который смел дерзко смотреть на него сверху вниз, хотя был даже не прямым наследником власти. — В таком случае, вы приобретете нового внешнего врага, — сухо отрезал Лань Ванцзи. — Вэй Усянь останется в Облачных Глубинах. Я лично встану на его защиту. Уголок губ в злой усмешке нервно дернулся. Они же ровесники, один даже титулом еще не дорос, но смеет угрожать? Как этот чертов Вэй Усянь умудрился окрутить этого твердолобого верзилу, что он вопреки своему воспитанию смеет нагло противостоять правителю? Пусть знает свое место! — Плевать, кто встанет на пути, ясно? — от явного недосыпа глаза казались впалыми, злыми. — Я его брат. И только посмей мне что-нибудь возразить, Второй молодой господин Лань. — Я его племянник, — сурово сдвинул брови этот упертый настолько сильно, что едва лента не сползла вниз. — Любое посягательство на мою семью будет рассматриваться как объявление войны Гусу Лань. Наверняка они бы схватились сейчас же и наверняка бы, используя всю заклинательскую мощь, яркой молнией Цзыдяня и ледяным сиянием Бичэня уничтожили половину лагеря, но, благо, где-то вдалеке раздался горн, возвещающий о приближении врагов. В итоге они выплеснули всю ненависть друг к другу на противника. Обошлось в этот раз, но оба понимали, что это только до следующего удобного случая. И он представился спустя неделю после очередного трудного боя. Их, схватившихся за мечи и пыщуших гневом, едва разняли. Обозленные на ситуацию между ними, на вечные поражения в столкновении с врагом, они готовы были разорвать друг друга, словно это хоть сколько бы нибудь помогло облегчить совесть. Но еще спустя неделю взаимных упреков, злобных взглядов, намеренного игнорирования, хладнокровного неприятия друг друга, отказа вместе вести военные собрания и даже делить один стол во время походных трапез, случилось то, чего боялись подданные обоих сторон. Один приближенный со страхом в глазах вручил своему правителю Цзян очередное скромное письмецо без имени отправителя. Слуга за это время уже успел выучить, что после таких посланий разражалась буря. И точно. Цзян Ваньинь выскочил из своего шатра буквально через мгновение после получения конверта, держа в руке уже угрожающе сверкающий Цзыдянь. Не слушая никого, он оттолкнул от себя советника, Вэй Чанцзэ и еще кого-то, и бросился к шатру Лань Ванцзи. Того как раз сегодня в бою постигла неудача: Вэнь Сюй, старший сын Владыки Цишань Вэнь, едва не разрубил напополам его ногу, когда Второй молодой господин Лань приподнялся в воздухе, чтобы звуковой волной гуциня отбросить от себя противников. Так что теперь этот огромный камень сидел в своем шатре и перематывал кровившую глубокую рану, совершенно не ожидающий внезапного нападения в мирное время после битвы. Цзян Ваньинь был чуть ниже ростом и более субтильный, но в мгновение ярости он весь наполнялся нечеловеческой силой, а потому, ворвавшись, легко схватил за шею Лань Ванцзи, растерявшегося от неожиданности, и сдавил его горло так сильно, что вначале Второй Нефрит даже наконец изменился в безразличном выражении лица и озадаченно посмотрел на своего соперника, понимая, что оказался в крайне затруднительном положении. Но едва он осознал, что происходит, тут же вернул себе суровый вид и схватил давящую руку за запястье, хотя и ненадолго возвращая контроль над ситуацией: — Ты хоть знаешь, что ребенок от тебя? — борясь с захлестывающей болью в душе, процедил Цзян Ваньинь, будто не замечая, что какие-то слуги Гусу Лань, стражники в страхе пятятся от них… Лань Ванцзи, услышав вопрос, настолько растерялся, округлив золотистые глаза, что даже хватку ослабил и чуть не поплатился за беспечность: мгновенно глава Цзян сжал руку сильнее, и тот, задыхаясь, захрипел, кажется, задушенный больше такой внезапной вестью. — Удавлю, — наслаждаясь видом своего противника, злобно улыбался Цзян Ваньинь. Вот она, настоящая власть, наконец-то! — Как ты смел трогать чужое?! Оно, вернее, Вэй Усянь, чужое вдвойне: он принадлежит ему, главе Цзян, по праву первого альфы. Мало того, что оскорбила тетушка, отобрала законное, пусть и в благих целях, выдала омегу замуж за другого, так теперь любое отродье Лань считает возможным пользоваться тем, что должно быть только у правителя нового великого ордена! Лань Ванцзи, совершенно потерянный и безобидно хлопающий ресницами, даже не сопротивлялся, будто думал вовсе не о том, чтобы спастись или оправдаться, а о том, как такое могло случиться и как об этом кому-то стало известно. Но такой равнодушный соперник разбушевавшемуся Цзян Ваньиню был не нужен. Необходимо было его подстегнуть, задеть за живое, чтобы наконец вырвать друг другу глотки, как настоящие альфы в природе, борющиеся за одну омегу: — Вы что, со своим старикашкой по очереди его имели или сразу одновременно? Вот только теперь Второй молодой господин Лань очнулся. Для его праведных ушей (хотя праведных ли?) слышать подобное было недопустимо. Рывком ловко вывернул за запястье руку, которая сдавливала горло, и поднялся на ноги, старясь не опираться на больную: — Что за наговоры?! Пространных речей от него никогда было не дождаться, но в данном случае они были и не особо нужны. Достаточно было лишь маленькой зацепки, чтобы продолжить скандал. Отстраненный, Цзян Ваньинь не отошел далеко: лишь на расстояние возникшего тут же Саньду. Теперь без схватки на мечах их встреча закончиться не могла. — «Наговоры»?! Скоро все Облачные Глубины будут считать моего брата шлюхой! — в действительности, не очень-то беспокоило, что станут думать эти монахи, которые лишь притворяются правильными и вежливыми, но шлейф оскорблений потянется за пределы Гусу Лань, обрастет новыми сплетнями, а затем коснется репутации и всего ордена Цзян. Впрочем, и на облик Вэй Усяня в глазах других кланов было не наплевать. — Ты хоть осознаешь, что твой сумасшедший дядька сделает с ним, если узнает, что он изменял ему с тобой?! Его же забьют камнями в вашем монастыре! — Я не позволю его обидеть, — решительно шагнул вперед Лань Ванцзи, упираясь буквально животом в кончик острого меча главы Юньмэна. И, судя по ответу, даже не отрицал уже, что вступал в близость с Вэй Усянем. Холодом обдало спину от этого откровения и показательной браваде, будто только и ждал этого признания: — Ты здесь, а он там! — Я… — и голос, низковатый и обычно твердый, скатился вниз, стих, оборванный в полете резким осознанием безысходности. Потребовалось продышаться, сияя глазами. Нужно было срочно что-то придумать. — Кто сообщил это? Мне нужно с ним встретиться. От неожиданного вопроса Цзян Ваньинь ехидно хмыкнул: — Что, праведник хочет подкупить сплетника? Это разве не нарушает никакое из твоих правил? — Я хочу выяснить истину. Очень похвальная решимость, но несвоевременная: — Где была твоя правильность, Ханьгуан-цзюнь, когда ты смел трахать чужого омегу?! Тот было, стиснув зубы, шагнул, желая схватиться, но сам себя осек, видимо, понимая правоту соперника. Мало было проблем с псами Цишань Вэнь — теперь они грызут друг друга и без внешнего врага, окончательно слабея духом перед очередным сражением. Если Гусу Лань и поддерживающий его клан Не бросят орден Юньмэн Цзян на произвол судьбы, тот тот погибнет. — Нас рассорить хотят, если это письмо отправлено тебе, а не Учителю Лань, — стараясь успокоиться, произнес Лань Ванцзи, хотя лицо отражало нешуточную тревогу. — Цзян Ваньинь, кто тебе присылает письма? — Не старайся увильнуть от ответственности, Второй молодой господин Лань, — предупредительно прямо перед носом сверкнул кольцом юный глава. — Как только красное Солнце закатится, я прибуду в Облачные Глубины, чтобы забрать своего брата из вашего оплота разврата. Никто не смеет пользоваться его слабостью! Он уже замахнулся было, чтобы пустить в ход искрящуюся молнию, но его за локоть поймал подоспевший Вэй Чанцзэ, от встревоженного вида которого Лань Ванцзи стало окончательно не по себе. Невыносимо было смотреть в глаза приемному отцу любимого омеги, чья судьба из-за его опрометчивости может быть разрушена. Благо, и Цзян Ваньинь, не желавший вводить в курс дела посторонних, руку вырвал, но вместо того, чтобы ударить, резко развернулся и направился прочь из белого шатра. Золотистая бабочка сидела на ладони в ожидании послания, которое никак не формулировалось. В глазах еще стояла картина единственной короткой близости, такой странной и несущественной, близости, в которой главным было вовсе не проникновение, а чувство единения. Даже несмотря на то, что был в состоянии практически неосознанном, обманывал свой ум, будто отдал невинность будущему мужу Су Шэ, навсегда запечатлелось в памяти ощущение преисполнения счастьем, словно оно дошло до самых краев и вот-вот могло выплеснуться из него. И словами всего этого не выразить. Следовало слушать дядю и больше времени уделять сочинениям и риторике. Крылатая вестница неторопливо переползла на указательный палец, забралась на подушечку и практически, казалось, заглянула в глаза человека, который устало вздохнул. Виновато кивнул своей немой собеседнице, прося еще времени на раздумья, хотя они оба понимали, что оно будет потрачено на очередные самобичевания и сомнения. Бабочка перелетела на стол к бумаге и села на ее уголок, требуя оформления душевных мучений в письмо. В прошлый раз слуга продиктовал ему короткое поздравление с прибавлением в семье и пожелания дяде крепкого здоровья, а теперь, когда выяснялось, что, если верить слухам, поздравлять стоило его (а стоило ли?), как назло, этот слуга куда-то запропастился. Да и не стоило еще адептам знать такую тайну. В общем, мучиться над письмом приходилось в полном одиночестве. Ребенок действительно мог быть от него. Лань Ванцзи аккуратно вывел первые слова «Вэй Ин, я все знаю» и тут же отправил лист в мусор. Что это он «всё» знает? Собрал какие-то невнятные сплетни, столкнулся лбами с его братом, а теперь еще беременному угрожает. Так не пойдет. «Вэй Ин, береги себя. Я скоро вернусь, вместе мы справимся». Тоже чушь. Кто на войне подобное может гарантировать и обнадеживать? «Вэй Ин, беги из Облачных Глубин, я вышлю тебе денег, обеспечь себя и ребенка всем необходимым. Выживу — буду рядом до смерти». Лань Ванцзи почти одобрил сам себе это послание, как бабочка с любопытством прошлась по буквам, смазав лапками слово «беги». И вправду, хорош! Советует беременному беззащитному омеге скрываться и убегать от преследования. Тяжело вздохнул, взялся за новый лист. В жизни столько не марал бумаги, не переписывал одного и того же текста, как теперь. «Вэй Ин, рядом предатель. Он знает о том, что ты беременный от меня…» Написал и задумался, роняя небрежные кляксы рядом со словами. А что если письмо попадет в чужие руки, недруг сообщит дяде, а у него и самого нет полной уверенности в этих сведениях? Он подведет несчастного Вэй Усяня окончательно. Бабочка-вестница выжидающе прошлась по очередному испорченному листу бумаги, двинулась дальше и остановилась в центре нового, словно запрещая его трогать. Лань Ванцзи, наблюдая за ее движениями, вынужденно согласился, что письменный формат общения не его конек. Доклады — куда ни шло, но не откровенные письма к человеку, которого просто хочется коснуться. Собственно, поэтому наконец крылатая подруга отправилась в полет с единственным приказом: поцеловать живот Вэй Усяня и исчезнуть. А все нужные слова он, Лань Ванцзи, обязательно произнесет, но лично. Теперь только нужно победить врагов как можно скорее, чтобы вернуться домой и спрятать этого омегу ото всех желающих им обладать.