***
Поскольку до совещания оставалось еще много времени, Яков Платонович сперва решил заглянуть к профессору медицины Сипягину, известному ему по одному из прошлых петербургских дел. Господин Сипягин был знаком со многими столичными докторами. "Может быть, он прольет свет на это темное дело..." — подумал Штольман. Едва зайдя в кабинет профессора, сыщик понял: его здесь ждали. Профессор, седобородый старик, чем-то смахивавший на берендейского царька из пьесы Александра Островского, совсем не удивился его появлению. — Ба! Какие люди пожаловали! Здравствуйте, здравствуйте, Яков Платоныч... — радостно поприветствовал господин Сипягин старого знакомого. — Здравствуйте, Артемий Филиппыч. Давно с вами не виделись. — Присаживайтесь, Яков Платоныч... — профессор нацепил на нос пенсне. — А вы, я так понимаю, пришли сюда в связи с делом... — Вы правы. — Предполагаете, что расчленитель может находиться среди студентов или преподавателей медицины? — озвучил он версию, не выходившую у Штольмана из головы. — Я знал, что полиция так подумает. И потому ждал этого визита. — Возможно. Не исключаю также, что этот человек давно покинул стены университета. — Почему вы так в этом уверены? — Рука душегуба слишком уж опытная. Пенсне Артемия Филиппыча блеснуло, придав его взгляду некоторую хитрецу. — Вы просто недооцениваете наших студентов... Штольман иронично ответил: — Страшно представить, на что способны эти ваши студенты... Поняв, что шутка вышла не совсем удачной, профессор резко встал. — Яков Платонович, — он приложил ладонь к сердцу, — скажу вам как на духу: нету среди моих знакомых никого, кто был бы на такое способен. Нету. Вот как только узнал о случившемся, сразу прикинул: этот злодей прекрасно знает анатомию... — Именно это я имел в виду. Потому-то и решил к вам зайти. — ...Ваш покорный слуга целую ночь не спал, перебрал в памяти всех своих знакомых врачей, студентов, бывших студентов... И пришел к выводу: ни один из тех, кого я знаю, не мог ничего подобного совершить. Поверьте моему опыту, я хорошо разбираюсь в людях. — Но ведь кто-то же по ночам это делает. Знаете ли, — не удержался сыщик, — моя жена не первый год занимается медициной. И она утверждает, что убийца имел цель именно отпрепарировать своих жертв. Судебный эксперт придерживается того же мнения. — Поверьте, Яков Платонович: ни я, ни мои знакомые-медики к этому делу не имеем отношения. Да, честно признаюсь, среди наших студентов встречаются те еще драчуны и дебоширы... Но прошу вас, поверьте: я с шестьдесят пятого года не сталкивался с подобной жестокостью. — С шестьдесят пятого года, говорите? — Да, Яков Платонович. Помните "Дело о садистах"? — Нет, простите, не припоминаю. — Ах, да: вы ведь были тогда еще ребенком... В общем, неприятная история вышла... Неважно... Столько лет ведь уже прошло... — Прошу вас, Артемий Филиппыч, поведайте... Сипягин потер нос рукой. — Неприятная тогда вышла история. Глупые, безмозглые юнцы наломали дров... Да и я, признаться, обошелся тогда с ними не в меру жестоко. Я ведь не понимал тогда... Молод был... — Простите: не понимали чего? — Не понимал я тогда, что в этой компании по-настоящему испорченными были всего лишь один-два человека. Остальные же слепо им подражали. Бывает, знаете ли, такое: когда толпа попадает под влияние психически нездорового человека... Штольману почему-то вспомнилась история с гипнотической табакеркой. — Простите, я не совсем понимаю... — Извольте: в шестьдесят четвертом году среди студентов сформировалось некое "тайное общество". Нет, вы не подумайте, не было там никаких анархистов и прочих им подобных субъектов... Их увлекало другое: нанесение людям увечий... Кончилось всё тем, что они всей гурьбой заявились в... в непристойное заведение и замучили до смерти одну... падшую женщину. Самого бесчеловечного из них — Николая Маркова — отправили в казематы. Не за убийство, нет... Скорее, за сам факт создания столь сплоченной и неуправляемой преступной группы. Остальные были с позором отчислены из университета. Я первый настаивал на том, чтобы ни один из этих негодяев и близко не подошел к операционному столу. — Да уж, не хотел бы я обращаться за помощью к врачам с таким прошлым... Артемий Филиппыч достал из ящика стола пожелтевшую от времени фотокарточку, ткнул тонким пальцем куда-то в середину. — Вот, посмотрите: здесь они все изображены. Это Марков, их предводитель. Вот уж кто мог человека живьем исполосовать и при этом даже не дрогнуть. Что человек, что подопытная лягушка — все было ему едино... Физиономия "главного садиста" была нечеткой, почти что неразличимой. — Буравин, тоже "молодец" был. Остальные — так, больше поглазеть... Марков для них почитай что Богом был, потому как слово "нельзя" ему было неведомо... — Но вы сейчас сказали, что сожалеете о содеянном... Почему? — Потому что я ведь, вспылив тогда не на шутку, всю жизнь поломал этим охламонам. Я ведь только спустя годы понял уже, что можно было, убрав главных заводил, направить эту компанию на путь истинный. Многие из них ведь не были по-настоящему жестокими... Вот вот из этих двоих, — он вновь ткнул в фотографию двумя пальцами, — вполне могли бы выйти светила российской науки... Штольман достал из кармана увеличительное стекло, стараясь разглядеть лица оступившихся студентов. Внезапно он вздрогнул. Одно из этих лиц было ему знакомо.***
Приехав в Свечной переулок, Анна решила сперва наведаться на место убийства. "Вот угол того самого дома, вот здесь тот самый фонарь..." В том, что она видит именно то самое место из своих недавних видений, она уже не сомневалась. "Дух Анастасии Грачевой, явись. Дух Анастасии Грачевой, явись..." Повеяло могильным холодом. Откликнувшийся на зов призрак, казалось, был озабочен и напуган. "Он продолжает убивать... Он убил снова!" — почти прокричала убитая девушка, затем растаяла. Откуда-то послышался звон окна, крики. Анна Викторовна немедленно поспешила туда. "А ведь именно отсюда направлялась жертва в свой последний путь" — подумалось ей. Когда она подбежала к дому повитухи, ее глазам открылась довольно странная картина. Окно третьего этажа было распахнуто настежь — это в такой холод-то! — а на карнизе стояла растрепанная простоволосая баба в исподнем, ревущая в три ручья. Внизу собиралась толпа зевак. Кто-то смеялся, кто-то показывал пальцем, но большинство просто глазели. — Баранова, ну-ка назад! — гаркнула из окна высокая кряжистая женщина в колпаке и белом халате. — Быстро! Бабища на карнизе, казалось, совсем не обращала внимания на приказ. — Он же совсем на него не похо-о-ож! — запричитала она. — Муж будет думать, что ребенок не от него-о-о-о... Женщина в белом халате начала потихоньку подбираться к ней. — Да твой это ребенок, твой! — пыталась объяснить она все тем же казарменным тоном. — И мужа твоего сын. Ты ведь сама сказала, что не ходила на сторону! — Не ходи-и-ила, видит Господь... Да не похож он на Ваську-то моего, не похо-ож... На меня-я похож, а на Ва-аську не-ет! Свекровка со свету белого меня сживё-ёт... Лучше уж сразу на тот све-ет! — Куда лезешь, дура! — заорала на нее повитуха, поняв, что новоиспеченная мамаша действительно вознамерилась раньше срока покинуть земной мир. — Назад! Поняв, что слова бесполезны, полезла за ней вдогонку. Босые ноги истеричной бабы неуверенно ступали по парапету. Толпа застыла в ужасе. "Сейчас она сорвется, — мелькнула мысль у Анны. — Сорвется и упадет, если сама не прыгнет. Даже если насмерть не разобьется, то точно станет калекой — третий этаж..." — Скидывайте с себя полушубок! — крикнула она стоявшему рядом широкоплечему мужчине. Тот смотрел на происходящее, словно завороженный, и не сразу вышел из ступора. — Да что вы стоите, как под гипнозом... Быстрей, на подмогу! — растормошила она еще троих молодых людей. Никитина, казалось, не знала страха высоты. Несмотря на свою пухлую фигуру, она легко держала равновесие. — Не подходите! Я прыгну! Я прыгну, говорю вам... Прощайте! Не поминайте лихом! Внезапно женщина поскользнулась. — А-а-а-а-а! — Сто-о-ой! — госпожа Никитина решительно рванулась вперед, успев ухватить разбушевавшуюся пациентку левой рукой за запястье. Та завизжала от страха, даром что за минуту до того намеревалась самоубиться. Положение было безнадежным. Второй рукой повивальная бабка (которая, к слову, выглядела совсем не как бабка, а как молотобоец в кузнице — с такими же жилистыми руками) вынуждена была держаться за водосточную трубу, чтобы вместе с Барановой не кувыркнуться на обледенелую мостовую. "Долго она ее не продержит... Только бы успеть... Господи, помоги!" — четверо мужчин и женщина в черном пальто спешно прорывались сквозь толпу. — Помогите, кто-нибудь! Я соскальзываю! — завопила диким голосом пациентка. — Всё, я не могу её больше держать! — прокричала раскрасневшаяся от натуги Никитина. — Вы там, внизу, подхватывайте! — и тяжелая туша рухнула с высоты вниз, на растянутый широко полушубок. От удара державшие едва устояли на ногах; рукава затрещали под внезапной тяжестью. Несчастная лежала без чувств, но пульс у ней прощупывался хорошо. — Кости вроде целы... Все в порядке! — крикнула госпожа Штольман подбежавшим санитарам. Те осторожно перетащили Баранову на носилки, понесли внутрь. — Рукавчик-то порвался, кажись... — накинул на себя одежу ее владелец, потирая растянутое запястье. — Да и руки едва не лишился... Ну да ладно. Дело богоугодное... Выбежала Никитина, буркнула что-то санитару, затем подошла к спасителям. — Благодарю вас. — С чего это она вдруг? — спросил один из них, конопатый юноша в помятом картузе. — Временное умопомешательство. После родов иногда бывает такое. Ничего, еще оклемается. Собралась было уходить, но Анна Викторовна окликнула ее: — Анастасия Андреевна, я, собственно, к вам на прием...***
Когда господин Штольман явился в приемную к градоначальнику, там уже сидел Иволгин. Тот, увидев его, резко вскочил. — Яков Платоныч... — дрожащим голосом прошептал он, — ты с этими трупами без ножа нас с Гусевым зарезал, порезал и... и живьем закопал. Вообрази: у нас ведь была рабочая версия о том, что убийца нападает исключительно на проституток, мотив — месть... А тут что? — Поверь, я сам в недоумении... — Как ты их откопал? — Это не я... это Анна Викторовна со своим чутьем... Лучше скажи мне, как ты их вообще пропустил. — Впервые их вижу, Яков. У тебя есть версии? — Пока нет. А что, насчет кучера ничего не удалось узнать? — Нашли мы трактир, где он обычно ошивается. Устроили засаду. Ждем... Дверь отворилась. Вышел лакей в парадной ливрее. — Вас просят... Николай Васильевич Клейгельс, кавалерийский генерал, в прошлом герой турецкой войны, а ныне — градоначальник имперской столицы, величественной походкой прохаживался по кабинету. — Господа, давайте без церемоний, — спокойно произнес он, словно речь шла о чем-то обыденном, — докладывайте, как обстоят дела. Иволгин прикусил губу. Первопроходство было не по его части. Он глянул искоса на своего однокашника. Яков, казалось, был совершенно спокоен. — На сегодняшний день обнаружено девять трупов, восемь из которых — женские. Убийства объединяет один и тот же почерк: все тела жестоко изуродованы, внутренности извлечены. По всей видимости, преступник действует в темное время суток... — Позвольте прервать вас... Господин Штольман, ведь так? — Так точно, ваше высокопревосходительство. Чиновник особых поручений Департамента полиции коллежский советник Штольман. — Господин Штольман, уверены ли вы, что преступник действовал один, и мы не имеем дела с целым преступным сообществом? — Косвенные улики указывают на то, что убийца расправлялся со своими жертвами в одиночку. Генерал резко развернулся. — Плохо работаете, господа, плохо. На счету вашего расчленителя уже девять трупов, в городе вот-вот начнется паника, а следствие располагает всего лишь косвенными уликами? Иволгин переменился в лице, незаметно выдохнув ртом воздух. Набриолиненные усы его заметно распушились. — Ваше высокопревосходительство, — его тон безнадежно выдавал задетое самолюбие, — покорнейше прошу заметить, что на сей раз мы имеем дело с чрезвычайно опасным злодеем. Этот душегуб не оставляет за собой ни свидетелей, ни улик. Даже проведенная дактилоскопическая экспертиза не дала никаких результатов... "Спасибо тебе, Штольман, за то, что потребовал снять отпечатки. Теперь есть хоть какая-то слабая возможность оправдаться. Дескать, даже самые прогрессивные методы не помогли..." Градоначальник многозначительно взглянул на него. — Простите... — Следователь по важнейшим делам надворный советник Иволгин. По-видимому, последние слова он произнес недостаточно отчетливо, так что его фамилия была услышана неправильно. — Господин Ивушкин, потрудитесь в таком случае объяснить: как так получилось, что трупы у вас сыпятся как из рога изобилия, а полиция откровенно бездействует?! "Вот черт, даже фамилию исковеркал. И ведь даже не одернуть никак: и без того можно места лишиться. Чертовы семь трупов..." За Иволгина ответил Штольман. — Позвольте уточнить: дело в том, что схрон, где находились первые семь тел, был обнаружен только вчера вечером. Сейчас телами занимается судебный эксперт; личности убитых устанавливаются. Иволгин незаметно выдохнул. Генерал скрестил руки на груди, смерив взглядом ретивого коллежского советника. "Ай да Вишняков", — подумал он. — "Умеет подбирать подчиненных. Семь найденных тел за неполные сутки — это лихо... Пусть продолжает работать в том же духе". — Каков ваш дальнейший план действий? — На данный момент проводится опрос возможных свидетелей. Вероятно, что кто-то из них мог видеть убийцу. — Список основных подозреваемых, как я понимаю, у вас уже имеется? — Имеется, ваше высокопревосходительство, — ответил на этот раз уже Иволгин. — Немедленно установите за ними наблюдение. — Будет сделано... — Господин Штольман, — проницательно заметил градоначальник, — вижу, вам есть, что сказать. Яков набрал в грудь побольше воздуха. — Необходимо закрыть все бордели. До окончания следствия. — Вы считаете это необходимым? — В случае, если владельцы заведений не пойдут на такой шаг, придется принимать иные меры безопасности... Девушки не должны выходить на улицу без должного присмотра. Обо всех подозрительных клиентах необходимо будет немедленно докладывать полиции. Генерал едва заметно кивнул: пожалуй, в этом есть резон. — Также городовым необходимо будет патрулировать по ночам все закоулки... — Боюсь, у вас на это не хватит людей. Но в целом ваши действия одобряются. С этой минуты я предоставляю вам полную свободу действий. — Благодарю за доверие... — А с вами, господин Ивушкин, разговор будет несколько другим... Яков обеспокоенно оглянулся: кажется, его товарищ попал в переплет. — Потрудитесь объяснить, как полиции удалось оставить без внимания семь изрезанных неопознанных трупов? Как видите, мне уже обо всем доложили. "Гусев, за что..." — одновременно подумали оба сыщика. Иволгин едва удержался, чтобы не заиграть желваками. — Покорнейше прошу меня выслушать: никаких сведений о семи изрезанных трупах в управление полиции не поступало. Я лично поднял всю сводку о преступлениях в городе за последние полтора месяца. Вероятно, этот ответ показался градоначальнику исчерпывающим, потому что тот кивнул головой. — Проверьте внимательно всё ещё раз. Необходимо выяснить, является ли сие захоронение случайным, или же оно является результатом головотяпства в вашем ведомстве. Иволгин задрал кверху подбородок. — Не извольте беспокоиться. Непременно выясним. — Вот этим и займитесь, господин Ивушкин. Без промедлений. — И-и-волгин... — чуть слышно процедил тот сквозь зубы. — Кроме этого, ваша задача — оказывать всестороннюю поддержку господину коллежскому советнику. От дела о расчленителе вас еще никто не отстранял.***
Анна сидела в кабинете у акушерки. Та, напялив на нос очки, записывала что-то в тетрадь. — Поверьте, Анастасия Андреевна, мне действительно неудобно к вам обращаться... — попыталась Анна начать разговор. — Поймите, мне бы не хотелось афишировать свой визит к вам... Лицо Никитиной побагровело, она резко вскочила. — Полицейская ищейка, стало быть? Вынюхиваете здесь? — хлопнула она тяжелой ладонью по столу. — Вечно вы свой нос в мои дела суёте... — Анастасия Андреевна, боюсь, вы не так поняли... — Надо же: даже женщин теперь стали брать в качестве филеров... Да только я вас всех насквозь вижу! — Анне стало не по себе от ее резкого движения рукой поперек горла. — Вот где вы у меня все сидите, вот! — госпожа Никитина вошла в раж. — Вы ошиблись: я всего лишь врач. Такой же, как вы... Повитуха, слегка угомонившись, внимательно взглянула на Анну. — Понимаете, потому я и не могу обратиться к моим коллегам-врачам: меня ведь тогда непременно обвинят в некомпетентности. И без того вчера битый час пришлось доказывать, что я способна хотя бы трупы без страха вскрывать... — Понимаю вас, — разразившаяся было буря теперь окончательно стихла. — Я ведь тоже могла бы стать хорошим врачом. Могла полостную операцию провести, опухоль вырезать получше многих мужчин-врачей... Но куда там... Простите меня, голубушка. Померещилось. Анне сделалось неудобно от этих слов: всё-таки как-никак, а к полиции она имела самое что ни на есть прямое отношение. — Но вы ведь сейчас все же занимаетесь медициной. — Всего лишь оказываю услуги акушерки. — В кабинете ненадолго воцарилась тишина — Большего, как видите, не добилась. Повисла неловкая пауза. — А вы, я вижу, уже в трупорезах ходите, — прибавила госпожа Никитина. — Похвально. — Но ведь вы, кажется, любите свою работу... — Не то сказать, чтобы люблю... Просто причина была у меня своя: мать моя во время моих родов возьми и помри... Так я и выросла единственным ребенком в семье. Анна задумалась было о том, что и она на медицинском поприще оказалась не по призванию, а по причине, но, проявив благоразумие, промолчала. Акушерка вновь расположилась за столом. — Рассказывайте, что у вас за беда. Анна, стараясь не всхлипнуть, набрала в грудь побольше воздуха: — Я не могу забеременеть...