***
— Вжих! Вжих! — доносилось из штольмановской гостиной. — Бабах! — Шестнадцать секунд, — прозвучал не самый утешительный вердикт Анны Викторовны. Распластавшийся Анисим Петрович лежал ничком на полу, пытаясь отдышаться. "Вот уж наградил Бог таким начальником, не иначе как за грехи..." Хватило уже по горло и того, как Яков Платоныч вчера вечером устроил Анисиму "небольшую разминку с целью овладения навыками личной обороны", после которой у того еще долго болели мышцы в руках и ногах. Еле-еле хватило сил парню добраться до своей каморки, доползти до желанной как никогда кровати и пробубнить Пахомовне: "Пахомовна, слухай, если я до утра окочурюсь, за Варькой, пожалуйста, пригляди. А на моём унылом надгробии напишите: «Здесь покоится раб Божий Анисим, от роду двадцать двух лет, забит был собственным начальником»..." На что сердобольная старушка спросила: — Да что стряслось, голубчик ты мой? Аль взбучку какую получил? Анисим приподнял голову: — Это не взбучка. Это меня так драться на кулаках обучают-с. Пахомовна неожиданно для него обрадовалась: — Дело, голубчик, дело. Отец-то твой, покойничек — Царство ему Небесное — в твои-то годы уже весь наш рынок успел положить на лопатки. Пример бери с него, чтобы так же... Мужчина должен хорошо уметь драться... — Ага... А сыщик должен уметь держать удар — это мой новый начальник так говорит... — Хороший, видимо, у тебя начальник. — Хороший-то он хороший, да только уделал меня, как сопляка какого... не смотри, что сам уж в летах. — Старый он у тебя? — Да нет... не то, чтоб старый. Иной раз кажется — лет пятьдесят ему, другой посмотришь — ну сорок годков, не больше... Хотя в управлении как-то говаривали, что ЯкПлатоныч — ровесник АлексанФёдоровича, а из того следует, что ему тоже сейчас сорок пять... У-у-уф, как же мускулы-то болят... Помру до утра, наверно... Как бы неожиданно это ни выглядело, но до утра Анисим не помер; напротив, весь день был на диво проворен и бодр, разве что злосчастные мускулы давали порою о себе знать. Но факт того, что вчерашняя экзекуция повторится сегодня вечером, да ещё и в двойном масштабе, не вызывал у него особого вдохновения. Начальник его, в жилете, но без сюртука, стоял над ним и думал о чем-то. По правую руку его стояла Анна Викторовна с карманными часами в руке. — Да вы вставайте, Анисим Петрович... Вот так... — Кулачный бой продолжился. — Вот так... Молодец, правильно... Вжжж! — и крепкий кулак коллежского советника просвистел аккурат возле анисимова уха. — Яков Платоныч, — справедливо заметила Анна, глядящая на стрелки часов, а больше того любовавшаяся физической подготовкой своего ненаглядного супруга, — будьте осторожны. Вы можете получить удар по недавно сломанным ребрам... — До моих сломанных ребер, Анна Викторовна, — ответил раскрасневшийся Штольман, — ему еще предстоит добраться... Вжих! — и Анисим Петрович вновь шандарахнулся вниз. — Готово, Яков Платоныч, — мельком взглянула на часы Анна, — двадцать четыре секунды. Не удержалась, поцеловала любимого в щеку. — Вы обманули меня... — донеслось откуда-то снизу. — Я надеялся поучиться у вас сыскной науке, а вы... в-вы... боксерскую грушу из меня сделали... — Анисим Петрович, вставайте... — начальник сделал вид, будто не слышал этих слов. — Вы садист, Яков Платонович... Тот вместо ответа достал шахматную доску, разместил на близлежащей тумбе, начал с воодушевлением расставлять шахматки. — Считайте, господин Татаринов, что я этих слов не расслышал. Еще не раз меня за это поблагодарите... Анисим поднялся с пола, хорошенько отряхнувшись. — Что же до сыскной науки... — тут Штольман внезапно умолк, жестом подозвав Анисима к шахматной доске. — Делайте первый ход. Татаринов осторожно подвинул вперед прохладную белую пешку. — Допустим, вам удалось каким-то образом напасть на след преступника. Каким будет его ответный ход? Как он поступит? — Сбежит-с... Заляжет на дно... — Очень может быть. Еще, еще варианты... — Начнет шантажировать меня, угрожать, предлагать взятку... — Возможно. — Явится в участок с повинной... — Не совсем наш случай. Вообще так часто поступают тогда, когда хотят выгородить кого-то из своих. Но вы ещё кое-что не упомянули... — Кажись, всё... — Нет, не всё, молодой человек, — вмешалась в разговор Анна. — Вы забыли ещё один случай: когда преступник пытается навести подозрение на кого-то другого, весьма подходящего на роль злодея. — Кто же это, по-вашему, может быть? — навострил уши Анисим. А сам подумал: "Ну и жена у господина Штольмана... Под стать..." — Пока у нас с вами трое основных подозреваемых: кучер и Никитина с Юшкевичем. — Анна Викторовна, будьте внимательны: важно не перепутать эту подставную фигуру и настоящего преступника... — Знаете, господа, что я думаю: убивать может кто угодно из этой троицы. И свалить эти убийства тоже можно на кого угодно из них. — Но позвольте-с... — Анисим в очередной раз удивился тому, что жена начальника участвует в расследовании наравне с ними. Штольман чуть-чуть ослабил галстук: — Юшкевич мог убить, как я думаю. Вы сегодня сказали, что он был зол на свою сестру, ведь так? — Так-с. — Других женщин из заведения он тоже убить мог, поскольку считает их воплощением греха. Ну а остальные... мало ли, что за пороки он в мог них разглядеть. — Больно уж труслив он... для такого злодейства. Но злобен, шельма... — задумался Анисим. Яков Платонович продолжил: — Теперь акушерка Никитина. Мотив у неё тоже есть: стремление быть признанной среди хирургов, с одной стороны, и желание отомстить тайной полиции — с другой. Еще кучер... но с кучером нам пока только предстоит познакомиться. Также нужно помнить, что убийца может не значиться в нашем списке подозреваемых... Ну что, Анисим Петрович, ничья? Белая анисимова пешка нос к носу столкнулась с черной. — Ничья, ваше высокоблагородие... Мужчины встали. Пожали друг другу руки. — Думаю, вы должны понимать, с насколько опасным преступником мы с вами имеем дело. — продолжил коллежский советник. — И потому, дорогой Анисим Петрович, я буду гонять вас, как сидорову козу, пока не буду уверен, что... — тут юноша хотел было что-то высказать в ответ, но не успел, ибо внезапно отлетел в сторону окна, заняв привычное уже место на полу. — Яков Платонович, это против правил... Я не был готов... — попытался он высказать свое возражение. — Учитесь держать удар, Анисим Петрович. Бандиты на улицах не будут вас спрашивать, готовы ли вы дать им отпор или нет. — А знаете что, господа, — решила высказать свои соображения Анна Викторовна, — мы ведь с вами помним, что убийца нападал на своих жертв сзади с ножом. То есть, вам нужно сделать так, чтобы в случае опасности горло было как-то прикрыто... — Послушай, а это мысль... — одобрил её высказывание супруг. — Ну что за жестокое обращение... У-у-ф... — простонал Татаринов на полу. — Привыкайте, Анисим Петрович, — попыталась ободрить его коллежская советница. — Мне в свое время пришлось полтора года потратить на то, чтобы хоть как-то завоевать признание и расположение этого господина. — Это ж сколько мне ждать-то ещё... — А самый удобный подозреваемый из всех, — Анна Викторовна подняла глаза куда-то к потолку, — это я. Судите сами: медицинское образование у меня есть, хладнокровие — бывает иногда, странности в поведении... кажется, они уже всему миру давно известны. Мотив? Да мне и мотива не надо: я ведь была тогда под воздействием крутинского гипноза. Могу не осознавать... — Не выйдет, — не менее ироничным тоном ответил её супруг. — Я могу выступить свидетелем того, что на момент первых убийств мы с тобой вместе были в Париже. — Ваши показания, Яков Платоныч, тоже не могут считаться убедительными. Вы тоже были под воздействием табакерки. — А я? — воскликнул Анисим Петрович. — Я встретил вас во вторник на вокзале... Анна обернулась к нему. — А вы, Анисим Петрович, вообще можете оказаться всего лишь плодом нашего воспаленного воображения. — Мы так все вместе загремим в клинику Кащенко. — Это всего лишь пример того, до какого абсурда можно дойти, проверяя, на первый взгляд, достаточно убедительные версии... — Погодите со своими шутками. Мы же еще забыли с вами про семью генерала Крушинина. — Помилуйте, ваше высокоблагородие: ну зачем Крушининым подбрасывать тело прямо к своему дому? — Вероятно, затем, чтобы отвести от себя подозрение... Мотивом может быть скука. Так что нам следует быть внимательными по отношению к молодому графу и его сестре... да и к самому генералу тоже. Анна тем временем убрала забытые шахматы в стол, после чего добавила: — Кстати, у генерала есть еще один повод для того, чтобы убивать... Помните, как он вчера возмутился при одном только упоминании спиритического кружка? Думаю, он легко мог расправиться с этими несчастными, выставить всё, словно некий оккультный ритуал... с целью обвинить в этом сами понимаете, кого. Заодно и детей вразумить. Что-то переменилось в Якове Платоныче: внезапно он подошел к ней и троекратно расцеловал, словно в первый день праздника Пасхи. Анна от такого обращения слегка растерялась. — Яков, я не понимаю... — Зато я теперь понял, кто мог направить "блаженного" на спиритический сеанс. Вспомнив историю с "блаженным", Анна едва не прыснула в кулачок. Теперь это уже казалось смешным. Внезапно в дверь постучали. Яков Платонович вышел в прихожую, вскоре вернулся в сопровождении стройного усатого мужчины лет сорока. — Проходите, АлексанФедорович, будьте как у себя дома. Мужчина снял шапку, сверкнув ухоженной песочного цвета шевелюрой, затем скинул с плеч тяжелую шубу. Татаринов, всё ещё лежавший пластом на полу, притих. "Иволгин? Только не..." — Так вот, значит, куда тебя поселили... После твоего медвежьего Затонска — просто царские палаты... — Наталья Никитична! — крикнул Штольман. — Несите ужин... на четверых. Иволгин внимательно, взглядом следователя, оглядел штольмановскую прихожую. — А знаешь, у тебя здесь недурственно... — Анна Викторовна, позвольте представить вам моего друга, Александра Федоровича Иволгина. Иволгин поднял глаза на жену приятеля и тут же восхищенно раскланялся: он знал госпожу Миронову только по фотографиям из газет. "Да уж, действительно," — подумал он, — "никакая черно-белая картинка не передаёт блеска этих светлых волос, пронзительно-васильковых глаз, здорового румянца на лице... Теперь я понимаю, почему Штольман дошел до того, чтобы жениться..." — Яков, где ты нашел такую красавицу? — Нетрудно догадаться, где: в "медвежьем" Затонске... — Не боишься, что украдут? — Вижу, ты всё-таки читал ту проклятую статью в газете.... — А как же... Госпожа Штольман: неужели это действительно правда, что... что вы умеете разговаривать с мёртвыми? — Поверьте, мне это далеко не всегда удается. Я в последнее время больше внимания уделяю судебной медицине. — Моя жена теперь ассистирует нашему бессменному господину Заварзину... — уточнил Штольман. — Этому женоненавистнику? Яков, тебе ее не жалко? Анна заливисто рассмеялась. — Женоненавистник оказался не так страшен, как его малюют. Поверьте, и не с такими еще приходилось сталкиваться. — Ну уж если бы я надумал жениться, я бы жену свою ни на какую службу не отпустил. Дома сидеть надо. — Это всего лишь теория. Ты просто не знаешь современных барышень... Господин Иволгин достал из-за пазухи темно-зеленую бутылку. — Держи. Одна, зато самолучшая... — Осторожно, Саша, не наступи на Анисима Петровича... Иволгин глянул под ноги. — Что ты с ним сделал? Неужто на кулаках состязались?... Штольман, ты неисправим... Действительно, слишком уж по-мальчишески блестели у того глаза. — Ты угадал. Присоединяйся к нам, разомнись... — Ну уж нет, — отмахнулся Александр Федорович. — Мне всегда больше нравилась спокойная кабинетная работа. Это ты у нас вечно попадаешь в какой-нибудь переплет... Наконец принесли ужин. Поскольку все присутствующие были весьма уставшими после сегодняшнего дня, аппетиту им было не занимать. — Что-то припозднился ты, Саша... — заметил Яков Платонович. — Я уже думал, ты не придешь... Александр Федорович намотал на вилку шматок квашеной капусты. — Так ведь... припозднишься тут. Приходит сегодня в управление госпожа Никанорова: дескать, горничная у ней куда-то запропастилась. Не иначе, мол, душегуб окаянный сгубил... А я с запалу возьми и скажи: мало ли, может, загуляла где. Вернется, говорю, ещё. Так она на меня как взбеленится, как начнёт... Еле угомонил. Терпеть не могу этих истерящих. — Как зовут горничную? — Матрёна Ухабова... А капусточка-то у вас что надо... Моя Глафира так никогда не сготовит. — И что, не нашли? — Да нет вроде... Анисим Татаринов едва мог скрыть своё удивление: даже такой сложный в общении человек, как следователь Иволгин, который на службе привык изъясняться исключительно ругательно-приказным тоном, в домашней уютной обстановке выглядит человеком вполне себе обаятельным. Даже, можно сказать, душевным. Вообще, если бы кто-то хотя бы за неделю до того сказал ему, что он, простой дознаватель, будет сидеть за столом в окружении именитых сыщиков, как равный, обсуждать с ними дела служебные и заедать разговоры сочной кулебякой, он, разумеется, не поверил бы. Не поверил бы бы он и в то, что... — И что, значит, дух Видока с вами так запросто побеседовал? — не унимал своего любопытства следователь по важнейшим делам. Яков и Анна переглянулись. — И что-то подсказал вам по существу? — Подсказал мне внимательней присмотреться к самой первой жертве... — Анне не хотелось портить вечер не самыми приятными воспоминаниями. — Как понимаю, самой первой жертвой следует считать проститутку Марию Сорокину? — переспросил Татаринов. — Нет, насколько я понимаю, под первой жертвой он имел в виду самую разложившуюся... прошу прощения, господа. Анисим Петрович и Александр Федорович одновременно поморщились. — Мадам, ну хоть во время еды-то... — обиженно буркнул последний. Хоть и имел он довольно-таки большой опыт по части расследования убийств, и особо брезгливым назвать его нельзя было никак, а всё же не любил Александр Федорович, когда за столом упоминались всякие неприятные подробности преступления. — Это которая была из Псковской губернии? — переспросил Яков, на лице которого не было и тени брезгливости. — Да, я вам говорила. Марфой Глушко её звали. Иволгин вытер усы. — Как раз по Марфе Глушко пришел ваш запрос... уже ближе к вечеру. Мать её ещё в ноябре заявила о пропаже дочки. — Ну вот. А нашли её мы... Сыщики тяжело поднялись из-за стола. — Как вы личность-то распознали, я не пойму... — А вот этим и многим другим мы обязаны Анне Викторовне и её, скажем так, недопустимым методам расследования... Яков взглянул на Анну: как сильно она сейчас напоминала ему себя прежнюю! Бесстрашную, озорную, слегка взбалмошную девчонку, которую он встретил и полюбил восемь лет тому назад... — Недопустимый метод — ещё не есть запрещённый... Вообще этот труп, если можно так выразиться, самый интересный из всех. Сначала её задушили, затем — почти сразу — переломали ей шейные позвонки; затем какое-то время дали ей спокойно полежать, после чего еще и разрезали напоследок. — Да уж... Действительно странно... — Послушайте, Александр Федорович, не найдется ли у вас фотографии той пропавшей горничной? Иволгин сунул руку в карман сюртука. — Да вроде есть. Вы что, думаете прямо сейчас...? — А почему бы и нет... Анисим Петрович, садитесь рядом... Яков, а ты? — Мы посмотрим со стороны. Анна и Анисим крепко взялись за руки, положив рядом с собой фотографию загадочно исчезнувшей горничной. — Дух Матрёны Ухабовой, явись... Дух Матрёны Ухабовой, явись... Дух... Внезапно невесть откуда повеяло прохладным ветром. Начала моргать электрическая лампа. Яков Платонович на всякий случай проверил форточку — не открылась ли? — но все окна в квартире были наглухо заперты. Перед Анной предстал дух окровавленной женщины с гроздью рябины в руках. — Расскажи, кто тебя убил? В ту же секунду у нее перехватило дыхание: перед ней проносились недавние воспоминания убитой. Раннее утро, привычный поход в ближайшую лавку... Падение лицом в снег. Блеск ножа... Незнакомая пустынная местность. Сухая трава, выглядывающая из-под снега. Красная растекшаяся кровь. Красные рябиновые ягоды, рассыпанные на снегу... Анна вздрогнула и, потеряв сознание, упала лицом на стол. Придя в чувство, она увидела перед собой Якова, держащего в руке стакан с водой. — Всё хорошо, Аня, — почти беззвучно прошептал он. — Госпожа Никанорова была права, — ответила она ему, отпив прохладной воды. — Горничная действительно убита. Иволгин стоял с открытым от удивления ртом. — Тот же самый убийца? — Да. Напал со спины. Тело отвез за город, сейчас оно на пустыре. Вроде на этом всё. И ещё рябина... Рассыпанная красная рябина. Пока не понимаю, что именно это значит. Яков помог жене встать. — Вот, я сейчас нарисую... — Бледные пальчики потянулись за листом бумаги и карандашом. — Сейчас... Раздался стук в дверь. — В чем дело? — подошел к двери Яков. — Господин Штольман, — раздался знакомый голос. — Велено вам передать с целью ознакомления... Яков отпер задвижку, впустил в квартиру невзрачно одетого господина с цепким взглядом. Иволгину он показался смутно знакомым. "Как же его фамилия-то? Кажется, Климов..." Татаринов тоже вздрогнул. "Охранка? По наши души? Но за что..." Штольман спокойно принял из рук Климова папку с какими-то бумагами, по всему — уголовное дело с архива... — Благодарю вас...***
— И всё же я не понимаю, Алекс, что ты находишь в этой скучной особе, — заявила Ксения, когда они с братом вернулись к себе домой. — Разве что неприступность... Но ведь, как правило, за неприступностью кроется отсутствие смелости... — Во-первых, насчет её неприступности у меня уже есть парочка соображений. А во-вторых, ты даже не представляешь, какие возможности открывает передо мной благосклонность этой женщины. Ксения посмотрела на брата сверху вниз, давая понять, что тот заигрался. Но Алекс вдохновенно продолжил: — Представь себе ситуацию: мужчина и женщина наедине. Согласись, звучит пикантно, но довольно-таки обыденно. Но ежели вдруг в неё в это время вселится дух какой-нибудь знойной особы из прошлого... — Ты впечатлился сегодняшним сеансом? Да это чистой воды мистификация! — И всё же, если допустить, что прекрасная госпожа Штольман действительно обладает подобным даром... Представь: я, она, ночью... То она на какое-то время перевоплощается в Мессалину... То — в Клеопатру... А может, мне повезет, и передо мной предстанет... — тут он прошептал ей на ушко имя одной известной императрицы. — Да ты с ума сошел! — Отнюдь. Притом смею заметить: всё это можно устроить, формально сохраняя верность одной-единственной женщине! Даже отец мой, этот морализатор, не подкопался бы к моему поведению... Как же я завидую её мужу. — Алекс, очнись: в высшем обществе достаточно скучающих вдов и восторженных барышень, готовых броситься к ногам молодого графа Крушинина. Зачем тебе всякие сомнительные связи с покойницами? — Думаю, это был бы интересный опыт. — Меня больше волнует то, как меня сегодня назвали. Если это мистификация — а я уверена, что дело обстоит именно так, — то это значит, что Natalie, возможно, располагает некими компрометирующими сведениями против меня. Необходимо срочно это выяснить. — В таком случае она тебя просто ревнует. Все видели, как ты смотрела на этого Миронова. Ксения возмущенно захлопала ресницами; её щеки вдруг раскраснелись. — Ты ошибаешься... Алексей расположился на диване, развернув утреннюю газету. — Уверяю, тебя, Ксю: это было невозможно от кого-либо скрыть.***
— Интересно, зачем это ты им вдруг понадобился, — недоверчиво глянул Иволгин на только что закрывшуюся дверь. — Так, проверка одной версии, — попытался успокоить своего приятеля Штольман. То, что тот был порядком встревожен этим визитом, Яков заметил сразу. — Ну-ка, ну-ка, — подошел к нему Иволгин. — Я могу поглядеть? Штольман решил пока никому не рассказывать подробностей. "Только в общих чертах..." — Дело в том, что тридцать два года назад в Петербурге произошло похожее убийство. Пока я не уверен, что эти преступления связаны, но всё может быть... Папку по "делу садистов" он быстро припрятал в сейф. Вместо неё взял со стола лист с Аниным наброском местности. — Завтра посмотрим. Сегодня поздно уже... Анисим Петрович! — Да, ваше высокоблагородие... — Завтра в управлении опросите тех, кто знает окраины города. Узнайте, где находится эта местность, затем берите двух городовых и немедленно поезжайте туда. Возможно, тело всё ещё там. — Слушаюсь. — А я тогда завтра проверю еще ноябрьскую и декабрьскую сводку. Мало ли, может быть, что и выкопается. — Удачи вам, Александр Федорович.***
"Как смотрел на неё этот генеральский сын, как пожирал глазами..." Оставшись один, Штольман начал просматривать материалы "дела садического кружка", но в его голову лезли совершенно другие мысли. "И я тоже хорош: чуть ли не выволочку устроил ей ни за что, да еще при Татаринове..." Потертая папка вновь отправилась в сейф. "Не до неё сейчас..." Яков подошел к окну. На улице тоскливо завывал зимний ветер. В стекло, словно незваные гости, постукивали снежные хлопья. "Да, до сих пор мне не дают покоя мысли о новых Аниных поклонниках. До сих пор, оказавшись с ней в одной постели, я бросаюсь в её объятья, словно одержимый, едва сдерживая себя, чтобы вновь не умолять её о... Тело еще не смирилось. Может быть, если б у нас с Анной был общий ребенок, мне было бы проще удержать её подле себя? Не знаю. Но факт остается фактом: за два с лишним года, проведенных вместе, несмотря на все старания, я так и не смог подарить ей ребеночка. В том, что именно я в этом виноват, нет сомнений: Нежинская ведь за все время нашего с ней романа тоже ни разу не попадала в интересное положение. Тогда меня этот расклад более чем устраивал. А ведь она, как позже выяснилось, не была бездетной: после неё остался Володя, её точная копия... Надеюсь, он не унаследует материнский характер. Так что, скорее всего, это я... И в таком случае я, как честный человек, просто не имею права удерживать её... Так будет лучше. В первую очередь для неё самой. Не даёт мне покоя лишь то, что на её пути может оказаться какой-нибудь бесчестный негодяй вроде этого Крушинина. Так, Штольман, хватит... Думаешь, если бы вокруг неё увивался кто-то, во всех отношениях достойный, тебе было бы от этого легче? Пожалуй, да. Легче. Но при этом не менее больно. Ничего, Анечка, я смогу пережить возможный разрыв. Главное, чтобы ты была счастлива. А я, в случае чего, постараюсь справиться. Мне не привыкать..." Мужчина устроился за своим письменным столом и тихо задремал. Проснулся он от того, что женская ладошка погладила его по плечу. — Вставай... Опять ты сидишь со своей работой допоздна... — Да вот... задумался. — Пойдём спать. Завтра далеко ехать придется. — Ты уже знаешь, куда? — Точно не знаю, но... Пойдём. Тебе надо отдохнуть. Он посмотрел на неё, словно этот вечер был для них последним. — Яков, ты чего это? — Ничего, милая. Всё в порядке. — Яков Платоныч, бросьте вы хандрить. Просто обнимите меня... Она подошла чуть поближе и прислонилась к нему спиной, словно впитывая каждой своей клеточкой его нежные прикосновения. "Как же долго я дожидалась от вас взаимности... Как же мне хорошо сейчас... Такой сладкий... Такой ласковый... Не думай ни о чем плохом. Обещаю тебе: я всегда, всегда, до последней минуты буду тебя любить..." Он бережно подхватил её на руки и понес в спальню...