***
Открывая резную шкатулку, присланную таинственным господином, Штольман ожидал увидеть в ней всё, что угодно: драгоценности, деньги, взрывное устройство, письмо с угрозами, рисунок гностического петуха... Но того, что на деле в ней оказалось, а именно отрезанного человеческого носа, увидеть он совершенно не ожидал. Подобных "посылок" получать ему еще не доводилось. Расположив шкатулку с "артефактом" на тумбе, сыщик принялся внимательно его изучать. "По-видимому, нос принадлежал женщине лет тридцати-сорока. Судя по срезу, отделен от тела он был уже после смерти, а умерла она точно не сегодня; рука достаточно опытная. Неужели это наш потрошитель куражится?" Нос был довольно длинным. На кончике его красовались несколько темных точек, наскоро заляпанных дешевой косметикой. "Значит, не из богатой семьи. Вообще подобными белилами обычно пользуются дамы определенной категории. Неужели еще одна жертва?" — Где-то я уже его видел, — подумал вслух Штольман. Тем временем Анна, которой нос тоже показался подозрительно знакомым, уже успела вызвать дух его обладательницы. — Вы правы, Яков Платонович... Это Мария Сорокина. — Не может быть... — Скажи, кто это сделал? — обратилась Анна к витающему перед ней призраку. Внезапно у девушки зазвенело в ушах. Затем она, словно наяву, увидела бородатого мужчину со скальпелем, прохаживающегося среди трупов. — Это он тебя убил? Перед глазами все вдруг поплыло, смешалось... — Аня! Аня, что с тобой? — послышался голос откуда-то издалека. Анна очнулась. — Она его показала — того, кто отрезал. Высокий такой, широкоплечий, с густой бородой. Подожди, я сейчас его нарисую... Пока жена суетливо разыскивала карандаш и бумагу, Яков вновь погрузился в раздумья. "Значит, Сорокина... Отсюда можно сделать вывод, что убийца либо вчера вечером, либо сегодня утром наведывался в мертвецкую. По словам Григория Викторовича, вчера вечером к нему заходили его бывшие однокурсники, замешанные в том давнем деле... Подобные «забавы» за ними уже числились: в деле было отмечено, что за десять дней до убийства они шумно выпивали в морге, после чего усадили одного из покойников за стол, получив за то взбучку от профессора. Тогда скандал замяли..." Анна Викторовна старательно прочерчивала штрихи на портрете. "Итак, посылку прислал мне кто-то из членов «садического общества». Может ли он оказаться тем самым убийцей? Вполне вероятно. Или же они просто выпили лишнего, затем решили выкинуть дерзкую шутку в духе прошлых лет. В любом случае нужно будет ехать к Заварзину. Придется опять его потревожить. Но сперва..." Он присмотрелся внимательнее к шкатулке. "Достаточно дорогая вещица: обычно в таких хранят фамильные драгоценности, украшения... Вероятно, украдена? Но и бумага, в которую она была завернута, тоже не дешевая. Значит, отправитель может себе позволить подобные издержки". На белоснежной обертке красовалась подпись: "Господину Штольману Якову Платоновичу, коллежскому советнику". Почерк был грубоватым, размашистым. Заглавные буквы венчали спиралеподобные завитки. "Неужели..." Яков метнулся к сейфу, в котором хранились материалы «дела садистов». "Точно: почерк такой же, как и у человека, написавшего тогда донос..." Анна протянула ему исчерканный лист бумаги. — Вот, посмотрите... Мужчина на портрете выглядел довольно обрюзгшим, но Штольман отметил сходство с одним из бедовых студентов, запечатленных на памятной фотокарточке. "Вот он, отправитель наш, собственной персоной..." — Нужно срочно ехать в мертвецкую. Полагаю, Григорий Викторович рассказал нам далеко не всё...***
Заварзин, уже оправившийся от вчерашней "встречи с сокурсниками", тихо сидел за столиком и пересматривал какие-то бумаги. Он совершенно не ждал никаких посетителей. Поэтому, когда к нему внезапно ворвались Штольманы в полном семейном составе, он резко подскочил, вздрогнув. — Анна Викторовна, Яков Платоныч... В чем дело? Яков, не медля, взял инициативу в свои руки: — Григорий Викторович, мне необходимо задать вам несколько вопросов. Заварзин весь подобрался. Лицо его заметно побледнело. — Что случилось? — Чуть позже вам объясню. А сейчас мне необходимо знать: первое — кто был вашим ассистентом с ноября прошлого года, и второе — что произошло вчера вечером здесь, в мертвецкой? Внезапный формально-резкий тон обескуражил судмедэксперта. — ЯкПлатоныч, в чем дело? Это допрос? — Прошу прощения, Григорий Викторович. Необходимо уточнить некоторые детали. Григорий Викторович напряженно выдохнул: — Что ж, извольте. С сентября минувшего года моим ассистентом был Виталий Красюк, он уволился две недели назад. — Где его можно найти? — Не знаю, Яков Платонович. Он мне не докладывал. "Нужно будет выяснить..." — Что до вчерашнего вечера, то ко мне вчера заходили мои знакомые по университету. Я вам об этом уже говорил сегодня. — Можете назвать имена? — Если потребуется, назову... Позвольте узнать, что случилось? Вместо ответа сыщик молча достал из-за пазухи шкатулку. Осторожно открыл крышку, наблюдая, как же отреагирует его давний знакомый. Лицо судмедэксперта исказилось. — Как это попало к вам? — Прислали бандеролью. Заварзин присмотрелся внимательнее. — Похоже, что это из "наших"... — Действительно, "из наших", — не без подозрения смотрела на него Анна. — Это сорокинский. Сбегав в ледник, где хранились тела убитых, и убедившись, что злосчастный нос действительно принадлежал проститутке с Конюшенного переулка, Григорий Викторович окончательно утратил самообладание. — Я не знаю, когда они успели... Вероятно, я отвлекся и не заметил... — Назовите имена всех присутствовавших... — Полька Буравин приходил, Володька Смолянинов, Гуревич, Игнашов, Бородулин, Пашков — всего шестеро. — Что делали? О чем разговаривали? — Да по большей части о пустом. Вспоминали былое, рассказывали друг другу, как жизнь прожили... Буравин еще, помню, хвастался: дескать, он теперь промеж нас самый богатый. Купец-миллионщик, высокого полета птица. — В ледник, где хранились тела, они при вас не входили? — Н-не обратил внимания... Но раз нос отрезали, значит, заходили туда... Яков Платонович внимательно осмотрел покойниц: других повреждений на них обнаружено не было. — Откуда они могли знать, что именно я веду следствие? — Не помню. Может, случайно сболтнул... Да, ЯкПлатоныч: Буравин вчера пригласил меня на пирушку, сегодня к четырем часам вечера, я отказался. Он взял со стола какую-то бумажку и безжалостно скомкал в руке. — Григорий Викторович, не могли бы вы все-таки принять приглашение Буравина? — Простите, зачем? — Намереваюсь лично посетить сие мероприятие. Надо полагать, в вашем обществе мне будет намного проще туда попасть. Заварзин нахмурил брови. — Это так необходимо для пользы следствия? — Именно. — Яков достал из кармана обертку с подписью. — Вам ведь знаком этот почерк? — Знаком, знаком, к сожалению... Прошу вас, Яков Платоныч, только не спрашивайте меня, чей это почерк. Не хотелось бы прослыть доносчиком, тем более что этот человек мне крайне антипатичен... — Не беспокойтесь, Григорий Виктрыч. Фамилия этого человека мне известна уже и без вас.