***
— Ну что, сердечный, — вздохнула Ольга Пахомовна, — опять пропадать будешь до самой ночи? Анисим спросонья не сразу нашелся, что ответить: казалось, у него в привычку вошло уже вечером задерживаться у Штольманов. — Не знаю, Пахомовна. Дел нынче невпроворот... — Раньше за тобою такого не водилось... Татаринов все не мог вспомнить, куда же он забросил, вернувшись вчера, свой жилет. По сторонам озирался, а сообразить никак не удавалось. — Да вот же он, на тебя глядит, — ткнула куда-то пальцем старушка. Анисим растерянно глянул: в самом деле, на видном месте лежал. — Совсем, голубчик, забегался со своим новым начальством. — И то правда: гоняют, как сидорову козу... Зато хорошо угощают, и вообще относятся ко мне по-доброму. Как если бы я был их сыном... быть может, оттого, что своих деток Бог им не дал. Он задумался. — Надо будет как-нибудь в церковь зайти, свечку за них поставить. Может, Господь и смилостивится... Анне Викторовне-то еще ведь и тридцати нет, да и Яков Платонович тоже совсем не старый. И любит он ее без меры, это даже мне видно. Бывает, он на нее смотрит, а сам рукой спинку стула поглаживает, забывшись... Она тоже иногда в его сторону такие взгляды бросает... Хорошо было бы, если бы у них маленький народился. — Дай Бог. "Значит, не забыть зайти в церковь. Времени много не займет, тем более, мне туда все равно идти надобно — выяснять, кто же Зосима-убогого кликушничать подговорил..." — Пора мне уже на службу, — потянулся он за своей старой шинелью. — Ты хоть поешь, голубчик... — прослезилась соседка. — С утра крошки в рот не брал... — Рад бы, да не могу. Работа предстоит не из приятных. Он обмотал себе шею шарфом, чмокнул на прощание сестру и ушел.***
— Просыпайся, милая, — послышался сквозь сон Анне настойчивый шепот мужа. — Вставай... — Сейчас, еще минуту... Она перевернулась на другой бок и сладко улыбнулась. "До чего же все-таки хорошо быть замужем, за любящим и любимым..." Вспомнились давно прошедшие дни, когда Яков впервые сделал ей предложение. Тогда она назвала его старомодным, сказала, что не требует жертв с его стороны, что брак — это всего лишь формальность, ведь главное для нее — не запись в церковной книге и уж тем более не пышная свадьба, а их глубокое взаимное чувство и уверенность в его душевной привязанности. Штольман не отступился, настаивал на своем. "Ты знаешь, что я несу ответственность за нас обоих, — ответил он ей тогда. — Я был бы бесчестным человеком, если бы посмел бросить тень на твою репутацию..." В конце концов Анна согласилась стать его законной супругой — и в дальнейшем не пожалела об этом ни дня. "Можно теперь на законных основаниях носить его фамилию. И каждый раз, когда произносишь ее, вспоминать, кому ты принадлежишь. Можно чаще и дольше находиться подле него, понимая, что он не будет беспокоиться о мнении окружающих. Можно быть уверенной, что он всегда будет рядом и в случае опасности непременно тебя защитит. А если ночью, например, как сегодня, приснится кошмар или просто вдруг станет холодно, то всегда можно крепко прижаться своим обнаженным телом к обнаженному телу любимого..." Она уткнулась щекой в соседнюю подушку, вдыхая его опьяняющий запах. — Аня, вставай уже, хватит нежиться... — послышался голос из-за двери. — Встаю, встаю, несносный вы человек... — пробурчала она, окончательно стряхивая с себя дремоту. "Поворчать на него «для виду» тоже иногда можно". Яков Платонович, успевший уже позавтракать, сидел за столом и читал газету. Наталья, деловито сновавшая по дому, увидев ее, защебетала: — Ой, Анна Викторовна, голубушка, про вас тут только что в газете написали, даже с фотопортретом... — Так, во-первых, "доброе утро"... — Виновата... Простите меня, дурёху... — Боюсь, что доброго утра сегодня у нас не предвидится, — нахмурился Яков Платонович, небрежно кладя газету на стол. Наталья, не сразу разобравшая, в чем дело, стояла посреди комнаты: щеки красные, глаза по пятаку. — Неужто худое что? Коллежский советник поднялся, поцеловал руку жене, затем застегнул сюртук и поспешно вышел в прихожую — с минуты на минуту должен был явиться Татаринов. Анна взяла в руки газету. На передовице "Петербургского вестника" бесстыдно красовалась фотография, где они с мужем выходят из гостиницы. Она с мрачным, словно могильный камень, лицом, Яков прикрывает ладонью глаза от вспышки, и в довершение картины — окружающая их плотным кольцом толпа репортеров. Выше иллюстрации — кричащий заголовок: "ПРИЗРАКИ ОКАЗАЛИСЬ БЕССИЛЬНЫМИ В ДЕЛЕ ТАИНСТВЕННОГО ДУШЕГУБА"... Женщина вздохнула, приступив наконец к чтению. "Так, что же вы, уважаемые газетчики, про нас пишете... «Прибывшие на место преступления полицейские чиновники отказались от каких-либо развернутых комментариев... Значит ли это, что расследование находится в тупике?» Да уж, господин Верховецкий, умеете вы посеять панику. «Это подтверждает уже факт того, что полиция решила прибегнуть к помощи г-жи Мироновой, известного в России медиума...» Огромное вам «спасибо», Евгений Порфирьевич. Теперь каждая столичная собака будет знать, что я участвую в расследовании, и тогда убийца может надолго залечь на дно..." Пока она читала газету, пришел Анисим Петрович. — Яков Платонович, тут такое дело... В общем, извозчика нашли-с, того, в чьей пролетке была найдена кровь. Штольман заинтересованно поднял бровь. — Насколько я понимаю, вины своей он так и не признаёт? Татаринов пожал плечами. — Никак нет-с. Клянется, что пролетку украли. Говорит, что весь злополучный вечер провел в трактире, но половые утверждают, что он по меньшей мере дважды куда-то выходил и приходил обратно. — А что со следами? — Никто на то место так и не возвращался-с... Яков Платоныч, вы уже читали статью в газете? Штольман кивнул головой: — Читал. — Ой, Яков Платонович, а я ведь забыла совсем... — неожиданно встряла в беседу Наталья. — Вам же тут бандеролю прислали. Под дверь принесли. Яков обеспокоенно переспросил её: — Кто принес? — Так откуда ж мне знать-то. Под дверь положено было... — совершенно растерялась горничная. Шустро куда-то сбегала, принесла нечто, в газетную бумагу обернутое. — Можешь идти... Сыщик отошел к окну, начав осторожно разворачивать "бандеролю". Татаринова разбирало любопытство. — Яков Платонович, можно мне взглянуть? В спине коллежского советника чувствовалось напряжение. — Подождите, не подходите пока. Мало ли что это может быть... "Бандероля" оказалась спичечной коробочкой. Штольман осторожно открыл её: внутри находился крохотный кусочек плоти. В том, что он принадлежал человеку, сомнений не возникало, равно как и в том, что этого человека, скорее всего, уже нет в живых. — Что же это за жиринка такая? — ужаснувшись, спросил Татаринов. — Это не жиринка, — спокойно ответила ему Анна. — Это Glandula pinealis. Третий глаз. Фрагмент человеческого мозга. — Челове... Точно! У жертвы из гостиницы он же кусок мозга с собой забрал, помните? — Помню, Анисим Петрович. — Хорошо, хоть мне не придется восстанавливать ее портрет по одной крохотной мозговой железке... Это точно она. Надежда Семина. — Значит, "бандероль" на этот раз мне прислал сам убийца... — заиграл желваками Яков Платонович. Анна Викторовна прищурилась, внимательно рассматривая "послание". — Не вам, — словно задумавшись о чем-то, отстраненно произнесла она. — Мне. Татаринов с изумлением посмотрел на нее. Подумав еще несколько секунд, Анна продолжила: — Раньше считалось, что Glandula pinealis отвечает за так называемое "второе зрение", к коему относятся в том числе и способности к ясновидению... Хотя лично мне бы очень не хотелось на себе это проверять. Анисим Петрович застыл с открытым ртом: — Надо же... Штольман тем временем рассматривал газетную обертку: подписи на ней не оказалось, других следов — тоже. — Необходимо будет снять отпечатки. Займитесь этим, Анисим Петрович. — Будет сделано, ваше высокоблагородие...***
— Сколько я помню Виталия Красюка, — задумчиво промолвил Александр Федорович, нехотя наблюдавший за подготовкой к "эксперименту", — этот парень был вечно пьян в зюзю. Как ни зайдешь — так либо язык еле ворочает, либо дрыхнет беспробудно прямо в прозекторской. Мимо такого не то, что покойников — полк солдат можно за просто так протащить, так этот олух и того не заметит. Пьянчуга, каких поискать. — Что же наш Григорий Викторович за пьянство его не выгнал? — Так ведь больше никто с ним работать не соглашался. При таком-то характере... Штольман подождал, пока кладбищенские работники расставят кушетки для трупов, затем спросил полушепотом: — Адрес его нынешний вам известен? — А как же... — Иволгин дернул из своего блокнота бумажку, нацарапал на ней карандашом адрес. — Думаете, Яков Платоныч, он может что-то знать? — Надо бы с ним познакомиться. Возможно, что и... — Да аккуратней же вы! — крикнул Заварзин могильщикам, едва не уронившим очередное тело, выволоченное из ледника. — Руки у вас, как крюки... — Им-то теперь какая разница... — угрюмо буркнул один из них себе под нос. — Яков Платоныч... — отвлекся от наблюдения за происходящей суетой Иволгин. — Погодите: я тут еще разузнал, где живет этот Пафнутий Киреев, жених первой жертвы. Он снова взял в руки листочек бумаги, записал туда еще один адрес. — Благодарю. — Яков Платонович, Александр Федорович, — окликнула их Анна Викторовна, — думаю, следует еще пригласить сюда хозяйку заведения, госпожу Лопухову. — Знаете, госпожа Штольман, а это мысль... — кивнул ей важнейший следователь.***
Штольман первым делом поехал разыскивать Красюка. Дома он его не застал, в окрестных кабаках его не видели... Соседка, однако ж, сказала: приходил он позавчера вечером к ее сыну, пил с ним вместе, да так и остался у них ночевать. Куда он ушел от них на следующий день, этого она знать не знала и ведать не ведала. Так и не удалось Якову Платоновичу побеседовать с ассистентом Заварзина, но зато ему стало ясно: к последнему, "гостиничному" убийству Красюк точно непричастен, разумеется, если верить соседке. Киреева тоже дома не оказалось. Дверь Штольману открыла пожилая женщина весьма приятного вида. — Так вы к Пафнутию Ивановичу? Проходите, милостивый государь, садитесь. Сыщик не смог удержаться от вопроса: — А вы, простите, кем ему приходитесь? Женщина удивленно повела плечом. — Так ведь он зять мой... Вы, сударь, чай пить будете? "Это уже интересно. Необходимо разузнать поподробнее..." Он улыбнулся хозяйке и простодушно ответил: — Не откажусь...***
Генерал Крушинин с утра был явно не в духе. — Что сие значит? — пытался он разобраться в том, что у него в семье происходит. — Что вы опять натворили? Только что спустившаяся из своей комнаты Ксения Георгиевна была в полном замешательстве. — Papa, я решительно не понимаю, в чем дело... — Я, знаете ли, тоже не понимаю. Только что нас известили о том, что к полудню нам всем необходимо явиться в полицейский морг для опознания... Алексей щелкнул пальцами. — Это наверняка по делу той проститутки, убитой у нас в саду в понедельник. Хорошо, мы придем. — Он успокаивающе обнял свою сестру. — Можете не беспокоиться. Генерал, погрозив им пальцем, отправился к себе в комнату. Ксения Георгиевна, раздраженно замахав веером, промолвила: — Алекс, я не поеду на опознание. Скажусь нездоровой. На брата ее слова как-то не особенно подействовали. — Послушай, Ксю, давай все-таки съездим. Это займет от силы несколько минут. — Не понимаю тебя, Алекс. С каких пор ты воспылал такой страстью к покойницам? Хотя после недавних твоих откровений я уже ничему не удивлюсь... Алексей Георгиевич тем временем взял в руки перо и бумагу. — Ты права, Ксю. Есть у меня в этом деле определенный интерес: почему-то я уверен, что прекрасная госпожа Ш. непременно там будет присутствовать. — Что ж, если ты так хочешь оказаться на прозекторском столе в качестве трупа, то так уж и быть... Не забывай о том, что ее законный супруг тоже будет находиться рядом с ней. — Ксю, умоляю, не надо меня воспитывать, я уже не ребенок... — Не буду скрывать: ты ведешь себя, словно капризное дитя. То одну ему игрушку подавай, то другую... Сейчас вот ты увлекся племянницей Петра Миронова... Ну скажи мне, что ты в ее внешности такого нашел? Она ведь холодная, словно застывшая Нева! — Не соглашусь с тобой. Там такой внутренний огонь в каждом движении, что я удивляюсь, как вообще ей удается выдерживать формальный тон. Да что и говорить, ты ведь и сама тайно сохнешь по ее дяде... Ксения Георгиевна покраснела. — Нашел, что сравнивать! Да в ней нету и капли его харизмы! Она резко обернулась: брат сидел в кресле и смеялся. — И вообще, мне надоели уже все эти твои дурацкие выходки! Хватит с меня и того, что вчера до полуночи мне пришлось с тобой разбирать родительские письма, потратив попусту время... — Признаюсь: эта затея действительно была бесполезной. Он запечатал конверт, подписал, затем позвал Агриппину. — Передашь это письмо лично в руки.***
Зайдя ненадолго в ледник, Анна немедленно вызвала дух убитого недавно мужчины. "Скажите, за что он вас так?" — мысленно спросила она у него. Тот ответил ей, тоже мысленно: "За уродство, телесное и душевное..." Она продолжила его расспрашивать. "Кем вы были? Как ваше имя?" Призрак вдруг усмехнулся. "Скоро узнаешь..." — хрипло прошептал он, затем исчез. Оставшись одна, Анна решила тщательно все обдумать. "Значит, он убивает людей за уродства тела и души. Матрена Ухабова была мужиковатой комплекции и с крючковатым носом. По меркам красоты — не самый лучший образец... У этого мужчины отрезана часть лица. Может, что-то с ним было не так? К тому же он заметно сутулился, а как известно, «горбатого могила исправит»... Сорокина при жизни страдала от прыщей; вообще проституток убийца может рассматривать как «сосуд греха и порока». Потому-то и выбирает их чаще всего. И еще он надо мной откровенно насмехается, как те газетчики. Либо хочет сыграть со мной в какую-то игру: возможно, ему любопытно, смогу ли я его обнаружить при помощи «второго зрения» или нет. Этот потрошитель определенно знает о моем участии в расследовании..." Она поспешно вышла: необходимо было еще следить за тем, что происходит в прозекторской.