***
— Этого следовало ожидать, — пузырился от негодования генерал Крушинин, едва их карета тронулась. Его сын, разбитый и подавленный, сидел напротив и молчал. Ксения Георгиевна сидела рядом с отцом, едва сдерживая усмешку. — Послушай, Алексей: я понимаю, что ты давно уже взрослый и имеешь право сам распоряжаться собственной жизнью. Но есть же ещё честь семьи, ты подумай... — генерал нервно выдохнул. — Тебя, Ксения, это тоже касается. Алексей бросил взгляд на сестру, ожидая поддержки, но та лишь торжествующе задрала вверх подбородок. — Алекс, papa прав: нельзя было так афишироваться... — В-виноват... — неуверенно бросил он в ответ. — П-поверьте, papa, сие... сие заведение предназначено для п-приличных господ... Генерал неодобрительно покачал головой. — Ты понимаешь, какие слухи теперь по городу поползут? Тот же Буравин не станет об этом молчать... — Papa, я вас умоляю, не гневайтесь, — попыталась успокоить его Ксения. — Даже если в свете пойдут разговоры о сегодняшнем инциденте, сомневаюсь, что это нанесет сколь-либо значительный урон нашей репутации... Поверьте, papa, это будет меньшим из зол, чем... Отец окинул её жестким взглядом, не дав договорить. После сегодняшних событий ему особенно не хотелось ворошить воспоминания о позапрошлом лете, о неудавшемся отдыхе в деревне под Саратовом. Мало того, что Георгий Павлович едва было не стал тогда дедушкой, так ещё ему пришлось за сына краснеть от стыда перед родственниками соблазненной им провинциальной барышни. Хорошо хоть, что дело удалось уладить довольно внушительной денежной суммой, без дуэли. — И всё-таки тебе следовало быть более осторожным... Алексей закрыл лицо руками. Его никогда не беспокоило мнение высшего общества. А та единственная, перед которой ему так хотелось казаться чище, теперь наверняка будет вспоминать о нем с брезгливостью и насмешкой. "Однако не всё потеряно..." — подумал молодой человек, резко подскочив на ноги. — Останови! — крикнул он. — Мне необходимо выйти. — Неужто и с тобою случился наконец приступ дурноты? — язвительно поддела его сестра. — Куда ты? — возмутился старый граф. Но его сын уже успел выскочить из кареты. — Поезжайте домой без меня... — невнятно пробормотал он, захлопнув снаружи дверь. Когда карета продолжила свой путь, ошарашенный Георгий Крушинин спросил у дочери: — Что с ним сегодня такое? Он что, умом тронулся после сегодняшних событий? Ксения Георгиевна заливисто рассмеялась: — В кои-то веки я с вами согласна. Наш дорогой Алекс впервые в жизни влюбился.***
Разговор с могильщиками вышел довольно неприятным. Мало того, что Степан в очередной раз выругал непечатным словом саму идею "эксперимента", так ещё, услышав вопрос Анисима о семи неопознанных трупах, так злобно на него зыркнул, что тому даже не по себе стало. Полученные же ответы — что у Степана, что у его товарища Тихона, — были короткими, отрывистыми и грубыми: "не зарывал, не видел, не слышал, знать ни о чем не знаю..." То ли дело Михал Михалыч: слова поперек не сказал, с пониманием отнесся к его расспросам. Отвел к себе в сторожку, чаем с бубликами угостил. Не всё же ему, Анисиму, на квартире у Штольманов столоваться. Так вот и разговорились. — Как же вы тут сидели и не видели ничего? Всё-таки это вам не крыса пробежала — человека мертвого протащили, причем неоднократно... — Не видал я ничего, голубчик, вот тебе истинный крест... — Уж не отлучались ли вы куда-нибудь? По воскресеньям, например... — Было дело, мил человек. Отлучался, в церкву... — Как же вы пост свой покинули, не положено ведь... — Так посиди тут с моё, и увидишь. Место здесь тихое, безлюдное. Никому и в голову не придет его грабить, да и сами покойнички-то, — Царство им Небесное, — никуда отсюдова не убегут... Анисим подумал-подумал, да и ответил "как Штольман": — Убежать-то они, может, и не смогли, а вот новых заметно прибавилось... — Ну и дела... Чего только на свете не приключается...***
Григорий Викторович, всё ещё взбудораженный, ходил из угла в угол. С третьей попытки Анне удалось обратить на себя его внимание. — Прошу вас, выпейте воды... Эксперт, залпом выпив воду, едва не раздавил стакан в кулаке. — Надо было сразу придушить эту тварь... — по всему было понятно, что речь шла о купце Буравине. — Какой же я был идиот... — Прошу прощения... Я понимаю, это не мое дело, но все-таки: что же вас так вывело из себя? Он резко поставил стакан на стол, чуть не разбив при этом. — Вы понимаете, он высказал мне... — тут он стукнул по столу кулаком. — Я знаю, вы этого не делали. Заварзин опустил плечи, всматриваясь в пол. — Не делал, это правда. Но я сейчас не о том. Понимаете, я вам уже рассказывал, что в Пскове у меня живет дядя, брат покойной матери. Здоровье у него очень слабое, а переезжать ко мне в Петербург он наотрез отказывается... Он обернулся, встретившись взглядом с ассистенткой: в её глазах читалось спокойствие, сочувствие и, как показалось ему, понимание. — Один раз в неделю, в воскресенье, я его навещаю. Но с некоторых пор, точнее, уже лет пять... он нуждается в гораздо большей заботе... — И тогда вы решили... — ...Прибегнуть к услугам одной женщины, живущей с ним по соседству. Каждый день она его навещает, ухаживает за ним... — А вы, значит, ухаживали за ней? — Нет, я ей даже не говорил ничего. Понимал, что рано или поздно она бы всё равно узнала о моем прошлом... — И тогда она в ужасе оттолкнула бы вас? — Вот именно. — И вы закрылись от неё, как закрываетесь своей бравадой от большинства людей? — Да. Я всегда старался убедить себя в том, что женщины приносят только лишь одни неприятности, что они по уровню душевного и умственного развития стоят намного ниже мужчин... — Но всё это было лишь ширмой, за которой вы прятались от осознания того, насколько на самом деле вы одиноки? — С вами страшно иметь дело, Анна Викторовна. Вы словно видите человека насквозь. — Увы, мне этого не дано. Иначе бы я сразу смогла распознать убийцу... Просто я вижу, как этот Буравин задел ваше больное место. — Действительно, вы правы. Я не сдержался... — Она красивая? Заварзин вздрогнул, словно его ударило током. — Да. Она на двадцать лет моложе меня. Анна взяла его за руку. — Григорий Викторович, думаю, вам не в чем себя упрекнуть перед ней. Мужчина не сразу смог выдавить из себя неумолимую правду: — На самом деле есть, в чем. Он сел на угол стола. Анна Викторовна устроилась рядом. — Дело в том, что мне, пускай и против моей воли, нравилось на всё это смотреть. Да, я никогда не принимал активного участия в садистских игрищах, Гуревич может легко подтвердить, что мы всего лишь просто стояли; мне действительно до сих пор тошно от того, чего я тогда насмотрелся... но я солгу, сказав, что происходившее за чертой меня нисколько не привлекало. — И вы до сих пор ненавидите себя за это? — Я мог бы всё сразу пресечь. Та несчастная могла бы остаться в живых... — Она не винит вас ни в чем. В глазах мужчины блеснула надежда. — Это правда? Она устало кивнула. — Более чем. Отпустите уже своё прошлое. Ему больше тридцати лет. — Она всё равно не примет меня с моим багажом. Никогда. Пускай... — не своим голосом прибавил вдруг он. — Так будет лучше для всех. — А вы поговорите с ней. Если она действительно к вам расположена, она всё поймёт. И не станет слушать всяких негодяев вроде Буравина. — Вы так считаете? — Я в этом почти уверена. Заварзин вновь начал ходить туда-сюда, но уже не так нервно. Перед глазами девушки возник дух Марфы, чем-то очень обеспокоенный. Не успела Анна Викторовна спросить её о чём-либо, как вдруг призрак показал ей стройку. Лишь на мгновение... Хорошо, что под рукой оказался клочок бумаги, чтобы увиденное зарисовать. — Что-то Анисима Петровича не видно, — она растерянно выглянула в окно. — Пойду поищу его...***
— А я вот покойников несвежих, простите, вынести не могу... — вздохнул Анисим, зачерпнув ложкой малиновое варенье. — Вроде и не ел с утра ничего, а все равно поплохело... Как же вы это терпите? Сторож сочувствующе покачал головой. — Поживи с моё, и не к такому привыкнешь... Татаринов сунул блокнот, куда все ответы кладбищенских работников записывал, к себе в карман пиджака. — А вы расскажете? На улицу (в такой-то шинели) идти ой как не хотелось, в прозекторскую — тем более. Все поручения начальства были выполнены, так почему бы и не посидеть в тепле, не послушать. Михалыч занятно рассказывал ему о себе, о турецкой войне, на которой ему довелось побывать, о разных премудростях-хитростях, во многих повседневных делах полезных... Анисим и не заметил, что засиделся. Внезапный стук в дверь застал его врасплох. — Кто бы это мог быть? — спросил юноша. А про себя подумал: "Как же нехорошо-то: мне ведь следовало уже быть в управлении, докладывать всё, что выяснил, Якову Платонычу... А я и забыл совсем..." Дверь приоткрылась, и вошел... нет, не начальник, а его глубокоуважаемая супруга. — Анисим Петрович, ну где вы пропадаете? — Виноват-с. Зашел на минутку погреться. — Прошу прощения, Анисим Петрович. Дело срочное. Сторож глянул на неё с укоризной. — Совсем загоняли вы парнишку, госпожа начальница. Ну какое срочное? Он ведь ещё от эксперименту вашего не очухался, а тут — опять бегать... Взгляд Анны Викторовны, и без того недоверчивый, сделался чуть более строгим: — Может, вы заодно мне расскажете, как правильно вести следствие? Анисим быстро надел фуражку, кое-как застегнул шинель... — Я мигом... Простите, Михал Михалыч, мне и вправду уже пора. Как говорится, начальство требует... Благодарю вас за угощение. — Ну, беги с Богом... Выскочил Анисим из сторожки, вытянулся в струнку, ожидая нового поручения. Осторожно так заглянул Анне Викторовне в глаза: вроде не сердится. — Вы уж простите, Анисим Петрович, что отрываю вас от теплого уголка... — Прошу прощения... Не могу в прозекторской сидеть, тошнит меня. — Я понимаю вас. Когда я впервые обнаружила нечто подобное, мне тоже стало дурно. Помню, Яков Платонович меня к разложившемуся трупу близко не подпускал, не хотел, чтобы я видела это... Ну а потом уже, по долгу службы, привыкла... — Я не представляю, как к этому можно привыкнуть. — Так ведь не все могут... Анисим Петрович, у меня к вам будет одна просьба... Она достала из рукава свой набросок. — Возможно, вам знакомо это место? Татаринов взял рисунок, внимательно пригляделся. — Не знаю. Не могу сказать точно... — Попробуйте разузнать. — Всенепременно-с.***
Не успел Яков Платонович войти в здание управления, как едва не столкнулся лбом с Иволгиным. — Яков Платонович, — торжественно заявил важнейший следователь. — Можете меня поздравить. Я нашел потрошителя. — И кто же он? — Сейчас всё увидите. Молча прошли по темному коридору. Дежурный, достав ключ из связки, отпер камеру, по знаку Иволгина вошел с ними внутрь. — Вот, Яков Платонович, полюбуйтесь, — сделав жест рукой, обернулся к нему надворный советник. — Первушин Афанасий Иванович, извозчик, пропойца, а теперь, как оказалось, ещё и кровавый злодей. Извозчик Первушин сидел на полу камеры, таращил глаза и трясся — не то со страху, не то с похмелья. Губа его была подбита. Штольман отвел Иволгина чуть в сторону, чтобы никто не мог слышать. — У вас есть против него улики? — Я ждал, что вы об этом спросите. Извольте взглянуть: флигель, где он проживает, находится вот здесь. Он вынул из-за пазухи карту. — Вот тут у нас, на углу, — трактир, где его взяли. Тут, буквально в трех шагах от него, — тот самый флигель. Теперь-то вы видите, что он расположен аккурат в центре нашего круга? Извозчик на полу жалобно запричитал: — Отпустите меня... — У него руки трясутся, — заметил Штольман. — На вашем месте я бы усомнился в его способности аккуратно разрезать трупы. Иволгин повел бровью. — Насчет этого даже не сомневайтесь: я тут без вас покопался в бумагах и выяснил, что отец этого самого Первушина работал мясником, причем работал весьма исправно. А то, что руки трясутся — так, ясное дело, с попойки... — А как он ориентируется в темноте? — Вечером узнаем. Но теперь-то уже и так ясно, что это он. Гордеев! — позвал он дежурного. — Продолжай... — Не виноват я, вашескоблагородие, не убивал я! — взвыл Первушин от знатного пинка по хребтине. — Что-то здесь не сходится, — подумал вслух коллежский советник. Иволгин же, напротив, был целиком и полностью уверен в своей правоте: — Вот как раз-таки здесь, Яков Платоныч, сходится абсолютно всё. Алиби у него нет, пролетка есть, живет как раз там, где мы и предполагали... Полагаю, и трупы он умеет, как туши говяжьи, разделывать. А ещё от него прошлым летом жена убежала к другому, вот он теперь и мстит бабам за милую душу. Теперь-то, я думаю, всё ясно? — Не убивал я, Христом Богом клянусь! Не бейте меня, не бейте... Неожиданно для себя Штольман вдруг побледнел; его дыхание сбилось, сердце начало отстукивать барабанную дробь. — Смотрите только, насмерть его не забейте... — едва слышно произнес он. — Пускай пока отлежится. Александр Федорович посмотрел на него с нескрываемым удивлением: — С чего я должен этого гада щадить? Он людей по ночам убивал! — Это пока ещё не доказано. — Так то лишь вопрос времени. Думаю, до завтрашнего утра он признается. — Или вы выбьете из него это признание... — Вот мы и посмотрим: даже если он не признается, у нас в запасе есть ещё повитуха. Он аккуратно пригладил свой воротник — на всякий случай. — Это будет испытание на выносливость, а не выяснение истины. — Штольман, ты сейчас на себя не похож... Якову больше невмоготу стало находиться в камере: он поспешно вышел на улицу, едва сдерживая себя, чтобы не бежать бегом. Иволгину с трудом удалось догнать его уже во дворе. — Да что с тобой? — наконец спросил он. Штольман, судорожно вдыхая морозный петербургский воздух, наконец ответил: — Да так, что-то ребро заныло. Права была Анна Викторовна, мне не следовало так носиться по городу. — Предоставил бы это Татаринову. — Он и так уже скоро упадет без сил. — Ничего, скоро это всё завершится. Дело почти раскрыто. — Я только что ездил к Жукову... — Думаешь, это он всё замазал с теми семью покойниками? — Возможно. В любом случае он всё отрицает. Странно другое: почему в полицейских кругах за четыре месяца так и не просочилось никаких слухов о произошедшем? — Действительно: всё это в высшей степени странно... Куда это ты? — В анатомический театр. Отвезу домой Анну Викторовну. — А я тогда ещё раз потрясу Жукова. — Уверяю, вы найдете у него много интересного... Например, я почти уверен, что пропавшие в декабре проститутки Екатерина Беляева и Маргарита Козырева лежат сейчас у Заварзина в леднике... — Беляеву, кстати, Никитина сегодня опознала. — Кстати, ты не рассказал, как прошел следственный эксперимент... Иволгин скривил физиономию. — Прескверно, надо признать. Эти трупы вызвали у них у всех... скажем так, неожиданную неконтролируемую агрессию... В глазах коллежского советника мелькнуло беспокойство. — Не волнуйтесь, Яков Платоныч. Анне Викторовне за всё это время даже ни одного тумака не досталось. Везёт же некоторым... Но Яков уже не слушал его. Проворно вскочил в экипаж, приказал ехать побыстрее. "Как будто и не его только что сломанное ребро беспокоило," — подумал Александр Федорович, глядя ему вслед. Экипаж уже был далеко, а Иволгин всё стоял, не обращая внимания на то, что снег щедро обсыпает его плечи, и думал о чем-то своем. Наконец он вдохнул в себя побольше воздуха, заложил озябшие руки в карманы и произнес: — Так значит, это всё правда...***
— Ну наконец-то, а я уже думал, ты решил отказаться от своей затеи... — Прости, Иннокентий. Вышла небольшая задержка. Встретились молодые люди на пустыре возле кладбища, как и договорились. Не знай Алексей о "спектакле", он ни за что не признал бы своего друга: больно уж похож тот был на настоящего грабителя. Одежда грязная, усы колючие, борода черная хорошо наклеена. "Перо" — острый нож в руке — добавляло ему внушительности. Крушинин же взял с собою заряженный револьвер. — Так, значит, она проходит мимо тебя, ты тащишь её в кусты и требуешь снять украшения. Она пытается позвать на помощь, на помощь прихожу я, наставляю на тебя револьвер, ты в страхе убегаешь. Я начинаю стрелять, но пули не попадают в цель. — Алекс, пойми меня правильно: я не против того, чтобы устроить спектакль-маскарад, но не будет ли это бесчестным по отношению к той даме? Молодой граф похлопал его по плечу. — Не беспокойся, друг мой, это всего лишь невинная игра. Не более. Ты будешь играть злодея, а я — прекрасного принца из сказки. — А если её муж вдруг узнает? — Тогда я попрошу тебя быть моим секундантом. — Неужели эта дама действительно настолько великолепна, что ты готов рискнуть жизнью ради неё? Алексей мечтательно вздохнул. — Она восхитительна. Ты увидишь её и поймёшь: это самое прекрасное создание, которое только можно себе вообразить. — Тебе не жаль её репутацию? — Мне жаль её молодость. Быть на всю жизнь отданной старому и холодному мужу, который никогда не сможет по-настоящему оценить её достоинства... ах, друг мой, наша жизнь порой бывает очень несправедлива. — Пожалуй, ты прав. — Видишь? Вон там только что дверь открылась. Сейчас она выйдет. Я пока незаметно отойду, как будто бы шел по дороге... Природное любопытство уговаривало Анну обойти кладбище кругом, но в то же время неосознанный страх нашептывал ей: "Не ходи туда..." Наконец она решилась. "Всего один круг, пока никто не видит..." Кладбище было довольно неухоженным: из-под снега торчала бурой щетиной высохшая трава, к ограде уже успели примоститься молодые древесные прутики. На снегу виднелись вороньи и собачьи следы. В двух-трех местах ограда была сломана, так что человек мог без труда в этих местах пролезть. И одним из этих "лазов" воспользовались только что. Девушка в страхе обернулась, но тут внезапно её схватили крепкие руки и поволокли в кусты. Она даже не успела закричать. Алексей Георгиевич, словно юнец, явившийся на первое свидание, маячил на проезжей дороге, скрытый густым кустарником. Предполагалось, что он вступит в игру, услышав крики о помощи, но пока что всё было тихо. Наконец откуда-то слева послышался треск веток, после чего вдруг раздался крик — не женский, мужской. Кричал его друг Иннокентий. Алексей побежал, не разбирая дороги, сквозь сугробы, поскальзываясь на злосчастных кочках. Пробравшись через дыру в ограде на территорию кладбища, он увидел странную картину: Снег под ближайшей ивой был изрядно истоптан, поодаль стояла растрепанная "госпожа Безупречность", а к мерзлому стволу, крепко схваченный ею за горло, прижимался напуганный "грабитель". Он трясся, словно осиновый лист, но не мог выговорить ни слова: револьвер Анны Викторовны более чем убедительно смотрел ему в рот. Крушинин опешил. Анна, краем глаза заметив его присутствие, спросила, как ни в чем не бывало: — Что вы здесь делаете, граф? От невозмутимого спокойствия в её голосе у графа затряслись поджилки. На секунду он даже забыл, что держит в руке "Кольт", и что ему необходимо срочно менять задуманный ранее план. Стараясь принять как можно более смелый вид, он ответил: — Я услышал какой-то подозрительный шум на кладбище, подумал, что что-то случилось... Актер, клацнув зубами о холодную сталь, заскулил. — Анна Викторовна, давайте я вам помогу... Слова замерли у него на губах: Алексей вдруг почувствовал, как в затылок ему уткнулось холодное дуло револьвера.