Генерал едва сдерживался, чтобы ненароком не разломать всю окружающую его мебель, оправдывая таким образом свою родовую фамилию.
"Как они посмели бросать безвинных людей в холодную, даже не соблаговолив разобраться... Совсем распоясались, черт их всех возьми..."
Он покраснел от негодования, вовремя, однако, одернув себя на том, что оскорбление представителей власти было бы крайне неосмотрительным с его стороны. Здесь нужно было действовать по-другому.
"Завтра же с утра я поговорю и с Вишняковым, и с Гусевым. Пускай попридержат в узде своих не в меру ретивых подчиненных".
Георгий Павлович и сам не заметил, как отвлекся и, кажется, оказался застигнутым врасплох.
— Что вам угодно? — дерзкий голос, послышавшийся откуда-то со стороны, выдавал враждебный настрой его обладателя.
Генерал резко развернулся: перед ним, гордо подняв голову, стоял Штольман. Несмотря на неформальную обстановку, выглядел он гораздо более суровым, нежели в свой прошлый визит. Впрочем, генерала Крушинина это совершенно не пугало.
Борясь с нестерпимым желанием схватить оппонента за ворот и хорошенько припечатать спиною об стену, он без промедления обратился к нему:
— Господин Штольман, по какому праву вы арестовали моего сына?
Яков Платонович сохранял видимость спокойствия: ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Вашему сыну предъявлено обвинение в покушении на жизнь моей супруги.
Георгий Павлович, спрятав кулаки за спиной, подошел ближе и рявкнул, подобно медведю:
— Всё это гнусная клевета. Алексей на такое не способен...
На лбу у Штольмана вздулись жилы.
"Да как они смеют ещё являться сюда..." — подумал он, пытаясь скрыть ярость.
— Напоминаю вам, что господин Крушинин вместе со своим подельником Лазаревым были застигнуты непосредственно на месте происшествия, так что отрицать сам факт нападения в любом случае не представляется возможным.
— Это ошибка. И вы за неё ещё ответите. Я с детства знаю Кешу, он никогда и мухи не обидит! — вспыхнул Георгий Павлович. — К тому же смею заметить, что женщины часто по своей природе склонны преувеличивать любую действительную или мнимую опасность...
— Вы забываетесь...
Больше всего на свете Якову хотелось вызвать его на дуэль и пристрелить без капли сожаления. "Я знал, что он начнет выгораживать своего единственного сына, но это уже переходит всяческие границы. Какая дерзость с его стороны — открыто заявить, что жертва всего-то-навсего переоценила угрозу, исходящую от преступников... И это он говорит сейчас мне, непосредственному свидетелю нападения... Мне, державшему в руках этот нож, которым несложно запугать даже мужчину...
Да, моя Анна Викторовна далеко не из робкого десятка, и напугать её не так просто, как может показаться.
Но вашему сыну это сегодня почти удалось: я сам чувствовал, как дрожали после этого её руки. Вероятно, ей вспомнилось..."
Генерал сделал резкий жест рукой.
— Нет, это вы забываетесь, сударь... Вместо того, чтобы серьёзно заняться поисками потрошителя, вы со своими молодчиками сажаете в камеру заведомо невиновных! — крикнул он во весь голос, так что слышно его было даже соседям.
Штольман ответил ему взглядом, полным ожесточения.
"Думаете, меня можно запугать криком? Ошибаетесь, ваше превосходительство: я вам не щенок, чтобы на меня можно было махать руками и топать ногами. А уж свою Анну я тем более никому в обиду не дам. Не для того она меня выбрала..."
На секунду он вспомнил о том, как доверчиво прижималась она к нему несколькими минутами ранее.
"Не бойся ничего, моя Анечка, моя девочка. Пока я жив, я всегда буду тебя защищать. И после смерти тоже..."
Он убрал руки в карманы брюк, заявив:
— Во-первых, господин Крушинин, извольте сменить тон. Во-вторых, в ходе следствия выяснилось, что ваш сын был лично знаком с жертвой потрошителя, подброшенной в вашу усадьбу. Так что насчет его "невиновности" я бы с вами, пожалуй, поспорил...
Услышав об убитой девице, генерал забеспокоился не на шутку. "Неужто Алекс опять угодил в какую-то историю?
Только этого недоставало..."
— Уверяю вас, он просто не желал быть скомпрометированным.
— А в-третьих, на шее у моей жены была обнаружена довольно заметная царапина, которая соответствует лезвию, найденному у господина Лазарева...
Георгий Павлович растерянно отвел взгляд. По всей видимости, он сам не ожидал услышать что-либо подобное.
— Послушайте, Яков Платонович, — произнес он уже более мягко, — я не отрицаю того, что Алексей иногда попадает в дурацкие переделки...
Яков выгнул бровь. "Что я слышу? Неужели отход на попятную?"
Кровь резко отхлынула с лица генерала.
— Более того, мне уже известно о том, что он пытался флиртовать с вашей супругой; уверяю вас, это всего лишь невинное увлечение. Неужели вы за это готовы сломать ему жизнь?
Штольман мысленно призывал на помощь всю свою выдержку.
— Смею заметить, граф, что полиция не имеет намерений погубить вашего сына. Следствие всего лишь располагает фактами, говорящими против него.
— Как заинтересованное лицо, вы будете предвзяты по отношению к нему.
— В данном случае речь идет не о предвзятости, а о неопровержимых уликах. Ваш сын вместе со своим приятелем вдвоем напали на беззащитную женщину. И я со своей стороны сделаю всё для того, чтобы это происшествие не осталось без внимания...
Генерал перешел к обороне.
— Яков Платонович, давайте попробуем договориться. Вам ведь, равно как и мне, глубоко неприятна сложившаяся ситуация.
"В кои-то веки вы оказались правы..."
— Я готов возместить ущерб, причиненный вашей супруге. Уверяю вас, мальчишки не желали ей зла.
Он начал доставать из-за пазухи свой бумажник, но, встретившись с испепеляющим взглядом Штольмана, спрятал его обратно.
— Послушайте, я не собираюсь с вами торговаться. Повторяю вам: как муж и как полицейский я не намерен попустительствовать подобным выходкам.
— В данном случае вы поступаете скорее как муж, а не как полицейский.
— Насчет этого не извольте беспокоиться: к расследованию сегодняшнего происшествия я не имею никакого отношения; я и без того сыт по горло вашей нелепой выходкой с юродивым. Да, вы всё правильно поняли: тот юродивый уже успел дать признательные показания против вас. Просто они
пока ещё не опубликованы в "Ведомостях".
Генерал почувствовал, что отпираться совершенно бессмысленно. Судя по выражению его физиономии, ему самому было стыдно за свою недавнюю проделку.
— И позволю себе быть откровенным, — добавил Яков Платонович, — вашему сыну крайне повезло, что в тот момент я находился при исполнении, отчего был вынужден поступить с ним, как полицейский, а не как муж и не как дворянин.
Поняв, что разговор на этом окончен, Георгий Павлович учтиво раскланялся и вышел.
Несмотря на то, что гнев ещё не успел окончательно утихнуть, глубоко в душе он испытывал уважение к человеку, показавшему себя достойным противником. Надо же: докопался ведь-таки до истины с этим юродивым. Большой проницательности человек, стало быть. Другой на его месте с тем делом гипнотизеров никогда бы не справился. А тот факт, что Штольман наотрез отказался от предложенных ему денег, лишь прибавил ему веса в глазах старого генерала.
"Алексей совсем разум потерял, — думал он, — если решился на такую глупость. Всё-таки уже не дитя, должен понимать, что этот человек так просто свою женщину ему не уступит. Хорошо, Ксения вовремя меня предупредила о его новом увлечении, и дело ещё не дошло до поединка. Сейчас нужно дождаться вестей от стряпчего: похоже, на сей раз этот оболтус попал в какой-то несусветный переплет.
Спасать надо мальчика. Но дома я ему такое устрою... Ишь чего удумал: позорить честь семьи..."
Остановившись возле экипажа, он погрузился в свои воспоминания. "Вероятно, это будет звучать с моей стороны как предательство, но я прекрасно понимаю Штольмана..."
Подобный расклад, когда нахальный молодой человек осмеливался предъявить свои права на замужнюю даму, был знаком ему не понаслышке.
***
— Можете выходить, Анна Викторовна, — позвал Яков жену. — Надеюсь, больше он сюда не заявится.
Анна Викторовна, одетая в небесно-голубое платье и собравшая свои волосы в аккуратную прическу, тут же прибежала к нему.
— Это было впечатляюще... — прошептала она ему на ушко, крепко обняв. — Благодарю вас...
— Не стоит. Я не мог поступить иначе.
Он подхватил её на руки и закружил по комнате. Наконец усадил на стол и принялся неистово целовать, требовательно обводя руками изгибы девичьей фигуры.
— Нет сил от тебя оторваться...
Настойчивый стук в дверь вынудил их вернуться в действительность.
— Если это опять окажется кто-то из семьи Крушининых, я вызову его...
— Яков, пожалуйста, не надо. Умоляю, только не дуэль...
Он спешно вышел в прихожую, стараясь скрыть раздражение. Но вопреки его ожиданиям, за дверью стоял не Крушинин, а Семибратов.
— Ваше высокоблагородие, — привычно отрапортовал городовой, — там господин Буравин желают дать показания. Вас дожидаются.
— Так пускай Иволгин допросит.
— Велено передать, что разговор они будут иметь только с вами.
— Хорошо, я скоро буду.
Сердито хлопнув дверью, Штольман обернулся: Анна Викторовна стояла у него за спиной.
— Ты всё-таки уходишь...
— Прости, Аня. Надеюсь, это ненадолго.
Он опустил глаза, устыдившись. "Как же меня угораздило позабыть о том, что мне необходимо быть сейчас в управлении..."
Она понимающе кивнула.
— Буду ждать...
Проводив взглядом супруга, Анна вернулась в гостиную. Долго ходила взад и вперед, задумавшись вновь об убийствах.
"За телесные и душевные уродства. Без мотива в привычном понимании... Это означает, во-первых, что преступника может не быть в списке подозреваемых, а во-вторых, — и это самое страшное, — что убийца
не остановится..."
Устроившись за столом поудобнее, она решила вновь поговорить с духом Марфы Глушко. Что-то смущало женщину в её поведении, но что именно, она пока не могла уловить.
Дух Марфы к ней на этот раз не пришел. А через некоторое время из воздуха вдруг возникла Мария Афанасьевна Крушинина.
— Как же я сегодня устала от вашей семьи, — с досадой промолвила медиум. — Уходите, я не звала вас.
Дух покойной графини отчаянно бросился к ней.
— Прошу вас, умоляю, выслушайте меня...
***
В кабинете за столом сидел Иволгин, увлеченный своими мыслями, подкручивал ус и хихикал. Увидев вошедшего Штольмана, он кивком пригласил его сесть напротив. Однако ухмылку со своего лица не убрал.
— Знаешь, Яков, я тут скоро со смеху помру с этими подозреваемыми. Один говорит — готов дать показания, но только чтоб светловолосому следователю — мне, значит. Другому вынь да положь "того черного, злого и с басурманской фамилией"...
— Про Буравина мне уже доложили, потому я здесь. Могу ли я узнать, кто второй?
Иволгин щелкнул пальцами.
— Лазарев во всем признался. Сказал, что этот молодой Крушинин задумал ухлестывать...
Брови коллежского советника предательски изогнулись.
— За моей Анной???
— В яблочко. Так вот: этот хлыщ намеревался подстроить на кладбище разбойное нападение, чтобы её от этого нападения затем якобы спасти.
— Ничего умнее он не смог придумать... Ко мне домой только что приходил старый граф.
Настал черед Иволгина удивляться.
— Вот как? Небось печется о своем бестолковом наследнике?
— С неукротимой горячностью, скажу вам. Сперва пытался на меня надавить, затем предложил денег...
— И что ты ему ответил?
— Сказал, что не позволю его отпрыску остаться безнаказанным.
— Боюсь тебя огорчить, но думаю, что этому хлыщу всё же удастся выкрутится. Его адвокат беседовал с ним больше полутора часов. Скорее всего, завтра его отпустят под залог.
— А что Лазарев?
— А что Лазарев... Лазарев в лазарете. Твоя Анна Викторовна ему таких знатных пинков отвесила... — Он отклонился чуть назад, вальяжно развалившись в кресле. — Признавайся, Штольман: твоя выучка?
Яков кивнул.
— Признаюсь, обучил я её в свое время некоторым приемам. Впрочем, она и без этого умела неплохо драться.
— Невероятная женщина...
Александр Федорович потер ладонью затылок. По счастью, урон был несерьезным (ай да Анна Викторовна, чтоб её Яков на руках почаще носил), но до окончательного выздоровления было ещё далеко.
Вошел дежурный.
— Ваше высокоблагородие, тут господин Буравин просили напомнить...
Штольман обернулся через плечо.
— Ведите его сюда.
Дежурный опустил глаза, стушевавшись.
— Дело в том, что господин Буравин намерены беседовать исключительно с господином Штольманом...
Яков нахмурил брови.
— Вы что, не слышали приказа?
— В-виноват-с... — процедил он сквозь зубы и вышел.
— Слышали? — усмехнулся коллежский советник. — Привередничать изволят Апполинарий Никитич, не желают вас лицезреть.
Надворный советник скривил физиономию.
— Ну что, Александр Федорович, не будем доставлять ему этого удовольствия?
Сыщики переглянулись: в глазах у обоих искрился неприкрытый азарт.
