***
"Дорогая тетушка, — такими словами решил начать письмо Алексей Крушинин, — покорнейше прошу прощения за то, что потревожил ваше уединение, но, к сожалению, ввиду некоторых обстоятельств приехать к вам самолично в ближайшее время не представляется для меня возможным. А посему прошу вас как можно скорее приехать в Петербург. Подробности я не могу доверить письму, скажу лишь только, что дело касается моей сестры Ксении. Необходимо кое-что выяснить. Письмо сожгите, для визита придумайте повод, — вы ведь всегда были в этом искусны, тетушка. О настоящей причине никому знать не следует, ибо дело является весьма деликатным. Надеюсь на ваше благоразумие. Ваш любящий племянник Алекс". Подписав и запечатав письмо, Алексей Георгиевич немедленно позвал Агриппину. — Отправь это с курьером. И чтобы лично в руки... — Слушаюсь, барин.***
Напряжение достигло предела, сделавшись практически невыносимым. Все понимали, что действительный тайный советник Горемыкин был более чем недоволен сложившейся обстановкой, причем не столько самим фактом ужасающего преступления, сколько нерешительными действиями полицейского руководства. Слова падали, словно капли расплавленного свинца: тяжело, веско, неумолимо. — ...Властью, принадлежащей мне по министерству, отрешаю полковника Гусева от должности полицеймейстера... Все обернулись, дабы увидеть реакцию низложенного Юрия Владимировича; однако, вопреки ожиданию, на его лице не было и тени досады — лишь смутное облегчение, — а по губам, беззвучно пошевелившимся, легко можно было прочесть: "Слава Богу..." "Его можно по-своему понять, — думал Штольман, — все-таки жена и две дочери. А потеря должности —это не так страшно, как возможная потеря семьи. Бедный Анисим Петрович..." — От себя добавлю, что государь крайне обеспокоен нынешним положением дел и требует, чтобы полиция приняла все необходимые меры для поимки преступника... Повисло гробовое молчание, которое длилось несколько секунд. Затем градоначальник, скрестив руки перед собой, уверенно заявил: — Не извольте беспокоиться, Иван Логгинович: необходимые меры уже приняты. Дело будет закончено в ближайшее время; можете передать это Его Величеству. Строгие черты лица министра чуть сгладились. — Что ж, Николай Васильевич, — задумчиво произнес он, — звучит весьма обнадеживающе. Но позвольте полюбопытствовать: откуда такая уверенность? Насколько мне известно, следствие в тупике; чиновник, который его вел, убит. Положение действительно со стороны могло показаться безнадежным. Впрочем, как оказалось, у градоначальника был на то свой козырь в рукаве: — Как вы понимаете, подобные расследования у нас никогда не ведутся по одной линии... — все присутствующие замерли, не ожидая столь спокойного тона. — Для того к расследованию дела о потрошителе был привлечен чиновник по особым поручениям, небезызвестный вам коллежский советник Штольман. Он будет отныне вести дело, и в самое кратчайшее время доведет его до конца. Не так ли, Яков Платонович? Он перевел взгляд на Штольмана; тот был удивлен не меньше остальных, но виду не подал. — Так точно, ваше высокопревосходительство. — Господин Штольман, — обратился к нему министр, — в какие приблизительные сроки вы рассчитываете найти и арестовать убийцу? — Прошу вас дать мне на это еще сутки. Действительный тайный советник взглянул на него свысока: — Вы уверены, что справитесь за столь короткое время? — Так точно, — устало, но достаточно твердо ответил Штольман. — Двадцать четыре часа. И я найду потрошителя. Министр многозначительно взглянул на свои часы. — Что ж, извольте...***
Едва совещание было окончено, гулкий шепот в рядах уважаемых чиновников разошелся с новой силой: — Господа, позвольте полюбопытствовать: этот Штольман — что он из себя представляет? — Ну как же, Иван Артамонович, разве вы не слыхали? Личность известная... — Простите, господа: я вас не понимаю... — Ну как же: тот самый, который в восемьдесят девятом году убил князя Разумовского... — Убил? На дуэли? — Если бы на дуэли; говорят, он проломил ему голову камнем... О деле британского химика Брауна, с коим убийство господина Разумовского было тесно связано, знали многие из присутствовавших; но поскольку сие дело было крайне деликатным, никто не счел нужным упоминать его в разговоре. — А по виду ведь даже не скажешь... Неужели ему это сошло с рук? — В определенной степени. Говорят, он несколько лет провел после этого в Петропавловке, после чего его преспокойно выпустили. — Неужто связи при дворе? — Никто не знает. Возможно, связи, а возможно, и жена поспособствовала. — А кто жена, позвольте спросить? — Миронова... — Та самая? Та самая колдунья Миронова? — В точку попали. Та самая небезызвестная особа, вызывавшая духов. Однако, Иван Артамонович, вам следует уделять больше внимания прессе. Вот на днях в "Петербургском вестнике" такая статья вышла... — Вы правы, Серафим Андреевич: приехал в Петербург только вчера вечером, потому не успел ознакомиться с корреспонденцией. Сегодня же наверстаю упущенное. — Непременно прочтите, только, ради Бога, не за ужином. Уверяю, вы там найдете премного любопытных вещей: к примеру, сперва потрошитель избирал своей целью исключительно бродяжек и женщин из заведения, затем порешил служанку; теперь же он жестоко умерщвляет всех тех, кто имеет хоть какое-то отношение к следствию. — Что ж, господа: в таком случае очевидно, кто станет следующей жертвой злодея. Все обернулись, вперив взгляды свои в говорившего. Тот же, как ни в чем ни бывало, продолжил: — Можете не делать столь удивленных лиц, господа: все мы прекрасно понимаем, что следующий труп только что вышел из этого кабинета.***
Штольман даже не обратил внимания на говоривших: его крайне мало беспокоило то, что люди думают о его персоне. Сейчас сыщика занимала совершенно иная мысль: "Почему они отрешили от должности Гусева — причем столь унизительным образом — но не отстранили меня от дела? Почему министр, хоть и разглядывал меня, словно насекомое через лупу, однако, не сказал ни единого слова поперек? Кто замолвил за меня словечко?" Догадка осенила его в тот момент, когда он увидел, что возле дверей его экипажа стоит неприметный, но смутно знакомый господин из Охранного отделения. Проходя мимо него, сыщик незаметно кивнул; филер жестом ему дал понять, что внутри его ожидают. — Здравствуйте, Яков Платонович, — услышал коллежский советник, едва захлопнув дверь экипажа. — Признайтесь: не ожидали меня здесь увидеть? — Ну почему же, — ответил Штольман, вежливо поклонившись. — Это ведь вы убедили градоначальника не отстранять меня от расследования... — Вы, как всегда, проницательны, — генерал Вишняков усмехнулся. — Действительно, я имел удовольствие сегодня побеседовать с нашим градоначальником tete-a-tete. Мне удалось убедить его в том, что кандидатуры лучше вас ему попросту не найти. — Вы настолько уверены в моих способностях? — Помилуйте, Яков Платонович: очевидно же, что вы с господином Иволгиным, ныне покойным, слишком близко подобрались к преступнику; в противном случае он вряд ли бы открыл охоту на полицейских. Именно этими соображениями я руководствовался, когда убеждал Николая Васильевича оставить вас вести следствие. Дело уже близится к завершению; вам сейчас лучше не мешать. Я же со своей стороны готов предложить вам свою посильную помощь: с этого момента в ваше распоряжение будут предоставлены трое моих лучших филеров. — Весьма признателен... Но позвольте спросить вас... Генерал снисходительно взглянул на него. — Я ознакомился с вашим "делом садистов". Теперь мне хотелось бы знать о том, что было известно вам, но по каким-то причинам не было задокументировано. По-видимому, для Вишнякова сия просьба не была неожиданной. — Что именно вас интересует? Яков набрал в грудь побольше воздуху, прежде чем ответить: — Какое отношение к "делу садистов" имеет семейство графа Крушинина? Вишняков ожидал от Штольмана любой вопрос, кроме этого. Не желая, однако, выглядеть оконфуженным, он молча погрузился в раздумья. — Никакого отношения. Хотя, если вспомнить... Было одно неловкое совпадение, но, уверяю вас, оно не имеет никакого отношения к нынешним зверствам. — И все же... — Извольте: господин Крушинин приобрел свой нынешний особняк в шестьдесят восьмом году. До этого он принадлежал двоюродной тетке Николая Маркова, а вскоре после его ареста дом пошел с молотка за долги. Только и всего. В глазах коллежского советника сверкнул азарт: обрывки картины наконец сложились в единое целое. — Благодарю вас, Кирилл Аркадьевич... — Ну что вы, не стоит. Генерал медленно выпрямился, давая понять, что разговор на этом окончен. — Удачи вам, Яков Платонович, — сказал он ему на прощание.***
Анна встревоженным шагом ходила по всему дому, не находя себе покоя. Некоторое время назад ее угораздило ненадолго вздремнуть, — все-таки прошедшая ночь была более чем напряженной, — а проснувшись, она тут же обнаружила в квартире отсутствие Анисима Петровича. На столе, на самом видном месте, лежала записка: "Простите, Анна Викторовна, не могу сидеть в четырех стенах. Вышел подышать свежим воздухом. Обещаю больше не делать глупостей". "Где его теперь искать? И как это объяснить Якову? Он ведь наверняка будет сердиться..." Штольман приехал примерно через полчаса. — Как же так?! — с нескрываемой досадой воскликнул он, едва ему все объяснили. — Он же понимает, что находится в опасности... — Простите, Яков Платонович, я недоглядела... — А вы, Звонарев, куда смотрели? — Дык ведь... не было таких предписаний. Велено было только не впускать никого в квартиру... — Не было, потому что я не ожидал, что он после всего случившегося еще куда-то пойдет. Нужно было сперва дождаться меня... — Виноват... — Можете идти. Дежурный, осознав свою оплошность, виновато опустил глаза и удалился в кухню — гонять чаи с гостеприимной горничной. Яков тем временем метнулся к сейфу. Быстрым движением открыл, достал папку с "делом садистов" и неуверенно произнес: — Анна Викторовна, я хотел бы вас попросить об одном... — О чем? Сыщик отвел от нее взгляд, все никак не решаясь передать ей в руки заветную папку. — Понимаете, в этом деле фигурирует один человек... В общем, необходимо о нем кое-что проверить. А официальный запрос может занять слишком много времени... Анна поглядела на него с укоризной: — Яков Платонович, вы несносны... Мы с вами уже много лет знакомы, столько дел вместе раскрыли — а вы все еще стесняетесь попросить у меня помощи... Штольман вынул из папки фотокарточку. — Вот: на этой фотографии изображены участники "садического кружка". Этот человек, — он указал пальцем, — их предводитель, Николай Марков. Считается, что он умер в тюрьме, но теперь я в этом сомневаюсь... Не могли бы вы прямо сейчас проверить... — Я попробую. Она взяла карточку из его рук, расположилась за столом поудобнее и, сосредоточившись, прошептала: — Дух Николая Маркова, явись... Штольман стоял напротив нее, не смея прерывать сеанс, и терпеливо ждал. Наконец девушка встала из-за стола. — Вы правы, Яков Платонович, — рассеянно произнесла она, возвращая ему фотографию. — Господин Марков жив.