***
Анисим Татаринов лежал на кушетке и тихо, спокойно дремал. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь окна, нежно ласкали его лицо. Некоторое время Анна и Яков Платонович любовались этим безмятежным зрелищем, но вскоре юноша открыл глаза. — Поймали? — тихим шепотом спросил он. Штольман кивнул. — Слава Богу... И снова погрузился в сладкую дремоту, ту самую, что помогает недужным скорее идти на поправку. — Я очень надеюсь, что с ним будет всё хорошо... — задумчиво произнесла Анна Викторовна, когда они с Яковом приехали к себе домой. — Вот только каково ему будет узнать, что его искренность и доверчивость стали причиной гибели его самых близких людей? Не закроет ли он после такого свою чистую душу ото всех? — Закроет, не закроет — тут не могу ручаться, а вот осторожность ему на будущее не помешала бы. — И я тоже должна была обратить внимание на поведение этого человека. Меня ведь правда что-то тогда насторожило, когда я увидела их с Анисимом Петровичем. Но потом вмешался граф Крушинин, и из-за этого у меня всё как-то вылетело из головы... Прости, Яков. Всё-таки сыщик из меня вышел никудышний. — Неправда это... — Яков крепко обнял жену. — Марков этот оказался слишком хитрым. Он и меня, признаться, хорошо поводил за нос за это время... — И всё же, как вы догадались? — Подсказка вашего духа помогла. Тело Марфы Глушко. Убил её Киреев, а тело изуродовал потрошитель. Он мог оставить труп на стройке или вывезти за город, но нашли мы его на кладбище; а значит, нужно было уточнить, где именно мог он её разделать. На самом кладбище это было осуществить проще всего. Так же и с остальными: Жуков в принципе мог бы скрывать неопознанные трупы от начальства, но слухи все равно должны были поползти... — Тогда вы подумали, что потрошитель может быть как-то связан с кладбищем? Мужчина опустил взгляд. — И принимать непосредственное участие в расследовании. Поскольку виновность Григория Викторовича мы с тобой исключили почти сразу, оставалось предположить, что тела были подброшены на кладбище в те дни, когда он отсутствовал. Сторож об этом ни словом не обмолвился, а значит, был причастен. Оставалось лишь выставить наблюдение за кладбищем и выжидать... — Признаться, мы тогда почти упустили его... Почему же он вернулся обратно вместе с остальными? — Убийца был слишком уверен в том, что он вне подозрений. Еще бы: человек он невзрачный, тихий, никто его особенно не замечает. Взять хотя бы сам "эксперимент": внимание там умудрились привлечь практически все, кроме него... Внезапный телефонный звонок отвлек их от разговора. Звонили из управления. — Беда, Яков Платонович! — чуть не рыдая в трубку, завопил Гусев. — Марков сбежал! На лбу Штольмана резко обозначились морщины, скулы дрогнули. — Как сбежал? — Убил дежурного, переоделся и ушел! Теперь ищи-свищи... — Не волнуйтесь так, Юрий Владимирович. Я знаю, куда он пойдет.***
"Наивные. Они в самом деле верили, будто им удастся меня удержать. Возможно, для многих выбраться отсюда было делом невозможным, но мне лично это далось очень легко. Легче, чем в Петропавловской крепости. Рано радовались, господа полицейские. Как говорит русская пословица: «Не говори "гоп", пока не перепрыгнешь». Так-то..." Снег, припорошивший улицы, приятно похрустывал под ногами, лаская слух, успокаивая душу. "Какую судьбу они хотели мне уготовить? Сибирь? Желтый дом? В последнем случае они жестоко ошиблись, ибо я не умалишенный, но стою выше их всех, вместе взятых. Я избран Богом, чтобы явить миру истинную Красоту. И никакие запоры не смогут меня от этого удержать. Сейчас же мне нужно проведать место, столь памятное моему сердцу — старинный дом, который я до сих пор не перестаю почему-то считать своим родным, хотя и живут там теперь совсем другие люди..." Пробравшись в сад Крушининых, он остановился, предавшись воспоминаниям. "Тоскливо видеть, как на смену былому уюту и гостеприимству пришли раздоры и семейные ссоры. Это удручает. Так не должно быть. Вот и сейчас: люди в окне возмущенно размахивают руками, и даже сквозь двойные стекла до меня долетают обрывки фраз. В мои времена здесь было куда спокойнее, благостнее..." Трели полицейских свистков вывели его из раздумий. "Меня здесь уже поджидали? Сообразительные, черти... Но я так легко не сдамся..." И ломанул вглубь сада — на старую, до боли знакомую, но прекрасно сохранившуюся с того времени тайную тропку.***
"Ну что, узколобые, догнали меня? Не догоните..." От погони ему наконец удалось-таки уйти, и вскоре Избранный, отдышавшись, уже сидел на скамье в парке, наслаждаясь тишиной и уединением. "Интересно, с какого перепугу они начали ворошить дело нашего тайного общества? Наверняка Заварзин, этот ничтожный предатель, подсуетился. Или он, несмотря на возраст и слабое зрение, все же признал меня? В любом случае с предателем можно покаместь и повременить; да и уверен я, что меня там сейчас ждет такая же засада, как и возле дома. Сейчас нужно уходить из города. Но перед тем разобраться с одной серьезной проблемой... Проблема одна, а людей-то двое: Штольман Яков Платонович и его валькирия. Куда б я не сунулся, что бы ни делал, они постоянно будут идти за мною по пятам. Поэтому придется мне навестить их. С ним я даже разговора не буду вести, он безнадежен. А вот его женщина, если верить моему внутреннему чутью, прекрасно сможет меня понять. Она, по своему роду занятий, регулярно вскрывает трупы. Она лучше, чем кто-либо, сможет понять смысл моих посланий. К тому же души сами способны говорить с ней. Возможно, они смогут передать через неё свою благодарность за избавление... Да, думаю, с ней мне удастся найти общий язык. Даже в своем нераскрытом виде, она являет собой образец истинной Красоты. Жаль только, что муж ей достался не под стать: сухой, грубый, как и почти все полицейские, холодный душой и некрасивый лицом. Но это можно поправить: мой скальпель умеет творить и не такие чудеса... Она поплачет сначала, конечно, но потом всё поймет. Еще потом будет благодарна мне: ведь тот прекрасный юноша, живущий в моем старом особняке, ей намного больше подходит. Такой же красивый и утонченный. Возможно, что тогда у меня появится сразу двое единомышленников. Это не может не радовать: пусть я и Избранный, но все же мне иногда очень хочется поделиться своими мыслями с кем-нибудь понимающим..."***
Тяжелые тучи плотно обложили неприветливое петербургское небо, закрывая собой закат. Народ, отпраздновав вволю, постепенно разбредался по домам. На душе у Избранного было легко и светло. "Муж её должен находиться сейчас в управлении: разбираться с устроенной мною суматохой. Да даже если он и дома, помешать мне он точно не сможет: тогда я покончу с ним сразу же, не откладывая в долгий ящик. А уж его дуболомы и вовсе мне не противники... Я не держу на них зла: они не виноваты в том, что от природы лишены чувства прекрасного. Я всё простил им. Время сейчас такое — нужно прощать других..." Избранный хорошо подготовился: на деньги, позаимствованные из кошелька какого-то богатого гуляки ("сам виноват, сердечный, приглядывать нужно было") он обзавелся и теплым пальто, и картузом, и новеньким скальпелем, и каким-то подобием отмычки. Входная дверь поддалась со второй попытки. Осторожно, стараясь не наделать шуму, он проскользнул в прихожую. Никого... "Уехали, стало быть. Возможно, празднуют Масленицу, возможно, мою поимку. А может, просто засиделись у кого-то в гостях. Судя по тому, что квартира не охраняется, они еще не знают о моем побеге. А когда узнают, помчатся выяснять обстоятельства. Ну да мы не гордые. Подождем." Пройдя в гостиную, он понял, что ошибся: у окна, спиной к нему, стояла стройная молодая женщина. Волосы ее были уложены в высокую прическу, статную, безупречную фигуру еще сильнее подчеркивало темно-бирюзовое платье, на фоне свинцового неба казавшееся почти черным. Спокойно, даже отрешенно глядела она в окно, не обращая внимания на присутствие Избранного. Казалось, вот-вот она элегантно повернется к нему лицом — и тогда он будет еще более счастлив, неописуемо счастлив созерцать её облик, это бесспорное воплощение подлинной, непостижимой, какой-то колдовской Красоты. Преисполненный благоговением, Избранный замер на месте, не в силах оторвать взгляда, не смея подойти ближе. Наконец он решился сказать: — Здравствуйте, госпожа Штольман... Она обернулась — ни капли страха в глазах! — и спокойно, с присущим лишь ей достоинством, произнесла: — Здравствуйте, господин оформитель.