Бриз

Мягкие прикосновения к волосам навевали чувства чьей-то родительской заботы о ней, тепла, что было ей слабо знакомо, но так желанно. Осторожные, проходящие по прядям и путающиеся в них пальцы. Бриз смотрела на этого человека, лежа на его коленях и никак не могла уловить образ, тот был словно замылен этими яркими солнечными лучами. Он был таким светлым, тёплым, ласковым, знакомым-знакомым… Таким родным. — Мика? — озвучивает она догадку, желая прикоснуться к нему, понять кто это, но чёрное солнце скрывает затмением всё светлое, и ощущение падения выбивает воздух из лёгких. Истеричные обрывки воспоминаний. Образы. Море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море, море. Много моря. Синее, лазурное, голубое, серое, чёрное, буйное, спокойное, облачное, пустынное, красное. Острова, понеглифы, смазанные буквы, руки, ведущие по ним… чьи это руки? Белые паруса, чёрные паруса, дорога к дому у берега, красные волосы, золотые монеты, много золотых монет. Бег в никуда, полёт в высь, джунгли, джунгли, джунгли. Лес, пустыня, скалы, снег. Острова, острова, острова. Книги, тарелки, белые таблетки, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь, скорбь. Бриз готова завыть от всего этого, от лихорадочных моментов, что проходят сквозь неё, совершенно не останавливаясь ни на миг, лишь причиняя фантомную, но невыносимую боль. Её бросает из стороны в сторону, как корабль в шторм, её мутит, словно тряска настоящая. Подбрасывает, опускает, отпускает и вновь хватает, словно тряпичную куклу. Словно неживую. Она не хочет думать об этом! Не хочет больше ничего вспоминать! Хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, хватит! Ей это не нужно. Ей больше ничего это не нужно. Она хочет быть слепой, глухой и немой, больше никогда никого не видеть, никого не знать. Она хочет не думать, хочет вытащить свой мозг и выкинуть его. Она хочет раствориться. Она не хочет быть человеком. Не хочет существовать. Не хочет осознавать. Помнить. Она не хочет помнить. Всё обрывается также быстро, как и началось. Бриз порывисто вдыхает, словно выныривает из воды. Она распахивает глаза, пытаясь снова вернуть себе трезвость… Пытаясь… Проснуться. Это сон. Просто сон. Просто дурной сон. Кошмары, которые ей часто снились в прошлой жизни, но забывались, стоило проснуться и отпустить. И этот тоже забудется. И это пройдёт. И она будет жить дальше, будто совершенно ничего не произошло, будто не было этих спутанных чувств. Этих неприятных чувств. Будто ничего не случилось… Пока всё снова не повторится. — Ты… — хмурится она, смотря снизу вверх на знакомое растерянное лицо. Воспоминания того, что случилось, обрушиваются на неё потоком. Она не сразу понимает, что говорит вслух… Собственный голос тихий и хриплый кажется чужим, непривычным. Чуждым. Явно не её. — Сабо, — имя некогда дорогого друга срывается неожиданно сухо и холодно. Искренние эмоции, что ей теперь не скрыть, что она не умеет скрывать. Он поджимает губы в чувстве вины, отводя взгляд и… Убирая руку с её волос. Вот к чему сон… Бриз понимает, что лежит на его коленях и от этого ей становится ещё противнее. Невыносимо. Словно её всю облапали и оболгали… Она вскакивает, лихорадочно обхватывая себя руками. Рассеянно отходит на несколько шагов, пошатываясь от непривычности движений, совершенно не осмотревшись, и натыкается на незнакомую девушку… Нет… Это не девушка. «Это я…» — смотря в своё отражение большого зеркала, понимает она. Невольно дёргая светлые вьющиеся волосы, как будто чужие, Бриз кажется это всё какой-то глупой шуткой. Издевательством… Это тело кажется ей не её. Оно просто не может быть её. Что-то внутри отторгает его, отрицает. Тем не менее в глазах блестит зелёный крест, больше похожий на цветок, что говорит о том, что всё реально, что это она и что она теперь высшая. Сколько не отрицай… А это произошло. Произошло неприятно и самым отвратительным способом. От воспоминаний тошнит. Сабо… Зачем? Она понимает, но хочется кричать, схватив его за грудки: «Зачем? Зачем, Сабо, всё это?!». Ответа она не получит. Она не хочет ответ. — Ты проспала пару дней, я безумно волновался! — видимо взяв себя в руки, подскакивает Сабо, взволнованно осматривая её. — Прости, что всё так вышло… Я… Я понимаю, что нет мне прощения. — Нет тебе прощения, — подтверждает Бриз, заторможено отводя взгляд от зеркала. Она пытается контролировать свою речь. Говорит спокойно, делая паузы сквозь слова, но выходит плохо. Эмоции сочатся через речь, совершенно не так, как она привыкла. — Не думай, что твоё «прости» сейчас как-то изменит ситуацию, Сабо. Ты… Сам прекрасно знаешь что сделал. Мне нет смысла тебе что-то говорить. Ты поступил ужасно. — Ты права… — вздыхает, на миг отводя взгляд и уходя в мысли, он, — Я всё знаю, Бриз… Я понимаю всю степень того, что сделал. Можешь не сомневаться, — закрыв глаза на секунду, он снова смотрит прямо на неё, — Но я не считаю это ошибкой. Прошу прощения и за это… Так… Просто нужно было. — Кому? — резко спрашивает она, поджимая язык после. Слишком грубо вышло. Слишком обвиняюще… Что заслуженно, но некрасиво. — Революции, — снова встречаются взглядами они. И в его взгляде она действительно видит веру в собственные слова, только вот разум говорит обратное. Сабо прекрасный актёр. Жизнь научила его этому. А прекрасному актёру нужно уметь обманывать даже себя… — Лгун, — вырывается быстрее, чем она успевает прикусить язык. Он натянуто и неловко улыбается на это. Словно сквозь боль… Впрочем, может и сквозь неё. Возможно он действительно хочет от неё прощение, пусть они оба и понимают, что это невозможно прямо сейчас. И возможно не скоро. Она чувствует злость… Бриз действительно зла на него. Зла за то, что Луффи пострадал, зла за Ватер 7, зла за Маринеллу, зла за Мугивар, за себя, в конце концов. Он соврал ей. Соврал всем. Бросил Луффи, предал брата, обманул её, заковал в цепи, надел ошейник. Она понимает, что у него есть причины, но причины есть у всех, даже у неё… Так почему она должна принимать его причины, когда он не принял её? Она имеет право на злость, которая ни к чему не приведёт. Она сейчас узница, чувствует это, ощущает на уровне инстинкта, что её жизнь теперь не её. Отвратительное понимание собственной ограниченности. Давление незримого ошейника на шею. Рука невольно тянется к шее, потирая её. Нет… Ошейника нет. На миг он показался ей более реальным, чем просто красивая аллегория. Но не так кое-что другое. Только сейчас она обращает внимание на то, что изменилась не только внешность… — Кто меня одел? — спрашивает она прежде, чем успевает подумать о том, что лучше бы не спрашивала. Некоторые ответы лучше додумать. Вот и первые минусы её бытия не немой — речь контролировать оказалось сложнее, чем она помнит. Белое платье с пышными рукавами сидит как нельзя лучше. Словно шили специально для неё. «Глупость…» — отмахивается она от таких мыслей. Оно не может быть специально для неё. — Я, — Сабо слегка краснеет, поправляя волосы, в попытке скрыть лицо. — Саи была занята и покинула нас почти сразу, а никого из женщин не было больше рядом. Я понимаю, что мне стоило подождать… — Не ври мне, пожалуйста… Платье по размеру, — тяжело вздыхает Бриз. — Ты можешь быть со мной честен хотя бы сейчас. Так или иначе теперь я ничего не могу сделать против твоей воли… События прошлых дней кажутся ей совсем далекими. Будто прошло не всего пару дней, а месяц точно. И весь этот месяц она проживала какой-то однообразный цикл… Возможно виной всему усталость, что неожиданно навалилась на неё. Бриз не могла её объяснить, но это было похоже на тяжёлые мешки, что давят на плечи. От этого изнеможения ей хотелось лечь на пол и просто лежать, смотря в одну точку. Ей не хотелось ничего… И пусть мир двигается дальше со своими проблемами и драмами. Пусть всё пройдет мимо неё. — Я не лгу тебе… Саи потом пришла справиться о твоём самочувствии и принесла другое платье. Первое тебе не шло. А это очень мило сидит. Ты действительно в нём выглядишь очень красиво… — девушка дёргается от его взгляда при этих словах. Есть в нём что-то… Нехорошее. Что-то, что ей безумно не нравится, заставляет напрячься, какая-то ей незнакомая тьма. Это не ненависть. Не злоба. Нет… Это что-то более опасное. — Ты действительно очень красивая, Бриз… — повторяет он, мягко улыбаясь. — Ты… Извращенец, — сжимая до боли зубы, слова опять выходят сами. Его улыбка дёргается. Он тяжело и устало вздыхает. Наверное он представлял иначе их разговоры… Возможно при иных обстоятельствах они бы и были такими. Но сейчас… — Это отвратительно. — Прости, — он отводит глаза, притупляя взгляд, и наклоняет слегка голову в бок, на миг задумавшись. — Я много извиняюсь, но это не изменит моего и твоего положения. Но пока это единственное, что я могу сделать, чтобы хоть как-то загладить вину. Пусть я и понимаю, что до хоть какого-то примирения нам понадобится больше времени. Но… — он делает шаг вперёд, неожиданно оживившись, — Знаешь, ты можешь себя ни в чём не ограничивать тут! Можешь ходить куда хочешь и делать всё, что захочешь. Я дал распоряжения пускать тебя везде. Конечно в некоторые места тебе лучше спросить меня, прежде чем идти, но всё же… Я не буду тебе что-то запрещать или заставлять что-то делать. Ты действительно свободна! — последнее слово было настолько неуместно, что у Бриз появилось желание просто выйти из комнаты, желательно через окно. Однако она сдержала порыв. Вместо этого ей пришла в голову идея попросить то, что поставит его на место. Что проведёт черту. Укажет ему на то, чем он стал. — Тогда дай мне вернуться к Луффи, — подалась вперёд она, вставая в полушаге от него, почти шепча просьбу, которую он не может исполнить. Бриз заглянула в его глаза, которые в одночасье стали намного темнее, чем раньше. Забавная особенность его эмоций, которую она замечала ни раз. Раньше ей казалось это даже чем-то завораживающим… Когда он видел несправедливость, грязь и порочность, его глаза всегда становились темнее ночи. Его справедливость становилась оружием. Карающим оружием. — Нет, — твёрдо произносит Сабо. — Ты прекрасно знаешь, что мне нет смысла тут оставаться. Мне неприятен и ты, и революционная армия, и вся эта ситуация, — словно режет его без ножа. Режет специально. Чтобы почувствовал то, что почувствовала она. Бриз сложно отрицать, что она получает от этого своеобразное удовольствие. Кажется это называется злорадством. — Ты… не сможешь уйти. Ты это знаешь, — нехотя произносит он очевидное. Говорить неприятные вещи, которые понятны и без слов вдвойне неприятнее. От этого они становятся более реальными… Но Бриз хотела, чтобы он озвучил это. Она хотела, чтобы её реальность стала и его хоть на чуть-чуть. Но это не отвечало на вопрос, который не был задан. Поэтому она спросила прямо: — Зачем мне здесь оставаться, Сабо? Я могу уйти даже если это будет означать мою смерть, так зачем? Зачем мне продолжать? — он взглянул в её глаза. Ему они кажутся такими искусственными, но… Красивыми. Что-то завораживающее. Нечеловеческое. Эффект зловещей долины. Он давит порыв прикоснуться к ней и вздыхает. — Контракт не связывает меня клятвой, ты знаешь это. Но как той, что мне дорога я выполню условия, — она хмурится. Он звучит честно. Действительно честно. Таким тоном он разговаривает с Драгоном. Таким тоном он действительно говорит вещи, в которых уверен, но… — Дорогих людей не сажают на цепь, Сабо… — качает она печально головой. Он не совсем понимает что делает… Кажется его самообман достиг каких-то новых вершин. — Против них не сражаются, — им не лгут. Бриз отходит к белому окну, опираясь руками на подоконник и смотря в синюю даль моря. Ей хочется сейчас быть где-то там, а не тут. Где-то далеко. Не очень важно где… Быть свободной и счастливой. Быть с Луффи. Путешествовать с командой. Смеяться, побеждать, проигрывать, плакать… Быть хоть где-то, но не тут. Не в этой тюрьме. — Братья не погибнут, пока я жив, Бриз. Я клянусь, — говорит он решительно, сжимая кулаки. — Я люблю их несмотря ни на что. И я не потеряю их насовсем… Даже если это будет означать риск для меня, для революции, — как бы она хотела снова ему поверить… — А сейчас, извини, мне надо идти. Я действительно много времени провёл, приглядывая за тобой и волнуясь… я действительно волновался. Ты можешь найти меня… — Я найду тебя где бы ты ни был, — перебивает она его, озвучивая факт их связи, что стала ещё крепче. Но что не является теперь для неё чем-то приятным. — Теперь точно найду… Где бы ты ни был… Звучит угрожающе. Если так подумать, то подобная связь была у них слишком давно. Что-то, что связало их вместе и что они упорно не замечали. Что-то, что Бриз отрицала. Она считала, что подобное возможно только с Луффи. Она была слишком… Гиперфиксирована на нём. И, наверное, это и сыграло злую шутку с ней. — Я действительно надеюсь, что мы сможем найти общий язык вновь, Бриз. Я не хочу быть с тобой врагом. То, что я сделал ужасно, но необходимо… Не подумай, что всё, что я сказал Луффи — правда. Некоторые вещи я говорил, чтобы он остановился. Я не хотел ему вредить. Я… Чувствую себя виноватым, — хоть она не видела его выражения лица, но могла поставить всё на то, что он честен. Настолько, насколько может. Впрочем, однажды она уже обманулась его честностью… Может ли она вообще говорить, что знает его, что чувствует? Может всё это тоже огромный самообман? Может она всё ещё цепляется за образ мальчика, что искренне верил в светлое завтра и учил её писать? — Я тоже хотела бы сказать так… — это правда. Она бы хотела, чтобы всё сложилось иначе. Чтобы все оказалось дурным сном и в реальности они втроём бы посмеялись даже над самой возможностью такой ситуации. Но это всё и есть грёбанная реальность. Сабо предал Луффи! Сражался против него. Он поработил её. Он обманул её. — Но я не могу. — Я клянусь, что никто из них не погибнет, Бриз… — он быстро подходит к ней и, аккуратно взяв прядь волос, целует её в знак своей искренности. Этот жест обдаёт её холодом. Чувством того, что что-то неправильно. Что-то иначе, чем должно, иначе, чем было. Она замирает, как кролик перед удавом. Только когда он отпускает волосы и уходит, бросив что-то о том, что вернётся вечером, её отпускает это чувство. Бриз медленно оседает на пол, вжимаясь в стену, стараясь сдержать полуплач полукрик, кусая губы до боли. Ей хочется исчезнуть. Хочется перестать существовать. С его уходом злость, что наполняла её естество, сменяется совсем другим чувством, намного более неприятным и ненавистным ей — страхом. Животным, беспомощным страхом, который вызывает скулёж и слёзы отчаяния. Тот страх, что она ощущала в детстве, когда зависела от своего отца, когда её отец запирал её в комнате. Тот страх, что прошёл с ней через всю жизнь жестоким напоминанием о том кто она и откуда. Это чувство невозможно забыть навсегда… Оно всегда возвращается. И возвращаясь, оно заполняет всего тебя, как в первый раз. Она боится того, что происходит. Того, где она оказалась. Своей беспомощности. Новых обстоятельств, новых чувств, условий. Теперь она имеет тело, но хорошо ли это? Теперь она может говорить, но слова слишком часто идут против неё, слишком часто берут верх. Ей страшно, ей действительно очень и очень страшно. Но это не тот страх, который был за Луффи. Это совершенно новая форма страха… Страх за себя. До этого ничто и никто не мог причинить ей боль. Ничего не могло остановить её. Рано или поздно она могла пробиться сквозь любые преграды… Она была свободна, она была ветром… Но теперь. Теперь всё иначе. Мир стал не чем-то эфемерным, не чем-то, что словно не существует для неё. Теперь он часть её реальности. Теперь она часть реальности. До этого все было словно игрой, словно понарошку. Она могла любить, волноваться и даже участвовать в чём-то, но это что-то никогда не могло по-настоящему влиять на неё настоящую. Как в компьютерной игре, как в детской игре. Теперь же… «Кажется о чём-то таком говорила Нидои…» — успокаивая сбитое дыхание, думает Бриз. — «Как бы я хотела сейчас с ней пообщаться… Или с Цирконом. Как бы я хотела, чтобы они сказали мне что делать, как это пережить…» Как теперь быть настоящей?