Они важны, они любимы, Прекрасны, как никто другой И их объятия так милы, Что не сравнятся с красотой! Я выбираю остальных. Кого угодно — не себя. Ведь жизнь ни сколько не моя И проще видеть их, счастливых, Пока я мечусь от огня.
Боль напоминает принцип узла. На шее, казалось бы, свободно висит веревка из джута, а потом происходит что-то настолько переломное, что мир в сознании начинает трескаться, а узел медленно затягивается, перекрывая нужный в этот миг воздух. Уже тогда можно понять, насколько человек зависим от обстоятельств и близкого друга с ножом за спиной. Его зовут Натаниэль. Натаниэль Абрам Веснински — известнейший нападающий «Воронов» для большой части американцев, но избранный круг людей избегает его по клейму. Сын Балтиморского Мясника. Сын Натана Веснински. Единственный наследник заточенного топора и криминального бизнеса серийного убийцы. Натаниэль ненавидел этот ярлык, а еще больше он ненавидел свою внешность, сделанную будто под копию, почему тот и не мог терпеть зеркала. Голубые глаза были уже не такими глубокими и сим-па-тич-ны-ми, когда в воспоминаниях появлялся он и рушил все несбыточные мечты. Рыжие волосы стали оружием и слабостью — они привлекали внимание. Младшему было предначертано сиять в лучах славы, ублажать женщин, властно ухмыляться и пить ром, стоящий, как квартира в Калифорнии. Всегда появлялось «но». В этот раз им стал Нил Абрам Джостен — человек, заключивший роковую сделку с бывшим заключенным Эндрю Миньярдом. Это было огромным шагом вперед. Он выбрал память о своей матери, выбрал это имя, которое перевернуло его жизнь быстрее, чем стрелка компаса. Натаниэль, Нил, Абрам — неважно. Этот парень впервые пообещал кому-то защиту. Безопасность от происходящей вокруг грязи. Почему-то он счел данное решение самым лучшим в своей девятнадцатилетней жизни, потому что это пробудило его действовать, а не лежать на черной кровати, когда тело не способно двигаться. Нил выбрал Эндрю. Но ему было чертовски страшно. Та фотография из неизвестного никому места, где Миньярд связан благодаря непредсказуемому садисту и неподчиняющейся игрушке. Нил рискнул, выбирая свободу, собственное счастье, Лисов, и в последнее время он чувствовал себя до апатичной боли мертвым. Риски не оправдывались. Все рушилось за считанные секунды. Он просто хотел стать обычным. Джостен — студент Пальметто, ничем не отличный от других, родом из Балтимора, с отличным детством и родителями, с кучей друзей и беззаботности. Но общественность продолжает кричать: «Натаниэль! Веснински! Ворон! Убийца!» и тогда ему становится плохо, ведь он начинает понимать, что образ Нила навеки останется образом. Фанаты будут болеть за Веснински, любить Веснински, радоваться счастью Веснински, но тот желает любви к Джостену. Обычному парню со шрамами, которые он получил, когда гулял с компанией в детстве, а не в бегах и тюрьме «Эвермор». Он отчетливо слышал раздающиеся сзади шаги. И он знал, кто безмолвно, быстрой ходьбой, пытается догнать. — Остановись, — Натаниэль сделал это. Ему нравился бархатный голос Эндрю, он был по-настоящему приятен и запоминающийся. — Поговори со мной, Нил. Тогда парень решил обернуться. Миньярд не изменился за эту минуту, хоть в его взгляде и читалась толика раздражения, внешне он все еще оставался Эндрю. Притягательным, с янтарными глазами и карамельными прядями при свете солнца. Что-то в нем было такое, что Натаниэль не видел в других. Наверное, это понимание. — Нечего говорить. Думать тоже не над чем. Он замолчал. А через несколько секунд ему захотелось забыться в возможной эйфории. — Дай мне таблетки. — Ты хотел прикончить Кевина, когда был под викодином, — Веснински не отреагировал, продолжая пристально пялиться чуть ниже глаз Эндрю, исследуя нос, скулы и даже бледные губы. Он напоминал фарфор. — Это «нет». Натаниэль пожал плечами, принимая даже нерадостный для него ответ, и развернулся с желанием покинуть стадион. Эту улицу, этот район, этот город и в конце-таки-концов этот штат. — Ты не сбежишь, — его слова не были вопросом, они скорее напоминали утверждение и, в частности, рыжий хотел услышать именно это. Он искал возможность, за что ему стоит ухватиться, чтобы остаться. — Ты обещал играть за Лисов. Обещал защитить монстров. Ты не сделаешь это, если будешь убегать. Разве ты не человек слова? — Мне нужен героин, сигареты, алкоголь и ночной клуб. Может быть, тогда я все-таки решил бы остаться, — слишком невесомо произнес Натаниэль, держась за возможность расслабиться. Он ненавидел наркотики, потому что их применяли против него, но сейчас им движело что-то бóльшее, чем страх за себя и свое тело. — Нет, идиот. Если ты собрался захлебнуться в собственной рвоте из-за передозировки, то будь добр, повремени с этим до моей смерти, — Эндрю махнул рукой, показывая на выход и Нил напоминал тряпичную куклу, которая повинуется каждому движению. Он пошел.***
— Ты ничего не сказал, — про изнасилование, думал Натаниэль, когда с уст Миньярда сорвалось это предложение. Крыша была своего рода успокоением. Парень лишь смотрел на Maserati, стоящую на еле видимой парковке, а потом взглянул на болтливых студентов, которые бесцельно ходили по тротуару. — Зачем Рико это? — Ты такой разговорчивый в последнее время, — он старался почувствовать хоть каплю страха. Он на краю и всегда есть вероятность, что упадёт, но лазурные глаза не перестают разглядывать мелкие силуэты людей. Пульс не учащался, дыхание не сбивалось и рыжий не чувствовал ни капли тревоги от высоты. Он отвечал на заданный вопрос. — Удовольствия ради. Утреннее солнце ярко светило, несмотря на облака, которые так хотели скрыть хоть каплю лучей. Волосы Натаниэля сейчас больше походили на пламя, причём пряди были вовсе не уложены, из-за чего создавалось впечатление разгоревшегося огня. Посмотрев на небо, он закрыл глаза и сморщил нос, так как к такому яркому освещению привыкнуть сложно. Нападающий взглянул на Эндрю. Тот будто загорал, хоть вряд ли его белоснежная кожа может стать смуглее. Карие глаза больше напоминали тёмную карамель, которую делают семьи на Рождество для детей. Скоро Новый год. Белокурые волосы были похожи на золото и ярко-ярко блестели, переливаясь. Он продолжал рассматривать все черты: губы, дрожащие от солнца ресницы, карамельные пряди, руки, шею и вообще всё. — Тебе нужно больше, я знаю. Тебе нужна правда, а не обрывки из моей жизни, которые я говорю. — Я готов подождать, — Миньярд достал короб «Camel» и вытащил две сигареты, зажигая их прежде, чем передать одну Натаниэлю. Он наблюдал, как в его руках тлел табак. Едкий дым всё же ассоциировался с прошлым, напоминая запах сгоревшей до тла машины, где лежало уже неподвижное тело матери. Её глаза уже никогда не увидят утренний рассвет или розоватый закат солнца, за которым так обожал наблюдать Натаниэль, когда у них была минутка на то, чтобы успокоится. Тогда руки Мэри обвисли, а кровь продолжала сочиться, капая на обивку автомобиля. Кажется, Веснински не плакал, а может и плакал — он не помнит. Единственное, что запомнил юный мальчик, это то, что ему необходимо врать. Рыжеволосому парнишке, кудри которого походили на шерсть барашка, теперь нужно стать Нилом Джостеном. Остаться на дне и уйти в тень, дабы люди отца никогда в своей ужасной жизни не нашли бы его. К его же сожалению, Натан обнаружил сына быстро. Слишком быстро. Может ли Натаниэль позволить себе откровение? Он решил, что да. — Я осуждал, что ты резался, причинял себе боль, потому что, наверное, я просто хотел, чтобы Рико прекратил все это со мной. Я злился, что ты в безопасности, тебя никто не трогает, но ты мучаешь себя сам, — он невесело усмехнулся, опустил голову вниз, а потом начал медленно закатывать рукав толстовки. Раны еще не успели покрыться тонкой корочкой — такие же красные линии украшали или уродовали его кожу. Их было больше десятка на предплечье. Эндрю замер. — Ты прав, я идиот. Ну и эгоист. Чуточку. Прости, это было глупо, когда я просил тебя перестать. «Прости.» Он извинялся. Эндрю выбирал в голове между «ударить» и «убить», но он лишь медленно выдохнул, переводя взгляд на порезы. Самая важная деталь: при поездке в машине Миньярд не видел ни одного. Это случилось в душевой, когда Нил остался наедине. Наедине со своим страхом, отчаянием и ядом в голове, который грозил разорвать кожу, выливаясь наружу. Ему никто не помог и вот, Натаниэль Веснински — человек, мечтавший всю свою жизнь, чтобы на его теле не появлялись новые шрамы, взялся за лезвие не для защиты. Он взялся за него, чтобы сосредоточиться на каплях крови, боли в предплечье, реальности, а не на голосах, щебечущих внутри него настоящие гадости. Ужасным было то, что Эндрю понимал. — Тебе нужна помощь, Нил, — он говорил притворно спокойно, искренне пугаясь тому, насколько все было плохо, раз парень взялся за лезвие, переступая свои суждения. — Дай кому-то шанс помочь тебе. — Я в порядке. В полном порядке, Карамелька. Миньярд чувствовал, как его уши стали намного ярче и розовее, но это «в порядке»… — Ты никогда не был в порядке. — И не буду.