Блять, Эндрю.
Вина пожирала Натаниэля изнутри, будто тот убил человека, а чувства были сродни предательству. Он сбежал, после того, как они впервые поцеловались, может быть, он даже заставил Эндрю ощущать себя ненужным? Почему-то ситуация ощущалась мерзко, если бы… если бы Веснински не мучали тараканы в собственной голове, все было бы по-другому.Причинение боли.
Близкие люди терпят эту боль из-за него.
— Мама, — мальчишка одиннадцати лет поднес бумажный стаканчик, наполненный водой к посиневшим губам Мэри, тело которой немного подрагивало. Он никогда не боялся своего отца так, как сейчас страшился предсмертного состояния единственного человека, которому он доверяет. Которого он любит. — Мама, все будет хорошо. — Успокойся, — ее голос всегда был как сталь, холоден, жесток, порой даже слишком, но в этот миг Натаниэлю нет дела — взгляд его глаз в карих линзах был сосредоточен на пулевом ранении чуть выше бедра у матери. Мэри сплюнула кровь в сторону и багровые капли у самого краешка губ начали подсыхать. Силы покидали слишком быстро. — Прости, это я, я… — в голове четкая картинка, где женщина мгновенно закрыла его от свинцовой пули, целившейся прямо в сердце мальчишки. — Мама, пожалуйста, не умирай…Надгробие.
Натаниэль так быстро позволил себе забыть об этом инциденте, увлекаясь в поцелуй, но сейчас, когда он метался в агониях, осознание приходило к нему так же четко, как все ночи, проведенные наедине с Рико. До ноющей боли его пожирала глубокая ненависть, обида, отчаяние — все эмоции сразу и одновременно целое ничего.Предатель.
Мать умерла за тебя, желая, чтобы ты продолжал бежать, но ты — пустышка, который не смог уйти достаточно быстро. Ребенок-разочарование. Для отца, для матери, для друзей, для тренера, для Воронов, в конце-таки концов для Эндрю. Никому не нужная рыжая дворняжка, ты даже не второй, ты всегда будешь третьим, последним, конченной мразью, сыном человека, убившего бесчисленное количество людей, человеком, который сам убивал людей. Умри, умри, умри.
В очередной раз.
Шрамы начинают болеть сильнее. Иногда, в Эверморе, парень для друзей назвал такие дни самыми ужасными — все не до конца зажившие линии на теле в одночасье начинали жечь, колоться, убивая и до того израненную кожу. Возможно, это был не «этот день», а лишь последствия начавшейся паники и собственных мрачных мыслей.Викодин.
Натаниэль пытался вспомнить злосчастную дорогу до уютного домика фармацевта, чтобы попробовать умолять ее о новой упаковке обезболивающих. Он мог чувствовать себя наркоманом, оскорбляться тому, что предал собственное мнение о ненависти к психоактивным веществам, но тогда, когда начиналась ломка, ему было до полной безразличности плевать. Веснински попробовал вспомнить бега с матерью. Её голос, силуэт, привычки и колкие фразы. Но перед глазами была лишь темнота. И вот он, прежний Абрам, сделал так, как научила его Мэри Хэтфорд.Побежал.
***
— Ни за какие деньги, Натаниэль! — миссис Скитер выглядела достаточно грозно, чтобы среднестатистический человек уже отстал, но такой испепеляющий взгляд не остановил парня ни на секунду. Он распахнул входную дверь до конца, оставляя женщину в недоумении и с тревогой в глазах. — Я убью тебя, блять, если ты не дашь эти гребаные таблетки мне, — надрывая связки, ВеснинскиЭто поистине убивало.
— Луиза? Он еще не ушел? — мужчина показался в прихожей их скромного дома. Вопреки потрепанным волосам, отпечатку подушки на щеке, мятой пижаме, его взгляд был строгим и направленным на, казалось, такого маленького беззащитного мальчишку. — Что это такое?! Встань, глупец! Натаниэль попытался выдохнуть. Легкие обжигало изнутри, удушая и до того панически напуганного парня. Пальцы рук, на которых не осталось ни единого места без шрамов, начали царапать горло, в попытке получить больше кислорода. Голоса в голове не умолкали, крича еще свирепее, чем сам Веснински до этого.Бей. Беги. Убей. Он причинит тебе боль. Прячься. Ври. Не возвращайся в Южную Каролину, смени имя и убегай. ОН БЛИЗКО!
Прежде чем Натаниэль понял, что до него пытается донести истерзанное сознание, мужчина схватил его за запястья, убирая ладони, в которых уже появились клочки рыжих волос. С кровью под ногтями. Ранимая миссис Скитер, слишком тревожась за состояние парня, дрожащими пальцами разомкнула обкусанные губы Веснински и положила таблетки. Викодин. — Однажды, ты нам помог. Но не злоупотребляй нашей добротой, проваливай! Радуйся тому, что моя жена слишком милосердна. — Мужчина с легкостью вытолкнул его с порога и, взяв стоящую рядом женщину за талию, закрыл входную дверь. Игнорируя тремор, Натаниэль медленно, даже очень, поднялся, царапая кожу на ладонях из-за асфальта. Оказывается, во время устрашающей паники, без навигатора на телефоне можно вспомнить адрес единственного человека в этом городе, который без денег даст дозу. (Пусть и не всю упаковку, как бы ему хотелось.) Будь у него сейчас телефон, вероятно, он бы смог признать, что он совсем-совсем не в порядке. И что он немного, немного хочет вскрыть вены. Идея бежать на стадион, чтобы на утро его нашли сломанным, казалась самонадеянной даже для безбашенного Натаниэля. По ночной улице, неторопясь, шла пожилая женщина, опираясь на свою трость, сделанную, по-старинке, из дерева. — Извините? — хриплый после отчаянного крика голос был отдаленно похож на прокуренный, но незнакомка не сделала на этом акцент. — У вас нет телефона, позвонить? — Выглядишь ты не очень, мальчик. Тебе нужна помощь? — рассматривая сквозь темноту Веснински заметил, что один глаз у женщины — стеклянный. А второй, по всей видимости, слабовидящий, раз та еще не убежала сломя голову, пугаясь изуродованного шрамами нападающего. Незнакомка стукнула Натаниэля по икре тростью, но тот боли не почувствовал. Таблетки начали действовать.Он обещал Эндрю остаться. И он сдержит это обещание.
***
Натаниэль чувствует все ярче, как холод пробирается под кожу, вызывая табун мурашек по телу. Фонарные столбы уже не имели никакого эффекта для должного освещения улиц из-за мигающих бледных лампочек, половина которых угасла. Ему было присуще безразличие — это сблизило его с Эндрю, потому что им обоим было знакомо «заталкивание чувств глубже», но когда препарат начинал действовать, то внутри механизм щелкал. С каждым разом включалась все новая и новая личность, использованная в бегах с матерью. Когда парень с рыжими волосами сидел на коленях на обочине дороги, а несколько снежинок начинали таять на его не предназначенной для зимней носки одежде, ему казалось, что он сосуд, из которого через трещины выливается вода. И нужная, и ненужная. Просто вся.Он пустеет.
Младшему Веснински удается признать это, когда неожиданные слезы падают на грязный асфальт. Лицо становится мокрым. Все эмоции смешиваются во что-то ужасное, неприятно липкое, мерзкое, а потом вместе с тихим воем отчаяния и потоком слез наровят уйти. Натаниэль ощущает каждый шрам, рану, синяк — нет, не чувствует боль, просто считает каждое несовершенство на коже — больше сотни. К нему подступает тошнота, в тот момент, когда воспоминания о проведенной в полицейском участке ночи выползают наружу. Как будто его снова насилуют. Как в первый раз. Появляется Рико. Руки рыжего обездвижены наручниками, во рту грязная половая тряпка, он слышит, как ремень короля Воронов расстегивается с характерным звуком и брюки падают на пол.Все по новой.
Рождественское желание мальчика с избитым детством — залечить свои раны. Не те, что на теле, не те переломы, что беспокоят Лисов, не те последствия от наркотиков. Пусть все то, что в нем сломали люди, поимевшие его тело неоднократно — излечится. Станет, как прежде. Пусть подарком от Санта Клауса послужат окончательно вставшая на ноги Агата, счастливые Эндрю, Кевин, Жан — все Лисы и Троянцы. Все, кого он хотя бы раз ценил и уважал. Слышится скрип колес в метре от его скрюченного тела. Тихо, в надежде не напугать, Эндрю, Эндрю приближается к Натаниэлю. «В очередной раз слабый, слабый, слабый!» — кричит кто-то внутри него. И Веснински соглашается с тем, что он самый настоящий слабак. Трусливый поломанный зверек. — Нил? Что я могу сделать для тебя? — голос Миньярда показался нападающему поистине убаюкивающим, а само выражение лица — заботливое, обеспокоенное, — заставило монстров внутри Натаниэля утихнуть. — Сними с меня повязки. Те, что на предплечьях. И забери ножик из правого кармана штанов спереди. — Он продолжал сидеть, не двигаясь, ожидая действий со стороны Эндрю. Тот не сдвинулся с места. — Да, Карамелька. Это «да». Я боюсь навредить тебе. Голкипер поджал губы и челюсти напряглись. Он снял все ножи и кинжалы, сделав это настолько аккуратно, что Натаниэль проделанные манипуляции почти не ощутил. — Спасибо. Спасибо за все. Ты всегда потрясающий, — несказанное: в отличии от меня. Шепот Веснински был слабо разборчив, но Миньярд уловил вес каждого проговоренного им слова. Благодарности, которые он не выражал вслух никогда. — Ты… ты мог бы помочь мне встать? Не чувствую тела. Замерз. Я говорю тебе «да». Эндрю наконец обратил внимание, что нападающий неестественно бледный, даже при таком слабом освещении. Еще один нехороший знак проведенного на улице времени. Всего несколько секунд или минут для Натаниэля, и вот он уже сидит на переднем сидении Мазерати с выкрученным на максимум обогревателем. Рядом Эндрю. Тогда, все хорошо. — Миньярд? — Как оказалось, для голкипера было удивлением услышать только свою фамилию из уст рыжеволосого мальчишки. — Расскажешь что-нибудь, пожалуйста? Эндрю ненавидел это. Ненавидел, что понимал тяжесть произнесенного желания Натаниэлем. Просьба, «пожалуйста», «спасибо», «я говорю тебе да» — блондин ощутил, как трескается веселая сторона придурка-рыжего. — Я расскажу тебе. «Маленький принц», слышал о таком? — глупая детская сказка, всегда говорил Миньярд вслух. А потом вспоминал ласковый голос Касс. Он начал также спокойно и размеренно, концентрируясь на немногих счастливых моментах из жизни со Спирами, а еще на потерявшемся рядом Натаниэле. — «Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку…