***
Последние месяцы давались ему тяжело. Куда тяжелее лет до этого, хотя бы потому, что его лучика, его Эллаиры не было рядом. И пусть перенятая у неё корона давала больше возможностей для отпора Совету, позволяя держать Треспию целой, пока не вернётся её королева, Осмонт едва находил себе место. Трон никогда его не прельщал. Он не занял его изначально, хоть и был старшим сыном, сделал всё, чтобы быть вторым принцем. Он не занял его и после смерти Овейна и Уды, хотя имел на то право, хотя должен был так поступить, чтобы упрочнить свои позиции. Но не зря говорят, что боги любит троицу, потому что в третий раз он всё же принимает корону. Не потому что хочет, а потому что Эллаира сама его о том попросила. Попросила, услышав его скомканную, безумную пророческую исповедь родича, настолько виноватого перед ней, что всё время своей речи тот не поднимался с колен. Потому что если бы она продолжила править так, марионеткой, хоть и с его помощью, Мегарис бы нашла новую управу. Нет, его малышке, его будущей великой королеве нужно было увидеть мир самой, набраться сил, наточить клыки перед тем, как перегрызть глотку ксаэльской волчице. Нужно было чтобы Треспия сама начала подниматься на борьбу с захватчиками, следуя своему Сердцу. Ну а пока этого не случилось, страной всё равно должен был кто-то править. Кто-то, кому принцесса доверяла бы, как себе. Кто-то, кто точно был бы лучше скорумпировавших себя Советников. Кто-то, кто настолько не желает власти, что отдаст её по первому слову вернувшейся королеве. Осмонт выдыхает, прислоняясь лбом к двери. Конечно, этот вариант имеет свои минусы (как, например, необходимость наказания для Уайтта, которого бы иначе прибили ещё на выезде из замка, чтобы лишить бывшую королеву защиты и его женитьба на Ваноре), но... Их тоже можно превратить в плюсы. Эллаире хватит умений, чтобы исцелить своего рыцаря, а ему... А ему просто нужно сделать так, чтобы его не возненавидела одна девушка. Хоть и не та, чьей ненависти он действительно боится. Осмонт снова выдыхает, заходя без стука в комнату. Ванора действительно походит на призрака в лунном свете. Для него - сильнее прочих, потому что на целую секунду Осмонт видит в ней другую, такую же светловолосую и величественную женщину. Это ранит сердце, но не так, как он думал - виной и тоской, а не вожделением. Он оглядывает комнату, знакомую до боли и подхватывает с кресла теплый халат. Бесшумно подходит к кровати со спины, накидывая Ваноре ткань на дрогнувшие плечи, укутывая, не касаясь напрямую, шепчет с тихим упрёком: - Не стоит мерзнуть, Ваше Высочество. Понимаю, вам не особенно приятно находится здесь, но это не значит, что вы должны испытывать ещё больше неудобств. Он отступает также тихо, подходя к камину и, поворошив угли, разжигая утихнувшее было пламя, закидывает пару поленцев. Запах горящей ольхи, тонкий и сладкий, так любимый Эллаирой, оживляет комнату теплом. Ванора ежится, плотнее закутываясь в ткань, ища защиты, но нападает первой: - Вы не собираетесь исполнять свой долг, супруг? Ей, той, что после случившихся на днях ритуалов все уже называют королевой, привычнее слышать обращение как к принцессе, но не из уст того, кто должен быть ей ныне ближе даже матери, любимой и ненавистной в равной степени. Он не называет её королевой, как и она его - своим, и это говорит о них больше, чем данные на глазах других монархов обещания. Осмонт улыбается, кивает на кресло напротив камина, устраиваясь в похожем сам, и когда та осторожно его занимает, отвечает с беспардонной честностью: - Наоборот, я выполняю его изо всех сил, как разумею. Но вот чего в него точно не входит, так это совращение красавиц, что мне в дочери годятся. Ванора сильнее поджимает бескровные губы, а Осмонт про себя морщится - если в его словах и был укол, то уж точно не ей, а себе, старому чёрту. - Но долг монарха состоит в том, чтобы оставить за собой наследника. - Уверен, Эллаира обязательно озаботится этим, после того, как вернёт себе трон. - кивает он, после чего трёт лицо, устало выдыхая под её удивленный взгляд. - Принцесса, не принимайте мои слова на свой счёт: в вас нет ничего, что следует исправить или изменить, вы необычайно, чудесно красивы и большинство мужчин посчитали бы за честь стать вашим супругом и возлюбленным, но... - Но вы к ним не относитесь... герцог. - с явственной заминкой, проверяя собственную смелость, обратилась она к нему, но Осмонт лишь улыбнулся шире, кивая. - Почему? Тот жмёт плечами, ощущая, как небольшой, крохотный груз неслучившегося греха спадает с души. Ванора оказалась именно такой, как он её представлял, изучая этот месяц. Может быть, даже лучше. Осмонт ловит себя на том, что она действительно ему нравится. Не как женщина - как человек, точнее, как юная девушка, что оказалась под его опекой. Да и... она действительно чем-то похожа на Эллаиру. Внутренним стержнем, силой, что смогла в себе сохранить. - Потому что это лишь ослабит нас, одновременно давая противникам больше сил. Разве вы не устали быть игрушкой чужих желаний, принцесса? Только не говорите, что сегодня вы по собственному хотению и по желанию разделили бы со мной ложе? Прозрачные глаза вспыхивают титановым серебром. Нет, конечно нет - она тоже не видит в нём мужчины, и из-за того, что они едва знакомы, и из-за понимания своего положения, и из-за брата в том числе: насмотревшись на игрища Аларика, трудно не начать бояться и ненавидеть мужчин, даже если те никогда не были направлены на неё. - Я не коснусь вас, Ванора, в том числе потому что уважаю вас как личность, и потому что не хочу сломать вашу красоту. Не коснусь против вашей воле и следуя собственной. И тем более не сделаю это по принуждению. - он, почесав подбородок, хмыкает, безрассудно предлагая то, из-за чего её глаза изумленно распахиваются : - Если вам так будет легче, считайте меня слабым по мужской части. Осмонту 48, он не монах и не святой, и уж точно не девственник, но точно знает, что детей у него нет. И вряд ли будут - он, воспитавший одну королеву, не позволил бы собственному ребёнку проходить через то же, что и она. Он наперечёт помнит каждый раз, когда выносил её на руках, хрупко спящую, из комнаты, до потолка окроплённом кровью, переступая через тела. Помнит, сколько раз, следуя наитию вытаскивал её из колыбели, прижимая к груди, спал в одной постели, чтобы наутро обнаружить оставленный в пелёнках муляж выпотрошенным. Никто не знал, какой вырастет принцесса, но если она хоть немного черт унаследовала бы от родителей, её врагам было бы не сдобровать. Это понимали все, и даже вопреки хрупкому союзу пытались извести принцессу, ведь дети - такие хрупкие существа... А ещё, его собственный ребёнок - это лишний рычаг давления и претендент на престол. Честно говоря, Осмонт до сих пор не лишил себя способности иметь детей лишь потому, что так он бы мог подорвать своё здоровье - раз, лишиться последнего официального предлога для посещения борделей - два, и прервать мужскую линию Имери - три. На род ему плевать с высокой башни, но если Эллаира по каким-то причинам не сможет дать стране потомка, продолжение рода станет его долгом. - Герцог, вы понимаете, что и кому говорите? - уточняет Ванора, качая головой, но Осмонт лишь кивает снова. Она его сдаст. Если нужно будет, Ванора согласится даже обнародовать эту информацию перед народом, но... Плевать. Чтобы сделать его репутацию хуже, надо очень постараться. Мегарис знает, что это ложь. Знает это по новостям о тех же борделях, как и он сам - о её предпочтениях, тоже далеко не здравых, ещё и унаследованных Алариком, слишком похожего на отца внешне и на мать - внутри. Счастливица Ванора! - наверняка от очередного витка кровосмесительных связей её спасла так проклинаемая ей самой внешность. Мегарис не поверит. А для него это станет лишь ещё одним поводом передать престол племяннице. Да и... в легенду это вполне укладывается. Ту самую, из-за которой балагур и любитель женщин Осмонт за столько лет не только не женился, но и не нагулял бастарда на стороне. Он не собирался. Но попытки были, только вот... Ни одна из дурочек, что поддались советникам и решились понести "от него" так и не родила. Чаще всего беременность, по тем или иным причинам(он старался быть разнообразнее, насколько позволяли средства и связи) обрывалась раньше срока выкидышем и полной неспособностью иметь детей впредь, реже, но нагляднее - смертью самой дамы. Последнюю осмелившуюся начало тошнить кровью прямо в тронном зале во время попытки передать "отцу" радостное известие... И даже прославленные королевские врачи и навыки самого герцога Имери не смогли её спасти, зато вскрытие после выявило, что та даже беременна не была. - Дочери своей матери, полагаю. - улыбается он, едва удерживаясь от того, чтобы налить вина, поднимая кубок за чужую смекалку. - Тем более... Он наклоняется к ней так близко, что та не успевает отшатнуться, шумно втягивая её испуганный выдох, едва-едва, но чётко отдающий травами. - Это полностью входит в ваши планы, не так ли? Так что, всем нам будет лучше, если отношения между нами останутся платоническими. Я не сомневаюсь, что Эллаира подобрала вам наилучшее лекарство, но даже самое безопасное не лучшим способом влияет на женский организм, так что, лучше не давать повода вам его пить, верно? - Как вы... - она замолкает, не решаясь продолжить вопрос, но он отвечает сам. - Это мой замок, принцесса. Замок, где я родился, вырос и выжил не смотря на чужие усилия. Может быть, я отвратный правитель для страны, но в своём доме я полноправный владыка. - строже и тише сообщает он, но после это возвращается на место, с лёгкой, успокаивающей улыбкой и совсем другим тоном завершая. - И в его стенах не происходит ничего, о чём бы я не знал. Так что, Ванора(я же могу вас так называть, верно?), раз вам не суждено быть моей настоящей супругой, будьте моей... гостьей. Белокурая принцесса, вернув себе самообладание, уточняет: - И что же входит в трепсийское гостеприимство? Осмонт щурит глаза, едва удерживаясь от того, чтобы потереть руки. Вот они и перешли к самому важному - торгу! - Прежде всего, свобода. - Свобода? - хрипло шепчет Ванора, подаваясь ближе. Осмонт по-кошачьи смотрит на неё, добавляя в голос мёда, из-за чего та начинает дрожать ещё сильнее. - Да, свобода. Свобода самой выбирать, как проводить свой день, с кем и как. Свобода быть собой, свобода следовать пути, выбранной собой и цели, что важна лишь для вас. Завтра, например, в столичном театре премьера нового спектакля - хотите, мы отправимся на него вместе? Или, может бы, вы пожелаете посмотреть его в одиночестве, а после погулять по городу? Или вовсе переехать во владения Кораллового Хребта, чтобы получше познакомиться с отведёнными вам землями? Пока вы считаетесь моей невестой и супругой, я гарантирую вам полную свободу перемещений, как пожелаете, с охраной и без, и свободу действий, ограничивая лишь те, что могут так или иначе навредить известной нам обоим персоне. Ванора молчит, даже не смотря на него. Не отвечает, не уточняет, впрочем, сейчас Осмонту достаточно и этого. - Это - то, что уже у вас есть. Но вы можете получить больше, если решите сотрудничать со мной. Думайте, принцесса, я не тороплю, времени у нас много... Он поднимается с кресла, и лишь тогда она поворачивается к нему: - Уже уходите? - Ухожу? - Осмонт со вкусом, долго тянется, так, что рубашка приподнимается, открывая взгляду полоску кожи. Осмонт не монах и не старец, а благодаря регулярным нагрузкам, его фигуре даже молодые рыцари позавидуют, и видеть, как его невеста розовеет - приятно. Он уже и забыл, насколько ему нравится чужое смущение, добровольно заточив себя в образ галантного, но занятого лишь воспитанием племянницы герцога. - Если я уйду сейчас, то дам лишь повод для непристойных слухов. А нам обоим меньше всего надо, чтобы по дворцу гуляла байка о том, что короля спугнула ксаэльская принцесса-призрак. Нет, Ванора, мне придётся сегодня, да и не только, теснить вас. - Но здесь лишь одна кровать. - хмурится та, поневоле краснея ещё сильнее при взгляде на постель. Осмонт кивает, забираясь на неё, заворачиваясь в покрывало. - Да, причём, специально подобранная мною так, что на неё могут разместиться четверо мужчин, не стесняя друг-друга. Запасные одеяла в шкафу, подушек нам обоим хватит, так что... доброй ночи, принцесса. Он закрывает глаза, расслабляясь. Ванора - одна из немногих, кому он может подставить свою спину, зная, что в неё не нанесут удар. Хотя бы потому, что во всём замке нет никого, кроме него, кто поддержал бы её. Именно её, а не Ксаэль или Мегарис. Нескоро, но он слышит, как она тихонько забирается на другой край кровати, и, повернувшись, мягко уточняет: - Если вам будет легче, я могу положить между нам меч и в случае чего вы сможете использовать его против меня. Ванора, повернувшись к нему лицом, думает несколько секунд, после чего кивает. - Да, пожалуйста. Осмонт встаёт, недолго рыскает, оглядывая комнату, после чего снимает со стены большой двуручный меч и укладывает его посреди кровати, добавив пару кинжалов со стороны Ваноры - ими ей управится будет легче, чем здоровой оглоблей, что он сам еле поднимает. Кивнув принцессе, он снова заворачивается в одеяло и закрывает глаза, засыпая уже по-настоящему.***
Осмонт знает, что Эллаира не упустит возможности поговорить с ним, но не думал, что это произойдет в вечер коронации. Ему даже дают привести себя в порядок, и Осмонт надолго замирает перед комплектами одежды. Всего их три: простые, хоть и чистые, рубашка и брюки, уже опостылевшее герцогское облачение и... Осмонт хмыкает, без сомнений облачаясь в последний. Темная, почти черная ткань с пепельным отливом и серебристой нитью скромного, но искусного узора нравятся ему больше приевшеегося золотого шитья. Удобные высокие сапоги, брюки, подходящие для езды и долгих переходов, даже ножны есть, хоть и пустые. А сверху - темная же рубашка, укороченный камзол по фигуре и плащ на одно плечо. Да уж... в таком и в бегство, и на плаху, и к королеве на приём не стыдно! Осмонт поправляет жесткий ворот-стойку, смотря на себя в зеркало, и замечает, что сменив костюм, стал лет на десять, а то и больше, моложе. Или же это не от одежды, а от радости? Юстициар лишь выдыхает, замечая его по-мальчишески широкую улыбку, и взмахом руки предлагает идти за собой. Стражи, следуя указаниям, замирают у дверей, за которыми слышатся веселые разговоры и смех, пропуская их. Если при виде Юстициара беседа стихает, то при Осмонте - смолкает вовсе. Даже странно, что он не слышит шипения вытаскиваемых из ножен клинков, он был к этому готов, а потому сейчас невозмутимо делает шаг вперёд, глубоко кланяясь королеве. - Приветствую Сердце Треспии. - Дядя! - голос Эллаиры разбивает тишину, когда она вскакивает с подушек, рассыпанных по полу, и, потянув его за руку, усаживает рядом. - Не надо, здесь все свои! - Ну, если моя королева настаивает... - с улыбкой и кивком тянет он, но сам сбивается на смех, заставляя смеяться и её. И видя её улыбку, Осмонт понимает - не зря. Всё не зря. Он бы повторил всё, и сделал ещё больше зла, если бы это позволило ей быть счастливой. Разбойница приходит в себя первой, со сдерживаемым ядом уточняя: - Эллаира, зачем он здесь? Разве он не должен быть в темнице? - остальные поодерживают её, но тихо, а его королева несколько мрачнеет, смотря то на Осмонта, то на друзей, но после вытаскивает из-за пазухи мятый, но узнаваемый свиток, тянет его Пиэлю: - Рейнхольд прочти, пожалуйста для всех вслух. Тот кивает, забирая ношу. По чужим взглядам Осмонт понимает, что свиток им всем знаком, но вот его содержимое - нет. Бывший граф вскидывает бровь, узнавая почерк, но начинает читать, пока его голос не смолкает от удивления: - Орёл бьёт в глаз - будешь быстрой и аккуратной, сможешь сохранить. Бьянка должна выжить, хватит браслета. Запасы, а не серебро. У графа аллергия на... - он продолжает читать, но уже беззвучно, спешно скользя по строчкам взглядом. - Ну что там, ну! - торопит его разбойник. Осмонт с неким самодовольством замечает, что глаза у него - два, хоть через один и идёт шрам от орлиных когтей. Значит, успела. Рейнхольд не торопится, не смотря на чужие слова, и изучение свитка занимает несколько секунд, после чего он ошеломленный смотрит на Эллаиру и Осмонта. - Ничего не понимаю. Почерк я узнаю, он принадлежит герцогу, и мы сами не раз видели, как Эллаира читала свиток, но откуда вы... Как вы могли всё это знать? - Рейнхольд, да что там такого? - тянет его за рукав Делия. Но тот лишь качает головой, бессильно шепча: - Там... всё. Всё, что с нами было. Я понял только часть, лишь то, чему сам был свидетелем и участником, но Эллаира наверняка поняла больше. Но я просто не понимаю, как вам это удалось? Это же невозможно! С другого бока от него доносится хмык, когда высокий мужчина подливает себе вина. - Ну, если речь о герцоге Осмонте и королеве Эллаире, то невозможное быстро перестаёт таковым быть, разве нет? По поводу неё вы сами убедились, а за него я ручаюсь. - Я тоже рад тебя видеть, Сирил. - кивает ему Осмонт, сам потягиваясь за кубком - не понаслышке знает, насколько трудно воспринимать некоторые вещи трезвым. И вот теперь пришёл черёд Эллаиры удивляться. - Сирил, ты знаком с дядей? Наёмник кивает, и кратко переглянувшись с мужчиной говорит: - Да, виделись. - Это где наёмник мог видеться с королевским родичем? - искренне удивляется разбойник. Смуглокожая девушка шипит, пытаясь его приструнить, но Осмонт ставит бокал на стол и... хохочет в голос, отвечая: - В борделе, естественно. Бедняжка Делия чем-то давится, смущенно кашляя. Вигор, устав быть последним нормальным человеком в комнате, стонет в ладони, пока Гиллот, тоже улыбаясь, хлопает его ладонью по плечу. - Ос, я понимаю, что тебе плевать на слухи, но можешь не порочить имя бывшего короля хотя бы связью с мужчиной? - То, что я встречался с ним в борделе, не означает, что я с ним спал. - рассудительно замечает Осмонт. - Уж ты-то, Юстициар, должен знать, для чего я туда ходил. Воот. Примерно этого он и добивался, теперь уже любопытные, возмущенные и смущенные взгляды направлены на Вигора. - Даже мне неловко, но интересно спросить, для чего же на самом деле тогда посещают бордель столь титулованные личности. Вигор лишь бурчит в ладони, и Осмонт отвечает за него: - Не знаю про прочих, но я ходил, чтобы отдохнуть. Потому что бордель - одно из многих мест, что в моём положении не вызывает удивления в посещении, куда не подошлют убийц, где можно пить, не опасаясь ядов и приворотных зелий и где можно узнать самые правдивые слухи. А также распустить собственные, благо, у принца Оса издавна хорошие отношения с весьма сомнительным с точки зрения закона, контингентом. - С этой стороны я на эти заведения не смотрела. - тянет Эллаира, задумчиво барабаня пальцем по губам. - Если бы знала, это могло помочь нам в путешествии. - Эллаира! - чуть ли не хором тянут все, снова вызывая у Осмонта хохот. Он... счастлив. Впервые за долгое время ему хорошо и легко. Его сердце наконец-то на своём месте. Короткая, но проникновенная речь Эллаиры убеждает всех в том, что он всегда был на их стороне. Осмонт ещё видит недоверие в чужих глазах, но это неизбежно, тем более, для этого есть множество поводов, но то, что не стали убивать его сразу, не может не радовать. Не тем, что ему сохранили жизнь. Тем, насколько эти люди верны своей королеве и её словам. Ей нужны будут верные люди. Особенно когда его не будет рядом. - Значит, всё это время он был за нас... - произносит Жизелла, и, прищурившись, спрашивает: - Но если это так, зачем он травил Рейнхольда? - А кто сказал, что я его травил? - вопросом на вопрос отвечает он. - А разве нет? - продолжает разбойница. - Разве в вашем лекарстве не было яда, что убил бы любого другого человека? - Но был даже полезен самому графу. Эллаира, скажи, после очистки организма, заметила ли ты у Пиэля симптомы необратимых повреждений внутренних органов в организме, что были вызваны горемятой и могли подорвать его здоровье? Королева вспоминает, после чего отрицательно качает головой, и Осмонт чувствует, что ещё одним грузом на душе меньше. - Что ж, значит я верно вычислил дозу, чтобы он чувствовал себя не настолько плохо, как мог, но и не настолько хорошо, чтобы быть опасным и сорваться с крючка. - Но зачем вообще вам нужно было подчинять меня? Разве вы не могли всё рассказать, сделать меня своим союзником? Зачем нужно было шантажировать? Осмонт всё ещё улыбается, поглаживая ножку бокала, больше размышляя вслух, чем поясняя: - Ну да, зачем нужно было заставлять молодого, воспитанного в духе благородства юношу, не терпевшего несправедливость и только потерявшего отца из-за очередных интриг советников становится их ручной собачкой. Разве что затем, чтобы сохранить хотя бы часть его исходной личности, дав ему веское оправдание своих действий и лекарство, хоть и несовершенное, от недуга. - Сохранить? - цепляется за слово Сирил, и Осмонт, сделав глоток, поясняяет: - Золтан хотел обвинить его в измене и казнить. А Ксавьер вообще предлагал использовать наркотики, чтобы у твоего господина и мысли не было противостоять нам... как и мыслей вообще. Сирил рычит, одновременно с тем, как бледнеет граф и некоторые другие, осознав, что всё могло быть ещё хуже. Таки, не сдержавшись, ругается, но никто и не думает его останавливать или ругать. - Значит, остальное тоже... - шепчет Уайатт, сжимая кулаки. Осмонт с удивлением не замечает в его взгляде гнева, но в его глазах слишком много всего, чтобы определить ясно, и он снова кивает: - Да. Твоё наказание, кстати, было моей идеей - это нужно было и для того, чтобы Эллаира поняла, с какими людьми имеет дело, что они не остановятся просто так, и чтобы ты сам не натворил глупостей. Сократить число ударов я не мог, но вот подменить кнут на затупленный и более плотный, чтобы не пришлось вытаскивать из ран осколки и собирать по кускам кости, мне удалось. Эллаира с силой сжимает его ладонь в свою, и Осмонт, повернувшись, улыбается как можно мягче, но лишь тревожит её этим сильнее, потому что она качает головой. - Дядя... ты столько всего сделал, и хорошего, и плохого... Я теперь знаю, что у тебя были причины, что это лучше, чем если бы ты ничего не делал, но... - она хватается за его плечо. - Что мне теперь делать с тобой? Завтра - коронация, а затем - суд. В том числе и над ним. Вот уж точно, натворил ты делов, Ос... Осмонт притягивает её к себе ближе, на колени, обинимает крепко-крепко к себе прижимая. - Да ничего не надо, моя королева. Он укладывает свою голову на её плечо, вдыхая знакомый за годы её запах, с облегчением шепча: - Я собираюсь просить Достойного признания. Она замерла в его руках, закаменев, и он, точно извиняясь за всё, начал гладить её по спине, такой хрупкой и сильной одновременно. Но несколько секунд спустя он ощутил маленькие, но крепкие кулаки, бьющие его в грудь: - НЕТ!