Скверный вкус

Кулачки ударили раз, другой, начиная глухой перебой. Эллаира отстранилась, немного, всё ещё продолжая быть в его руках, но теперь смотря в глаза заплаканными собственными. - Нет! Нет, дядя, я не позволю тебе! - Эллаира, что этот гад сказал тебе? - сорвалась со своего места Жизелла, готовая растерзать любого за свою королеву, но та лишь прикусила губу, маша головой. - Нет! Жизелла, всё хорошо! Точнее, плохо, потому что он хочет убить себя! Осмонт утомленно выдохнул, выпуская её руки, позволяя вымещать на себе гнев. Он догадывался, что ей не понравится его идея, но не думал, что настолько. Если бы ему сейчас поднесли яд в кубке, он бы выпил - желание напиться чего-либо, главное, до беспамятства, до сонной слепоты, до поглощающей с головой пустоты, в которой нет ничего, особенно себя, сильно как никогда. Голоса кажутся такими далекими, приглушенными, неважными, точно речь не о нём и не о его желании покинуть этот свет. Осмонт тянется к кубку, подливая себе вина, салютует немного пришедшему в себя от чужой безбашенности Вигору, пригубляя напиток. То ли опять чудится грядущее, то ли он сам сдаёт, но нектар на вкус - точь-в-точь ядовитая крапива. Он всё ещё не обращает внимание на голоса, обсуждающие его судьбу, пока один, самый звонкий, красивый, родной, не зовёт его, касаясь щеки кончиками пальцев, поворачивая к себе лицо: - Дядя, зачем тебе это? Такая красивая... самая-самая, Осмонт не видел, в жизни не встречал тех, кто смог бы с ней сравниться. Даже матери до неё далеко. Разве можно её не любить? - Зачем? Родная, я лишь справляю давнюю ошибку - я должен был умереть давным-давно. - он сам заглядывает ей в глаза, силясь увидеть ту истину, что из года в год точит его сердце. - Разве ты не понимаешь? Не понимает. Совершенно. И вот это уже пугает, настолько что Осмонт вскакивает, начиная метаться по комнате диким зверем в клетке. Вигор переглядывается с Гиллотом, и оба выдыхают, слажено тянутся к вину. - Он опять... - Кажется, да. Рейнхольд, заметив это, спрашивает: - О чем вы? И о чём он? Юстиарец и капитан снова переглядываются, но гвардеец лишь успехается, берясь за кубок и Вигор начинает: - Видите ли граф... Вы спрашивали, как герцог смог это всё узнать. - он кивает на всё ещё находящийся в его руках свиток. - Так вот: он просто знал. И всё. Принц Осмонт с ранних лет отличался необычайной прозорливостью, на людей и события. Настолько, что её впору называть прорицанием. Только вот, принц часто забывал о том, что то, что ему очевидно и явно, сокрыто от глаз большинства... особенно когда дело касалось событий грядущих. Ну а после того, как из-за его попыток будущее лишь исполнилось скорее, тот убедился в том, что его усилия не приведут к чему-либо. Поэтому, более он не идёт наперекор судьбе. Лишь выбирает из предложенных вариантов наилучший... точнее, тот, которым видит таковым. - И сейчас, - подхватил капитан. - Он уверен, что наилучшим для Эллаиры будет тот, в котором он умрёт. Жизелла моргнула, пока Рейнхольд пытался уместить всё в голове. - Ладно, я поняла, что он, как и мы все, всё для неё сделает, но зачем ему умирать? Разве он не принесёт больше пользы, напрямую сотрудничая с ней и с нами? У него же столько опыта, он столько всего знает! Он лучше и дольше нас справляется со всем этим! - Это верно. - кивает Вигор. - Я до сих пор поражаюсь, как герцогу удавалось так долго противостоять Ксаэлю, не выдавая себя, но... - Но этому бешенному втемяшилось, что он виноват, что он чуть ли не собственными руками убил короля Овейна и королеву Уду, и поэтому должен умереть! - А это правда? Осмонт и сам замер, услышав этот вопрос. Эллаира, уже совершенно спокойная и серьёзная, повторила: - Это правда, что ты убил их. Осмонт повернулся к ней, чувствуя, что это его шанс, и сказал: - Да! - Нет! - одновременно с ним на два голоса произнесли Вигор и Гиллот, вставая. - Ос, ты чуть рёбра не сломал, пытаясь стащить Овейна с трапа того треклятого корабля! Тебя вчетвером удерживали, пока твой брат отдавал приказ держать тебя в темнице, пока он не вернётся, а ты всё пытался его остановить или хотя бы убедить ехать вместе с Мегарис! Если бы мы только знали... - Я знал! - закричал Осмонт, ощущая, как снова спирает грудь, от боли, от обиды, от вины. Он знал - всегда всё знал, но разве... - Я знал! Но разве это что-то меняло? Разве это помогало ему? Разве то, что он знал, хоть кого-то спасло? Это не помогло отцу, хотя он предупреждал его - и лишь позволило ему самому раньше прибыть, успеть с ним попрощаться. Это не сберегло мать. И это не остановило Овейна и Уду, хотя он даже проституток в замок притащил, лишь бы к духам послать сам приём, на котором должны были договориться об этой поездке! Он знал, знал, что не может ничего сделать, что он ничего не изменит, но всё же решился рассказать всё, поверить ещё один раз, довериться Эллаире. И та его не подвела, но... - Дядюшка! - его королева снова берёт его за руку, останавливая, шепчет мягко, пытаясь успокоить. - То, что ты не смог их спасти, не означает, что ты виновен в их гибели! А если и да, ты сделал всё, что мог, чтобы искупить свою вину, защищая меня и страну! Так скажи, почему ты хочешь умереть сейчас, когда мы уже столького добились? Осмонт машет головой, жмурясь. Ему скулить хочется под её взглядом, пасть перед ней, потому что он не знает, он уже не знает, как ещё он может ей услужить. Он с удовольствием отдаст за неё жизнь, зная, что так, хоть и причинит боль, но сделает сильнее, даст ещё один стимул для того, чтобы расцвести в полную силу. Но он понятия не имеет, как ради неё дальше жить. Он мягко убирает свою руку из неё, всё ещё качая головой, стелится на пол, опускаясь на колени, и, не поднимая головы, цедит сквозь зубы: - Потому что такого человека, как я, нельзя оставлять у власти, даже косвенно. Потому что я плохой правитель, и оставаясь рядом с тобой, совершу ещё больше ошибок. Я мог дать отпор, начать войну, но я решил, что благо и счастье одного человека для меня дороже всей страны. Я предал тех, кем должен был править, отдавая Треспию на разграбление, и предам её снова, если это нужно для твоей защиты! Осмонта охватывает ужас от того, насколько прямо он это произносит, насколько искренне и честно, насколько всё это похоже на... Осмонт машет головой, не обращая внимания на то, как распахиваются губы Эллиары в удивлении, резко поворачивается на каблуках, и, чеканя шаг, выходит из комнаты, возвращаясь в темницу так спешно, что удивленным стражникам приходится за ним чуть ли не бежать.

***

На суде Эллаира лишь поджимает губы, когда он высказывает свою волю, выбирая Достойное признание, и дополняет. - Хорошо. Но, из-за тяжести преступлений, считаю необходимым выбрать способ казни. Через яд. Теперь уже очередь Оса дуть губы. Он слишком хорошо знает свою упрямую девочку. - Тогда я требую, чтобы мою смерть зафиксировали как минимум двое независимых лекарей и юстициар Вигор лично. Она бледнеет, едва заметно для других, но так болезненно-очевидно для него! О, королева, не надо, не надо, он не стоит твоих тревог! К лучшему, всё это к лучшему... Пусть он больше не сможет ей помогать, не сможет взять удар на себя, но и через него никто не причинит ей вреда. Она принимает его условие, жестом давая приказ, чтобы его увели. Недалеко, в тени, выпуская других актёров на сцену. И если казнью предателей он наслаждается искренне, то участь принца заставляет его хмурится. Мягко. Слишком мягко даже для добросердечной королевы. И, кажется, он знает, откуда взялось это внезапное, коварное милосердие...

***

- Кто здесь? - она поворачивается резко, испуганно, живой оксюморон - испуганный призрак! - и Осмонт не собирается сдерживать едкую усмешку, произнося: - А я и не думал, что девичья память настолько коротка, что вы забыли шаги того, с кем делили постель. Ванора заметно расслабляется, но тут же настораживается. Помолвка разорвана, а о том, что она осталась в замке, вопреки воле матери, ещё на пару ночей, и вовсе знают лишь очень малый круг верных людей. - Осмонт. Что вас привело ко мне? Он без стеснения и трепета присаживается возле неё на кровати, близко, как не бывал даже во сне, делая ухмылку ещё грубее, а голос - слаще. - Да так, решил узнать, откуда в светлой голове моей королевы возник червь излишнего милосердия. Она не унижает его притворством, лишь спешно щиплет ткань на колене, выдавая нервозность. - Он мой брат. И если у нас есть хоть какое-то сходство, так оно проявляется в том, что мы оберегаем то, что считаем своим. И она сейчас не об Аларике, а о них. Осмонт понимает это даже слишком хорошо - не только она, но и он успел изучить её за это время. - О да, особенно если это брат, которым, в отличии от матери, ты отменно научилась управлять. Ванора поджимает губы, смотря на него чуть ли не с яростью. Осмонт наслаждается столь сильной эмоцией - после его откровений в кругу близких королевы, их презрение и злость сошли на нет, сменившись недоуменной жалостью, от которой ему выть хочется. Он и сейчас здесь сидит с чужой принцессой лишь потому, что прячется от собственной королевы. Мегарис, при всей стервозности, остаётся человеческим, смертным существом с коротким веком. Рано или поздно(и Осмонт ныне склоняется и вовсе к "близко"), она погибнет, и тогда страной будет править... Ванора. Естественно, Ванора. И не столь важно, сама или из тени своего недоумка. Она и только она - никому другому Осмонт эту проклятую собой сотни раз страну не доверит. Если сам к тому моменту не разнесёт к демонам на острова. - Я даже не виню вас, принцесса. Просто предупреждаю: если вы ещё раз, хоть как-то, поставите под удар или помешаете Эллаире, и я сделаю так, что вы будете соответствовать собственному прозвищу. Всецело. Ванора даже не бледнеет - некуда, лишь теряет последние краски. Осмонт улыбается - щедро и хищно, источая елей и угрозу всей своей сутью. - Вижу, мы друг-друга поняли. Что ж, доброй ночи, и прощайте, принцесса. Он встаёт, чтобы, поклонившись, её оставить, как слышит: - Вы больше не называете меня по имени. Ох, да твою же... Ос! Осмонт поворачивается, по себя молясь, что ему послышалось, но нет - Ванора не злится, лишь дуется, отводя подозрительно влажный взгляд. И его вопрос лишь подтверждает очевидное: - Ванора, неужели я заинтересовал вас как мужчина? Принцесса фыркает, отворачивая свой носик от него ещё дальше, и Осмонт снова садиться на постель, выдыхая и качая головой, пока она берёт себя в руки и признаёт: - В том нет вашей... Хотя, нет, есть. Точно есть. Но непреднамеренная - я знаю, вы не собирались меня очаровывать. Я сама не могла не среагировать на ваше отношение, хоть и продиктованные исключительно воспитанием. Вы привыкли заботиться и не могли просто так оставить меня, и привязанность... была закономерна. - Ванора хмурится чуть сильнее, прикусывая бескровную губу. - Точнее сказать, я влюблена в вас обоих, но вы так сильно любите её, что разницы и нет. Осмонт жмёт плечом, приглаживая складку на покрывале. Признание в двойственной склонности Ваноры для него нет ничего особенно удивительного, как в самом факте, так и в объектах: он, всё же, мужчина, и видный, это приятно, это заставляет его вспомнить, что он - мужчина, а не только воин, а Эллаира... Разве её можно не любить? Ему разве что немного неловко оставлять её так. Без возможности дать ответ, поскольку он её уже известен. - Я лишь одно хочу спросить: если бы вы не любили её, точнее, любили так, как хотели бы сами... Могло ли быть между нами хоть что-то? Осмонт прикрывает глаза, пытаясь представить невозможное, но... нет. Это вам не будущее, вариативное и смутное, но угадываемое. Это - грёза. Он берёт её кисть, поднимает, гладит подушечкой фаланги, перед тем, как аккуратно поднести к губам самые кончики, но так и не коснуться - лишь дыханием опалить, отвечая: - Я не знаю, Ванора. Вы мне приятны как личность и прекрасны как женщина, но... Я не могу гарантировать, что мне хватило бы этого, чтобы забыть о том, чьей дочерью вы являетесь и как сильно я желаю открутить голову вашей матушке. Могу лишь сказать, что даже в том случае, если бы я собрался вас использовать, то позаботился о том, чтобы вы были счастливы и в безопасности, хоть и вряд ли бы дождались от меня честности. Она сама отнимает у него руку, и встаёт, отходя к окну, уже от него произнося: - Вернее его не сыскать: Серого пламени сын. Он то поёт, как сталь, То льдом могильным - стыл. Ядом темнеет взгляд, Не обелить назад. Хоть он и сам - яд, Но им отравится рад. - Веррасильвер. - машинально отвечает, "опознав" Осмонт. Может, лекарь из него вышел плохой, но о ядах и противоядиях он знает всё. - Но при чём здесь... - Я рада, Осмонт. - выдыхает, перебивая, она. - Я рада, что сейчас вы со мной честны. Потому что честность - большее, что может ожидать от вас любая женщина. Осмонт снова выдыхает, уходя без прощания.

***

Эллаира смотрит на него строго и отчаянно, ещё немного - выбьет кубок из рук, но... Осмонт улыбается ощущая, как уже растекается по жилам яд и закрывает глаза. Король умер, да здравствует Королева!