Скверный вкус

- Ты же понимаешь, что я имею полное право прикончить тебя. Осмонт лишь улыбается шире, чувствуя облегчение. Ну наконец-то хоть кто-то хочет его убить, а не помочь! Честно слово, он и не думал, что чужая доброта, по отношению к нему, может так ужасать! - Ты не представляешь, как я рад это слышать! Темные глаза подозрительно прищуриваются: - Ты же трезвый, Ос, пьяным ты бы так резко по кочкам не скакал... Хотя, ты можешь и пьяным. Осмонт лишь жмёт плечами, признавая, мол, так и есть, может и делает. О том, что его после всех прыжков тихохонько ведёт из стороны в сторону, и мир приплясывает, собеседнику знать не стоит. Лезвие отнимают от шеи. - Зачем ты позвал меня? - Пора возвращаться, Д'Ардесси. Во взгляде Мореля удивление сменяется недовольством. - Я же сказал, я не собираюсь служить тебе. Осмонт незаметно отводит ладонь назад, прикасаясь к стене, превращая ту в ещё одну опору. - Про себя я не говорил. Ты нужен короне и королеве Эллаире. У тебя ещё остался долг перед ней, перед её защитой, раз её родителей защитить ты не смог. В тёмных глазах вспыхивает боль. Нет, Осмонту не стыдно, в деле защиты Эллаиры - все средства хороши. - Какой же ты мерзавец. Осмонт щерится, выпрямляется рывком - злость придаёт ему сил. - Я предупреждал тебя, Морель. Говорил, что ты потеряешь нечто, что дороже жизни. А ты? Д'Ардесси может сколь угодно сильно и долго ненавидеть его, считая предателем, но в гибели Овейна и Уны он виновен не меньше Осмонта. Потому что не смотря на все усилия и предупреждения не смог их спасти. Потому-то Ос и не собирался использовать его в собственных планах всецело. Морель был одним из немногих, кому он рассказал всё, честно и прямо, кто мог хоть что-то изменить... И всё же не смог. Не поверил ли, не хватило сил - не важно. Он не воспринял его слова всерьёз, за что и поплатился. Они оба. Д'Ардесси был отличным воином и специалистом по выучке, но никудышным защитником и подчинённым. Научить других защищать он мог, но вот сам... Клинок, а не щит. - Не важно. Мне твоя верность никогда не была нужна. - Осмонт трёт шею, щёлкая языком, нащупав новую ссадину - для него Морель излишне предсказуем, даже без сводящих с ума видений. - Но трону ты полезен ещё быть можешь. - совсем другим тоном добавляет он. - Она придёт к тебе. Ты позовёшь её. И расскажешь - всё расскажешь, Морель! - Расскажу то, что должен был сказать ты? - фыркает тот, стискивая костыль и Осмонт еле сдерживается от того, чтобы зарычать. Благородный идиот, ничего, кроме своей боли и Чести не видящий! Один ли он потерял со смертью Овейна и Уны смысл жизни? Нет! Но лишь он даже двадцать лет спустя продолжает цепляться за неё, как за оправдание. Куда легче назвать себя калекой и скрыться в глуши, чем признать свою вину и ущербность и попытаться их изменить! Изменить, и исправить, а не лелеять, раз за разом себя коря, точно корочку струпа с раны сдирая! Взять хотя бы его ногу - Треспия не зря славится своими лекарями, в том числе и протезистами. Морель, если бы пожелал, давным-давно бы стоял на своих двоих, одними руками тот сражается искуснее, чем многие всем телом - но нет! - Расскажешь то, что знаешь ты. - лишь цедит Осмонт, машет головой, разгоняя черные мушки перед глазами. Может быть, не стоило сразу после побега сутки прятаться в лесу, путая следы, а хоть немного отдохнуть. Может быть. - Уж королева определит, как это использовать. Конечно, Осмонт оставил Эллаире ещё один список, спешно успев накорябать его за полчаса, но... Лучше бы было бы остаться самому. Да, он знает, что его умение полезнее для Эллаиры, когда он рядом, когда может сам что-то подсказать, напрямую, но... Но это губительно для него. И может уничтожить её. Осмонт знает это без всяких предсказаний - его любовь уничтожает всех, к кому он её испытывает. И позволить Эллаире стать следующей... Нет, лучше уж он сам себя прикончит. Тем более... осталось не так долго. Осмонт сам себе хмыкает, ощущая, как темнота смыкается над ним единым куполом прямо посреди фразы.

***

Она близко. Она так близко, что если Осмонт пробьёт хилую стенку, то сможет коснуться плеча его королевы. Но он лишь прикусывает костяшки кулака, чтобы не заскулить от тоски, беззвучно заныкиваясь в угол под койкой, подальше от неё. Морель, вернувшийся в хижину, воодушевлён без меры: Осмонт даже не сомневался, что Эллаире удастся очаровать и его, переманивая на свою сторону. Осмонт выползает из-под топчана, про себя возмущаясь тем, что треклятая рыцарская честь не позволила Морелю убить его, когда он свалился в обморок. Он знает, для кого и почему нужно жить. Но не ведает, как и зачем.

***

Единственной причиной, почему Осмонт соглашается остаться на несколько дней и подлечиться, является то, что для своего замысла ему понадобится вся его ловкость и проворство, а Морель, что ни говори, хороший противник для тренировок и точно не будет лезть ему в душу, считая, что оной, как и сердца, у Осмонта нет. Поставленная цель творит чудеса: Осмонт быстро встаёт на ноги. Силы к нему ещё не вернулись окончательно(всё же, не каждый день люди возвращаются из мёртвых), но ему и не особо нужна физическая сила. Для его задумки хватает проворства и вернувшихся видений. От них хочется скрипеть зубами, но Ос только стискивает их, теперь уже точно зная, что не позволит дурным грезам воплотиться наяву. Проникновение занимает без малого сутки, но и это время он использует с толком, чтобы отоспаться. Осмонт, в детстве бывший редкостным соней, с возрастом, с пришедшими к нему снами о будущем, научился спать урывками, чутко до безумия, и об обнаружении не беспокоится: тело среагирует быстрее, чем раздастся крик, перерезав чужую глотку. Он давно забыл что такое спокойный сон без специального отвара и Эллаиры под боком. Ещё пару суток он выжидает в трюме, делая лишь короткие вылазки до гальюна, во время ночных пересменок, после чего начинает действовать: в котел с вечерним грогом выливается полный пузырек экстракта сон-травы пополам с лунным анисом. В такой дозе не усыпит толком, но бдительность ослабит и затормозит точно. А большего ему и не надо. Море волнуется, море шумит, взрыкивает идущими горбом досками под стопами. Осмонта немного мутит, то ли от качки, усилившейся от начала шторма, то ли от азарта, предчувствия крови, что зальёт палубу волной, обращаясь в багровую пену. Осмонта как только не называли, но он точно не морской волк, о нет. Он - цепной пёс, страж трона, на костях подобных ему тот и стоит так твёрдо. Поэтому, как и любой сторожевой пёс, он отлично знает, когда самый крепкий сон. ...стыдно признавать, но, кажется, он начал терять хватку: Осмонта мутит всё сильнее от крови. Клинки липнут к перчаткам и это бесит, а не придаёт сил - Ос очень, очень долго не убивал так много, так мерно, с оседающей на костях бездушной монотонностью. Ксаэльцы - хорошие моряки и неплохие солдаты, но... Но к приходу своего палача в его лице готовы не были. Осмонт и сам не знал, что снова им станет. Но ради Эллаиры, ради её счастья и безопасности, он готов утонуть в чужой крови. Его больше не шатает: кровь насквозь пропитала кожу сапог, утяжеляя шаг, склеивая с палубой так, словно доски не хотят его отпускать. Он заходит внутрь, уже не таясь, рассматривая богатое, на грани безвкусицы, убранство. М-да, кажется, в этом венценосный ублюдок пошёл в папочку: тот тоже, как сорока, не мог отвести взгляда от блестящих вещей и людей... за что в конце-концов и поплатился. Кончики пальцев скользят по покрывалу, очерчивая тело под ним. Он садится рядом, не касаясь, но настолько близко, что чувствует жар тела даже сквозь слои ткани. Его жертва спит так сладко, что даже не просыпается, когда он нависает над ней, вглядываясь. Даже странно, что человек, проливший столько крови, наслаждающийся чужой болью, не чувствует, как он истекает ими. Осмонт хмыкает, с удовольствием отводя руку назад, отвешивая смачную, не пощёчину даже, а оплеуху. Кровь мгновенно застывает на чужом лице рваными ржавыми полосами, смешиваясь с той, что начинает течь из разбитых губ. - Какого черта?! Аларик, полный ярости, вскакивает, но тут же замирает, и гнев в его взгляде сменяет ужас, когда он пытается отползти назад, пока не упирается в стену. Осмонт улыбается ласково, впервые за ночь позволяя себе проявиться эмоции, насладиться действием, подкидывая кинжал на ладони, перехватывая крепче обратным хватом. Все последующие крики тонут в буре, а вслед за ними - и корабль.

***

- По приказу Её Величества все преступники были казнены через обезглавливание. Эллаира чувствует, как мертвенная морось расползается по позвоночнику. Нет, даже для Мегарис подобная жестокость - это слишком! Сердце Треспии пытается взять себя в руки, пока собственное оглушительно стучит, пытаясь справиться с отхлынувшей от лица кровью. Но даже его стук к висках стихает, когда она слышит насмешливо-взвешенно-взбешенное: - О, значит, я правильно поступил, решив выступить самостоятельно. Как давно она не слышала этого голоса! И никогда в такой - едкой-едкой, точно сок синего щавеля, манере. Мегарис дёрганно, точно окоченевший труп, смерти своей не осознавший, поворачивается в сторону входных дверей, смотря на возмутителя спокойствия, нарочито громко цокающего подкованными каблуками по каменному полу, подходя ближе. Ксаэльская королева щурится, поджимая губы так сильно, что ещё немного и те посинеют, выплёвывая ядом: - Осмонт. - Герцог Осмонт Перитас Галиндо Имери, королева Мегарис. Что-то я не помню, чтобы вы, в отличии от других присутствующих, пили со мной на брудершафт. - произносит он, вставая перед ними. Коротко кивает остальным королям, останавливаясь, и мельком, но успевает послать племяннице ободряющую улыбку и тёплый взгляд, мгновенно возвращающий румянец щекам. Всё хорошо. Всё точно будет хорошо, раз он теперь здесь. - По какому праву вы, герцог, оказались на саммите. - По праву свидетеля. - елейно отвечает тот. - Свидетеля?! Осмонт самодовольно улыбается, гордо выпрямляясь, а после чуть склоняет голову вбок, к плечу, рывком сдёргивая вниз полу плаща. Эллаира, охнув, вцепляется в руку Уайатта, чтобы удержаться на ногах от удивления, но её изумление теряется в шокированных криках прочих присутствующих: На шее Осмонта сбоку горит свежими рубцами упрощённый герб Ксаэля - рабское клеймо.