***
И всё же, она здесь. Они здесь. И в полумраке темницы Бастилии, Рене замечает то, что скрывал блеск Версаля: Луи де Роган беспардонно мил. Это просто нечестно, что эти кудри красной бронзы, эти лукавые губы с заманчиво припухлой нижней, эти тонкие черты лица достались мужчине. Бедная Нанетта, тут поневоле сойдёшь с ума, взрослея и становясь женщиной рядом с тем, у кого ресницы длиннее и гуще, чем у любой признанной красавицы двора! Сидящий на скамье, согнув одну ногу в колене и устроив на нём подбородок, Лу удивительно, беззащитно-приятно миниатюрен. Особенно если сравнить с собственными гвардейцами, каждый из которых выше его на две головы. Выше и сильнее, но слушаются те его как покорные щенки, хотя сам Лу напоминает Рене кота. Котёнка. Но ни один кот, даже королевский Бостанджи, не мог устроить столько разрушений и невзгод. Стать причиной стольких слёз и горя, и теперь, точно зная, что правосудие его настигнет, быть таким спокойным. Интерес в Рене поневоле становится всё сильнее: для чего он так рисковал? Неужели просто для того, чтобы угодить Атенаис, доказывая свою любовь? От этой мысли горчит на корне языка и зубы стёсываются друг о дружку. Рене охватывает редкая в своей силе злоба, предверие отвращения к этому мужчине: ей, той, что пришлось забыть об аристократической гордости, воровать, чтобы выжить, не понять того, кто из мимолётной страсти, из пагубной интрижки, поставил на кон всего себя и будущее Франции в лице дофина. Де Ноай... не хочет в нём разочаровываться? Да, не больше, чем это было во время расследования. - Что вас так заинтересовало во мне, маркиза? - Лу по-кошачьи трётся головой о собственное плечо, сгоняя усталость и дрёму, но почти не открывает глаз, смотря на неё сквозь ресницы. - Право, от такого взгляда я сгорю быстрее, чем наступит казнь. - Это вряд ли. - машинально отвечает она, тут же коря себя за излишнюю спешность и поясняет: - Мне сообщили, что всё будет готово в течении получаса. Чёткие, словно подведённые помадой, хотя, будь это так, та бы давно уже стёрлась от укусов, губы приподнимаются на уголках. Ресницы снова вздрагивают, распахивая глаза, и Рене видит, как узкие зрачки в совершенно кошачьей манере становятся больше, насыщая радужку кобальтом при взгляде на неё. Действительно, кот. Тигр на шёлковом поводке. - Жаль. Значит, у нас от силы осталось всего пара минут. - Пара минут до чего? - спрашивает она, и замирает, услышав шаги. Так быстро? Странно... - Это не палач. - фыркает Лу, заметив её настороженность. - Но тоже по мою душу. - кивает он, и де Ноай понимает, что знает эти шаги. Правда, не такие спешные, не такие обрывистые, не такие.. яростные? Она не успевает додумать эту мысль, как в темнице появляется Солнце. Король-Солнце собственной персоной, со всей, доступной только светилам сверкающей яростью набрасываясь на Лу. Золотые перстни окропляются кровью из разбитой скулы - в последний момент де Роган успевает уклониться - вот уж действительно, великий ловчий. Рене, в испуге прижавшись к стене, онемело смотрит за происходящим перед её глазами, как за самым жутким из спектаклей. - Мерзавец! - Людовик, чуть успокоившись после удара, отшвыривает мужчину от себя, начиная потрясать кистью. - Аккуратнее, Ваше Величество. - на удивление мягко произносит Лу, аккуратно проверяя челюсть. - Вы лучше всех знаете, что кости у меня крепче, чем золото, а править перстни, в третий раз их об меня стёсывая, и глупо, и накладно. Рене думает, что глупость - дерзить королю, но не может не оценить храбрости. Или же это легендарная смелость смертника? - Вот сам оплачивать его работу и будешь! И добывать новые камни, если в них опять возникли трещины! - Всё ещё с гневом произносит тот, но Рене с изумлением успевает подметить: если он говорит об оплате, значит, Лу... не казнят? - Конечно, Ваше Величество. - всё так же спокойно отвечает де Роган, кивая и тут же уточняя: - Вы поймали всех? Людовик, окончательно потерявший запал, выдыхает, уже с обидой отвечая: - Да. Ты не мог сообщить раньше? - Не имею привычки не доводить дело до конца. - аккуратно, чтобы не задеть порез на скуле, качает тот головой. - Сообщи я заранее, до заговорщиков было бы не добраться, корни зла остались бы целыми, и в следующий раз разрослись ещё гуще. - Змей, искусивший Еву и Адама, явно один из твоих предков. - король снова взмахивает рукой бессильно, словно только что замечая де Ноай. - Мадмуазель, позвольте вам представить вернейшего мерзавца и подлеца, которых только видел мой двор: Луи де Роган, герцог де Монбазон, Великий ловчий Франции, и, по совместительству, самый тайный член Королевского Секрета. Посмеивающийся Лу встаёт, и, насколько это возможно в кандалах, изящно кланяется девушке.***
- Вы ошиблись. Рене моргает, отводя взгляд и уточняя: - Вы о чём? Лу, чьей сноровке не мешает даже покачивание кареты, смотрит на неё поверх складного зеркальца, в которое вглядывался, проверяя работу, и улыбается, захлопывая его. Право, Рене впервые встречает мужчину, столь ловко работающего с косметикой - и ссадину, и тени под глазами различить почти невозможно, даже с близкого расстояния. Понятно, почему она не различила на его лице рану от падения, когда наткнулась на него в саду. Чем дольше он находится рядом, тем больше Рене узнаёт о нём удивительного. - Вы сказали, что я не успею сгореть под вашим взглядом. А сами прожигаете меня снова уже половину пути от Бастилии. Теперь уже Рене впору фыркать злой кошкой. А она-то думала, что нет ничего невыносимей, чем его приторные серенады Монтеспан. - О, бросьте, мадмуазель! - он всплескивает руками, преувеличенно, но честно. - Я не Александр, отмалчиваться, наводя таинственность, не буду. - он подпирает кулачками щёки, становясь похожим на озорного мальчишку, и подмигивает. - Спрашивайте, я знаю, у вас есть множество вопросов. Рене стискивает юбку. Заманчиво, слишком заманчиво, но... Коль сам король уверил её, что де Рогану не то, что можно - нужно доверять, что он один из них... Она не упустит шанса узнать больше. - Кем именно вы являетесь для короля? - Верным подданным его и короны. А иногда ещё - рыжей сволочью и занозой в прекрасных венценосных ягодицах. Рене снова покачала головой - он несносен, он действительно несносен, как только монарх его терпит? И за что? Лу, заметивший, как всё же дрогнули в улыбке уголки её губ, продолжил: - Кроме своих официальных титулов и должностей, я являюсь частью ближнего круга короля - краткого списка особо доверенных лиц. Ну а ещё, его бывшим фаворитом. Маркиза понадеялась, что ей послышалось. - Что?! Лу, несколько виновато, развёл руками. - В своё время, Людовик был слишком похож на своего брата, тяготясь склонностями.. не совсем подходящими его положению. Поэтому, мой отец, верой и правдой служивший ему, сделал всё, чтобы его желания были исполнены как можно лучше, а именно, быстро и тайно, в короткий срок представив меня двору и королю. Юношеский интерес был довольно быстро удовлетворён, и Его Величество полностью сконцентрировался на дамах, однако, за это время, мы сблизились во всех смыслах, что даёт мне право как и высказываться чуть более вольно о нём и обо всём, так и вольность в том, как я вижу свою службу, ему и стране. К сожалению, в этом мы иногда до трагичного смешного расходимся... - выдыхает Лу. - Настолько, что вы устроили похищение дофина? - План и задумка существовали до меня. Я лишь осуществил всё с наибольшей эффективностью и безопасностью. - уже другим тоном, низким и рокочущим, произнёс он, но тут же улыбнулся. - Так что, ревность брошенного содомита здесь ни при чём. Исключительно трезвый расчёт. Он склонил голову вбок, наслаждаясь её размышлениями, продолжая рассказ: - Всё, на самом деле просто: общеизвестно, что у короля есть несколько верных ему людей. А именно, Франсуа, Александр, с недавних пор, вы. Ваше трио подобны трём головам Цербера, готовых встретить любого неприятеля лицом к лицу, но... Не все враги ходят прямо. И тех, кто хочет ударить исподтишка, встречаю я. - Змея на его хвосте. - кивнула Рене. Мысли в её голове начали упорядочиваться: всякий, кто пожелает причинить вред монарху, приглядится к его охране. Начнёт искать информацию, наткнётся на Лу, с виду такого благочестивого, но уже несколько раз выживавшего лишь чудом солнечного милосердия, и точно затаившего на короля зуб, попытается с ним сблизиться и... И окажется отравлен змеем, мирно дремлющим на королевской шее. - Но с чего вы решили, что я - его доверенное лицо? - Мадмуазель де Ноай. - Лу посмотрел на неё с мягким укором, исподлобья, сдувая кудряшки с лица. - Он позволил вам увидеть себя в минуту редчайшей искренности, в тот момент, когда на солнце возникло пятно, ещё и представил настоящего меня. Думаете, это мало? Рене качает головой, снова погружаясь в раздумья. Взгляд сам собой снова ложится на рыжие кудри, и очередные воспоминания складываются в строгую линию: Людовик любит оранжевые цветы, огненно-яркие, до рези в глазах. А от рыжего(совсем как любимые королём апельсины с карамелью) Лу пахнет амброй, ладаном и бархатцами. - Это была не просто прихоть, верно? - чуть наклонившись, шепчет она. - Он любил вас, может быть, влюблён до сих пор. В голубых глазах сапфиром вспыхивает гордость от её догадки и талая, древняя грусть. Рене не может представить иной причины, почему Людовик пощадил его, похитившего дофина, пусть и для того, чтобы поймать заговорщиков, обойдясь поездкой до Багерлее и одной пощёчиной - исключительно для раскрытия чувств и напоминания, кто из них главный. - То, что было - то было, Рене. - он впервые на её памяти осмеливается произнести её имя, и делает это сочно, томно, словно катает рычание на кончике языка, смакуя. - А ещё, о том, что он вам доверяет, говорит то, что он позволил вам убить Монтеспан. Де Ноай поджимает губы, но лишь зорко смотрит в ответ на его лукавую улыбку. - А вы, оказывается, отменный лжец. Лу выдерживает всего секунду, после чего начинает заливисто смеяться. - Я?! Увы, маркиза, нет. Лжец я прескверный, сколько бы матушки ни пытались вбить в меня эту науку. Единственное, что им удалось, так это научить меня не выдавать себя сразу. Потому-то не часто общаюсь с придворными в Версале - те раскусят меня сразу. Однако, за Франсуазу-Атенаис я вам даже благодарен - сам хотел её придушить, да права не имел. Рене снова приподнимает бровь. Однако, не мужчина, а парадокс: ей казалось, что она не встречала влюблённости отчаяннее и ярче, а сейчас она узнаёт, что это был обман? - И вы говорите, что не умеете врать? Полно, герцог, не каждый актёр сыграет так, как вы! - она повышает голос, ей хочется кричать, ведь она тоже, она тоже оказалась обманута этой игрой. Она тоже алкала и желала, чтобы её так любили! Рене досадно, Рене обидно, что её удалось так легко провести! Огромные глаза Лу становятся ещё больше от удивления чужой искренности, его губы распахиваются, а секунду спустя он падает на колени на пол кареты, чувственно и споро берёт ладони Рене в свои, начиная осыпать их поцелуями, произнося между них: - Мадмуазель де Ноай! Ох, простите, простите меня! Если бы я знал, в тот же день лично бы скормил её тело легавым на псарне! Рене смущена тем, что чувствует влагу в своих глазах и хохот в горле. Луи де Роган - невозможный, невозможный мужчина! Кот, возглавляющий гончих, самый верный предатель и бездарный лжец, умудряющийся обмануть всех вокруг. Он же искренен до безумия, искрит до абсурда. Он не то, что не умеет - не может лгать, его тело, его лицо, вся его натура отвергают ложь! По-детски чистые голубые глаза полны её боли, когда он смотрит снизу вверх, продолжая опечатывать её кисти поцелуями: короткими, жгучими, покаянными. Лу действительно смущён, растерян, растроган её обидой донельзя, и вина жжёт его чуть ли не сильнее, чем саму Рене - желание прикоснуться к его кудряшкам. Де Ноай медленно, нехотя, вызволяет свои руки из его хватки, отворачивая покрасневшее лицо к окну. - Я не могу вас простить, герцог. Но я... попытаюсь. Лу вздыхает, кивает, опуская голову и не спеша вставать. - О большем не смею и мечтать. Ход кареты замедляется, и Рене уже видит сквозь стекло Версаль. Не проходит и минуты, как карета замирает, и Лу, первым вскочив на ноги, выходит, подавая ей руку, чтобы выбраться. Маркиза машинально подаёт ему руку, лишь после замечая блик знакомых рыжеватых кудряшек, убегающих от окна на втором этаже, и вздыхает. - Опять пойдут слухи. - Слухи ходят всегда. - резонно замечает Лу, помогая спуститься. - Однако, не беспокойтесь, я поговорю с сестрой. - Буду признательна. - кивает Рене. Её ладонь на несколько мгновений дольше положенного остаётся в его, и Лу улыбается. - Нетти подчас забывает о том, что не все люди простодушны, как она, и многое принимает на веру. Стоит только вспомнить нелепицу про нас! - Да неужели? - усмехается Рене. - Разве Монтеспан не пустила этот слух с вашего согласия? Верхняя губа Лу брезгливо дёргается на упоминании её фамилии. - Мадмуазель, я ненавижу, когда обо мне ходят лживые слухи, особенно намекающие на мою... несдержанность. Если бы вы носили моего ребёнка, это было бы исключительно после свадьбы между нами. Для человека, бывшего любовником короля, он удивительно... принципиален. Но при этом столько дней играл безумно влюблённого, лишь бы добраться до заговорщиков. Терпения ему точно не занимать, как и эксцентричности, но Рене это даже... нравится? Они в уютном, до мурашек, молчании входят в Версаль, поднимаясь на несколько этажей кряду до покоев. На перекрёстке, где необходимо разойтись, оба замирают, едва скрестив взгляды, и Лу выдыхает смешок. Необходимость рассказать, пояснить, гложет огненной волной омывающей сердце. - Вы же хотели понять, как я мог так играть... Причина проста: сыграть безумно влюблённого мужчину легче всего тому, кто уже до смерти любит. Рене недоумевает целую секунду, пока не цепенеет, видя, как снова расширяются его зрачки при взгляде на неё. Лу смеётся, его волосы вспыхивают рассветным заревом, и запах амбры и бархатцев скользит по коже дымкой, когда он склоняется перед ней в поклоне, обжигая губами кончики пальцев. - Добрых снов, маркиза. Буду горд снова работать с вами. Лу улыбается, видя, как подрагивающую кисть быстро отнимают, прижимая к пышной груди. Шипит, сжимая собственную ладонь в кулак и выпрямляясь, собираясь по швейцарской привычке развернуться на каблуках, но... Но аккуратные жемчужинки зубов прикусывают нижнюю губку, насыщая ту кровью, когда Рене едва заметно кивает ему, перед тем как повернуться первой, и, подхватив юбки, побежать к своим покоям. Лу прижимает ладони ко рту, прикусывая костяшки, чтобы никто не услышал - то ли его изумлённое оханье, то ли его радостный восклик. Рене сползает по двери, утопая на полу в собственных юбках и румянце. Чужой взгляд продолжает обжигать кожу тающим кусочкам льда: страстно, остро, в незнакомой, пугающей, но манящей ласке.