Скверный вкус

- Сейчас, моя хорошая, сейчас... - ласково лепетал Осмонт, то отдёргивая, то снова пьяня взглядом. - Потерпи ещё чуть-чуть... Эллаира стонет ему в плечо, стискивает, льнёт всё ближе. Герцог суетясь, собирает раскиданные подушки, взбивает, одним движением, через силу, через волю, укладывая свою охнувшую от неожиданности королеву на них, а сам спускается ниже, мягко, даже бережно, разводя её ноги в стороны, склоняясь пред ней, как перед алтарём. От обилия влаги внутренняя сторона бёдер поблёскивает, усиливая приток слюны во рту. Осмонт чуть ли не захлёбывается от неё, от вспыхнувшего желания вылизать Эллаиру с ног до головы, боготворя её губами всю ночь, но... Но он слишком хорошо себя знает: после такого он точно не сможет от неё отказаться. Осмонт успокивающе ведёт горячей ладонью по дрожащему бедру, раскрывая его милую, его дорогую, его невозможно-упрямое сокровище, шире, ныряет ладонями под поясницу, поглаживает ямочки мельком, аккуратно подхватывает под ягодицы, на секунду, не сдержавшись, стискивает их до удивленно-томного писка, смещая Эллаиру на подушках так, чтобы лежать было ещё удобнее, мимолётно ёрзает по постели сам, потираясь бугорком в штанах, а после, устроив руки под её коленями, чтобы его королева от смущения случайно не свернула ему шею своими шикарными ногами, наклоняется к её паху вплотную. Светлые, рыжеватые завитки примялись от влаги, на ощупь чуть жёстче, чем на голове. Осмонт чувствует, как они щекочут ему нос, когда он склоняется к лону, втягивая запах: острый, телесный, несколько резче, чем при обычном, не вызванной искусственно, страсти, но не неприятный. Он отзывается в нём набатом, колокольным звоном сердца, и жутким, до болезненной твёрдости, до сковывающей чувствительности, возбуждением. Ос втягивает воздух через нос: пот, мускус, сладоватая, до приторности, до яда, острота афродизиака, но изначальная, травянисто-медовая, терпкая сливочность, присущая только ей, давлеет, дурманит голову и он стонет, размыкая губы. Звук громкий, оседающий вибрацией рыка в глотке, неприличный даже по его меркам, отдаётся не только в нём, но и в Эллаире, что стонет в ответ, так жадно, так сладко, выдыхая его имя, что он просто не смеет мучить её бережливостью. В кои-то веки собственное распутство ему на руку: Осмонт, хоть и не всегда по своей воли, но добротно изучил искусство телесной любви, он умеет приносить наслаждение, и с удовольствием одарит оным Эллаиру... не заставляя яблоко краснеть от стыда. Его королеве так или иначе предстоит продолжить род. Но точно не сейчас и не с ним, о нет... Эллаира кричала бы, если могла, но лишь хрипит - горло перехватило от яркого, спазматического удовольствия, мощного, жаркого, ранее неведомого, когда Осмонт коснулся её там. Пальцы вцепились в подушки до скрипа ткани, бёдра дёрнулись, силясь сжаться, стиснуть, продлить соприкосновение, но её герцог держал хоть и мягко, но крепко. Она знала, о, она отлично знала, насколько ловок и остёр язык у Осмонта, насколько ядовит, но никогда и не думала, что испытает на себе и столь буквально! - Тише, тише, моя принцесса. - Эллаира дрожит, чувствуя сначала жаркий выдох прямо в её истекающие, алчущие лепестки плоти, а затем и короткий смешок, прошивающий раскалённой иглой позвоночник, расцветая в голове кометой ощущений. Осмонт приподнимается, в полумраке порочно блестят влажные губы, светлые глаза мерцают драконьей чешуей, хотя драконом себя ощущает она - таящим внутри себя гудящее сердечным ритмом пламя. Он нежит большими пальцами покрытую испариной кожу кругами, приподнимается, клеймя губами кожу под пупком, ниже и ниже, перемеживая поцелуи и слова: - Ты всегда успеешь оторвать мне голову позднее... Последнее он снова произносит прямо в её лоно, трётся о вершину кончиком носа перед тем, как распахнув губы, снова дать свободу языку. Его бы воля, его бы желание - он бы свёл её с ума, искусил постепенно, лакомясь в процессе, как самоубийца-сладкоежка, добравшийся до вкуснейшего из ядов. О, он бы изводил её часами, начал бы неспешно с того, что начал бы вести по самой кромке изнутри, пробуя на вкус, оценивая его, как вино, смакуя, как нектар, ощущая, как с каждой секундой её тело источает всё больше жара и жажды, понемногу подбираясь глубже, туда, где она горячее всего. Насытившись, (хотя, он не уверен, что это вообще возможно, ему мало её, всегда, любой) он бы вылизывал её, размашисто, широко, то быстро даже хлёстко, только увеличивая количество влаги, то вкрадчиво, обволакивая языком каждую складочку малых губ, сладостно чувствуя пульсацию готовой распахнуться перед его напором мандиоки, мягко проникая кончиком под чувствительный капюшончик плоти, облизывая клитор. Он бы заставил её изнывать, изводиться, наслаждаться даже этой мукой, научил бы её получать удовольствие каждой частью своего тела, каждой его пядью, истекать удовольствием, но не сейчас, не тогда, когда Эллаире так плохо, что почти хорошо даже от самых коротких и простых ласк. Сейчас он будет быстр и жесток в причиняемой неге. Не напрямую, нет, просто... он должен ей помочь, должен её утешить, успокоить, усмирить наведённое вожделение. И сделать это как можно скорее, пока он сам не сошёл с ума. Поэтому, Осмонт волевым усилием развеивает грёзы, и, чуть склонив голову, сначала мажет языком по промежности, а после плотно обхватывает клитор губами, всасывая, одновременно дразня плоть короткими и лёгкими ударами языка. Почти гнусная в своей интенсивности и эффективности ласка, ещё и творимая с таким самоотречением, даже отдачей, тут же даёт результат: Осмонт чувствует, как напрягается тело Эллаиры, как та глухо воет, как кулачки раз за разом, в такт, ударяют по перине, побуждая его проявлять всё больше рвения, усиливать напор, ускорять движения, пока... На язык плещет, в несколько коротких струй, горячим, вместе с блаженным криком в виски. Эллаира - молоко и вулканическая соль, и Осмонт старается отвлечься на её вкус, на густо-пряную текстуру, замедляет себя, касаясь легко-легко, целуя, зная, что иногда, особенно после столь яркого пика, даже нежность может отзываться в заласканном теле болью. Эллаира дышит глубоко и мерно, хоть и хрипло, слепо смотря в потолок. Всё ещё возбужденные соски её упругой груди возвышаются то ли спелыми ягодами, так и хочется уложить на язык, прикусить мягко, испробовать, то ли наконечниками копий, на которые Осмонт сам бросится, если(когда) свихнётся из-за воспоминаний этой ночи. Он мягко отпускает, придерживая, её дрожащие бёдра, гладит колени, якорит своим присутствием в реальности, напоминая, что он рядом, хотя у самого яйца чуть ли не звенят, готовые отвалиться при любом движении, настолько тяжёлые от семени. Но это ладно, это ничего, лишь бы его королеве стало лучше. - Как ты, Лира? - давнее, детское, из той поры, когда маленькая Эллаира даже имени своего полного не могла правильно произнести, прозвище, сказанное его ласковым шёпотом кажется даже интимнее всего, что между ними было. Эллаира приподнимается, опираясь руками в постель, смаргивает слезинки, искоса рассматривает этого любящего без меры, верного до безумия, просто невозможного... Она стонет, прикусывая нижнюю губу, отрицательно качая головой. И пока на лице Осмонта не возникла печать беспокойства, тянется вперёд, обнимает его, обхватывая шею руками, роняя мужчину на себя, наслаждаясь его весом и заново разгорающимся жаром внутри. Целую секунду смотрит, как темнеют, расширяясь, его зрачки, а после довольно жмурится, касается губами его губ, тут же удивлённо распахнутых, пробуя через него - свой собственный вкус. Подлитый Периаллой афродизиак слишком мощен, эффект будет ощутим, даже с такой скоростью достижения удовольствия, как минимум до утра, и этим Эллаира полностью довольна. Не зря так долго выбирала и лично готовила.

***

- Королева, вы точно уверены, что это безопасно? Азо косится на окна дворца, вздрагивая от одной мысли о том, что в них возникнет до боли в перебинтованном плече и спине силуэт. Эллаира против воли беззлобно смеётся: о, она знает, как никто знает, насколько страшным и опасным может быть её возлюбленный (ныне во всех смыслах) дядюшка, и тем ярче контраст с тем верным псом, которым тот становится рядом с ней. - Не бойтесь, друг мой: ваш отец уже подписал указ о вашем отречении, как мы и хотели, да и второе условие, хоть и своеобразно, собирается соблюсти. Осмонт, конечно, всё ещё жаждет крови, но без моего приказа или повода вас не тронет. Вы же не собираетесь ему его давать снова, верно? Смуглая кожа бледнеет от ужаса чуть ли не до синевы. Эллаира склоняет голову вбок, мимолётно думая, не потеряет ли Азо сознание и не придётся ли ей приводить его в чувство, но бывший принц крепче, чем кажется - не зря же согласился на её авантюру и даже поспособствовал её исполнению, всерьёз рискуя собственной жизнью, если бы выдержал у герцога Треспии оказалась чуть хуже. - Из моей сестры правитель выйдет лучше, чем из меня, не зря же, именно она придумала, как спасти мою мать. - выдыхает он. - Повторюсь, но власть - не то бремя, что мне хочется нести. - он снова оглядывается на окна. - Особенно теперь, зная, какие люди могут оказаться во власти. Однако, я так до конца и не понял, зачем это вам, Эллаира, неужели не было другого... Эллаира всё же не сдерживается, смеётся в голос, заставляя бабочек вспорхнуть с цветков, окружая её летучим флёром. Одна из них садиться на протянутый её пальчик, задумчиво взмахивая крылышками, навеивая бурю в душе. - Видите ли, Азо... Осмонт - упрямейший человек на всём континенте. Если он вбил себе что-то в голову, то проще снести саму голову с плеч, чем идею - из неё. А учитывая его проницательность, граничащую с ясновиденьем, чтобы заставить его действовать так, как нужно мне, особенно противореча его собственным помыслам, нужно было сделать такую ситуацию, которую он просто не мог предсказать. Нечто невозможное, даже абсурдное, безвыходное в его понимании... - Как, например, лишение вас чести насилу. - закончил за неё Азо и Эллаира кивнула. Бабочка с её пальца, подчиняясь едва заметному движению, взлетела, облетая их по кругу, поднимаясь всё выше, стремясь к одной из башен, где на самом деле скрывался едва заметный, но знакомый и родной силуэт. - В каком-то смысле, вы ещё опаснее своего дяди, королева. - Конечно, я опаснее. - рационально согласилась Эллаира. - Самки многих живых существ, сильнее, выносливее и коварнее самцов, это даже среди насекомых и растений распространено. - сказала она, с улыбкой добавляя: - Особенно у видов, находящих пару раз и навсегда.

***

- Ну, в конце-концов, всё закончилось хорошо, верно? - произнёс Леорик. Осмонт проводил бабочку за стеклом сложным, но ласковым взглядом, хмыкнул, не отвечвая внятно. - Даже этой толстозадой жабе удалось сохранить жизнь, хотя её остаток в тюрьме с лишением всего и вся точно приятным не будет. - И всё же, формулировка "от старости" - это слишком коварно. - пробурчал Осмонт, отходя к камину и копошась прутом в угольях, заставляя Леорика прыснуть. - Ну, тебе не угодишь, привереда. Будешь? - он подходит ближе, протягивая с улыбкой налитое лично вино. Осмонт отворачивается от огня, улыбаясь. А в следующую секунду у Леорика спирает дыхание от удара ребром ладони в кадык. Кубки падают на ковёр, разливая вино, сам Леорик валится в кресло, пригвожденный сначала взглядом Осмонта, а затем и его кинжалом в плечо, не в силах даже закричать. Осмонт с удовольствием проворачивает лезвие в ране, царапая кости, ласково, почти мурлычаще, произнося: - Ага. Всё закончится хорошо, все выживут. Даже ты. - он не выдергивает кинжал сразу, расшатывает, разрывая плоть, продлевая пытку, но когда всё же убирает его, Леорик валится на пол, скрючиваясь. Осмонт брезгливо смотрит на него, а после берётся за прут, вытаскивая его, одним пинком переворачивает Леорика на спину, дёргает за рубашку, обнажая грудь, и под булькающий хрип прижигает рану. - Просыпайся. В себя Леорик приходит снова в кресле, от оплеухи, дергается, и шипит, ощущая, как от движения рана словно зажимает что-то внутри, отдаваясь во всём теле. Он медленно, чтобы её не тревожить, поднимает лицо к мрачному, но улыбающемуся Осу, хрипя - голос ещё не вернулся. - Думаешь, тебе это сойдёт с рук? - Ага. - всё также односложно-благостно отвечает тот и Леорик смеётся по-змеиному шипя. - Я клянусь, что лично отрублю тебе голову. - Что ж, тогда тебе придётся нарушить клятву, всё же, времени у тебя не так много, а дел, наоборот, много... - Осмонт ухмыляется ещё шире, передавая ему зеркало и жестом указывая на рану. Леорик хмурится, а после смотрит на отражение: жуткий рубец ожог оказывается в форме ветви Сердца Треспии! Осмонт его клеймил! Как раба! Как... - Красивый оттенок, правда? Долго подбирал... Оттенок? Леорик снова вглядывается в отражение, и цепенеет: то, что сначала он принял за обугливание, таковым не является, это просто его плоть приобрела лаковый, тёмно-лиловый оттенок, что тоненькими, пока ещё едва заметными веточками, распространяется под кожей. Король сглатывает, глухо и яростно спрашивая: - Сколько? - Три года. Плюс-минус, при условии, что ты будешь хорошим мальчиком и каждые три дня принимать присылаемое мной лекарство. Без него - месяц, в муках настолько жутких, что ты уже через неделю сойдёшь с ума. Осмонт - краснобай и лжец, но сейчас ему врать просто незачем - правда куда страшнее. - И... за что же ты так со мной? Осмонт присаживается на корточки, заглядывая ему в глаза напрямую. - Честно говоря, Лео... Это был отличный план. Может быть, я бы даже к нему присоединился... если бы ты не хотел с его помощью разрушить мою страну и уничтожить мою королеву. - Я бы не убил её. Такой целительнице куда выгоднее сохранить жизнь. - хмыкает Леорик. Не говоря уже о том, что на новых территориях куда удобнее и проще править, имея на то право, например, будучи отцом наследника. Всё же, Эллаира - красивая девушка. Слишком красивая, чтобы быть счастливой. - Ну, я бы в любом случае не позволил этому произойти. И не позволил, в отличии от тебя, что разрешил Периалле провести в своём дворце эту... гнусность. Вроде бы, знакомы столько лет, но, кажется, Лео совсем забыл о том, что Осмонт на дух не переносит предателей. Леорик снова дёргает целым плечом, и всё равно морщится. Осмонт точен в ударах, наверняка нанёс его с тем расчётом, что даже после исцеления, меч ему больше не держать, лишая последнего шанса убить его лично. - Значит, три года? Столько стоит наша дружба? - А также долг как монарха. - кивает Осмонт. - Достаточно, чтобы обзавестись законным наследником, но мало, чтобы воздействовать ему на мозги. Ну а если не успеешь ты, познакомлю с тем, что у тебя уже есть. Леорик удивлённо вскидывает бровь. Что, неужели думал, что совместные походы в бордели прошли бесследно? Это Ос знает, как потомок лекарей, как точно себя обезопасить от бастардов, зная чуть ли не лучше, чем рецепты противоядий, а вот Леорика останавливать ему было незачем - всегда полезно иметь под рукой потомка того или иного соседского королевского рода. Практика и видения показали, насколько это эффективно. А уж с потомком Леорика они давно действуют сообща. Сирил - ещё умнее, хитрее и способнее своего отца, немного натаскать по теории - отличный правитель выйдет. Он слишком хорошо знает, насколько может извратить власть, буквально прочувствовал это на себе. - Всё просчитал, пррровидец. - рычит тот, откидываясь в кресле так, чтобы не тревожить рану. - Что дальше? - А дальше... - Осмонт снова смотрит из окна на счастливую Эллаиру. - Не твоё собачье дело. Их жизнь - не сказка, все счастливы не будут. Периалла, как бы он не хотел её убить - будет жить, Леорик - как бы ему больно не было от разрушенной дружбы, и то умрёт раньше неё, но... Жизнь - не сказка, не написана наперёд. А что дальше... они как-нибудь разберутся сами. Вместе найдя своё счастье, может быть, неправильное, сумасшедшее, но своё, одно на двоих. Осмонт смотрит на стекло, не видя миражей грядущего и возможного, не замечая блика собственной измученной, но спокойно улыбки. Он видит лишь как смеётся его королева, и этого довольно, чтобы он был счастлив.