Старшая школа Форкса 12:32
…объектив, коробка, атласная лента и торт из пекарни напротив полицейского участка. Итого, на шестерых выйдет чуть больше пятидесяти долларов. И для меня эта сумма приемлема. Когда речь заходила о подарках, купюры сами вальяжно вылетали из рук. На верхней полке в моем книжном шкафу стояла милейшая свинка-копилка, в которую я закидывала свою чисто символическую заработную плату. Месяц за месяцем. Уже почти три года. И эта свинка выручала меня каждый День Рождения и Рождество. То, что я не могла позволить себе на карманные, всегда тянула чудо-копилка. Dior J'adore маме на юбилей? С легкостью! Она будет недовольно ворчать и ругаться, что я трачу деньги на такие бессмысленные вещи, как парфюм. Но, я знаю наверняка, будет хранить золотистый флакончик на видном месте в спальне. И душиться будет нарочито медленно и театрально, словно скрытая камера где-то в углу зеркала каждое утро снимает, как россыпь сверкающих брызг касается кожи на маминых запястьях. Мне нравилось дарить ей это чувство. Мне нравилось быть Феей Крёстной, которая позволяет маме то, что она не может позволить себе сама – роскоши. Она была нашей Золушкой, трудолюбивой и заботливой, с возрастом выковавшей в себе вместо позвоночника настоящий металлический стержень. Она довольствовалась малым: чашка кофе по утрам, пара остроносых лодочек и классический двубортный жакет. Она каждый вечер начищала свою обувь до блеска и стирала блузки исключительно вручную, чтобы машинка не оставила на ткани противные затяжки. Она считала каждый цент и очень расстраивалась, когда по штату поднимали налоги. Иногда ее заносило, и мама долго и эмоционально разговаривала с папой на повышенных тонах. Все было не так плохо, это я понимала четко. Многие семьи не могут позволить себе машину и дом, не могут заполнить и треть холодильника едой. У нас это все было. Все, что нужно и даже немного больше. Но мама всегда мечтала о лучшей жизни. Для себя, для Майка. Для меня. И это естественно – хотеть того, чего у тебя никогда не было. Я ведь хотела стать успешным журналистом. Хотя не знала запаха успеха. И роскоши не знала тоже. Поэтому я и ждала каждый праздник, как чуда. Поэтому опустошала копилку и дарила кусочек богатства близким, чтобы с неконтролируемым восторгом наблюдать, как их руки бережно и нерешительно касаются подарочной упаковки. Чтобы представлять, как в далеком будущем такие траты станут обыденными, а пока… Пока упрямо класть деньги в копилку и ждать День Рождения мамы, папы или Майка. Ждать даже больше, чем свой собственный. По привычке я даже Джорджем Вашингтоном сорила с чувством вины. Но лекарство от этого было. В такие моменты я надевала на себя маску Кэрри Брэдшоу и мысленно переносилась в бутик "Маноло Бланик". «Секс в большом городе» едва ли можно назвать моим любимым сериалом. Я просто часто ставила его на задний фон, пока меняла постельное белье или листала интернет-библиотеки, и проникалась его атмосферой. Мне нравилась живая музыка, живописные виды Нью-Йорка и откровенные сцены, такие натуральные, что к щекам сама по себе приливала кровь. Мне нравилась Саманта, азартная и страстная. Мне нравилась Миранда, рациональная и трудолюбивая. Мне нравилась Шарлотта, эмоциональная, но такая отчаянно правильная, что по сравнению с ней даже прямой угол недостаточно прям. А Кэрри… С Кэрри у меня была особенная связь. Пускай я неряшливо следила за сюжетом, но понимала почти каждый ее поступок и реплику. И иногда очень злилась, но лишь потому, что, наблюдая за жизнью Кэрри Брэдшоу, успешной журналистки и писательницы, живущей на широкую ногу, я представляла себя на ее месте. И вписывалась удачно. Кэрри такая выразительная, как будто каждый ее день – это маленький спектакль. Она сильная и остроумная, от нее пахнет сексуальностью даже через экран моего ноутбука. Но как она сексуальна, так же она и наивна. И верит в идеальную любовь, совсем как я. Кэрри капризна и тревожна, она не может расслабиться и просто позволить себе быть счастливой. Она хочет знать, что любовь других людей к ней сильная и всепоглощающая. Она хочет театральных жестов. Я остервенело кусала щеки и ненавидела это чувство сходства с героиней культового сериала. Потому что наблюдать за ее жизнью было очень занятно. «Секс в большом городе» хорошо разгружал мозг после учебы и заполнял пустоту в комнате. А вот в сердце он пустоту создавал. И я понимала, что я или неосознанно копирую какие-то ее черты, или всю жизнь ношу их в себе. Коряво, нелепо, но надеваю на себя маску Кэрри Брэдшоу. И мечтаю о Нью-Йорке. Об успешной карьере в модном журнале. О брендовой одежде. Об идеальной любви и «Мистере Биг». О богатстве и роскоши, о верных подругах и жизни, полной незабываемых мгновений. Я мечтаю о белоснежной сияющей коже, точеной талии и стройных ногах. Я хочу, чтобы каждое коктейльное платье из сериала сидело на мне хотя бы примерно так же эффектно, как на Кэрри. Хочу носить красивое нижнее белье, как на обложках модных журналов, и любоваться собой в зеркало. Хочу не поджимать живот на фотографиях и гордой пантерой идти по пляжу, ловя на себе восхищенные взгляды. А потом приспускаю маску Кэрри с лица и вижу, что передо мной не неоновые небоскребы Нью-Йорка, а туманная сырость Форкса. Что я учусь в предвыпускном классе. Что все мои парни были теми еще придурками, а Пол Лэйхот едва ли тянет на Джона Престона. Что родители обеспечивают нас с Майком необходимым, но вот подруги мои все разъехались после окончания средней школы, а жизнь крутится вокруг магазина и ночных посиделок за ноутбуком и написанием бестолковых статеек. Таких же бестолковых, как этот факультатив по тригонометрии. Поэтому я без зазрения совести занималась тем, что добавляло в этот размытый серый полдень немного пестрых красок – фантазировала. На сей раз о том, какой чудесный сюрприз мы устроим Стивену на девятнадцатилетие. По возрасту Стив должен был уже заканчивать школу, но почему-то учился со мной в одном классе. За все эти три года я так и не спросила, как так вышло, а Стивен так и не рассказал, куда делся целый год из его жизни. Но наверняка это было что-то банальное, типа переезда в новый штат и долгой акклиматизации. Пока одноклассники под монотонную диктовку исписывали листы нудной лекцией, я увлеченно разбрасывала смету. Сто пятьдесят долларов – на объектив, пятнадцать – на коробку и ленту, пятьдесят – на заказной торт. Долларов тридцать – на бензин, двадцать пять – на ящик пива, столько же – на бургеры и чуть больше десятки – на маршмеллоу и картошку, чтобы под конец праздника усесться всей компанией в тесный круг и греться о краснеющие угли. Но это я была готова опустошить свою свинку-копилку. Это мне страстно хотелось порадовать Стивена и устроить настоящую вечеринку на берегу океана, с песнями под гитару и пылающим кострищем. Остальные, едва взглянув в мою тетрадь, точно придерутся к торту и откажутся на него скидываться. И это проблема. Какой День Рождения без торта и свечей? Больше нигде в городе не купить приличный десерт. Разве что испечь его самой. Это выйдет дешевле в три раза и душевней раз в десять. И, я уверена, Стив будет так счастлив знать, что ради него кто-то весь вечер летал по кухне и колдовал настоящий днерожденный торт. Что ж, ладно. Я даже не буду дожидаться недовольных возражений. Ручка шумно чиркнула, оставляя за собой жирную полоску. Если торт не покупать, а готовить самой, то конечная сумма составит долларов сорок пять. Все еще много… И все еще придерутся. А если взять расходы на торт на себя? Хм, тогда… Тогда чуть больше сорока. Но теперь каждый пункт важен и нужен. Если что, всегда можно привлечь больше людей. Просто я знала только пятерых друзей Стива. Может, кто-то еще из команды захочет прийти? – …верно, мисс Ньютон? Стивен, сидящий сзади, ударил ботинком по ножке моего стула, и я отвлеклась от расчетов мгновенно. Невозмутимо подняла голову и дежурно улыбнулась мистеру Варнеру, ладонью прикрыв столбики с делением и сложением. Одноклассники вокруг меня приклеились к своим стульям, вжав головы в плечи. Понятия не имею, о чем идет речь. – Да, сэр, – но охотно киваю. Мистер Варнер довольно хмыкает и протягивает руку к доске: – Тогда милости прошу. Второе уравнение – Ваше. Я медленно перевожу взгляд на черную меловую доску, на которой в стройные ряды выписаны разные формулы и примеры для закрепления. Слова там, вроде, знакомые. Пресловутые синусы, косинусы, угол альфа и куча его разных значений в зависимости от величины угла. Накануне я больше часа выписывала в тетрадь тригонометрические тождества. …или это, все же, формулы? – К доске? – переспросила я, облизнув нижнюю губу. И мысленно ругнулась, потому что язык мог смазать контур помады. – Вы единственная получили за тест «B», – объясняет учитель, хитро улыбнувшись. Вот это была ловушка! – И даже написали конспект. Зарифмованный, верно? Под испытывающим взглядом по меньшей мере человек восьми я медленно встаю со своего места, одергивая задравшиеся брючины. Переворачиваю лист в тетради, чтобы скрыть смету. И упрямо не поддаюсь на провокации мистера Варнера: – Полночи рифмы к тангенсу подбирала. Он все так же хитро улыбается, провожая меня внимательным взглядом, а потом обращается к классу с каким-то внезапным вопросом. Ученики, решившие, что на моей жертве этот урок закончится, снова прикинулись предметами интерьера. Очень нехотя и нерешительно ему отвечает какой-то парень с последней парты. Я остановилась напротив доски и опешила. Как будто оцепенела в дальнем свете фар на ночном шоссе. Слова, может, и знакомые, а вот в правой части такая пирамида Хеопса, что я буду только минут пять сокращать и умножать числа. А ведь слева на меня скалит зубы какое-то неадекватное количество углов альфа. Какой стыд… Я же буквально только что ловко разбрасывала доллары по тетрадному листу. Почему сейчас не могу взять себя в руки? Чем эти нули отличаются от нулей на купюрах? Я бездумно тыкнула мелом в доску пару раз. И попыталась подумать о чем-то полезном. И вспомнила, что скоро в супермаркете через дорогу будет скидка на всю молочную продукцию. Значит, там можно по дешевке закупиться сливками и творожным сыром для торта. А еще мама с папой на выходных опять уедут в Порт-Анджелес решать вопросы с поставками, значит на кухне я буду совсем одна. И еще это значит, что мне будет не с кем болтать и придется самой мыть гору посуды. Перспективы не самые позитивные… – Мистер Варнер, а смертных грехов ведь семь, да? – спрашивает вдруг Стивен так громко и четко, что я даже оборачиваюсь. Он смотрит не на Варнера. Он мигает глазами на доску и смотрит на меня так заговорщически, как будто за моей спиной не глупое тригонометрическое уравнение, а настоящий код Энигмы. – Интересные Вас посещают мысли на моем предмете. Мне позвать школьного психолога? – отвечает учитель, с готовностью переводя тему урока на что-то отвлеченное. Стив подмигивает мне еще раз, а потом, рукой взбив рыжие кудри у лица, поддерживает беседу. Они говорят сначала о гордыне, потом о чревоугодии и очень ловко избегают блуда, вспоминая «Божественную комедию» Данте. А я все так же стою оленем напротив доски и не понимаю, как концепция Чистилища может помочь мне решить уравнение. И зачем вообще заводить такой интересный разговор на последнем уроке, когда все уже мысленно в своих машинах на пути к дому? А потом до меня доходит моментально. И я даже подпрыгиваю на месте от радости, едва не уронив на пол мел. Так зашифровать подсказку… Если кто и мог быть таким изобретательным, так это Стивен. Вы видели его снимки для газеты? Не хуже обложек Vogue и Elle! Только вот его хобби, в отличие от моего, не стремилось стать делом всей его жизни. Стив мечтал о карьере детектива. Весьма… в его стиле. Пока в голове проносятся образы того, как Стивен сидит в полицейском участке напротив пробковой доски с красными нитками, мои руки пишут уверенно и размашисто:sin 14α = 7 => sin α = 1/2 => α = 30°
В правой части уравнения я оставляю какие-то закорючки, чтобы создать видимость активной мозговой деятельности. Штрихую какие-то делимые и выписываю получающееся частное. Мистер Варнер обращает на меня внимание не сразу. Он оказывается слишком увлечен анализом произведения. Стивен больше кивает, чем слушает и как только видит на доске написанный ответ, театрально охает. Я не могу сдержать улыбки. И правда, рыжий апельсин в сером Форксе. Мгновение моего сладкого триумфа оказывается смазано звонком с урока. Учитель бегло скачет по строчкам и скупо кивает, что-то отметив в своем журнале. И даже не поднимает на меня глаз. А ведь мне так хотелось увидеть, как он удивлен! Ладно, не судьба. В следующий раз. Когда стая голодных волков вылетает из кабинета, обсуждая в подробностях, каким соусом наш повар смазывает тесто для пиццы, Стивен уже тянет руку к моей тетради, чтобы убрать ее в рюкзак. В два прыжка я оказываюсь рядом. – Спасибо, – и успеваю выхватить тетрадь из его рук. Листы в ней тонкие и полупрозрачные. Я подозрительно щурюсь, проверяя реакцию Стива. Увидел ли сумму? А слова? С чем можно спутать слово «объектив»? А «ящик пива»? Но он невозмутим и увлечен, кажется, только своей маленькой шалостью. Показывает мне экран телефона, на котором открыт калькулятор и записано длинное вычислительное действие с семеркой в ответе. – Ерунда. Ты на работу? – Нет, на Ла-Пуш, – и на этот раз опаздывать не хочу. – Ух ты…составить компанию? – Стив пропускает меня вперед и придерживает дверь, громко прощаясь с учителем. – Я буду не одна. Когда мы отходим от кабинета, и я оборачиваюсь, на лице Стива такая хитрая улыбка, что хочется дать ему подзатыльник. – У тебя появился парень? – спрашивает он, игриво изогнув бровь. – Что? Нет! И я порчу его прическу, небрежным движением разлохматив пушистые рыжие пряди. Парень широко улыбается и смотрит на меня испытывающе. Такая странная реакция… Мне нравилось думать, что все эти три года он испытывал ко мне романтические чувства, просто был недостаточно смел, чтобы сделать первый шаг. Но он не выглядел уязвленным, нет. Зато немного уязвленной ощутила себя я. Стало так смешно и нелепо, что я улыбнулась в ответ. С другой стороны, это даже хорошо. В моей любовной драме и без Стивена слишком тесно. – А хотя, знаешь, да, – киваю, повернув голову в сторону лестницы. – Да, наверное, да. И я еду на Ла-Пуш к своему потенциальному парню. Этому странному чувству было невозможно противостоять. Я ощущала терпкий запах дерева повсюду, и повсюду мне мерещился хищный волчий оскал. Кэрри Брэдшоу вряд ли бы обратила на Пола Лэйхота внимание, а вот Дейзи Ньютон думала о нем неприлично часто. И тянулась навстречу, все еще содрогаясь от фантомных грубых касаний на спине. В конце концов, какой у мозга может быть довод против этого? Я знала о Поле совсем мало. И раз уж мой «Мистер Биг» живет в резервации, то нужно под это подстроиться и понять, насколько сильно это противоречит моему внутреннему «я». Потому что сейчас, не имея даже малейшего представления о быте индейцев, я была очарована Полом до безумия. Сохранится ли это чувство со временем? Не пропадет ли, уступив место горькому разочарованию? Так, притормози! Рано разочаровываться. Сначала мне нужно погрузиться в индейский мир и узнать о Поле все, вплоть до любимого цвета его бывшей девушки. И, главное, не спешить. И вот это было самым трудновыполнимым. Потому что как безнадежно не умела я молчать, так же сложно мне было проявлять терпение. Я облизнула нижнюю губу и снова мысленно ругнулась. Привыкай, Дейзи. Красная помада теперь твой вечный спутник. – Рад за тебя, – Стив коснулся моего плеча и ободряюще улыбнулся. – Спасибо, – я благодарно кивнула в ответ. Мы спешно попрощались на лестнице, и я стремглав слетела по ней на первый этаж. Навстречу мне поднималась толпа старшеклассников, активно обсуждающих предстоящие экзамены. У самого выхода из школы стояла компания брата. Майк заметил меня издалека и отвлекся от разговора, Джессика счастливо замахала рукой. И вдруг чье-то крепкое холодное касание потянуло меня вбок, вырывая из толпы. Я ухватилась за перила, чтобы не потерять равновесие, и обнаружила перед собой невинно улыбающуюся Элис. Одну. А мимо недовольно проходили люди, толкаясь и ворча из-за большой домашки на завтра. – Поздравляю, ты разносила туфли, – произносит она будничным тоном. – Первая статья жюри просто покорит, а вот со второй… Будь поаккуратней. Даже мои карты ее боятся. И склоняет голову набок, наблюдая за моей реакцией. А я уже третий день нахожусь под таким высоким внутричерепным давлением, что отказываюсь воспринимать слова адекватно и охотно верю в любой нескладный бред. Лестный, но необычный интерес Элис Каллен к моей персоне не мог не вызывать вопросов. Казалось, она с самого начала поддерживала мою журналистскую инициативу. Зачем? Просто так? Или за этим что-то стояло? Если и стояло, то сейчас я вряд ли до этого докопаюсь. А вот про статьи момент интересный. И даже не то, что одной из них она пророчит успешный успех, а вторая, по ее словам, несет в себе угрозу. А сам факт того, что Элис знает, что статьи две. Никто, ни одна живая душа в Форксе не имеет доступа к моей флешке и ноутбуку. А даже если кто-то и залезает по ночам в мою комнату, то вряд ли находит что-то в постоянном творческом беспорядке. Допустим, это какая-то магия. Я охотно в нее верю. Но какая из моих статей покорит жюри, а с какой нужно быть осторожной? Преподавательский состав вряд ли оценит вампирскую романтику. А это значит, что опасаться нужно именно вампиров из Сиэтла? Вряд ли карты Элис боятся индейцев. Зачем их боятся? Живут себе тихо в резервации, ведут скромную, но уютную жизнь. Шаманят немного, наверное, а в целом весьма безобидны. Что до вампиров… они далеко, и переписка на форуме анонимная. Все под контролем. Но за предсказание сердечное спасибо. – Элис, ты ведьма. – Надеюсь, это комплимент, – она задорно смеется и смотрит на меня так ласково, что это даже смущает. – Это комплимент, – киваю я непринужденно, легко улыбнувшись. Майк и Джессика подозрительно щурятся, заметив, что я остановилась поболтать с Элис. А я просто не могу отвести от нее взгляд. Всякий раз, когда мимо проходят Каллены, я невольно любуюсь их плавной походкой. Такой выразительной, как будто доктор Каллен усыновлял ребят не из приюта, а из модельного агентства. Но сейчас Элис стояла неподвижно и так близко, что сбивалось дыхание. И улыбалась она так невинно, как будто за ее детской шалостью не скрывается ничего дурного. И это нисколько не пугало. Я была согласна слушать эту нелепицу про кактусы и туфли. Я просто верила ей. Безоговорочно. И самозабвенно наблюдала, как редкие солнечные лучи, чудом оказавшиеся в этом темном углу лестницы, целуют ее висок. И как ее кожа переливается, словно Элис утром щедро припылила лицо хайлайтером. За этой игрой света было приятно наблюдать. Она гипнотизировала. Элис была миниатюрной и хрупкой, как самая прекрасная из скульптур Микеланджело. На ней даже мешок из-под картошки смотрелся бы как удачное дизайнерское решение. И-де-аль-на-я. Ведомая непонятным, но сильным чувством, я протянула руку к ее лицу и почти коснулась щеки подушечками пальцев, но замерла в нескольких дюймах. Я вдруг ощутила неприятный холодок в ладони. И в нос почему-то ударил неприятный гнилостный запах. Чтобы не обидеть Элис своей резкостью, я спрятала брезгливость за дежурной улыбкой. Что-то пошутила на прощание и поспешила к брату в какой-то животной панике.*
Ла-Пуш 14:08
Запах гнили пропал. Теперь в машине пахло свежесваренным кофе. Да так крепко, что Джессика даже открыла окно со своей стороны. Мы снова ехали вместе. Джесс что-то увлеченно рассказывала, ногтем раскачивая ароматизатор на зеркале заднего вида. Даже если бы я очень этому противилась, не реагировать на ее движения было невозможно. И я заглядывала в зеркало. А в зеркале видела сосредоточенный взгляд Майка. О чем он думает? Внимательно слушает рассказ девушки про какого-то парня из команды по лакроссу? Хочет увидеть в моих глазах осуждение за его чувства к Белле? Выражает осуждение сам из-за того, что я не избегаю встреч с Элис? Или вспоминает Джейкоба Блэка и нехотя везет меня в сторону резервации? Неважно. Я легко улыбалась ему и активно кивала, когда Джессика оборачивалась ко мне с какой-то впечатляющей подробностью. Это была свежая порция сплетен. Кажется, на той неделе в мужской раздевалке застали двух страстно целующихся парней. Доказательств, разумеется, не было, но сама природа этой новости была шокирующей… для школы. Не для меня. Я испытала только досаду и легкое раздражение. Обещание не лезть ни в чью личную жизнь было, признаюсь, поспешным. И я уже нехило от него мучалась. Особенно, когда Джессика болтала об этом так сладко и заманчиво, что молчать в тряпочку было просто невозможно! Но я тренировала силу воли. И, к счастью, быстро находила, за какую мысль зацепиться, чтобы отвлечься. Первые десять минут до заправки я думала об Элис. Беспорядочно и непостоянно. Сначала о ее мерцающей коже. Потом об изящных запястьях и холодных касаниях, тогда, в коридоре перед репетицией. Я думала про ее медово-карие глаза, смотрящие всегда так открыто и искренне, сразу в душу. Про ее тихий ласковый голос. Про такие правильные и нужные слова, которые ловким ключиком открывали для нее мое сердце. И в последнюю очередь про запах. Такой тошнотворный, что кости ломило от отвращения. Сердце все еще лихорадочно билось о ребра и разгоняло по телу кровь, хотя я была уже в машине, с ребятами, в безопасности. Видимо, что-то свыше так не считало и гнало меня вперед, подальше от школы. Подальше от Форкса. Потому что, когда мы пересекли черту города, сердцебиение замедлилось. А когда я заметила ярко-красную вывеску кафе на заправке, то забыла про все плохое на этом свете. И пока Майк заправлялся, я спешно колдовала над кофемашиной и искала кокосовый сироп на полке. А потом щедро добавила его в свой стаканчик. На второй смотрела сначала с сомнением, а затем с издевкой. Конечно, угостить Пола моим любимым кокосовым латте было заманчивой идеей, но вряд ли он оценит количество сахара. А ведь я хотела расположить его к разговору, а не спорить о вкусах. Поэтому, постучав по выцветшим картинкам на кофемашине, решила наполнить его стакан крепким американо без сахара. Очень… брутально. Первую половину пути, пока Джессика шумно пила колу со льдом, а Майк ругался на прогноз погоды, я думала про статью. Сначала про Сиэтл, готический и драматичный, и гордилась своими винными метафорами. А потом вспоминала про вторую, совсем не холодную и вовсе не пугающую. Напротив, теперь это был мой маленький островок комфорта. Я не смотрела на время. Но когда до Ла-Пуш оставалось чуть больше десяти минут, то почувствовала это моментально. И, возвращаясь сюда, я испытывала странное предвкушение. Я крепко держала в руках все еще горячие бумажные стаканчики и скользила ласковым взглядом по молочному туману у корней деревьев. Раздражающему меня чуть меньше, чем обычно. Этот туман был как пуховое одеяло, уютным и нежным, и растягивался на сотню футов вглубь леса. Туда, куда я еще ни разу не заходила даже с туристическим походом. Местное полицейское управление запугало нас еще в начале того года, что дикие звери стали любопытней и активней, а значит опасней. И ни у кого из нас, хилых старшеклассников, не было охотничьего ружья или хотя бы биты. Максимум смелость, пробужденная дешевым пивом. А когда мы промчались мимо облезшей зеленой таблички, информирующей о въезде на территорию резервации, я вспомнила о Сете. Вполне ожидаемо и все же немного грустно. Ведь теперь на каменной дорожке меня будет ждать не он. Ведь прошло уже почти двадцать четыре часа, а от него до сих пор не пришло ответное сообщение. А гордость, строптивая цокающая дама, залюбовавшись лесным пейзажем, махнула ладонью и промолчала, когда я одной рукой неаккуратно настрочила сообщение: «Привет, Сет! Говорят, когда болеешь, нет сил ни с кем общаться. Но я буду рада, даже если ты отправишь корявый смайлик! Поправляйся скорей!» И едва не выронила телефон, когда машина резко затормозила. – В воскресенье квилет был другой, – скептично протянул Майк, не убирая ногу со сцепления. Я пододвинулась к центру заднего сидения и через лобовое стекло увидела Пола. Он был одет почти так же, как вчера. Только футболка под джинсовкой изменилась. Теперь это была даже не футболка, кажется, а черная майка, обтянувшая мускулистый торс так сильно, что я довольно хмыкнула и улыбнулась, снова задержав на нем взгляд дольше приличного. Если бы наша команда по лакроссу была в такой потрясающей форме, то мы бы быстро вышли на соревнование штата! Майк, все еще готовый переключиться на первую скорость, развернуться и помчаться обратно в город, бросил на Джессику ревностный взгляд. Девушка бесстыдно скользила глазами по телу квилета. Меня вдруг захлестнула такая… гордость. И радость такая бурная и искрящаяся, что хотелось рассмеяться прямо в машине. Еще на пути в резервации по моему телу разливалось странное тепло, а сейчас, всего в паре футов от Пола, мне стало вдруг так хорошо и комфортно, как бывает в утро воскресенья, когда ты просыпаешься в мягкой постели на рассвете и понимаешь, что можешь снова уснуть и спать так долго, как только тебе захочется. Я счастливо улыбнулась, не сводя с Пола глаз. Его губы дрогнули в ответной улыбке. Он кивнул, здороваясь. Майк легко ударил Джесс по бедру, привлекая ее внимание, и положил руку на рычаг переключения передач. Я резко опомнилась и поспешила ответить: – Он просто постригся. – И подкачался? – голос брата сорвался на высокий писк. – Поразительный метаболизм, – закивала я согласно и поспешила на улицу. Пол уже стоял рядом с машиной, когда я, жонглируя лямкой от рюкзака и двумя бумажными стаканчиками, ногой закрывала дверь. Он протянул руку, готовый ловить то ли меня, то ли кофе, но я мотнула головой, отказываясь от его помощи. И, подбив рюкзак бедром, весело протянула один из напитков. – Американо. Крепкий и горький, как ты, – пошутила я неловко, а потом кивнула на спуск к пляжу. Лэйхот взял стаканчик не сразу. Он бросил на него взгляд такой безразличный, как будто я протягивала ему пустой пакет. Так, прикола ради. И нехотя взял кофе в ладонь, но лишь потому, что я вдруг засуетилась и поспешила вниз, подальше от машины. Майк еще не тронулся и вполне мог выйти и крикнуть мне что-то вдогонку или наехать на Пола в стиле типичного старшего брата. Поэтому я бодро шагала к пляжу, чудом не спотыкаясь о камни. А на полпути решила обернуться и проверить обстановку. К своему глубочайшему удивлению, я стояла на песке одна. Зато туловище Лэйхота торчало из-за капота, со стороны водительской двери. Если они о чем-то и говорили с Майком, то уже, видимо, попрощались, потому что машина медленно сдала назад, а Пол поймал мой удивленный взгляд и зашагал навстречу. И если ребята все же уехали, значит, их беседа прошла успешно? Про что они могли говорить? Про то, что квилету на вид лет двадцать пять, а Майк переживает за мою безопасность? Да нет, я не слышала возмущенного крика брата. И тем более не слышала нотаций Джессики. Значит, Пол сам подошел к ним, когда я уже стремительно летела к океану. А зачем Лэйхоту было говорить с моим братом?.. Я мрачно отхлебнула из своего стаканчика, наблюдая, как ловко Пол спускается к пляжу. Гораздо грациозней меня. Океан за спиной волновался от порывистого ветра, а я волновалась от вида Лэйхота. И от мысли о том, что нам нужно основательно поговорить и понять друг друга. Вчера вышло криво. А сейчас как получится? Пол остановился напротив, держа стаканчик как что-то инородное, и уперся взглядом в мои губы. По спине пробежал электрический заряд и ущипнул меня прямо за мозг. Он вспоминал вчерашний поцелуй?.. Или ему не нравилось, что губы снова ярко-красные? Наверное, все вместе. Потому что через секунду Пол громко хмыкает и опускает взгляд еще ниже. А я возмущенно дергаюсь вбок, все еще не зная, как завязать диалог. И снова лечу к океану, полной грудью глотая соленый воздух. Еще чего. Уж лучше я буду молча ходить по пляжу, чем стоять перед ним манекеном. Я даже чувствовала себя теперь немного глупо. Вырядилась. Я ведь не фоткаться на пляж приехала, а гулять. Нужно было снова нацепить термобелье и взять с собой дутую куртку, а не мерзнуть в этом синтетическом голубом свитере. А я еще притащила с собой хипстерские кофейные стаканчики с заправки… И если я свой кокосовый латте пила активно, оставляя на крышечке легкие красные разводы, то Пол оставался к американо все так же безразличен. Он просто нес его в руке и расслаблено шагал следом, наблюдая за мной насмешливо. В какой-то момент я осознала, что мы как будто прошли весь пляж. Молча. И впереди стояли рядочком крупные серые камни, отделяющие песчаный берег от редкого, но тенистого леса. Я изумленно обернулась, прикидывая, сколько прошло минут с нашей встречи. А Пол выглядел все таким же непринужденным. Даже пофигистическим. Как будто он каждый день наворачивает круги по Ла-Пуш. А вот я ощутила, как сердце протестующе забилось в ребрах и потребовало тайм-аута. И уселась прямо на камень. Прямо в школьных брюках. И раздраженно потрясла в руке пустой бумажный стаканчик. Пол приземлился рядом, почти вплотную, и подался корпусом вперед, заглядывая в мое лицо. На языке было все так же пусто. И в голове тоже. Чтобы хоть как-то нарушить это неловкое молчание, я медленно забрала из рук Пола американо и вложила взамен него свой пустой стаканчик. – Эй! – Он уже все равно остыл. И это была правда. Ладони Пола пускай и были горячими, но кофе в них остывал так же стремительно и безнадежно, как в моих. Лэйхот отшвырнул пустой стакан в сторону и посмотрел на меня теперь слегка раздраженно. А я демонстративно отпила американо. Скривилась. И едва не выплюнула эту кислую терпкую жижу на песок. От позорного плевка меня спасло только чудо. Лэйхот, кажется, это заметил, потому что мгновенно губы его растянулись в дерзкую ухмылку. Уже такую привычную для меня. Как кто-то в здравом уме может пить пустой кофе? Без молока? Да хотя бы без сахара! Это же нонсенс! Кофе создан, чтобы приносить райское наслаждение, а не адские муки! Но я упрямо глотала это кислое нечто, пока не почувствовала приступ тошноты и не отвернулась к воде, чтобы перевести дух. Ветер все так же свободно гулял по побережью, соленый и хлесткий, как пощечины. Но почему-то внезапно приятный. Всего пару дней назад я сидела на этом же самом пляже и слушала истории Сэма, наблюдая за утопающим в океане солнцем. Но тот вечер и близко не пробуждал во мне такие чувства. Сидеть сейчас в напряженном молчании на прохладном валуне в самой заднице Ла-Пуш рядом с занозой в заднице Полом Лэйхотом было в разы лучше. Вот такое неожиданное откровение. А океан волновался и волновался, впитывая в себя свинцовое небо, местами подернутое янтарной дымкой. И чайки камнем бросались вниз, к воде, в каком-то отчаянном ритуале. А я задалась вдруг простым вопросом: на Ла-Пуш всегда было так красиво? Будь у меня под рукой хорошая фотокамера, я бы провела на этом валуне весь вечер, запечатлевая причудливый танец туч. Умела бы я рисовать, я бы неделю не вылезала с пляжа, оставляя на холсте акриловые мазки. Как жаль, что я умею только писать. Потому что ни одно, даже самое длинное слово из тех умных книжек, что стояли в моем книжном шкафу, не может передать и части того, что девятым валом топит сейчас мое сердце. Это чувство возникло внезапно и изменило взгляд на, казалось, обыденные вещи. Серый Ла-Пуш не казался теперь угнетающим, а рыхлый молочный туман у корней деревьев перестал душить изнутри. Во мне то ласково, то страстно поднималась любовь к этим землям. Такая, что хотелось прямо сейчас сорваться с места и нырнуть в океан, ничего не объясняя Полу. Да и как такое объяснить? – Ты язык вместе с кофе проглотила? – кажется, у парня лопнуло терпение. Это его еще надолго хватило. – А я твой вчера отгрызла? – Ты укусила за губу. – Какая к черту разница. Я задержала взгляд на чайке еще на секунду, а потом вдруг поняла, что мой язык снова острый и свободный. И мне есть, что ему сказать. – Слушай, а ты по знаку зодиака случайно не овен? – я порывисто обернулась к Полу. – Было лучше, когда ты молчала. – Точно овен, – и довольно кивнула. А потом, чтобы не смазать яркую помаду, облизнула вместо нижней губы свой клык. И этот жест мне понравился даже больше. Пока Пол не видел, я повторила это еще раз. И еще. И чуть не пискнула от детского восторга. Лизать губы было проблематично, а вот зубы... Это решение проблемы. – Это многое объясняет, кстати. Потому что я лев, а это два огненных… – Не тяни за яйца, – перебил Пол грубо. И уставился на меня немигающим требовательным взглядом. – Я все сказала еще вчера. – Вчера ты несла какой-то бред. Я изогнула бровь, не разрывая зрительный контакт. Бред, значит? Да, я осознавала вполне трезво, что между нами большая пропасть. Что ему будет трудно понять мои хобби, мои отношения с семьей и мои амбиции. А мне будет трудно не закатывать глаза, когда речь будет заходить о рыбалке, бейсболе и бестолковых боевиках. Было ясно с самого начала, что каждый упрется и будет гнуть свою линию. И что мы будем ждать друг от друга чего-то более привычного для нас самих. Я ждала принца на белом коне, а Пол, наверное, робкую и женственную девчонку, как Кимберли. Я понимала, что нам придется долго притираться друг к другу. Но, чтобы назвать мои душевные терзания бредом?! Я сощурилась и продолжила, как будто ему назло: – Так вот, овен и лев – оба лидеры и не готовы уступать друг другу… – Ты в кофе бурбон плеснула, что ли? Пол вырвал из моих рук пустой стакан, снял крышку и демонстративно обнюхал. А я почти сразу же порывисто наклонилась и выдохнула весь воздух из легких в его лицо, непонятно что и кому доказывая. Больше из вредности, чем всерьез. Потому что он знал, что в кофе не было алкоголя. А я знала, что мои чувства – это не бред, что бы этот твердолобый квилет не говорил. Лэйхот, не глядя, швырнул стаканчик в кусты. Во мне вдруг поднялся странный порыв, и, хотя я была уверена в ответе, но все равно спросила: – А я-то тебе нравлюсь? – Нравишься, – отозвался Пол мгновенно. Что ж, с этим можно работать. Мы оба друг другу нравимся. И не боимся сказать это вслух. – Мне нравится даже то, что ты играешь в недотрогу, – произнес парень небрежно, не меняя позы. Он все еще упирался локтями в колени и смотрел на меня исподлобья. Я кисло ухмыльнулась. – Все не так просто… – Набиваешь себе цену и ломаешься. – Что?! – мой голос сорвался на возмущенный писк. Я хотела вскочить на ноги, но Пол удержал меня за запястье и потянул обратно на камень. И удерживал там еще несколько секунд, пока я не повернулась к нему и не свела брови к переносице, задумавшись. Что ж… Звучит это и правда проще, чем мои терзания между идеальным будущем и неидеальной действительностью. И где-то звучало даже правдивей, чем многочасовые философские монологи. Так, на языке парней. Если так ему понять меня проще, то ладно. – Допустим. – А сколько было пафоса. Он мгновенно изменился в лице. Напряжение как рукой сняло. Лэйхот дерзко ухмыльнулся, довольный своей правотой. – Еще приколы будут? – Не называй меня Маргарет, – вспомнила я вчерашний разговор и сморщилась как от кислого американо. Пол сначала удивленно поднял брови, а потом засмеялся так громко, что мне даже стало не по себе. – Ах, вот, в какие игры ты хочешь со мной поиграть, – протянул он издевательски. – Ты у нас, значит, не недотрога, а Бэтмен? Меня снова накрыло волной возмущения. Я открыла рот, чтобы выплюнуть ответную шутку, но все слова куда-то пропали. Я просто ловила воздух, как пойманный карась в пустом жестяном ведре. Он, что, решил, что это дурацкая ролевая игра!? – Ага. А ты – кретин! – Не было там такого героя, – Пол снисходительно хмыкнул. – Пересмотри фильм! И я гневно пихнула его в бок кулаком. Лэйхот выдержал удар и даже боднул меня плечом в ответ. Столкнуть его с камня было невозможно, но я все равно пыталась сделать это. – Значит, сегодня ты жмешь мою руку? – Допустим. – А ногу когда будешь жать? Или какой там следующий уровень? Я прекратила свои безуспешные атаки и замерла на месте, переваривая шутку. И неожиданно прыснула от смеха. Смеялась я, признаться, совсем невыразительно. Не как Кэрри Брэдшоу и не как романтичная героиня английской классики. Это был настоящий ор чайки, но я не стеснялась. И смеялась от души, громко, надрывая живот. Как будто выпуская через этот смех все напряжение, что накопилось за последние дни. Если Пол не захочет со мной встречаться, потому что у меня дурацкий смех, это будет просто комедия! И я так же громко над ней посмеюсь. – По ощущениям! – ответила я, накрыв ладонями покрасневшие щеки. – По ощущениям я еле сдерживаюсь, чтобы поцеловать тебя прямо сейчас. Я снова хихикнула, обернувшись к нему. Но поняла, что Пол не шутил. Он смотрел на меня как-то... по-особенному. Все так же нахально и прямо, прямо в душу. Взгляд его был голодный и откровенный, как в нашу самую первую встречу. Он снова как будто раздевал меня глазами и целовал каждый шрам под коленкой. Мне было все еще смешно, но такая неожиданная искренность привела меня в чувства. И я смутилась. И ляпнула невпопад, чтобы не показать своего смущения: – Говорят, воздержание для парней полезно. Пол закатил глаза и снова боднул меня плечом. – Если играешь в недотрогу, играй убедительно, – протянул Лэйхот издевательски. – С твоими бывшими было проще? – Гораздо! – он оскалился. – Ты просто мозг мой взрываешь. – Я же чужачка. Оскал куда-то пропал. Пола как будто огрели по голове чугунной батареей. Он посмотрел на меня так оскорбленно, как будто это я назвала его чужаком. И даже встал с камня, отойдя от меня на несколько шагов. Запрокинул руки за голову, делая глубокий вдох полной грудью, а потом порывисто обернулся, не дав мне даже секунды, чтобы осознать, что я сделала не так. Что такого я сказала? Только правду. – Давай сюда свою руку. Он требовательно протянул мне ладонь. И я уверенно сжала ее, так крепко, как только умела. Чайка пронзительно закричала, пролетев над водой всего в паре дюймов, и взмыла высоко в небо. – Теперь порядок? Я проследила за тем, как маленькое белое тельце скрывается вдалеке, отчаянно махая крыльями. И вместе с птицей отпустила куда-то туда, далеко комок напряжения, что крутился у меня под ребрами все эти три дня. Потому что конфликт, вроде как, оказался исчерпан. – Дышать легче стало. Пол, кажется, осторожно погладил мою ладонь подушечкой большого пальца. Почти невесомо и украдкой. А потом обернулся к лесу и присвистнул. – Гроза с востока ползет, – отметил он невесело. – Пойдем, Бэтмен. И легко потянул меня в сторону, к тропинке, по которой на выходных я вышла к дому Джареда.*
Дом семьи Кэмерон 16:58
Пока мы шли по тропинке, я не ощущала холода. С обеих сторон росли кустарники и раскидистые сосны. Ветер шумел высоко в их верхушках, сбрасывая на землю пучки изумрудных колючек. Пол шел чуть впереди, уже отпустив мою руку. И он спешил. Я послушно тащилась следом, скользя зачарованным взглядом по рельефным стволам деревьев. По лицу ударили первые ледяные капли тогда, когда тропинка кончилась, а я обнаружила перед собой участок Джареда, все такой же лысый и непривлекательный. Деревянный забор накренился вбок по направлению ветра, а сухая земля почернела от влаги. Дождь шел уже давно, значит. И не просто дождь, а настоящий ливень. Пол нервничал. Даже грязно ругнулся в сторону, заметив, как где-то вдалеке небо разорвало пополам яркой вспышкой, и порывисто стянул с себя джинсовку, поворачиваясь ко мне лицом. Я успела заметить на его правом плече какой-то символ, круглый и витиеватый. Татуировку. И сначала удивилась, как не заметила ее раньше, да хотя бы на фото. А потом удивилась тому, как быстро и ловко Лэйхот укрыл меня с головой тяжелой тканью. И когда он властно протянул мне ладонь, я послушно вцепилась в нее мертвой хваткой, осознав, что мы сейчас выйдем прямо под проливной дождь и будем не меньше минуты быстрым шагом идти до задней двери дома Джареда. И Пол рванул вперед так стремительно и сильно, что я чудом удержала джинсовку на своей голове, смяв неподатливую ткань в кулак и крепко прижав ее ко лбу. Эта конструкция не была надежной, нисколько. А еще Лэйхот тащил меня за собой, как безвольный мешок картошки, динамично перепрыгивая через камни и лужи. И я чудом не ловила их носом. Настоящим чудом. Я смотрела под ноги, морщась от холодных брызг, и сжимала горячую ладонь Пола до побеления в костяшках. Я боялась вдруг случайно он него «отцепиться». Куртка на моей голове стала такой тяжелой, что я едва удерживала ее дрожащей рукой. Но этот забег на короткую дистанцию закончился очень быстро. Когда моя нога коснулась деревянной ступеньки, я хотела облегченно выдохнуть и как-то пошутить, но Пол и не думал останавливаться. Он потянул меня наверх, не сбавляя скорости. И ввалился в коридор с таким грохотом, что мне даже стало неловко. Мы ведь без стука ворвались в дом Джареда. Мокрые, напряженные. – Доли? – прорычал он устрашающе. За нами тянулись темные следы. Мне захотелось разуться и сбросить с себя капающую джинсовку, но Лэйхот упрямо тянул меня вглубь дома. И я по инерции шла за ним, провожая тоскливым взглядом мокрые пятна на деревянном полу. – Пол, это ты! – раздался откуда-то слева такой же эмоциональный и громкий голос. – Какое счастье! Ты видел, какая ползет туча? Нет, ты видел? Я даже магазин на ключ закрыть забыла, сразу домой побежала! А Джаред, дурья башка, оставил телек включенным и свинтил к Эмили! Женщина тараторила, проглатывая звуки, и попутно чем-то гремела. Чем-то металлическим. Квилет остановился у одного из дверных косяков и легким движением руки втащил меня внутрь. Прямо на пушистый ковер. В мокрых кроссовках. – Дай мне хотя бы разуться! – спохватилась вдруг я, вырвавшись из цепкой хватки парня. И пулей вылетела обратно в коридор, на ходу снимая с головы сырую джинсовку Пола. Сбросила с ног кроссовки я где-то в условном углу, рядом с ярким ковриком «Добро пожаловать». Рюкзак оставила там же, а куртку по-свойски повесила на один из хозяйских крючков, торчащих из стены. – Это то, о чем я думаю? – спросил женский голос чуть тише, чем до этого. – Это она, да? Я на секунду вдруг засомневалась, что оставила вещи в правильном месте. Потому что в коридоре стало так темно, как будто кто-то снаружи обтягивал стекла черной тканью. Или это просто потемнело в моих глазах от забега под ливнем? Получив от Пола какой-то ответ, женский голос снова сорвался на нервный крик. – Беги скорей к соседям, Пол! Миссис Хенсли с утра не разогнуться, прихватило спину. Она-то, небось, даже не знает, что сейчас будет гроза! Вокруг было шумно и суетно. Я чудом различала мебель в коридоре. И даже коснулась закрытых глаз на мгновение, чтобы убедиться, что они целы и невредимы. И облегченно выдохнула. На одну проблему меньше. Так резко потемнело на улице просто потому, что сейчас будет настоящее световое шоу. Еще и ветер, наверняка, поднимется такой свистящий, что окна жалобно зазвенят. Но я не боялась. Я любила наблюдать за извилистыми молниями, протыкающими горизонт, и попивать горячий шоколад. Это было увлекательно и совсем не страшно. Но эта женщина, почему-то, подняла настоящую панику. И, я охотно верила, была до смерти напугана. Она все так же эмоционально тараторила и глотала звуки, срываясь на крик. Пол вылетел из комнаты и повернул к запасному выходу, но вдруг изменил траекторию и понесся прямо на меня. В его глазах горел азарт. Они были живыми и страстными, как будто буря за окном его бесконечно радовала и веселила. Парень ободряюще ухмыльнулся, задержав на мне взгляд, и нырнул в непредсказуемую стихию. Я не успела понять, что это был за фокус, потому что следом за Полом в коридор вылетела тучная женщина в пестром пончо. В полумраке я не смогла разглядеть ее получше. – Так, малышка… – Дейзи, – поспешила я представиться. Женщина подошла ближе и, коснувшись сначала лба, потом губ и сердца, произнесла: – Зови меня просто Доли, малышка. На тебе тогда шторы! Она скрылась в соседней комнате до того, как я попыталась скопировать ее жест. И тоже коснулась пальцами сначала лба, затем губ и сердца. И глупо улыбнулась. Что это было? Традиция или что-то вроде? – Не стой истуканом! И я повиновалась. Шторы, шторы, шторы. Мне нужно зашторить окна, конечно же. И первым делом я занавесила мутное стекло входной двери. А пока бежала в какую-то комнату, задумалась вполне справедливо: зачем на двери висит занавеска? Но старалась не медлить. И все три окна на кухне быстро утонули в тяжелой плотной ткани. – Что происходит? – Ну, что за глупые вопросы, – недовольно ответила Доли откуда-то справа. – Гроза, разумеется. Вокруг был полумрак. Ориентируясь только на тусклое мигание лампочки холодильника, я практически наощупь вышла из кухни и помотала головой, выискивая другой источник света. – А что с ней не так? – Малышка, не языком чеши, а закрывай окна! Еще в спальне и в гостиной! Давай быстрей! Я дернулась на звук и ввалилась в ту самую комнату с пушистым ковром. Мои носки уже были безнадежно сырыми. Пластиковые кольца занавесок звонко брякали, когда я спешно дергала их в разные стороны. Одно окно, второе. Мне очень хотелось рассмотреть мебель этого дома, но я поддалась панике так сильно, что успевала только скользить по деревянному полу, ловя пятками занозы. – Зачем мы это делаем? – спросила я, наконец, вылетая в коридор. И, не дожидаясь ответа, рукой отодвинула деревянные цепочки, висящие в дверном проеме. Они глухо брякнули и пропустили меня в гостиную, просторную, но пустую, совсем как участок на улице. – Чтобы не сгореть заживо, – прокричала Доли уже из другой части дома. Кажется, с кухни. – Не поняла. Я проскользила к единственному окну и плотно закрыла его шторой. И позволила себе выдохнуть и обернуться на комнату. Здесь и правда было весьма пустовато. Прямо передо мной стоял диван с пестрыми подушками, напротив него – телевизор на забавной пузатой тумбочке. Сбоку был шкаф, доверху забитый какими-то камнями и вазами. А в дверном проеме, рядом с деревянными цепочками, висел ловец снов. Я быстро сообразила, что женщина, суетливо бегающая по дому, была мамой Джареда. А комната, в которой я стояла, вероятно, ее спальней. Потому что та спальня выглядела совсем неуютно и грубо, а еще там пахло потом и пылью. Там точно обитал Джаред. Зато гостиная была миленькой. – Какая ты непонятливая, – недовольно проворчала она, тяжело дыша, и вошла в комнату, небрежно отбросив деревянные цепочки. Замерла, выдержав короткую паузу. – Погоди, а я трубу заложила? Деревяшки глухо брякнули, выпуская хозяйку обратно в коридор. Я все еще стояла рядом с окном, хитрым прищуром обводя комнату. Мне хотелось понять, зачем нужен каждый камушек в шкафу и к чему так много ваз, если в гостиной нет стола и цветов. Мир за моей спиной внезапно вспыхнул белым пламенем. Доли истошно закричала: – От окна отойди быстро! На диван сядь! И я послушно шарахнулась вбок, сгребая в объятьях пятнистую подушку. И удивилась тому, какой жесткий и пружинистый у мамы Джареда диван. Разве ей удобно спать здесь? – Вот теперь точно заложила, – хмыкнула она удовлетворенно и упала на диван рядом со мной, подогнув под себя одну ногу. Спусти полминуты я ощутила, как ее рука с силой потянула на себя мою ладонь и вложила в нее какой-то плоский камень. И я не поняла, зачем это нужно, но решила не задавать слишком много вопросов. Доли, кажется, не успевала отвечать на уже озвученные. – Да не трясись ты, как суслик, – ее ладонь была мягкой и маленькой, но удивительно сильной. Женщина оттолкнула мою руку и откинулась на спинку дивана, окинув гостиную беглым взглядом. – Все будет ладненько. Ладненько. Ладненько? Эта женщина только что бегала по дому в такой панике, как будто на нас должна обрушиться ядерная ракета, не меньше! А теперь сидит рядом и, кажется, дышит вполне спокойно. – Смотри, малышка Дейзи. У вас-то, в Форксе, небось, грозы не боятся, – начала она все таким же эмоциональным, но уже более тихим тоном. Хотя до сих пор проглатывала звуки через раз. – А у нас на резервацию громоотвод всего один, и дома картонные. Может так шандарахнуть, что заживо запечемся, как утки с яблоками. Я нахмурилась. – И поэтому мы сидим напротив телевизора? Очень безопасно. Доли повернулась ко мне и нервно рассмеялась. И смеялась достаточно долго. За эти секунды я смогла рассмотреть ее получше. Даже в полумраке было видно, что у нее прямые и длинные темные волосы, лежащие на пончо плотной вуалью, и тяжелая широкая челюсть. Когда за окном возникла еще одна белая вспышка, я заметила, что, пусть она и разрешила мне называть ее просто Доли, как одну из своих подружек-ровесниц, но она была сильно старше. Гораздо. Она годилась в подружки моей маме. Голос ее был звонкий и громкий, но лицо взрослым, с заметными темными полосами от глубоких морщин. Мне даже стало вдруг стыдно, что я обращалась к маме Джареда по имени, хотя совсем не была против. Мне понравилась ее… аура. Очень теплая и веселая. От Доли пахло травами и какими-то ягодами. Очень терпко и свежо. Так пахнут чайные наборы. Знаете, в которые кладут клюкву и можжевельник. Такие чаи кислые и вязкие, но освежающие. Вот и мама Джареда была очень освежающей. И вела себя не так, как моя мама. Не по-взрослому. – Что это за камень? О какой трубе была речь? И зачем Вы выгнали Пола на улицу? – затараторила я, уже успокаиваясь потихоньку. Доли перестала смеяться и снова коснулась моей ладони. Наверное, посмотрела мне в глаза. Я не понимала точно. Вспышки за окном были редкие и недостаточно сильные, чтобы проникать сквозь плотные шторы. – Лучше б за нас боялась, а не за Пола, – произнесла она шутливо и легко похлопала меня кончиками пальцев по запястью. – Ничего ему не будет. Ни ему, ни Джареду. Если бы в комнате было светло, Доли бы увидела, что я смотрю на нее недоверчиво и осуждающе. – Они, значит, заживо не запекутся? – Ай, малышка, – она подалась корпусом навстречу и заговорщически зашептала. – Поверь мне на слово. И я поверила. Потому что мама Джареда беспокойной пчелой летала по дому, понимая, что и зачем она делает. Значит, наверное, понимала и это. А я вот не понимала ничего и моргала очень глупо и жалко. Как хорошо, что в гостиной полумрак. – Труба от печи. Заложила ее, чтобы к нам в гости не залетела шаровая молния, – произнесла Доли непринужденно и небрежно. – А в руках у тебя не камень, а оберег. – Зачем мне оберег? – Чтобы тебя успокоить. И она была права. До этого я не слышала никаких звуков. В ушах так громко билось сердце от паники и забегов от одного окна к другому, что я просто каменной статуей сидела в обнимку с подушкой, вжавшись в пружинистый диван. Зато сейчас я сидела расслаблено и слышала отчетливо, как музыкально бьет по крыше дождь. И как угрожающе рычит гром вдалеке. Но мне не было страшно. Ни капельки. Рука Доли все еще мягко похлопывала меня по ладони. Только я очень сомневалась, что она таким образом хотела успокоить меня. От каждой вспышки и каждого протяжного рыка грома женщина как будто сжималась, но виду не подавала. Хотя диван пружинил очень хорошо, и я ощущала ее тревогу. Мои глаза уже привыкли к темноте, хотя очень хотели зацепиться за краешек света. Любого. Хотя бы от дисплея мобильника. И пусть полумрак был комфортным, звуки за окном – романтичными, а рука Доли – ласковой, я все равно ощущала себя не в своей тарелке. Чего-то не хватало. Что-то было близко-близко, но я этого не находила. Что-то опять хотело произойти, но медлило. – У Вас есть свеча? – спросила я неожиданно дрожащим голосом. Женщина напряглась. – Свеча?.. – Мне как-то не по себе совсем без света сидеть. Доли помедлила пару секунд. Потом, дождавшись вспышки, поднялась с дивана и прошагала к тому самому шкафу, на который я так заинтересованно раньше смотрела. И наощупь принялась что-то искать. Нашла, на удивление, быстро. – Знаешь, малышка, – произнесла она тихо и ласково. – Мы свечи в грозу не зажигаем. Но раз ты просишь… – А почему? Женщина медленно отошла от шкафа и присела на пол за диваном. Я поняла это не сразу. И сначала очень испугалась, когда вспышка осветила комнату, а комната показалась пустой. Но быстро поняла, куда она делась. – Спускайся ко мне. Только… – она помедлила. – Оберег из ладони не выпускай. В то мгновение мне ничего не казалось странным. Уже не казалось. Я ощущала себя в резервации удивительно спокойно и любовалась каждой иголкой сосны и каждым беличьим хвостом с упоением. И даже эта беготня по дому мне сейчас казалась очаровательной. И лысый пустой участок, и пушистый ковер в спальне Джареда, и цветастое пончо Доли, и терпкий запах можжевельника, и даже барабанящий дождь. И даже плоский камень в ладони. Я послушно спустилась на пол и плечом оперлась о спинку дивана. – Не зажигаем свой огонь, потому что за окном – огонь священный, – ответила Доли не сразу, теребя в пальцах спичечный коробок. – У нас говорят, что молния – это откровение духов. Я зачарованно слушала тихий голос женщины и внимательно следила за тем, как осторожно она поджигает свечу. И смотрит на меня неожиданно настороженно. А меня как будто накрывает медным тазом. Но теперь я не была глуха к звукам на улице. Нет, напротив. Теперь все звуки в доме и даже в моем теле как будто разом стихли. Я смотрела на то, как плавно разгорается свеча, ощущала на себе тяжелый взгляд черных глаз и слышала очень четко, как будто я сидела сейчас в траве на улице, как шуршат капли дождя. Доли, наверное, что-то рассказывала мне про эту традицию племени, но я не слушала. Видела краем глаза, как медленно приоткрываются ее губы, но не понимала, что они мне шепчут. Свеча горела неспокойно. Огонек бросало из стороны в сторону, как будто он хотел вспорхнуть с фитилька и вырваться из плена воска. Свеча Доли была необычной. Я такие не видела даже в сувенирных лавках на въезде в резервацию. Она была широкой и низкой, уже почти стопившейся от долгого использования. И пахла…пахла она какими-то травами. Почти теми же, которыми пахла Доли. Но было там еще что-то… Гром в ушах рычал угрожающе, но тихо, и по телу разливалось блаженное тепло. Я не сразу заметила, как вместе с горячим воском медленно стекаю вниз по спинке дивана. Женщина следила за мной все так же внимательно, но уже ничего не говорила. А когда я практически легла на пол, опираясь на предплечье, положила руку на мою ладонь, не давая выпустить из пальцев плоский камушек. И нежно гладила мое запястье. А мои веки вдруг потяжелели. Как будто налились горячим воском, в котором утопал сейчас этот беспокойный рыжий огонек. Он плясал на фитиле, отбрасывая на шторы причудливые фигуры, но не гас. Даже от моего дыхания. А когда за окном снова вспыхнуло белое пламя, внезапно вспыхнула и свечка, громко зашипев. И, стоило молнии раствориться в потемневшем небе, растворилось и пламя свечи. И я куда-то долго падала…падала… Как падают люди перед тем, как уснуть. Но мое тело не пыталось спастись, оно не вздрагивало судорогой. Я летела вниз безвольной тряпичной куклой, задевая колючие сосновые ветки. Царапалась об них, болезненно шипела, но терпела и падала. Падала. Падала. И пришла в себя только тогда, когда оказалась на мокром холодном асфальте. Глаза, все еще горячие и тяжелые, запечатанные воском свечи в каком-то магическом ритуале, вдруг легко распахнулись. Весь мир вокруг меня озарила белая вспышка и медленно растворилась в небе, разделяя его пополам. Я была не в доме Доли. Я была в Порт-Анджелес. Слева игриво покачивались на иссиня-черных волнах маленькие яхточки. Здесь тоже была гроза. И небо тоже было свинцовым и тяжелым, как будто пронзенным тысячью пуль. Редкие белые вспышки зияющими ранами светились в тучах. Глубокими ранами. Кровавыми ранами. Вдалеке, рядом с одной из яхт, я заметила миниатюрную фигурку Элис. Она облачилась в ярко-желтое пальто и активно махала кому-то. К ней подошел мужчина. Незнакомый и взрослый, слишком взрослый для такой милой малышки. Это было дежавю. Я уже видела это когда-то. Видела после встречи с Полом, ночью, впечатленная нашей прогулкой. Слышала шелест беспокойных волн, видела, как чистые белые вспышки пронзают черное небо. Безжалостно. И если это было дежавю, значит в этом видении будет еще кое-что. То, что нашло отражение на белом листе текстового документа на моей флешке. Гипнотическое змеиное шипение над ухом. И властное касание холодной руки. Я все еще смотрела вперед, на желтое пальто малышки Элис и на то, как трепетно она обнимает незнакомого мужчину. Я все еще слышала шелест волн и глухой стук корпуса яхт о причал. И змеиное шипение все еще сладким медом тянулось над моим ухом. И я обернулась, не в силах себя защитить, но и не в силах противиться гипнозу. И поймала золотисто-карие глаза Джаспера, все такие же внимательные и сосредоточенные. И почувствовала… пустоту. Ничто. Не было больше теплого шара под ребрами. Была только бесконечно огромная черная дыра. Он не смотрел на Элис ревностным взглядом, нет. Он смотрел на меня. И тело мое, как свеча Доли, медленно плавилась, сползая в холодные жестокие объятия. Теперь он был даже ближе, чем тогда, в зале. Теперь я могла позволить себе смотреть на него часами, забыв про сон и пищу. И смотрела. Скользила зачарованным взглядом по ангельскому лицу, правильному до боли в сердце. Слабой рукой касалась мягких пшеничных волос, все еще вьющихся на концах. И вдыхала его запах. Гнилостный. Но меня не терзала тошнота. Я дышала вполне ровно, подушечками пальцев очерчивая его острые скулы. Царапаясь о них, как о холодный мрамор. А его лицо и правда было мраморным. Божественно прекрасным. Сосредоточенным. Спокойным. И сердце в моей груди билось так же спокойно. Мне было пусто. Мне было безразлично. Я охотно откинула волосы со своего плеча, оголяя шею. И когда услышала звонкий хруст, совсем не почувствовала боли. Так хрустело стекло, когда на него наступали. Разве может быть больно стеклу? Мягкие волосы Джаспера щекотали мое лицо, но мне не хотелось чихать. Мне не хотелось неловко смеяться, теряя голову от этой близости. Я смотрела вперед безжизненным пустым взглядом. Наблюдала, как плавно танцуют на волнах яхты. Как темная и густая океанская вода лижет их корпус. Даже когда Джаспер отстранился, запрокидывая голову назад, я не испытала страха. Из меня выкачали все эмоции. Верно. Быстро. Безболезненно. А когда его глаза, налившиеся кровью, встретились с моими, я отчего-то уткнулась губами в его холодную бледную щеку. И оставила на ней такой же яркий кроваво-красный след от помады. И даже успела подумать, что эта готическая картина выглядит гораздо чувственней скучного светлого ренессанса. И такой Джаспер мне нравился даже больше. Он все еще был спокоен, как застывшее мгновение. И смотрел на меня без сожаления, без тепла и без злобы. И отпустил. Отпустил из своих крепких холодных объятий. И я снова падала вниз. Падала. Падала. Смотрела в его бездонные алые глаза и совсем не чувствовала боли. Видела, как он прикасается кончиками пальцев к красному следу от поцелуя на своей щеке. Такого бессмысленного и глупого. Разве кто-то целует своего губителя на прощание? И, кажется, внутри него что-то разбивается. Разбиваюсь и я. Падаю на холодный мокрый асфальт, как пустая бутылка из-под вина. Уже ненужная, использованная. Кем я была для него? Изабеллой? Темпранильо? Или бархатистым Мерло́? И слышу свой голос как будто со стороны, уже тихий и безжизненный: «Как связаны исчезновения в Сиэтле и легенды квилетов?». И знаю наверняка, что вампирами. И как будто вижу перед собой красную нить, торчащую из пробковой доски в кабинете детектива. И медленно веду ее вбок, натягиваю как струну гитары. Потому что назрел новый вопрос: а какие они, эти легенды квилетов?