Общественная больница Форкса 10:37
– …найдется применение тем вашим талантам, о которых прежде никто не догадывался, – бодро произнес голос радиоведущей, перекрикивающей фоновую музыку. – Рыбы – порадуют разговоры с новыми знакомыми: у вас окажется на удивление много общего. Девочка вынырнула из-за одной из машин на парковке. Ссутулилась от пронизывающего порыва ветра и ускорила шаг, обхватив себя руками. Джаспер проводил ее взглядом до дверей корпуса. Она шла налегке: ни рюкзака за спиной, ни куртки подмышкой. Как будто на пятиминутную прогулку вышла, а не терапевтическую встречу. Прислушался к ленивому сердцебиению. Затем – к эмоциональному фону. Отметил, что теперь она напоминает больше свинцовую грозовую тучу: на приветствие медицинского регистратора едва ли промычала что-то в ответ и даже не задержалась напротив зеркала, чтобы поправить растрепавшуюся прическу и потекшую в левом уголке губ помаду. Даже ладоней от плеч не отняла, все еще согревая себя, все еще ограждая себя от чего-то. И в кабинет зашла привидением, не привлекая лишнего внимания. Совершенно несвойственно ее яркой и шумной натуре. И оттого до невыносимого жалко: как сильно человека ломают повороты судьбы. Дочь Блэка, студентка-практикантка, курирующая эти встречи, суетливо приблизилась к Дейзи Ньютон и поблагодарила за то, что она нашла в себе силы прийти после случившегося. Блондинка медленно опустилась на излюбленный жесткий стул рядом с окном. Хмыкнула на слова про резкость и вспыльчивость Пола. Кивнула на извинение от лица всех старейшин. Отрицательно мотнула головой, когда Рейчел Блэк предложила остаться после встречи. Цокнула, когда разговор извилисто и совсем неизящно зашел в тему осмотра ее тела. И моментально повернула голову к окну, как будто высматривая кого-то на парковке. Секунда. Просто совпадение. Не могла она встретиться взглядом с ним: человеческое зрение ничтожно слабо. Человеческое ли теперь?.. Наверняка, блондинку привлек раскат грома и первые капли дождя, звонко ударившиеся о стекла медицинского корпуса. Рэйчел еще стояла рядом и подбирала слова, чтобы выстроить с девочкой светскую беседу. Говорила нарочито мягко и медленно, исправляясь на ходу. Умело избегала острых углов. Наверное даже, убедила бы Дейзи прислушаться к своим советам, если бы слова хоть как-то задевали ее чувства. Но нет. Руки блондинки обхватывали подрагивающие от холода плечи в каком-то защитном жесте. Она была невосприимчива. Уитлок попытался ухватиться за какую-нибудь эмоцию, хотя расстояние между ними было довольно приличное, но ничего этим не добился. Хватать было нечего. Ничего не шипело в ладони, не кусало кожу и не билось током. Дейзи Ньютон можно было простучать со всех сторон и убедиться, что внутри пугающе пусто. Очередная аномалия. Ни один вампир, даже Кейт Денали, не мог бить его электрическими импульсами телепатически. Ни один вампир не был таким пустым изнутри, как она сейчас. В купе со странными вещими снами ситуация вырисовывалась совсем не позитивная. Ощущается как огромная головная боль, которая двухсотлетнему майору была абсолютно не нужна. – …сегодня, двадцать восьмого марта, на юго-западе округа Клаллам местами ожидаются ливни, грозы. Усиление ветра до 39 миль в час. Будьте внимательны и осторожны! – очень вовремя оповестила слушателей ведущая прогноза погоды, чей голос безнадежно тонул в бое капель о капот джипа. Это было Джасперу в тягость. Все это: сырой и как будто гниющий изнутри Форкс, бесконечная старшая школа, репетиции танцев и занятия, на которых он кожей ощущал леденящий страх и тревогу. Какая глупость. Бояться нужно научно-технического прогресса и того, что он может сделать с человечеством в неправильных руках. На крайний случай, тех лицемерных политиков, которых участливые граждане так фанатично выбирают каждый сезон, но никак не опроса домашнего параграфа и оглашения результатов теста. Такая мелочь на фоне того, что ждет этих детей впереди. Такая жалость, что они осознают это только ближе к закату своей жизни. Карлайл никогда не вторгался в его личные дела, не стал и утром задавать лишних вопросов: позвонил школьному секретарю и предупредил, что один из его сыновей не сможет посетить занятия по уважительной причине. Больше для вида, для поддержания имиджа примерного родителя и гражданина. Эсме участливо провела ладонью по лопаткам Джаспера и предложила составить компанию на охоте. Сначала он представил разодранную тушу пумы и вкус кислой животной крови. Затем – запах оборотней и страсть Джейкоба к Белле. Этого хватило, чтобы Эдвард скривился и в секунду покинул кухню. – Если что, я буду у оврага, – шелком протянула Эсме, приглаживая рубашку на его спине. Уитлок кивнул и выждал минуту, пока шлейф нежности названной матери растворится в верхушках сосен. В третьем часу ночи, когда обсуждение незваного гостя в доме Беллы сошло на нет, а прочесывание прилегающего к Форксу леса потеряло всякий смысл, Элис зашла в его комнату. Ее рука легко рассекла воздух, остановившись на уровне верхней полки в книжном шкафу. Она пальчиком отсчитала корешки и указала на кирпично-рыжую обложку, с виду невзрачную, но определенно точно новую. И давно эта книга стояла у него в комнате? И как раньше он ее не заметил? Она пахла свежей типографской краской, сверкала глянцем в свете люстры и местами бликовала, скрывая от ленивого взгляда стройную букву «S» и силуэт секвойи. «История американской литературы: пособие для подготовки к творческим вступительным испытания по программе бакалавриата направления журналистики и медиакоммуникации. Издание Стэнфордского университета». Элис грустно улыбнулась и вышла в коридор, присоединяясь к эмоциональному монологу Эммета о том, как приятно им всем будет работать с волками на патруле. Зачем-то вскользь упомянула джип и завтрашнюю скверную погоду. Больницу, в которой работал Карлайл. Ненавязчиво, почти играючи. Так, что никто ничего и не понял. А Джаспер остался прожигать дырку в уплотненной рыжей обложке. На ней был приличный слой пыли: стоит здесь не меньше года. Такую в местном книжном магазине не достать: заказывали прямиком из Калифорнии. И все ради той девочки… В груди свежей раной вспыхнули чужие чувства горечи и вины, нежной привязанности и тоски. Все дело в ее даре, верно? Дейзи Ньютон – твой туз в рукаве, секретное оружие в решающий момент сражения. А статьи и Стэнфорд – цена ее помощи? Та цена, которую ты ей заплатишь? Тогда к чему были те слова про дружбу? Дружбу не покупают. Это напоминало взаимовыгодное сотрудничество, только и всего. Или для твоего окаменевшего сердца даже такие отношения ценны?.. Почему всякий раз, как он пытается нащупать ниточку в твоих беспорядочных и странных поступках, получается лишь узлы вокруг запястий завязать? Ты сама еще петлю на своей шее не затянула? Слишком много проблем, которые нужно предвосхищать. Слишком много острых углов, между которыми нужно не только лавировать самой, но и вести следом слепых котят, даже не подозревающих о грандиозности этого путешествия. Слепого бойцовского пса. И ведь идет же за тобой послушно… То ли в знак благодарности за свое спасение, то ли ради глотка живых эмоций, которые сами лезут в нераскрытые легкие. Вампирская жизнь скучна и предсказуема, закольцована вокруг голода. А с тобой… с тобой она обретает цель, смысл. Не потеряй Уитлок способность чувствовать, его наверняка потряхивало бы от волнения и азарта. И трепетной нежности к лисьему прищуру янтарных глаз. Карлайл на кухне составлял график дежурств. Пару минут спустя Джаспер вызвался следить за домом Беллы первым и оповестил главу клана о трудно контролируемой жажде. Впрочем, на охоту за Эсме он в это утро, конечно, не последовал. Подождал начала школьных занятий, чтобы наверняка исключить шанс встречи с Эдвардом где-то в городе. Затем превратил легкую игривость Эммета в пылающую страсть, чтобы отвлечь их с Розали внимание на пару часов. И чтобы отсутствие в гараже джипа показалось им сущим пустяком. Так оно и вышло, хотя пара секунд его промедления на подъездной дорожке все же отвлекли супругов от прелюдий. Просто за рулем обычно была Элис. Джаспера устраивала роль профессионального пассажира, контролирующего чувства водителей со встречной полосы и упивающегося детским восторгом своей жены, крепко сжимающей кожаный руль. Элис любила спорткары и то светлое будущее, что всех их ждет. А Джаспер учился любить ее. Поэтому и закинул в бардачок джипа пособие по истории американской литературы. Поэтому и стоял на парковке больницы, карауля Дейзи Ньютон после терапевтической встречи. Двигатель послушно запустился. Холодные пальцы уверенно нажали на кнопку климат-контроля. К моменту, когда она выйдет из здания, салон уже нагреется. Дождь усилился и динамично забарабанил по лобовому стеклу. Белым загорелась первая вспышка молнии в небе. Худая сутулая фигура, переминаясь с ноги на ногу, с сомнением выглядывала из-под козырька больницы. На ней была черная водолазка и тонкие хлопковые брюки. И вся та же звенящая пустота, будто занятие с практиканткой прошло мимо и не потревожило ни единой струнки души. Белла была интересна Эдварду потому, что ее кровь заставляла хищную ярость клокотать в окаменевшем горле. Она была его певицей. А еще ее единственную он не мог разгадать, взломав кодовые замки в голове. Она оставалась для него интригующей загадкой, даже когда не пыталась ей быть. Недоступная. Такое всегда привлекает. Для Джаспера Белла была простой и понятной, как все остальные подростки в Форксе, как члены клана Калленов. Такой была до недавних пор и Дейзи Ньютон. А теперь… Теперь ее эмоции били мертвую вампирскую плоть током, точно разряды дефибриллятора. Это раздражало. А раздражитель перетягивает на себя львиную долю внимания. Впрочем, сейчас от ее близости Уитлок не рисковал превратиться во второго Франкенштейна. Пылали белые молнии, шумели в ушах раскаты грома, но блондинка звенела изнутри, как пустая стеклянная бутылка. Выпитая, опустошенная чем-то. Или кем-то. Дочь Блэка извинялась за одного из волков, предлагала осмотреть тело. Неужели слова Джаспера оказались пророческими: молчание вожака имело страшные последствия? Но от нее не пахло запекшейся кровью. Пахло псиной и таблетками. Пахло сладким фруктовым парфюмом, которым она щедро покрыла запястья, шею и виски. И кислотой. Так резко, что аж челюсти сводило. Этот запах отразился в его памяти спазмом пустого человеческого желудка и горящего пищевода. Рвало. От нервов? И, кажется, не первый день. Ногтем мизинца Дейзи поправила контур нижней губы и медленно зашагала вдоль корпуса, несколько раз обернувшись на двери, будто прикидывая, сколько часов ей придется провести в холле. Зазывно брякнули ключи в кармане брюк. В таком состоянии ей вряд ли хотелось слушать болтовню медсестер и напольным торшером стоять у окна, отсчитывая минуты до конца грозы: а грозы в Форксе длятся целыми днями. Ни зонта, ни машины, ни телефона. Такой рассеянной она была, кажется, впервые в жизни. Когда Джаспер подъехал к козырьку, она даже не обратила на джип внимания. Продолжила медленно идти, всматриваясь в прохладную стену дождя. Растирала кулаком живот и шумно сглатывала кислую слюну. Оставалась непроницаемо безмятежной. Взгляд ее был пустым, будто даже зеркальным. И на хлесткие удары влажного ветра реагировала безразлично. Небо и земля по сравнению со вчерашней бурей. Он бы мог посигналить или приспустить окно и окликнуть ее, но не стал. Медленно сдавал машину назад, вторя ленивым человеческим шагам. Один фут, второй, третий… Было что-то в этом бестолковом преследовании. Поломанный эмпат, привыкший впитывать в себя чужие эмоции, будто влажная кухонная губка, оставался сейчас сухим. Впитывать было нечего. И это ощущение, не менее странное, чем вчерашние электрические разряды, выбивало из равновесия. Он ничего не чувствовал. Видел Дейзи Ньютон, ощущал жар ее тела, слышал толчки сердца, разгоняющего по артериям кровь. Вдыхал ее собственный запах, волчьи феромоны и фруктовый парфюм. Глазами охватывал каждый дюйм кожи, заметил, что шея, скрытая черной горловиной водолазки, легко желтела под челюстью. Совсем незаметно для человеческого глаза, но очевидно для вампирского: наверняка под плотной тканью свежие синяки. Видел все внешнее, но не мог нащупать внутреннего. Это ломало мозг. Даже вампир, холодный и твердый, источающий смертельный яд и смрад гнили, чувствовал что-то. Плохо, ненатурально, как схематичный чертеж какого-то механизма, но ощущал. Даже такое тело наполняло Уитлока изнутри эмоциями. А пышущий жизнью человек, теплый и хрупкий, чувствительный до малейшего перепада атмосферного давления, был пуст… И, значит, пуст рядом с ним был и Джаспер. Скрипели дворники, смахивающие с лобового стекла водопад, мягко вибрировал мотор, на радиостанции начался хит-парад. Протяжно замычал свою песню Джастин Тимберлейк. Блондинка дернулась, как от пощечины, и обратила, наконец, внимание на машину. Стояла статуей пару секунд, глазами очерчивая границы красного джипа. Уитлок дотянулся до двери со стороны пассажира и распахнул ее. Дейзи села без лишних вопросов. Удивительно быстро согласилась на общество вампира. Или ей было просто безразлично, куда и с кем ехать, главное подальше от больницы. Задрожала всем телом, ощутив согревающие потоки воздуха, циркулирующего по салону. Пристегнула ремень безопасности, заерзала на кожаном сидении, привыкая к его мягкости. Шмыгнула носом и подавила зевок. Сердце ее забилось чаще, холодные ладони несколько раз сжались в кулаки: правая, изуродованная рубцом, слушалась плохо. Дейзи принялась массировать ее подушечкой большого пальца левой руки. Не отвлеклась от своего занятия даже тогда, когда Джаспер открыл перед ней бардачок. Свела брови к переносице и проморгалась, восстанавливая остроту разморенного зрения. Когда осознала, что именно он ей предложил, мягко кивнула и дрожащей рукой выключила магнитолу. Уитлок не возражал. Ему самому эта пошлая слезливая песня совершенно не нравилась. Она перетащила увесистое пособие на свои колени и крепко сжала его в пальцах. Прочитала заголовок еще раз. Погладила корешок и изучила аннотацию на обратной стороне. Снова кивнула. Пролистывать книгу не стала. Коленкой закрыла бардачок и повернулась к окну, привлеченная оглушительным раскатом грома. Молчаливое перемирие их обоих устроило. От больницы до ее дома от силы минут пять: Форкс маленький и пустой. Акварельными разводами расползались по лобовому стеклу красные огни светофора, когда джип останавливался перед стоп-линией. Шумел дождь, ласково гудел мотор. Ее сердцебиение вновь замедлилось. Дейзи бесшумно зевнула, оставив на холодном окне полупрозрачную мутную фигуру. Тяжело сглотнула, кулаком подперев ребра. Будто это помогало справиться с болью в желудке. И, кажется, даже слегка задремала в тепле кожаного кресла, потому что отреагировала на реплику Джаспера не сразу: – Я убил тебя в том… сне, – констатировал он тихо, не поворачивая к девочке головы. Притормозил перед перекрестком, пропустил проезжающие по главной дороге машины. Светофор часто заморгал и окропил кровью лужи, собравшиеся у обочины. Ее ресницы легко задрожали. В груди, впрочем, не вспыхнуло ни намека на страх, грусть или праведный гнев. Она уклончиво кивнула, выпрямляясь. Подтянула книгу ближе к телу. – Как? – Как в готическом романе, – ответила Ньютон хрипло, прочистив горло. На ее лице не расцвела хитрая полуулыбка. Даже глаза не прикрылись, скрывая шутливые огоньки в зрачках. Говорила серьезно. И, вместе с тем, так непонятно, что это больше походило на какой-то современный прикол. В локальных мемах Джаспер разбирался плоховато. – Что это значит? Дейзи решительно мотнула головой, прикусив щеки изнутри. Проводила взглядом пару молний вдалеке. Прислушалась к бою капель о крышу джипа. Сделала вид, что серьезно увлечена подмигивающим светофором. А, может, правда им залюбовалась: догадаться о ее мыслях без опоры на эмоции Джаспер не мог. Загорелся зеленый. Осталось проехать пять домов и остановиться у подъездной дорожки, но он упрямо растягивал эти жалкие тридцать секунд. В его груди, израненной и выжженной до чернильных горсток пепла, что-то заволновалось. Может, просто показалось? Может. Раз Элис ничего не сказала ему, значит, никаких потрясений сегодня быть не должно. Раз в этот раз не побоялась оставить их с Дейзи наедине, значит встреча должна пройти мирно. Она ведь действительно проходила мирно. За стеклом и металлом бушевала стихия, непредсказуемая и безжалостная, но в салоне было удивительно безмятежно. Тепло, наверное. Тихо. Блондинка клевала носом, дыханием рисуя на стекле мутные фигуры. Не кусалась электричеством. Не кормила Уитлока эмоциями. Удивительная закономерность: когда вокруг шум, ты внимаешь ему. Привыкаешь к постоянным звукам. Учишься жить с непрекращающимся жужжанием в ушах. Адаптируешься. Но как только голоса смолкают, тебя засасывает в пучину собственных мыслей. Ты начинаешь слушать то, что раньше заглушалось – свой внутренний голос. Именно это происходило с ним сейчас. Без чужих эмоций мраморному телу было непривычно пусто. Уитлок давно потерял способность чувствовать, но умело компенсировал это вампирским даром. Впрочем, рядом с этой девочкой его дар давал сбой. Мир вокруг, и без того серый и темный от непогоды, потускнел еще больше. Эмоции придают жизни вкус, определяют отношение к реальности. Джасперу эта реальность была глубоко безразлична, и относился он ко всему ровно. Настоящему майору Уитлоку, не эмпату Уитлоку, все вокруг было постыло. И эта горькая правда, которую вампир привык не замечать, вылезла наружу именно сейчас, во время движения по джей-стрит в городе Форкс, в две тысячи шестом году, в одном салоне с Дейзи Ньютон. Загадкой… – Спасибо за книгу, – протянула блондинка сонно, когда за влажным мутным стеклом показался ее дом. – И что подвез. …которую он не мог оставить нерешенной. Она замялась, прикидывая в голове, как спрятать книгу от беспощадной влаги. Джаспер воспользовался возникшей паузой, остановил машину рядом с калиткой и вышел, на ходу раскрывая плотный черный зонт. Просто, элегантно. Готически?.. Обошел джип спереди, открыл пассажирскую дверь и подал руку. Ненавязчиво. Не захочет принимать помощь – выйдет из машины самостоятельно. Уитлока это ничуть не удивит: современное поколение очень остро реагирует на элементарную воспитанность. Опасается ее. Придумывает хорошим манерам какой-то подтекст. Но Дейзи охотно вкладывает свою ладонь в его и выскальзывает из теплого салона. Сутулится, прижимая к груди книгу. Морщится от ледяных брызг дождя и отходит вбок, позволяя вампиру закрыть за ней дверь. Крепко цепляется пальцами за влажную ткань рубашки на сгибе его локтя и шагает следом до крыльца своего дома, вперившись взглядом в мокрую землю. Джаспер выше ее на две головы, а зонт держит низко и немного под наклоном: так, чтобы он максимально прикрывал пушистую светлую макушку девочки. Когда они поднимаются по лестнице крыльца, и Дейзи порывисто ныряет под козырек, стряхнув с плеч колючие мурашки, Уитлок уже отступает назад, обратно под стену дождя. Но останавливается, жадно глотая это непонятное чувство пустоты, которое совсем скоро наполнится весельем Эммета, раздражением Розали и нежностью Эсме. Смакует напоследок. Она тоже, отчего-то, медлит. Даже оборачивается, ловя взгляд потемневших янтарных глаз. Сводит брови к переносице то ли сомневаясь в неожиданно пришедшей на ум идее, то ли от промозглой погоды, то ли по какой-то иной причине – сказать сложно, ведь Джаспер не телепат. А без эмоций догадаться о том, что творится в ее голове, очень трудно. Впрочем, уязвленной и беззащитной она не выглядит. Держится отстраненно, сосредоточенно. Точно перебирает в голове все «за» и «против». Осталось понять, для какой авантюры. На чай его звать собралась? Не стоит, лишнее. Он даже из вежливости не согласится. Они не в тех отношениях, чтобы распивать чаи и вести светские беседы. Да и ее блохастые друзья воспримут такого гостя, как прямую угрозу. Незачем создавать конфликт на пустом месте: Калленам хватает эпопеи с Беллой Свон. Хочет книгу вернуть? Вчера ощущалось предельно ясно, как много в ней презрения и обиды. В последний момент решит отказаться от подарка? Чтобы характер свой показать? Отмахнуться от подачки? Дать понять, что не примет никакой помощи с их стороны и скажет больше не беспокоить ее своим вниманием и интригами? Кажется, нет. Тогда, что?.. Мысль вампира во сто крат быстрее мысли человеческой. Уитлок разобрал на атомы каждое свое предположение, глазами изучил язык тела. Не-а. Зато это секундное промедление, которое для Джаспера длилось как пара часов, дало понять другое. Ему любопытно. Примитивный интерес, азарт. Когда два столетия читаешь незнакомцев, как старых друзей, общение утрачивает свое очарование. Вы не равны. Ты можешь предугадать импульсивный поступок по одной лишь вспышке внезапного чувства. Сразу понимаешь, с каким вопросом к тебе обращаются, собрав в кулак решительность и липкий стыд. Не нужны слова и телепатия: порой чувства говорят о человеке намного больше. Порой чувства так сложны и противоречивы, что их не выразить никаким словом. И Уитлок вкушает эту гамму чувств, сразу касается сути вещей, ведь у него есть доступ к сокровенному – к сердцу. Ему любопытно. Интересно услышать, наконец, ту проблему, что вот уже полминуты вертится у Дейзи на языке. Интересно разгадать изменения, произошедшие с ней после удара молнией. Почему в один день она за милю бьется белыми вспышками, а сегодня заставляет погрузиться в самого себя? Это как-то влияет на ее дар? И Уитлок действительно погружался. От отсутствия альтернативы. И чем глубже опускался, тем громче звенела пустота его души. Пусто. Где-то там, на пепелище былых чувств, дает росток детская любознательность. Заново рождается. И пускает корни еще какое-то чувство, когда Дейзи Ньютон произносит, наконец: – Красные глаза идут тебе больше. Выглядишь живее. Скользит сонным взглядом по скулам. Кивает на прощание и быстро скрывается за дверью. Может, у нее сбилось сердцебиение. Может, сказанное даже заставило ее смутиться. Джаспер не знает: он слишком сосредоточен на собственных эмоциях. На собственных эмоциях. На том, что выжгла чужая боль, новорожденная жажда и иступленная ненависть. Чего, вообще-то, не существовало. Без чего он, вообще-то, уже привык обходиться, компенсируя это уродство эмпатией. Что, вероятно, медленно заживлялось благодаря ласковой и заботливой Эсме. Что нужно было, наконец, нащупать, изолировавшись от постороннего шума. Перестать так остро чувствовать людей вокруг, перестать принимать людскую кровь: животная урезает возможности дара. Отдохнуть от чужих переживаний. Погрузиться в свои. И услышать невпопад брошенную фразу, совершенно неожиданную, ошеломляющую. И почувствовать, как много в ней смысла, невыраженного буквами и звуками. Как много чувств прячется за предложением, произнесенным скомкано и тихо, дрожащим от холода голосом. Надежда. И хотя это глупо до безобразия, ведь надежда – удел смертного. Всё, что у него есть против жестокости и бескомпромиссности этого мира. Утешение, в которое он наглухо кутается, игнорируя доводы разума. Но Джаспер надеется. Если в вещем сне девочки он снова пьет людскую кровь, значит скоро закончится эта пытка кислой животной тухлятиной. Если в вещем сне он снова пьет людскую кровь, значит его дар, а вместе с ним и его чувства, окончательно восстановятся. Значит, хитроумный план Элис работает. Значит, его собственный план имеет шанс на осуществление. И в окаменевшей, пропитанной токсином груди затеплится огонек: восторженный эрос, возрожденный из пепла рассудочной прагмой.*
По-хорошему, это должно было произойти еще давно. Например, в один из дней после прошлого Хэллоуина, как раз на той неделе, когда Эрик решил выделить для меня отдельную колонку в конце школьной газеты, между советами Анджелы и страницей с увеселительными ребусами и сканвордами. До того я писала что-то невпопад, под заказ своего неординарного начальника. Дослужилась до гордой должности колумниста. Очень старалась. Должна была немного отдохнуть, чтобы не словить писательский блок. Не стала. Или после очередной ссоры с мамой, когда она раздраженно отмахивалась от моего стремления поступить в Сиэтл. В своей привычной манере пренебрежительно отзывалась о школьной редколлегии. Думала, что таким образом разобьет розовые очки и поможет взглянуть на мир трезво, оценить свои ничтожные шансы на успешное будущее за границей Форкса. Но эти очки никогда не были розовыми. А в каждой такой ссоре я черпала злость и желание доказать обратное. Заглатывала горечь обиды. Или, например, в одну из тех ночей, когда я писала по три статьи разом, до рассвета играя на клавиатуре, как на фортепиано. Регулярно. Каждую неделю. По сто раз освещала этот треклятый Ла-Пуш, с каждым разом изворачиваясь попикантней, чтобы привлечь внимание читателей. Шерстила любовные форумы, читала романы и пересматривала мелодрамы. Давно должна была перегореть, как перегорала в такие вечера моя настольная лампа. Но нет. Да хотя бы, Господи, в этом месяце, когда на мою голову свалилась сначала новость об изменах мамы, проблемы с семейным бизнесом, потом повинность написать целых две статьи, чтобы занять место Эрика в выпускном классе, и, наконец, удар молнией. Казалось, вот она, возможность сделать паузу и дать себе пару недель, чтобы восстановить сбившееся дыхание. Но нет, черт тебя дери. Я упрямо неслась вперед локомотивом, желая разгадать все тайны этого мира и разобраться в странных вещих снах. Я пыталась выстроить идеальные отношения с Полом, выдумывая то стратегии постепенного сближения, то поддаваясь его пылкости. Не хотела допустить глупых импульсивных ошибок. Не хотела тянуть слишком долго, чтобы он не утратил ко мне интерес. Шла на компромиссы. Убеждала себя в том, что я просто выделываюсь, и нужно быть проще, чуть снизить планку. Не морочить парню голову своей ванильной романтикой и мечтами о гламурном будущем. За что я так сильно себя не люблю?.. По-хорошему, это должно было произойти еще давно. А произошло пару дней назад, двадцать восьмого марта. Я думала раньше, что ярость – самое опасное чувство в мире. Самое сильное и разрушительное. Я ошибалась. Равнодушие – вот самый страшный кошмар, самый кровожадный монстр и изощренный убийца. Равнодушие, не ярость. Двадцать восьмого марта Джаспер Хейл вновь обрел свои чувства. Двадцать восьмого марта я утратила свои. Так сбылся первый вещий сон. Весьма неожиданным образом, я ведь до последнего опасалась именно Порт-Анджелес. Но небо окрасилось свинцом во время терапевтической встречи. Но белые вспышки расползались над верхушками секвой в Форксе. Но Джаспер Хейл, холодный и безразличный, обходительный и подчеркнуто вежливый, застал меня врасплох на парковке. И не змеиным шепотом привлек к себе внимание, а глупой песней Джастина Тимберлейка. Я сразу поняла, что нет смысла увиливать. На это не может повлиять ничья воля, даже моя. В момент, когда входная дверь закрылась, в одиночестве оставив на крыльце ошеломленного вампира, мне резко захотелось закричать. Новорожденные ведь кричат, когда начинают новую жизнь, правда? Вот и я захотела, но не нашла в себе сил. Я ленивый новорожденный. Ленивый и пассивный. На диван небрежно полетела подаренная книга. Стэнфорд… Статьи, выпускные экзамены, вступительные испытания, предстоящие ссоры с мамой, попытки слепить из хамоватого квилета Джонни Деппа и разгадать природу своих снов, переезд в родной штат, успешная стажировка на первом же курсе, дипломная работа у ведущего преподавателя факультета и… Для моих сверхъестественных аппетитов у меня какое-то совсем не сверхъестественное тело. И здоровье ни к черту. И кукуха поехала. Это была защитная реакция на весь тот стресс, что я испытывала ежечасно вот уже почти год. От чего Джаспер Хейл спасал меня своей эмпатией. Медвежья услуга, ты ведь в курсе, да? Ты не спас меня от негатива, а накопил его и лавиной обрушил на голову. Я плохо помню тот день. Как и следующий и даже начало этого. Все в миг стало безразлично и неинтересно. Головой я соображала, что раньше, например, вкус кокосового латте приводил меня в восторг, а вот вкус мяса я терпеть не могла и поэтому питалась только тофу и рыбой. Соображала, что затаила на маму обиду и должна вести себя с ней соответствующе. Понимала, что нужно есть, спать, ходить в душ, умываться и чистить зубы. Но мне было так плевать. Когда Леа без предупреждения пришла ко мне в тот день, я знала, что должна быть благодарна ей за вчерашнюю заботу и предложить, как минимум, сухую одежду и горячий чай. Но она сразу почуяла неладное. Вела себя со мной осторожно. От одежды и чая отказалась. Вернула мой лиловый кардиган, который я оставила в машине Сэма. Начала что-то мягко объяснять, но я не слушала. Концентрация была нулевой. Я просто смотрела в ее глаза и бестолково моргала, кивала ближе к концу предложения и переводила взгляд на книжный шкаф, якобы осмысливая услышанное. Клируотер была далеко не дурой. Быстро раскусила мою неубедительную актерскую игру. Оставила попытки завести беседу. Просто осталась рядом, на расстоянии обеденного стола. Она была со мной и на следующий день. И потом. И сегодня утром тоже. Но двадцать восьмого марта… Мы так и сидели друг напротив друга уже в кромешной тишине. Лениво попивали вчерашнюю горькую заварку, оживленную кипятком. Молчали. Слушали дождь и изредка пересекались взглядом, когда комнату освещали взрывы молний. Я видела, как напряжены ее острые поджарые плечи. Слышала, как она ерзала на стуле, разминая затекшую поясницу. И предложила пересесть на диван и разогреть какие-нибудь снеки – не знаю, чего ради, ведь ни дискомфорта, ни голода я сама не ощущала. Терла кулаком спазмирующий желудок, но есть не хотела. Леа согласилась при одном условии: я съем хотя бы часть тарелки. Так и поступили. Филе белой рыбы в панировке не принесло мне удовольствия, как не принесла удовольствие и неожиданно возникшая в голове мысль: к чему такое внимание? Вчерашнюю заботу я еще могла объяснить трагичным стечением обстоятельств и виной за члена своей… вообще-то, нашей стаи, а сегодняшнюю? Она могла уйти еще три часа назад. Но осталась. Даже вымыла за нами тарелку и заварила свежий чай. На этот раз зеленый. С жасмином. Не выгори я изнутри от всей той жути, что со мной приключилась, и рутины, которая душила меня больше года, то испытала бы смущение. Заставлять кого-то нянчиться с собой, как с ребенком было неловко. Какое счастье, что я ничего не чувствовала. И головой понимала, что сама о себе не позабочусь. Не смогу. И не хочу. Увы, как бы сильно это не било по гордости, но я жертва. И Леа – тоже жертва. Но рядом со мной становилась героем. Топила собственную боль в заботе о другом человеке, пряталась от собственных проблем в моих проблемах. Когда ты захочешь открыть мне свою душу, и я пойму, в чем твое несчастье, я тоже стану твоим героем, обещаю. А пока… Она с интересом листала стэнфордское пособие, изредка комментируя какие-то заголовки. Кажется, ее увлекала литература. И знания ее были такими глубокими и основательными, что я буквально заставила себя прислушаться. Леа небрежно бегала по параграфам, оценивая материал. Роняла случайные факты из жизни писателей. Когда мне станет полегче, попрошу повторить это заново. И обязательно поддержу разговор, ведь мне есть, что ответить. Мысль о том, насколько эрудированный человек сидит в полуфуте от меня, заставила вновь потерять концентрацию. Она… удивительная. И прозябает свою жизнь в Ла-Пуш. Я, помню, спросила отсутствующим голосом: – Почему ты не уехала отсюда? С твоей-то умной головой… Кажется, я залезла в душу гораздо раньше того момента, как она была готова впустить меня туда. Леа не ответила. Продолжила листать книгу, но уже молча. А когда дошла почти до самого конца, изумленно вытянула лицо. Растерла подушечкой пальца чернильную надпись в самом верху страницы, будто проверяя ее на подлинность. Не типографская. Написана от руки дарителя. Норман Мейлер. И каллиграфичное послание: «Умрёт в следующем году незадолго до вступительных испытаний. Комиссия высоко оценит эссе, написанное в память о нем». Вне всяких сомнений, это была Элис. Только ей в голову могла прийти такая эксцентричная идея. Только ей было известно будущее. Ну, и мне… Хотя контролировать это получалось пока очень скверно. Вместо того, чтобы дать Леа хоть какую-то реакцию на прочитанное, я всерьез задумалась о втором видении – беременности Беллы Свон. И погрузилась в себя так глубоко, что не сразу услышала низкий шепот: – Пол подходит к дому. Звучало, как прямая угроза. Так и было, по сути. Взгляд Клируотер стал острым и суетливым. Она привстала с дивана, вероятно для того, чтобы выйти Лэйхоту навстречу и доступно объяснить, что я не в состоянии выносить его общество. Проницательная начитанная Леа возится с буйными старшеклассниками вместо того, чтобы заканчивать какой-нибудь престижный факультет в штате потеплей и строить жизнь своей мечты. Я мягко потянула ее за локоть и слабо улыбнулась. Не стоит. Кажется, именно сейчас, когда ничто внутри не тянется к нему вопреки здравому смыслу, самое время высказать все, что накопилось. Или хотя бы самое основное… Дождь за окном и не думал прекращаться – для Форкса привычное дело. Моя бедная яблоня билась о стены дома, не выдерживая порывистые танцы ветра. Я шла наощупь, руками отталкиваясь от стен. И на крыльце обнаружила не только Пола, но еще и двух незнакомых квилетов. – Пришел с группой поддержки? – плотно закрыла за собой дверь, чтобы не морозить дом. Один из парней приглушенно хмыкнул, взглянув на Лэйхота исподлобья. Впрочем, я могла это просто додумать: из-за свинцовых туч и стены дождя видимость на улице была даже не нулевая, а отрицательная. И холод лизал пятки, поэтому я поспешила добавить: – Вот, что, Пол, – сделала паузу. Для выразительности. Я ведь эмоций лишилась, а не ума. – Рейчел извинилась и за тебя, и за стаю, и за старейшин. Так что больше я ничего про это слышать не хочу. Он молчал. Не знаю, что творилось в его голове, но он слушал, не перебивая. Два квилета, стоящие ближе к лестнице, отвернулись к дороге, чтобы не смущать меня своим присутствием, наверное. Но я не смущалась. Даже напротив: если Пол снова вспылит, они хоть оттащить его успеют, перед тем как он порушит крыльцо и часть фасада. Какой ужас… Так ведь не должно быть. Я ведь не заслуживаю такого. – Я не злюсь и не обижаюсь, – для пущей убедительности даже положила руку на сердце. У проезжей части горели яично-желтые фонари, но они испуганно скрывались за широкой спиной Лэйхота. Он стоял в футе от меня, засунув обе ладони в карманы потертых джинс. Нависал угрозой. Молчаливой угрозой. Я этого не заслуживаю. – Не думай, что я тебя презираю, – позволила себе улыбку, чтобы смягчить сказанное. – Презрение – это чувство, а ты мне безразличен. Без гормональных вспышек в груди Пол Лэйхот уже не казался мне таким уж привлекательным. Более того, память очень кстати запустила перед глазами сцену первой встречи, момент поцелуя у поломанной дощечки забора, его псих в ванной после отказа и, конечно же, вчерашнее. Я этого не заслуживаю. – И ты не стоишь даже тех калорий, что я трачу сейчас на этот разговор. Видать, терпение его лопнуло на этой фразе. Он дернулся вперед, но один из квилетов, в лице которого я смутно узнала Джейкоба Блэка, оттащил его на пару футов назад. – Если собрался шерстью обрастать, пожалуйста, уйди с моего участка. Соседей напугаешь, – а я тактически отступила к двери. И, хотя от такого выпада сердцебиение мое сбилось и запульсировало где-то в горле, я буквально заставила себя сказать на прощание: – И послушай добрый совет: лечи голову, – заскрипели старые дверные петли. – Вряд ли твоим друзьям нравится, что ты звереешь от одного слова и морды им бьешь. И тем более пытаешься трахнуть их силой на кухонной тумбе. Я этого не заслуживаю. К счастью, за спиной Пола был еще один оборотень. А за моей – Леа, сгребшая меня в охапку и затащившая в дом до того, как Лэйхот взревел от ярости. Я скрестила пальцы и искренне помолилась, чтобы оглушительный треск на улице был громом и молнией, а не звуком ломающейся древесины. Увы, но тщетно. Этот разговор ничего в моей душе не изменил. Но изменил что-то в Поле, как потом стало известно. Весь остаток вечера, до самого прихода родителей, Клируотер была рядом. Не оставляла меня наедине с самой собой. И ошеломленно замерла на месте, когда папа загреб ее в свои медвежьи объятия и пригласил остаться на ужин. Она тактично отказалась. Только кивнула мне на прощание, сконфуженная произошедшим, и поспешила уйти. Вернулась на следующее утро, уже чуть более решительная, чем два дня до этого. Постепенно привыкающая к новому человеку в своей жизни. И меня ее присутствие ничуть не тяготило, хотя собеседником я все еще была достаточно паршивым. Но нас обеих, кажется, устраивал такой порядок вещей. Леа пряталась в моем доме от каких-то своих демонов. Я охотно скрывала ее от всего мира. В тот день она снова открыла пособие по истории американской литературы. Заварила зеленый чай с жасмином, разбавила его теплым молоком и вынудила меня позавтракать хотя бы кокосовым печеньем. Кокосы я любила. Интересно, откуда она это знала?.. До обеда она вслух зачитывала краткие сведения о первых поселенцах. Когда информация в книге оказывалась недостаточной, удивительным образом подбирала свои слова, чтобы объяснить какое-то явление. Я правда пыталась ее слушать. Но у меня не получалось. Я смотрела на то, как двигаются ее губы и качается из стороны в сторону рука, обозначая логическое ударение. Она говорила размеренно и тихо, комфортно для ушей, но мне было физически больно думать. Я чувствовала себя ничтожеством. Больным овощем, неспособным на элементарные человеческие действия. И заставляла себя через боль вслушиваться в рассказ о войне за независимость от Великобритании, о декларации независимости США, о колонизации, рабстве, фронтире, американской мечте и рубеже веков. Но это выливалось в головную боль и бесконтрольные слезы. Боже, до чего я себя довела? Какой Стэнфорд, Мэгги, какая Калифорния и успешная карьера журналиста? Ты есть нормально не можешь, не можешь спать без таблеток и улыбаешься натянуто, будто скалишься, хотя в душе тебе глубоко на всех плевать. А Лэйхот? Дура. Какая ты дура, Мэгги… Что-то внутри меня, под острыми ребрами, снова сонно потянулось. Так неожиданно и инородно, что я дернулась вбок, столкнув с дивана подушку. Глухо завыла, ощутив, как больно сжимается сердце от каждого вдоха. Леа принялась растирать мою спину основанием ладони. Помогло. Тогда-то я и узнала, про какую магию мивоков шла речь. Она говорила коротко и предельно медленно. Как с умственно отсталой. Мне это, конечно, совсем не льстило, но иначе я воспринимать ее слова не могла. Нервная система, прожженная электрическим разрядом, напоминала о своей травме. Я жива-то осталась только благодаря ему – индейскому духу. То ли шакала, то ли гиены… На гиену я была похожа больше, впрочем. Вы бы слышали мой смех, ха. Да и фигура, фигура-то после больницы: сутулая, худая и… Ну, хватит. Иронизирую я от бессилья. Чтобы хоть как-то компенсировать пустоту внутри. Этот дух со мной с самого зачатия. Не проявлял себя, потому что не было необходимости. А еще потому, что моя кровь, пилигримская, была ему чужда. Но он уже просыпается, дает о себе знать. Не хочет причинить мне вред, напротив: спас от сожжения заживо, спас… Дал силы и скорость отбиться в тот день от Лэйхота. Он проснется быстрей вблизи леса, девственной и нетронутой человеком природы. Леа мягко намекнула, что мне нужно чаще выезжать за город. Я понимала, что она права. Но все, что мне остается пока – это прислушиваться к себе. Молчать, медитировать, не забывать питать свое тело. Мысленно погружаться в тот океан, что лизал внутренности изнутри. Искать единение с той великой силой, что в меня подселили шаманы. Остальное придет со временем. Будем решать проблемы по мере их поступления. А еще она осторожно коснулась темы Пола. Думала, станет уговаривать дать ему второй шанс, но нет. Она ограничилась парой слов. Объяснила, что то чувство, что крепко связало нас с Лэйхотом, – совсем не любовь с первого взгляда. Оно примитивное и грубое, рабское. Первобытное и совсем не романтичное. И что я ничего ему не должна. Не должна жертвовать своими мечтами, идти у него на поводу и мириться со сложным характером. Это он мне должен. Должен защиту, заботу, внимание. С чем, впрочем, справлялся отвратительно. От этих слов мне как-то сразу полегчало. Остаток вечера она рассказывала про племя. В подробностях, очень долго и вдумчиво. Знала, что я слушаю через слово, но продолжала говорить. Это была ее исповедь. Она говорила не для меня, а для себя, чтобы облегчить свою боль на кровоточащем сердце. Кое-что из ее рассказа я все же запомнила, но предпочла сделать вид, что считаю трещинки на дне пустой белой кружки. Леа снова заварила жасминовый чай с молоком. А сегодня пришла с пакетом из Карвер, набитым аппетитно пахнущими сырными булочками. Убедила меня съесть чуть больше, чем обычно, постепенно увеличить порцию. Пока она ловко хозяйничала на моей тесной кухне, я досушивала влажные волосы и отпаривала одежду. Последняя терапевтическая встреча в марте, уже конец марта. Близятся экзамены, выпускной Майка и… Родители так устают спасать разрушающийся бизнес, что едва ли заметили мое подавленное состояние. Сплотились ради общей цели. Зарыли топор войны? Тем лучше. Мы разошлись на главной дороге: я поспешила в больницу, Леа – к дому Беллы Свон, чтобы проведать Сета и Джейкоба, сменивших Калленов на патруле. Мы договорились встретиться через пару часов где-то в городе, чтобы молча посидеть под лучами редкого весеннего солнца. Погода и правда была отличной. И идея тоже. И ее компания, к которой я успела привыкнуть за эти чудовищные три дня полного безразличия. Практикантка Блэк опаздывала. По словам пациентов, впервые за все время. Некоторые из них вышли в коридор, чтобы поймать кого-нибудь из персонала и узнать, в чем дело. Особо активные даже поднялись в ее кабинет. Остальные же просто нервно переговаривались, поглядывая на часы. – Мисс Блэк оформляет новенького, – заговорщически протянула милая старушка, прикрывая за собой дверь. Это новость моментально всех взбудоражила, а я… А я блаженно распласталась на своем излюбленном деревянном стуле рядом с окном. Дух под ребрами как будто уткнулся влажным носом в мое сердце: чувство все еще непривычное, но уже не пугающее до невроза. Подставила лицо апельсиновым лучам, щедро льющимся на землю. Ох, я так тебя понимаю, мохнатый. Ты ведь калифорнийский дух, а в Калифорнии всегда жарко и солнечно. Как ты в Форксе плесенью не покрылся – до сих пор огромная загадка. Но мои солнечные ванны продлились недолго. Скоро в кабинет ворвалась очаровательная Рейчел, и я по привычке поправила мизинцем контур красной нижней губы, выпрямляясь на стуле. Спрятала бантик шнурков внутрь ботинок. – Причина опоздания уважительная! – отшутилась девушка, размахивая голубой папкой. – Меня уже, конечно, выдали. Да, миссис Йорки? Милая старушка пристыженно улыбнулась и закивала. – Отлично, – Рейчел одернула рукава белого халата и остановилась за столом, заваленным стопками распечатанных тестов и психологических заданий. – Новый пациент сейчас подойдет, а пока расскажите мне, как прошла ваша неделя. Я продолжила расслабленно щуриться, наблюдая за активно жестикулирующими людьми. Не вслушивалась, как обычно. И рассказывать что-то тоже желанием не горела. Солнце припекало голову и грудь. Практикантка Блэк заинтересованно кивала на рассказы о внуках, улыбалась даже, хотя улыбка эта казалось до невозможного нервной. Она вдруг посмотрела на меня так взволнованно, будто я вот-вот взорвусь. Причина такой реакции оставалась загадкой недолго. – Большую часть из вас направили ко мне другие врачи, – начала она издалека. – Редко пациент понимает, что у него проблемы. А если и понимает, то не обязательно принимает их. Отрицает. Дух под ребрами беспокойно зашевелился. Мне тоже вполне хватило этой вступительной речи. Я поднялась со стула, прижимая подол юбки к бедру, и уже собиралась тихо покинуть кабинет, когда дверь распахнулась. – Этот молодой человек обратился к нам сам, – я ощущала взгляд Рейчел на своем лице, но упрямо игнорировала его. Будь во мне чувства, злилась бы, наверное. А так… Прекрасно понимала, почему она так поступает. Но понимание ситуацию не облегчало. Она говорила что-то еще. Наверняка, что-то, предназначенное для моих ушей, чтобы убедить остаться. Я не слушала. Смотрела ему в глаза, пытаясь понять, не злая ли это шутка. Леа рассказывала, кажется, что репутация Пола в племени прескверная. Я в это охотно верила. Школьный хулиган, прогульщик, по ночам на пару с Джаредом ворует яблоки в огородах, расхаживает по главной улице топлес. Не любит проигрывать в спорах, гнет свою линию до последнего, и проще научить рыбу по деревьям ползать, чем убедить Пола сделать что-то против его воли. Не поддастся. Упрямый и вспыльчивый. И вот он стоял напротив. Напряженный до каждого мускула на лице. Недовольный. Но смотрел тем же взглядом, что и в комнате, когда мы ели рыбу под третьесортный боевик – преданным. Пол удивительным образом сочетал в себе эту проклятую непреклонность и готовность уступить мне. Чем дольше я стояла, демонстрируя намерение уйти, тем темнее становились его глаза. Как будто решение обратиться за помощью унижало его. Таких парней, как Пол, наверное, и правда унижало. Но он признал свою вину. Захотел… искупления? Вошел в кабинет, кивнув остальным пациентам, и вернул свой взгляд мне. Посмотрел чуть менее грозно. Придержал дверь на случай, если я все же решу уйти. Но я медленно опустилась на стул и вновь подставила лицо солнечным лучам. Койот под ребрами довольно зарычал. Его поступок ни к чему меня не обязывает. Я ничего ему не должна. Пол это делает в первую очередь для себя самого. Посмотрим, к чему это приведет. Так и прошла встреча: в солнечных ваннах и