Дом Эмили Янг
12:23
Первое, о чем я подумала, проснувшись – это то, что Майк снова пригласил своих друзей с утра пораньше, и теперь они беснуются на первом этаже: настолько шумно было в доме. И я уже словно встала не с той ноги, еще даже не поднявшись с постели. Беспокойно мотала головой, царапая щеки о грубую ткань наволочки.
Не хотела просыпаться. Капризничала, ощущая, как что-то теплое и пушистое под ребрами недовольно тявкает со мной в унисон.
Первое, что бросилось мне в глаза – это текстурный льняной пододеяльник, полинявший мелкими пятнами. В воздухе, купаясь в белом дневном свете, кружилась пыль, дрожа от моего дыхания. Здесь пахло деревом и кислыми болотными ягодами. Пахло…
теплом, как будто стены этого дома насквозь пропитались ароматами свежей бархатной выпечки. Тело горело от поцелуев, которыми солнце щедро покрывало мою голую спину.
Хотелось остаться здесь на целую вечность, укутавшись в одеяло, пахнущее как самый уютный семейный очаг. Но по какой-то неправильной и плохой привычке в голову тут же полезли воспоминания о вчерашнем дне. О костре, взмывающем птицей в почерневшее звездное небо. О торжественной песне, распарывающей тело по невидимым швам. О койоте и лихорадке, из-за которых я вчера чуть не попрощалась со своей скромной человеческой жизнью.
О Поле. И мысль о нем отозвалась тянущей болью внизу живота так неожиданно и сильно, что я рефлекторно подтянула колени к груди, засуетившись на скрипучем матрасе. Шум на первом этаже моментально стих.
Я узнаю этот дом по необработанной вагонке, покрывающей стены спальни: так выглядела ванная комната и гостиная, перетекающая в просторную кухню. И еще, мне кажется, я узнаю этот дом по какому-то совершенно необъяснимому
щенячьему чувству безопасности. Я будто приехала погостить к своим старшим родственникам, опекающим и любящим безусловно, просто за факт твоего существования. Затрещала под чьими-то осторожными шагами лестница, ведущая на второй этаж. Медленно, словно крадучись, кто-то прошел по коридору и легко надавил на ручку, заглядывая внутрь.
– Что-то ты рано проснулась, – прошептала Эмили, плотно прикрыв за собой дверь.
И опустилась на середину кровати, положив ладонь на мои колени, укрытые одеялом. Все внутри моментально затрепетало, как от прикосновения
матери. И лицо ее, изуродованное шрамом, уже не смущало. Это было совершенно иное восприятие, не как на пляже в тот день, когда мы познакомились. Я теперь будто смотрела сквозь ее изрезанную кожу, в самую суть, которую не осквернить волчьими когтями.
– Хорошо себя чувствуешь?
– Как дома, – прохрипела осипшим от сна голосом.
Девушка удивленно вскинула брови и тут же растаяла, будто услышала какой-то очень нежный комплимент – так оно скорее всего и было.
– А вы уши не грейте, – произнесла она сурово, глядя мне в глаза, но обращаясь точно к кому-то другому. – В нижнем шкафчике ведро для брусники. И чтобы через час уже были тут.
С первого этажа послышались возмущенные возгласы, но Эмили не придала этим звукам никакого значения. Продолжила ласково улыбаться, поглаживая мои колени, пока входная дверь не хлопнула нарочито громко.
– У парней острый слух, – пояснила она, наконец. – И полное отсутствие стыда.
Я слабо кивнула, мазнув горячей ото сна щекой по наволочке. Плотно сжала веки и оттолкнулась рукой от матраса, чтобы сесть на постели. По телу смолой растекалась слабость, к горлу тут же подкатила тошнота. Мысленно я была очень благодарна Эмили за то, что она дала мне время прийти в себя без лишних свидетелей. Наверное, знай я, что кто-то внизу слышит каждый мой хрип и треск суставов, то это щенячье чувство уюта и покоя разбилось бы вдребезги. А еще мне хотелось хорошенько поворчать себе под нос без риска быть услышанной.
– Сварить тебе кофе? – предложила девушка мягко, наблюдая за выражением моего лица.
Оно моментально скривилось. Я вспомнила про латте из больничного аппарата, рядом с которым мы встретились с Элис, и про то, как этот латте из меня выходил минут десять, когда я с мигренью сидела на полу своей ванной. Может, когда-нибудь позже
– и не химический порошок, а настоящую молотую арабику – но точно не сейчас. Нам пора сделать паузу в отношениях.
– Нет.
– А медовые лепешки будешь?
Согласно кивнула, но только потому, что не хотела расстраивать ее еще одним отказом.
– Тогда жду тебя внизу, – Эмили учтиво покинула комнату, одарив меня лучезарной улыбкой.
А я неуклюже стянула с себя одеяло и медленно встала, зарываясь пальцами ног в пушистый белый ковер. Тепло и будто даже душно.
И тело скрипит от полупрозрачного налета океанской соли. Я помнила, где лежит моя сумка – в кресле напротив. А там и отстиранный от китайского супа джемпер, и бюстгальтер, и косметичка.
Проснулась и правда рано: на настенных часах показывало половину первого, а сомкнула глаза я только около восьми после долгих метаний по подушке. От неправильного сна границы времени сильно размылись. Кажется, совсем недавно меня встретила на пляже Леа, измученная нашим ночным приключением – нет,
хоррором. Мрачная и пугающе молчаливая, обеими руками сминающая тонкие ручки шоппера. Они обменялись с Лэйхотом очень тяжелыми и недружелюбными взглядами и разошлись в разные стороны. Пол – куда-то в лес, Леа – сначала со мной к дому стаи, потом в Форкс на патруль. А я
со своей совестью – в сухую и теплую постель, наспех застеленную гостеприимной Янг.
Здесь я и правда ощущала какое-то
нечеловеческое единство с еще вчерашними незнакомцами, но это совершенно не пугало: я ведь теперь член стаи. Было приятно осязать почти что кожей заботу Эмили, хлопочущую на кухне, игривость Эмбри, уходящего глубоко в лес, и олимпийское спокойствие Квила, послушно несущего в руке ведро для брусники. Я различала их интуитивно, но поразительно точно. Будто всю жизнь их знала, каждый сантиметр и каждый атом.
И ощущала у себя в груди настоящий Млечный Путь: сложный и неизмеримо громадный, насквозь пронизанный чужими чувствами и мыслями. Стала звеном в каком-то хитроумном механизме. А чувствовали ли они меня?
Словно не своими руками я стянула с тела пижаму и натянула на скрипящую кожу нижнее белье. Бездумно застегнула на все пуговицы шорты, далеко не с первого раза попадая в петельки. Зависла на одном месте, прислушиваясь к ощущениям, и глупо заулыбалась от удовольствия. И от теплых волн ласки Эмили, и от серебряного дневного света, озаряющего комнату, и от пушистого ковра под ногами. Мне было
так хорошо, что за это стало даже
стыдно. Ведь где-то там сейчас
Леа, из-за меня лишившаяся сна. И где-то в лесу сейчас
Пол, всю ночь простоявший в океане с грузом на руках. И от этих мыслей что-то снова заныло, да так зудяще, что захотелось с себя кожу содрать.
Разве должна я ощущать такое блаженство?
Разве могу? Я должна быть напугана, осторожна и подозрительна, напряжена до каждого микромускула на лице. Оберегать ту тайну, что бьет меня пушистым хвостом по внутренней стороне ребер. А чувствуют ли койота остальные?
Теряясь в догадках, я слишком громко хлопнула дверью ванной комнаты: дерево оскорбленно затрещало в ответ. И вода из крана потекла так скудно, будто то было мое наказание. Нормально умыться не получилось: волосы лезли в лицо, и их пришлось намертво стянуть в пучок на затылке, а от ледяной воды все лицо перекосилось в драматичную гримасу. Отражение в зеркале смотрело на меня с легкой ноткой осуждения, будто бы во всем произошедшем была моя огромная вина. Но вины
не было, и хотя бы эта мысль избавляла от угрызений совести. Просто стечение обстоятельств. И все мы втроем – и я, и Леа, и Пол – оказались там по воле…
духов ли?
Когда я не спеша спустилась на первый этаж, то мгновенно окунулась в облако жара, источаемого газовой плитой. Лениво шкворчала медовая лепешка, подпрыгивая в сковородке, и дымился в двух кружках травяной сбор. Мы были в доме одни.
– А где остальные? – я
пытаюсь звучать беззаботно.
Эмили колдует за кухонным островком, разложив перед собой целую кипу пищевых контейнеров. В один складывает нарезанные овощи, в другой – дольки фруктов. За ее спиной стоит стопка пузатых ланч-боксов, изнутри покрытых туманным конденсатом. Звонко щелкают замочки, гремит использованная посуда в раковине. И я не решаюсь сесть за обеденный стол: мне навязчиво кажется, что нужно предложить свою помощь,
хотя бы тарелки помыть. Но Эмили смотрит мне в глаза требовательно и нежно, мягко давит на волю, опуская на тяжелый деревянный стул. Я не нахожу в себе сил сопротивляться и моментально ловлю себя на мысли:
что это за чертовщина?
– Сэм с Джаредом и Полом – на срубах, – начинает она с широкой улыбкой. – Джейкоб – в гараже, Сет и Леа охраняют подружку вампира, а Эмбри и Квил…
– Ушли теряться на болото, да, – перебиваю я ее чуть резче, чем хотелось, но мне трудно скрыть внезапно вспыхнувшее недовольство.
Кому вообще понравится
подчиняться чьей-то воле? Или такую цену нужно платить: надежное братство и материнская забота за исправное послушание?
– Не потеряются, – Эмили уверено кивает, защелкивая крышку очередного контейнера, и приступает к новому.
Что-то первобытное и бессознательное упрямо расслабляет меня и подчиняет паре черных глаз, дружелюбно щурящихся в жаре газовой плиты. И это кажется таким естественным: если Сэм – вожак, а Эмили – его невеста, то в их руках огромная ответственность, а вместе с ней и существенное покровительство. Девушка порхает по своей просторной кухне, и я понимаю, наконец, почему она просторная: иначе не справиться с таким количеством дел. Все тумбы заставлены заготовками, она очень часто оглядывается на настенные часы, будто торопится закончить до определенного времени. И очень шустро переключается с одной задачи на другую. А в голове держит, где находится каждый член стаи, и, я уверена, что ее сердце не на месте, когда все волчата разбросаны по разным местам. Она выглядит очень властной и авторитетной, настоящей хозяйкой,
матерью.
И это немного пугает. Власть всегда пугает.
– Сегодня же суббота, – произношу я, выдержав паузу. Уняв свое недовольство. – Законный выходной день.
– Ты про Сэма? – переспрашивает Эмили торопливо, выдвигая один кухонный ящик за другим. – Попробуй чай, Маргарет.
Руки сами тянутся к кружке, до краев наполненной пахучим напитком – щедро. И я несмело делаю глоток, боясь обжечь язык.
– Вкусно?
– Да, спасибо. В резервации работа без выходных и перерыва на обед, значит?
Эмили смеется. Осторожно, любовно укладывает контейнеры в тканевые сумки и пересчитывает что-то невидимое на столе.
– Эмбри меня заболтал, ничего не успеваю, – отшучивается девушка. – Так, это – для миссис Колберт, а то – для мистера Уэйти… – она прислонила пальцы к губам, сосредоточенно обведя взглядом кухню. – А для миссис Пауэлл?..
Громко цокает, осознав свой прокол. И отвечает на мой вопрос очень скомкано, прожевывая слова:
– Парни по выходным забесплатно работают. Надо же как-то отстраивать новый дом для Доли.
Я вспоминаю шутку Джареда, брошенную вчера при встрече. И недоверчиво протягиваю:
– Они
сами дом строить будут?
Янг снимает со сковороды танцующую медовую лепешку, складывает ее пополам в тарелке и ставит передо мной, оставив на лбу сухой и суетливый
поцелуй. Совершенно неожиданный. Я даже не понимаю, как это расценивать, а девушка моментально возвращается к своим заботам. Одной рукой перемешивает застоявшееся тесто, другой – подливает на сковородку масло.
Наверное, у квилетов так принято.
– С Нейтом и Квилом-старшим, – утвердительно кивает Эмили, найдя себе новое занятие: что-то старательно выписывает в ежедневнике, затерявшемся среди беспорядка на кухонном островке. – Ага, а у миссис Пауэлл от фасоли несварение…
И
это Эмили знает. Пусть раньше, до встречи с Сетом, я тоже была суперэнергичной и вечно занятой, знающей всё про всех в школе, компенсирующей недостаток сна кофеином и дежурной улыбкой, но от той суеты, что происходит сейчас в доме Янг, мне становится как-то не по себе. Впрочем, видно сразу, что это ее стихия. Это ее ежедневная рутина, в которой она как никто хороша: точно знает, куда послать парней, сколько контейнеров еды собрать и как одновременно выпекать сразу несколько блюд на плите.
– У
твоей работы точно нет выходных и перерывов на обед, – протягиваю я смешливо, пододвигая к себе тарелку.
Янг согласно улыбается и отмахивается, нагибаясь к какой-то из сумок. Млечный Путь в моем теле вибрирует тревогой. Девушка сильно нервничает, пересчитывая пластиковые крышки, и мое сердце стучит в унисон с ударами ее ногтей. Кружка чая в руке дрожит от нарастающей паники.
А я не хочу паниковать.
И первые несколько минут сижу ошеломленная, шумно потягивая остывающий напиток. Аромат лепешки греет легкие изнутри, янтарной поволокой застилает глаза, растекаясь по телу бальзамом. А сердце бьется, как лихорадочное, и вторит чувствам Эмили, забившейся в своей просторной кухне, как птичка в клетке. Это
не мои чувства. Все, что я испытываю здесь, в доме стаи, вводит в замешательство: и внезапные приступы умиротворения, и натягивающиеся, будто струны, нервы.
Я неожиданно вспоминаю Джаспера. И обращаю бестолковый немой вопрос куда-то в космос:
«Как ты все это время выносил чужие эмоции?». С моего пробуждения прошло не больше часа, а правый глаз уже подергивается от перенапряжения. К этому, наверняка, привыкаешь, особенно если ты един со стаей. А мне единиться с ней пока было рано: с самой собой бы прийти в согласие.
– Как тебе костер? – интересуется Янг между делом, выпрямившись и моментально оказавшись у плиты. Раз – и еще одна толстая лепешка шкворчит на сковородке.
Я кусаю щеку с обратной стороны, подбирая правильные слова. И не нахожу ничего лучше, чем скупое:
– Понравился.
– Вы с Полом ушли в самом начале, – как будто бьет ладонью наотмашь. – Уже помирились?
–
Что?!
Эмили собирается сказать что-то, но я ощущаю ее порыв задолго до того, как мысль обретает форму: сопереживание и абсолютно неуместная вина. И затяжной зрительный контакт, гораздо дольше приличного. Ей даже не нужно никуда косить глаза, чтобы намекнуть о том, что упрямится слететь с губ. Янг хочет, как и практикантка Блэк,
извиниться. Какой абсурд: она
слишком много на себя берет. И в моменте меня это даже злит, потому что никто, кроме Пола за это извиняться не должен. Потому что
никого, кроме меня и Пола, эта ситуация
вообще не касается. Наши отношения – или то, что от них осталось – не дешевое реалити шоу, за которым следит вся стая и старейшины. А я не главная героиня, которой нужно сочувствовать и скидывать деньги платными СМС-ками. И мои решения, какими бы они не были, не должны быть достоянием общественности. Ровно, как и чувства.
Наверное, лицо мое от этих мыслей ожесточилось, потому что Эмили осторожно огибает островок, спускается к столу и медленно заходит за мою спину.
– У тебя очень красиво завились волосы от соли, – Янг говорит мягко и полушепотом, будто физически снижая градус напряжения в доме. – В мелкие кудряшки. Я поправлю?
Киваю и ощущаю, как ее руки ослабляют тугой пучок, как она пропускает мои пряди сквозь пальцы, по-новому собирая их на затылке. И вытягивает пару жестких локонов у лица, делая прическу нарочито небрежной, даже романтичной. Я не против и рада, что девушка дала себе передохнуть пару минут: ее сердце забилось медленней, и мое собственное успокоилось следом.
Проклятая стайная эмпатия. А еще мне приятно ощущать ее по-матерински нежные прикосновения, отдающиеся мурашками вниз по плечам. Я с легкостью перевожу разговор на какую-то отвлеченную тему, расспрашивая Эмили о соседях и ее родном племени мака. Дежурно улыбаюсь, разрывая лепешку на мелкие кусочки. Горячая выпечка жжет пальцы, но тает на языке, как самая изысканная турецкая сладость. Через какие-то пять минут атмосфера на кухне снова становится хаотичной, но по-своему приятной. Я будто сидела за компанию на кухне с любимой родственницей и, пока она работает в поте лица, развлекала ее своей болтовней, уплетая за обе щеки лакомства. Очень простой сценарий,
семейный.
Но тот хлесткий, как пощечина, вопрос жжет кожу еще долго. Не потому, что Янг хотела меня обидеть – нет, ни в коем случае. Напротив: помочь разрешить серьезный конфликт. И именно эта мысль зудит на обратной стороне ребер. Сначала нас накрепко связывают духи, играясь с чувствами так, как им выгодно. Потом Рейчел и Эмили совершенно открыто толкают к Лэйхоту, а Эмбри и Леа сторожевыми псами отгоняют от него.
А чего сам
Пол от меня хочет? Вряд ли он доволен нездоровой одержимостью какой-то бледнолицей девчонкой, которая в его глазах то недотрогу из себя корчит, то растягивает в широкой улыбке ярко-красные губы. Чье поведение и амбиции на будущее ему кажутся непонятными и, какая ирония, дикими, чужими и несерьезными.
Но самое главное: что с этим всем теперь делать
мне? С ударом молнии, выведшим меня из строя до конца учебного года? С тайной о Стэнфорде, что со мной разделила Элис? С тайной о койоте, что со мной разделила Леа? С самим койотом, вчера чуть не разодравшим меня на фарш? С видениями, приходящими так внезапно, что не получается найти закономерность?
Что делать с Майком, переживающим из-за выпускных экзаменов? Что делать с родителями, с головой нырнувшими в работу, чтобы отложить разговор по душам до лучших времен? Что делать со статьей для газеты, которую с меня трясет Эрик? Что делать со школьными конспектами, от одной мысли о которых безумно тошнит?
Что делать с Элис и той запиской о смерти Нормана Мейлера в Стэнфордском пособии? Срочно читать все его книги, чтобы написать максимально впечатляющий некролог на вступительных? Какой ужас. Ведь человек еще жив, еще даже не подозревает о том, как близко к нему подползает могильное дыхание. Как Элис вообще могла рассказать мне об этом? Заработать кредит доверия и попросить о помощи в недалеком будущем? Что же такое страшное и важное ты хочешь от меня, мисс Каллен?
Что делать с этой стайной эмпатией, расслабляющей и напрягающей одновременно, лишающей приватности, будто раздевающей на глазах у всех? Я не хочу это чувствовать. Я не хочу, чтобы чувствовали меня. Это очень невовремя
– мне ведь есть, что скрывать. Спросить совета у Джаспера? Узнать, как он изолировался от чувств людей все эти годы? А с какой стати он вообще будет со мной разговаривать? И с какой стати он вообще захочет мне помогать?
Что делать с видением о Белле Свон? Кажется, оно не такое уж и пугающее. Рано или поздно это бы произошло, правда же?.. Но тогда что там делал Эдвард? А могут ли родиться дети от союза человека и вампира? Поэтому ли озеро окрасилось кровью, а фигура девушки стала больше напоминать иссохший скелет? Что за
гибрида они породят?
Угрозу для всех нас? Тогда мне нужно предупредить ее о грядущей опасности,
верно?..
Но если это не будущее,
а судьба, то как мне воздастся за попытку ее изменить? Безопасно ли
для меня самой рассказывать о своих видениях? Не обречена ли я всю свою жизнь нести великое
тайное знание, совсем как Элис? А может ли за ним кто-то охотиться?
А не охотятся ли за Элис? А не поэтому ли шаман мивоков спрятал койота в бледнолицем ребенке, совершенно неочевидном сосуде для такой разрушительной силы?
Я слишком много думаю.
Чрезмерно. Иногда рискую надумать то, чего нет – неприятная обратная сторона медали. И, все же, зачастую оказываюсь права. Господь наградил меня пытливым умом, мне нужно найти ему применение в жизни. Мне нужно добиться успеха и нести пользу обществу. Обеспечить себе достойную жизнь, как в лучших голливудских фильмах.
Непосильные амбиции, амбиции,
амбиции. Бесконечные вопросы, вопросы,
вопросы. Сплошные проблемы, проблемы,
проблемы. Что делать с Сетом? Что делать с Леа? Что делать с «unkillable», слишком подозрительным, чтобы быть лишь чистой случайностью?
И на фоне мириады мыслей, давящих тяжким грузом на плечи:
что, черт возьми, мне делать с Полом Лэйхотом?
*
Близ реки Квиллают
14:07
Лес, пропитанный влагой до маленькой щепки на стройном стволе сосны. Куда ни повернись, все деревья, деревья. По мшистой земле ползет скромный кустарник, разморённый, припадающий к ней сухой грудью. И до костей пробирает то ли хладный ветер с океана, то ли величие этих земель. А где-то вдалеке щебечет птица: хрустальная песня, чистая, как россыпь росы на луговых цветах.
– Где ты был всю ночь? – голос Сэма звучит, как первый раскат грома. Неожиданно. Сильно.
Погода стремительно портилась. В воздухе начинало пахнуть холодящей свежестью, воздух легко искрился электричеством от нарастающего напряжения. Пол небрежно поднял на вожака глаза, оперевшись ладонью о только что поваленный толстый ствол. И Сэм
напряжен до опасного сопротивления. Серьезен.
Лэйхот мотнул головой и принялся
голыми руками обламывать ветви. Не больно и до невероятного просто. Монотонно. Одна ветвь, вторая, третья… Работа отвлекала от ненужных мыслей – от ненужных мыслей о том, кто, вообще-то, был до невозможного и невыносимого
нужен.
Блядское запечатление. Когда ветер несет с востока
ее запах, все упрощается и усложняется одновременно. И Лэйхот злится, горбясь от зуда в лопатках – верный предвестник перевоплощения.
Злится потому, что ощущать в груди щемящую тоску гораздо хуже. Унизительней, что ли. Слабей и уязвимей. А Пол не слабак и не сопляк. Его просто разрывает от уныния, выедающего всю его страсть до последнего ошметка плоти. Истощает до полуобморочного состояния – сколько суток он уже не спал? Трое, четверо? Великий Дух дает достаточно сил для подобных испытаний. Но куда бо́льшим испытанием для Лэйхота был как раз таки сон. И
та, кто в нем непременно появится. Будто поселилась там, как полноправная хозяйка.
Сука. Нет у Маргарет на него прав. Ни у кого нет: ни у отца, ни у стаи, ни у старейшин. И тем более у той, кто не испытывает к нему даже малой доли тех чувств, что распирают его грудь, выворачивая ребра наизнанку.
Это ебучая несправедливость. Абсолютно ненужная и невыгодная привязанность. Он гневно сплевывает в сторону и скалит в раздражении зубы.
– Пол?
– Что? – огрызается квилет, переламывая очередную ветвь. Уже потерял им счет.
С океана поднимается промозглый соленый ветер. Вниз по стволам сосен опускается белой вуалью туман, растворяясь у корявых корней. Унылая картина, холодная и мертвая. И Лэйхот упрямо не признается самому себе в том, что это не лес вдруг почему-то стал казаться ему уродливым, а волчий Дух исстрадался до болезненной слабости. Не от битвы с вампирами, не от драк с братьями, не от патруля и погонь – от проклятой бледнолицей девчонки.
Блядское запечатление.
– Где ты был всю ночь? – Сэм повторяет свой вопрос терпеливо и настойчиво.
– На диком пляже.
– Один?
Пол уязвленно рычит.
– Блять, Сэм. Чуешь же, что не один, – и снова сплевывает, будто вместе со слюной избавляется от смрадного яда.
И ее запаха, что забился в складки одежды и каждую клетку кожи. Лэйхот пропах Маргарет насквозь и получал от этого такое унизительное удовольствие, что на него вновь и вновь накатывала волнами
ярость. Нет, он не нуждался в ней. Не нуждался в ее присутствии, не нуждался в ее внимании. Не нуждался в ее наглых и смелых выходках и птичьем смехе. Не нуждался в близости до немеющего экстаза. Не нуждался в ленивых просмотрах тупых фильмов под копченую рыбу. Не нуждался в слабом сердцебиении где-то на уровне его собственной груди и сонном дыхании в ключицы.
Не нуждался.
И никогда не признается, как ему паршиво. Как на самом деле слабеет от бессонницы тело – сегодняшнее приключение к усталости добавило еще и переживаний. И что – к черту сон, усталость и собственную гордость – он бы простоял с ней на руках в океане еще одну ночь, отдавая свое тепло, лишь бы иметь возможность быть рядом, быть
нужным.
– Чем вы там занимались? – Сэм не работает, а устраивает допрос с пристрастием.
И Лэйхот отвечает грубо:
– В футбол играли.
– Пол!
Громко трещит ветвь сосны, переломанная в совсем неудачном месте. Ближе к стволу надломить ее не выходит: то ли в руках сил не осталось, то ли здесь без пилы не справиться. Но Пол упрямо хватается ладонями за образовавшийся сук и тянет его на себя с нарастающим рыком. Не поддается. Перехватывает по-другому и тянет вбок. Нет. И даже от себя толкать его смысла мало – только занозы вонзились глубже в кожу.
Он раздраженно отшатнулся от поваленного дерева и отвернулся к лесу, чтобы перевести дыхание. Отчаянье крыло. Не агрессия, не ярость, а какая-то звенящая пустота. Беспомощность.
Ублюдское чувство. Унизительное. Будто болит все сразу: и видимое, и невидимое. И хочется, как в детстве, чтобы кто-то просто побыл рядом и погладил по волосам, утешая. Успокаивая. Усмиряя. Чтобы кто-то просто помолчал, даже можно на расстоянии. Но чтобы не было в груди Лэйхота этого гребаного чувства одиночества, изолированности,
брошенности.
Он не один: вокруг стая, племя, отец, в конце концов. Доли, наводящая в их доме свои порядки. Да вокруг столько девчонок, заинтересованно оглядывающихся и краснеющих, стоит ему пройти мимо! А нужна ему только одна, конкретная. Не краснеющая и не оглядывающаяся.
– Подай пилу, – просит квилет хрипло, шумно втягивая воздух сквозь зубы.
И оборачивается к поваленной сосне, из-за которой его ладони теперь похожи на долбанное сито. Но подцепить и вытащить занозы не выходит – здесь нужны руки поделикатней. А, может, и похуй. Может, волчья регенерация как-то сама справится.
– Я переживаю, – настаивает Сэм и даже делает шаг навстречу, как будто сокращение дистанции заставит Пола открыться.
Не-а. Он сейчас безразличен и непробиваем для вожакских приказов. И тот максимум, которого Улей от него добьется, – это очередная грубость. Какого хрена он вообще прикопался? Почему не может просто отвалить?
Будь здесь Джаред, он бы как-нибудь встрял и перевел разговор в более мирное русло. Но Джар свалил после полудня, чтобы провести время с Ким, со своей нареченной. А Сэм эту ночь провел не по грудь в океане, а в теплой постели, измятой двумя телами: его и Эмили. А тяжесть в теле Пола такая смертельная, что хочется камнем сброситься с утеса и утопиться нахрен.
– Не делай из меня психа, – Лэйхот угрожающе хмурится. – Не сдержался разок.
Бывает, – сокращает между ним и Сэмом расстояние настолько, что любому другому стало бы некомфортно. – Как будто с тобой никогда не случалось.
Сэм стискивает зубы до скрежета, вспоминая. И находит в глазах Пола такое же едкое чувство. От него то ли выть хочется, то ли залиться дешевым виски с заправки, чтобы разодрать себе горло в кровь.
Вина. Да такая, что от нее не откупиться обычным «прости» и обещаниями исправиться. Это
не исправить. Великого Духа из груди
не выковырять и запечатление никуда
не засунуть. Эту одержимость
не превратить в легкую симпатию. Эту зависимость ничем
не заменить. И это звериное вожделение
не прикрыть сопливой романтичной прелюдией.
Лэйхот соврет, если скажет, что не хотел ее в тот момент.
Хотел, конечно. Грубо, дико, совсем не по-джентльменски. Хотел по швам разодрать ее одежду и стиснуть бедра в руках так сильно, чтобы на светлой коже остались следы от его пальцев. Хотел поделиться с ней своим безумием и душить поцелуями, намертво выбить кислород из ее легких, утопая в долгожданной близости. Он послал к черту старейшин, Сэма и любые последствия ради одного единственного момента, долгожданного, необходимого им обоим – он же чувствовал взаимность. Маргарет ведь доверилась его рукам и просила еще, сильней, больше,
смелей – и переключилась как по щелчку пальцев. Умел бы Лэйхот тормозить так же резко, когда сердце колотится в горле
до трехсот ударов в минуту! Хотя бы попытаться, конечно, стоило – теперь он это понимает. Но «трахнуть ее силой на кухонной тумбе» Пол уж точно не хотел – это гребанная чушь! Он же не отбитый на голову!
И все они – старейшины, Сэм, Эмили, Леа и даже Мэг – могут лепить из него кого угодно: да хоть нетесаного вспыльчивого придурка без перспектив на успешное будущее, но уж точно
не насильника! Он виноват – это факт, напугал свою нареченную неожиданным напором. Увлекся и потерял самообладание, никого и ничего не слышал. Перевоплотился, в конце концов, и заставил Ньютон поверить в то, что он хочет причинить ей вред. Не хотел и не позволил бы никому другому это сделать –
но девчонка и слушать его не стала!
Сильнее этого блядского недоразумения злит только то, что последние пару дней все только и делают, что обсуждают этот его косяк. Осуждают, стыдят. И зачем-то хвалят решение обратиться к Рейчел. Ставят ставки, как скоро они помирятся и что же такого Пол должен сделать, чтобы выслужить прощение. Суют свой нос туда, откуда может прилететь хук правой – терпение Лэйхота было на исходе.
– С ней все в порядке, – процеживает он сквозь зубы.
Хотя сегодняшняя ночь могла обернуться трагедией, и эта мысль периодически бьет по голове. Но об этом Пол подумает позже, подальше от стаи и желательно на трезвую выспавшуюся голову. И, так же желательно, после объяснений самой Маргарет – уж он-то ее выслушает и не станет делать поспешных выводов.
– Я не за нее переживаю, а за те… –
этого ему еще не хватало.
– Подай уже эту гребанную пилу! – перебивает Лэйхот несдержанно и вытягивает руку.
Сэм выдерживает паузу. Прислушивается к чужим чувствам и демонстративно хмурится – не нравится этот странный коктейль злости и тоски. Но больше не предпринимает попыток добиться искреннего ответа. С Полом можно и
нужно говорить по душам – как вожак, как лучший друг и как названный старший брат Сэм знает это наверняка: Лэйхот часто отмалчивается, пряча за вспыльчивым грубым нравом серьезные переживания. Но сейчас, видимо, не лучший момент. Улей подходит к ящику с инструментами и находит среди множества железок нужную. С пилой работа, конечно, идет быстрей и складней: злосчастный сук тут же оказывается спилен под основание. Вдвоем они быстро обрабатывают поваленный ствол и стремительно приступают к новому дереву, чтобы успеть до начала грозы.
В резервации никто не отлынивал от работы. Многие дети после школы сменяли родителей за прилавками мелких магазинчиков, а по выходным раскладывали на площади товар для рынка. Парни постарше уже активно работали руками: помогали ловить рыбу и охотиться, а потом разделывали добычу. Девочек с детства приучали заботиться о пожилых соседях – квилеты чтили старость и заключенную в ней мудрость.
Здесь кипела жизнь, и всегда была куча дел на повестке дня. Племя существовало единым организмом, крепким и дружным. Проблемы знакомого с другого конца поселения – твои проблемы. Твоя беда – беда всей общины. Каждый был обеспечен самым необходимым и в благодарность за это отдавал все свои силы на благо резервации. Вчерашние юноши перенимали тяжкое ремесло: добывали и обрабатывали древесину, строили дома, ремонтировали транспорт и обслуживали пристань, куда часто причаливали грузовые корабли. Девушки перенимали опыт старших женщин: вели хозяйство, ухаживали за скотиной, взращивали овощи и младших братьев и сестер. Активно готовились к роли хозяйки, жены, матери.
Несогласных с этим подневольным образом жизни, конечно, встречалось много. Несогласные со скандалом уезжали, но вскоре возвращались. Потому что
не были приспособлены к независимости и безразличию американского общества. Потому что, в конце концов, жизнь вдали от родного племени означала тяжкое
выживание, к которому был готов далеко не каждый. Резервация давала кров и пищу, давала дело, которому можно было посвятить всю жизнь и научить своих потомков. Резервация окутывала уютом и простотой: здесь не был важен цвет и качество тряпок, что ты на себя надеваешь. Ты нужен без гроша за душой и разбитым на сотни осколков: склеят по кусочкам и помогут встать на ноги. Ты нужен даже больным: будут лечить и заботиться. И почти каждый несогласный в конце концов соглашался, мирился с этим консервативным укладом и вливался в тесный коллектив.
Поступался с собственными амбициями.
Леса Олимпии действовали на квилетов, как самое верное успокоительное, а на стаю и вовсе – как самый тяжелый, но болеутоляющий наркотик. Неудивительно, почему они все пропадали сутками вдали от поселения. Неудивительно, почему грубая и безжалостная работа на срубах приносила облегчение. Неудивительно, почему мысль о зависимости от Мэг на время перебивалась эйфорией древесных зарослей. Пол был на своем месте.
Белый солнечный свет лениво перекатывается по нитям паутинок, хрустят сухие ветки под ногами приближающихся Эмбри и Квила. Кажется, будто вдалеке вместе с ветром играют барабаны и подвывают чьи-то глухие голоса. Эхо песни сквозит между деревьев, устремляясь не ввысь, а к земле, к благословенной земле своих предков. И вместе с горечью брусники, которой безнадежно пропахли названные братья, нюха Лэйхота касается другая горечь,
кофейная.
– Мне казалось, что болото в другой стороне, – нарочито громко произносит Эмили, выплывая из-за вереницы сосновых стволов.
В ее руках лежит полупустая плетеная корзинка: разносила еду по соседям – самое время – и, разумеется, не обделила заботой их с Сэмом. Эмс часто приходит на срубы со свежеприготовленным обедом и отвлекает бригаду разговором, вынуждая сделать перерыв. Обычно Лэйхот, разумеется, совсем не против перевести дыхание и растягивает еду, как изнеженный французский гурман, но не сегодня. Вместо аппетитного запаха мяса все пространство вокруг него наполнилось ароматом кокосового латте – его завтрак, обед и ужин на сон грядущий. И лучший энергетик – усталость последних суток как рукой сняло.
Мэг идет позади нее так медленно, будто Эмили ее силком сюда приволокла
– а так скорее всего и было –, и это злит. Невеста вожака инициативна и настойчива, интересуется всеми делами квилетов и активно предлагает свою помощь. Сейчас решила поиграть в миротворца, но зря. Ее никто об этом не просил. Быть вдали от Маргарет трудно, а быть рядом и видеть ее подчеркнуто вежливую улыбку еще, блять, хуже.
Он так сильно в ней нуждался, что временами
люто ненавидел – за одно только существование. За то, что его жизнь пошла наперекосяк после ее появления. За то, что он диким зверем шатается по лесу то на двух ногах, то на четырех лапах, чтобы перебить навязчивые жестокие мысли. Такие, от которых кровь в кипящих жилах стынет. От них шарахаешься и всерьез задумываешься о собственной вменяемости: мука тех двух недель, что Маргарет провела в больнице, не прошла для Пола бесследно. Истерзала его, пожалуй, гораздо сильней, чем ее саму. Познакомила с такими чувствами, о существовании которых даже не подозреваешь.
И сколько не усмиряй волчий пыл и не заставляй себя быть хоть чуточку мягче, воспоминания об этой агонии навсегда осели в груди, оказались выцарапаны на внутренней стороне ребер, обращены к сердцу самым страшным и громким воем.
Он никогда не избавится от страха потерять ее. Не теперь, когда напоминание о хрупкости смысла его жизни навечно отпечаталось на ее правом плече. Не когда этот ветвистый рубец лег бельмом на его собственные глаза. Не когда он чувствует Великого Духа где-то в районе ее солнечного сплетения.
– Мы пришли на запах еды! – Эмбри выпрыгнул из-за густого кустарника, как черт из табакерки, и деловито прошагал в центр поляны.
Следом размеренным шагом вышел Квил, легко раскачивая пластиковое ведро. Он кивнул Сэму в знак приветствия и моментально насторожился. Его взгляд скользнул за плечо приближающейся Эмили: парню явно не понравилось то, что он там заметил. Атеара-младший даже свел брови к переносице в каком-то осуждающем жесте и осторожно обернулся на Пола, изучая его реакцию. Конечно, почуял мощную волну раздражения, но промолчал. И будто даже ободряюще улыбнулся: Квил умел быть деликатным. Эмили есть чему у него поучиться.
– Как брусника? – протягивает девушка насмешливо. – Много набрали?
– Эмс, ну не сезон сейчас для ягод! – лицо Эмбри принимает такое страдальческое и оттого комичное выражение, что даже Маргарет, остановившаяся вдалеке, прыскает со смеху.
Колл, удовлетворенный реакцией благодарной публики, широко улыбается. И начинает тут же что-то сбивчиво болтать, когда его прерывает невозмутимый комментарий Квила:
– Не верьте ему. Он все сожрал по дороге.
– Ах ты…!
Тихая и сонная поляна, образовавшаяся за месяц валки леса, моментально наполняется движением и резкими выкриками. Эмбри с Квилом завязали шуточный поединок, цитируя персонажей из «Звездных войн». Сэм и Эмили счастливо заворковали, наслаждаясь объятиями друг друга, и даже начали легко покачиваться из стороны в сторону, будто танцуя. Взгляд на них поднимается и приковывается сам собой, да и такая мощная вспышка нежности просто не может пройти незамеченной.
Пол скрещивает руки на груди, нахмурившись. Врать не хочет и не будет: он рад за Сэма. Рад за то, что груз его вины перед Леа с каждым днем становится легче, и что он, наконец, позволяет себе быть счастливым. Рад, что Сэм попросил его быть шафером на свадьбе – именно Пола, не Джареда. Но видеть сейчас их идиллию Лэйхоту
неприятно. Точно не тогда, когда его нареченная прикидывается сосной на противоположной стороне поляны, лишь бы не привлекать к себе внимания. Не тогда, когда они так открыто проявляют свои чувства, не испытывая никакого стеснения. Не тогда, когда Пол невольно сравнивает себя с ними, и это сравнение будто наносит ему личное оскорбление. Впрочем, кажется, не ему одному.
Маргарет стоит, прислонившись к дереву спиной, так же недовольно скрестив руки на груди. Этот зеркальный жест вызывает у Лэйхота легкую ухмылку:
хотя повод, конечно, пустяковый. Она снова одета совсем не по погоде: короткие шорты и тонкий вязаный кардиган выглядели как насмешка в лицо приближающейся грозы. В лесу она, наверное, не ощущала пронизывающего ветра, но здесь, на открытой местности, он гулял очень вольно и пускал по ее коже стаи мурашек. Мэг тоже следила за Сэмом и Эмили, но с куда большим интересом. Правда, взгляд ее временами становился
стеклянным, как если бы она резко задумывалась о чем-то своем и смотрела куда-то сквозь.
Девчонка была глубоко погружена в себя – Пол ощущал напряжение и смятение –, но мысли ее были шире и серьезней того, что происходило сейчас на поляне.
Будто неосознанно она переводит на него взгляд, легко и небрежно, и сдавленно хмыкает от удивления. Может, Пол и не на нее вовсе смотрит – с такого расстояния понять трудно, да и он стоит против света. Но лицо Мэг моментально ожесточается. Становится таким серьезным и осознанным, что выносить этот зрительный контакт Лэйхоту трудно. То, что осталось от их отношений, и так очень шатко – он порывисто отворачивается и возвращается к прерванной работе. Про себя думает, что этот неловкий обмен взглядами добавит ей сейчас лишней драмы. Но глубоко в душе, к черту, охотно признает: еще пара секунд, и он не смог бы устоять перед соблазном подойти к ней ближе. Все гневные и ядовитые мысли как-то померкли, стоило Маргарет показаться на горизонте. И недавняя ярость – на нареченную в том числе – куда-то делась, будто отпугнулась громоотводом. У него даже не получается разозлиться на эту
тупую и несправедливую закономерность.
А у его громоотвода вполне бодрый вид – Пол успел это заметить.
– Значит, тебя кормить не надо? – шутит Эмили, разбирая корзину с обедом.
– Да брось, – Эмбри опускается на землю рядом с ней и кладет руку на сердце для пущей убедительности. – Ну кто наестся с ягод? Это так, перебить голод на полчаса!
Они заводят очень шумную и активную беседу и медленно приступают к еде, усевшись в круг,
по традиции. Колл, кажется, порывается позвать Маргарет присоединиться, но Эмили его одергивает, а Сэм скупо кивает в поддержку своей невесты. К чему этот цирк, Пол понимает сразу: чтобы подтолкнуть их к разговору – этот мотив такой прозрачный и откровенный, что даже смешно. А еще крайне неуютно, потому что это, сука, нелепое сводничество. Мало им духов и запечатления? Решили сами вмешаться в чужие отношения?
Лэйхот даже рычит от раздражения, обламывая ветви поваленного дерева. И вновь сбивается со счета, увлекаясь монотонной работой. Древесина послушно ломается в его руках, впиваясь в ладони новыми занозами. Чей-то пронзительный взгляд скользит по его фигуре. Вдоль голых лопаток, вниз к пояснице – Пол работает без верхней одежды, ее потом замучаешься отстирывать от сосновой смолы и пота. Вдоль шва рабочих джинс – они плотней тех, что он носит обычно, чтобы было удобно отряхивать руки от земли и опилков. Чей-то взгляд осязается так явно, будто его касаются кончиками пальцев.
Не обратить на Пола внимание действительно было трудно: с его стороны раздавался оглушительный треск, и даже боковым зрением Ньютон замечала размашистые мощные движения. А еще эта сцена выглядела как-то по-особенному привлекательно: просто, но впечатляюще. И та сила, что наполняла его тело, и мускулы, перекатывающиеся от динамичной работы, и бешеная энергия, которая ощущалась даже на расстоянии пятидесяти футов. В какой-то момент Мэг тоже теряет счет ветвям – а, может, она даже и не начинала их считать. И бездумно любуется видом работающего Пола Лэйхота, прокручивая в голове очень тревожные и сложные вопросы. Ужасается его нечеловеческой мощи и пугается тому, на что способны эти руки. Мучает себя непрекращающимся потоком размышлений, ощущая, как к этому холодному созерцанию добавляется нарастающий патетический жар. Это же естественно, правда? – мозг устает от перегруза информации и расслабляет себя яркими картинками – это совершенно не стыдно. Краем мысли она представляет, каким
властным Пол может быть в постели. Да даже не с ней, а с любой девушкой, бывшей или будущей. Не в том грубом бешенстве, что произошло на кухне Эмили, а в других ситуациях. Тогда, когда его глаза не застилает алая пелена волчьей дикости. Ведь такое случается, правда? Ведь общались они как-то до этого
– и сегодняшней ночью тоже.
– Надо поговорить, – ее свистящий шепот почти сливается с ветром.
Квилету кажется даже, что он ослышался, но он все равно оборачивается. И моментально прерывает работу, выпрямляясь. Ее взгляд снова острый и ясный, по-дежурному безразличный, но Пол замечает в нем намек на скрытую глубину. И ощущает дрожащую волну возбуждения: то ли нервного, то ли вполне себе физического.
Понравилось за ним подглядывать?
Он прячет довольную ухмылку за кивком головы и стремительно шагает в сторону реки, скрытой за густыми зарослями. Маргарет выжидает минуту – давая то ли себе, то Полу время собраться с мыслями – и направляется следом, игнорируя торжествующий взгляд в спину. Раздражающий и совершенно неуместный.
Квиллают на этом участке мелкая: едва доходит до коленей, но журчит активно и громко, как какой-нибудь стройный горный ручей. Вода в ней студеная даже жарким летом, потому что прячется от солнечного зноя за пышной кроной деревьев. Ее берега покатые и рыхлые, на них легко потерять равновесие и покатиться вниз. Но Пол спускается к реке уверенным твердым шагом, окунает руки в холодное течение и споласкивает лицо. И замирает так, опустившись на корточки, прислушиваясь к шелесту травы за своей спиной.
Мэг остается у кромки кустарника, не приближается к воде.
– Насчет вчерашнего… – начинает она, отчего-то, полушепотом.
И тут же замолкает. Лэйхот догадывается: узнала про чуткий волчий слух. И сам ощущает, как Эмбри развесил уши на весь лес Олимпии.
– Ты ведь никому?.. – соскальзывает с ее губ уклончивый вопрос, утопая в журчании вод.
«Ты ведь никому не рассказал о том, что произошло?».
–
Нет, – отрезает Пол моментально.
Хотя, конечно, хотелось ответить кое-что погрубей и похлеще и даже окинуть ее презрительным взглядом – вот так, значит? Он ночью обещание лососю давал, что ли? А парень, может, и не хотел бы ничего скрывать от стаи: это его семья, в конце концов. Та, которой у него раньше не было. Но у Лэйхота с агрессией проблемы, а не с головой. Понимает, что сейчас ему выпал шанс подлатать подорванное доверие. И если ради этого придется походить на встречи психбольных в Форксе и сохранить, вообще-то, очень серьезную и пугающую тайну о Великом Духе, то ладно. Походит, сохранит, если все это в конце концов приведет к чему-то.
Ведь общие тайны сближают, правда?
– А к тебе не приходили?.. – про старейшин спрашивает.
–
Нет, – отзывается Лэйхот сухо.
И задумывается над собственными словами. Ведь, действительно, Билли Блэк был свидетелем случившегося – если не причиной – но не объявился ни ночью, ни ранним утром, ни даже в обед. Он часто вызывал парней «на ковер» за провинности или по каким-то серьезным вопросам и делал это незамедлительно, а сейчас? Почему медлит и отмалчивается? Пол обернулся, подняв на Маргарет напряженный взгляд. Вот, о чем она думает? Или это лишь малая доля?
– А другие… – произносит она мягко, и прикусывает губу, будто заранее готовясь к резкому ответу. Но ей нужно удостовериться. Нужно знать твердо, а не тешить себя ложными надеждами. – Чувствуют? – ее рука гладит воздух на уровне солнечного сплетения.
–
Нет.
Это сложно объяснить: и Великого Духа, и духов леса, и могущество земли, на которой они стоят. Еще трудней описать, как волки чуют запахи, как слышат на многие мили вперед, как ощущают родство и разделяют чувства друг друга. А уж связь между ним и Маргарет не обозвать никаким словом: таких просто нет. И ни с кем другим у нее такой связи нет и никогда больше не будет
– это Лэйхот знает наверняка. И у него тоже,
блядское запечатление.
Он койота не слышит и не видит – до единения это просто сгусток энергии, застрявший где-то в теле. Как нераскрывшийся бутон: не ясно, что заставит его распуститься, не ясно, каким он станет, не ясно, как долго проживет. Но раз волк Лэйхота так отчаянно тянет к Мэг свои когтистые лапы, значит жить она будет долго и плодовито – справедливые законы дикой природы. И защищать свою пару он будет до кровавой пены у клыкастой морды: и девушку, и койота. Значит, духи знают, что ее
есть, от кого защищать?
Взгляд Пола темнеет от этой мысли. Хотя между ними нет никакой телепатии, он готов поклясться, что Мэг думает о том же. Но девчонка не выглядит напуганной. Сосредоточенной – не более. Старается делать вид, что у нее все под контролем. О, Маргарет
любит контроль – Лэйхот это понял еще при первой встрече.
– А ты ничего не знаешь о…?
–
Нет, – из груди квилета сам собой вырывается протяжный рык.
Тайну о Великом Духе хранит племя, прячет истину в рифмовках и заунывных традиционных песнях. Выдает индейскую историю за сопливую легенду. Какая из них скрывает правду о койоте – вопрос хороший. Но Пола злит даже не это
– он многого не знает и смело это признает – а то, какой деловой и подчеркнуто сухой выходит эта «беседа». Даже не беседа, нет –
очередной допрос. Вопросы строго по делу и настолько слабым шепотом, что он теряется в звуках приближающейся грозы. Но Маргарет держится так уверено, что до одури хочется сбить ее спесь. Сорвать маску безмятежности и оголить ее настоящие чувства. Подмять под себя, в конце концов, и делать то, что должен – оберегать и любить. Знать, что ее тревожит, и решать эти проблемы.
Контролировать. Ощущать свою силу и влияние, ощущать ее доверие и спокойствие. Готовность подчиниться.
Лэйхот
любил власть ничуть не меньше. Пожалуй, даже
больше.
Они прожигали друг друга совсем не ласковыми взглядами. От Пола волнами растекалось нарастающее раздражение, от Маргарет – тревога. И эти чувства, вступая в химическую реакцию, порождали такую странную гремучую смесь, что Лэйхоту в секунду стало дурно – и зуд в лопатках проявился с новой силой.
– Вот и поговорили, – выплевывает он резко и выпрямляется, передернув плечами. Захотелось перейти на другой берег реки и пробежать пару миль на четырех лапах, снимая напряжение, но…
– Пол!
Девчонка так же порывисто подается вперед. Боком спускается к реке, балансируя, и останавливается в пяти футах справа от Лэйхота в какие-то несколько мгновений. Странный порыв,
опасный. А для нее совсем не неожиданный – она будто планировала сделать это изначально, просто поджидала удачный момент – но он не подвернулся. Поэтому пришлось прыгать в последний вагон, пока Пол не перевоплотился и не удрал поглубже в лес. Под тяжелым взглядом квилета Мэг несколько раз сжимает и разжимает правый кулак, будто возвращая ему утраченную чувствительность, и протягивает раскрытую ладонь.
Для рукопожатия. И от этого жеста Лэйхот буквально цепенеет.
Потому что в памяти фейерверком вспыхивает воспоминание об их первом поцелуе. О той перепалке, которая между ними завязалась, и о протянутой ладони. Об укусе и нежелании друг друга понять – в тот вечер Мэг предложила все обсудить у океана. И следом еще одно: как он сам,
совершенно не по-индейски, протягивает ей ладонь в знак примирения. И в этот же вечер теряет свою нареченную на полмесяца.
У этих гребанных рукопожатий было горькое послевкусие – отвратительная закономерность. И какими далекими кажутся эти события, какими несерьёзными и глупыми. Тогда она не знала об оборотнях и вампирах, тогда она даже не подозревала о Великом Духе в своем бледном теле. На ее плечах не было бремени правды, только зарождающаяся подростковая влюбленность. Только желание превратить свою жизнь, и их с Полом отношения тоже, в пародию на ванильный голливудский фильм.
А сейчас взгляд Маргарет открытый и решительный, осознанный. И снова эта проклятая ладонь. Но смысла в этом жесте будто больше, чем можно себе вообразить, гораздо больше, чем можно прошептать. Решимость сгладить конфликт, даже не дождавшись от Лэйхота извинений. Благодарность за то, что он был рядом этой ночью. Какое-то нечеловеческое отчаяние вперемешку с рассудительностью.
Духи, как Пол ненавидел запечатление. Духи, как он ненавидел сейчас Мэгги. За то, что она
может поступиться с собственной гордостью. За то, что этот ее
смелый шаг навстречу возбуждает в нем что-то настолько мощное и искреннее, что он этого даже стыдится. За то, что эта девчонка вместе с едва сдерживаемым сексуальным влечением вызывает у него
уважение. Внушает какой-то особенный авторитет – чувство очень серьезное и глубокое. Такое, что он испытывает к совсем немногим людям. За то, что ее дух, еще не объединившийся с койотом, совсем не слабый. За то, что ему придется постараться, чтобы доказать
свое лидерство в их отношениях –
а иначе и быть не может. О каких бы там огненных знаках зодиака Мэг не трепалась, Лэйхоту жизненно важно ощущать свое покровительство над ней. И оттого он злится – снова – по своей дурацкой привычке.
И глубоко и шумно дышит, ощущая накаляющийся жар в лопатках. Для Пола сдерживать свою горячность все равно, что по одному позвонку переламывать позвоночник. Ну не может он по-другому. Не умеет.
Не нравится.
Но скрепляет их молчаливое перемирие рукопожатием, практически не изменившись в лице. А секундой позже Маргарет озадаченно берет его ладонь в обе руки и рассматривает покрасневшую от заноз кожу. Обхватывает запястье Пола поудобней и подушечкой большого пальца проводит по бугристым ранкам, оценивая фронт работы. Так же молча. С такой же решительностью. Не допуская мысли, что он может одернуть руку – а он бы не одернул, конечно. И даже сокращает между ними расстояние,
закрывая собой Мэг от порывистого ветра.
Любопытная картина: и со стороны, и глазами Лэйхота. Квиллают зашумела громче обычного, предчувствуя скорый дождь, и быстрей понеслась в сторону океана. Беспокойная хрустальная песнь птиц вдруг прекратилась, погрузив лес в напряженное молчание. Ветер, разбившись о широкую спину квилета, издевательски громко засвистел в ушах, предвещая начало шторма. Маргарет стояла так близко, что от ее запаха темнело в глазах. И от ее прикосновений.
Это длилось недолго: не больше минуты. Быстро осознав, что больная правая рука с такой мелкой моторикой не справится, девушка уверенно подцепила одну из заноз ногтями левой. Сосновые щепки выходили из ладони легко, оставляя на коже кровяную росу. С какими-то осколками пришлось повозиться чуть дольше и выталкивать их на поверхность настойчивым давлением снизу.
Она увлеклась. Настолько, что игнорировала пристальный взгляд Пола, скользящий по ее шее и ключицам: с такого ракурса результаты потери его контроля были видны замечательно. Какие-то засосы уже пожелтели пятнами, почти сливаясь с бледной кожей Мэг, какие-то – все еще синели. И это созерцание было каким-то мазохистическим. Сильнее, чем отвернуться, Лэйхот хотел только коснуться этих синяков губами.
Его рука казалась такой большой в ее тонких ладонях. И на эти жалкие шестьдесят секунд все внутри Лэйхота сжалось от такого простого и нежного проявления заботы. Потому что в этом молчании и требовательном движении ее пальцев
интимности было больше, чем в любом сексе с любой из его бывших. Что-то такое родное и теплое, чему попросту не подобрать названия. Что-то, что происходит только с самыми особенными людьми.
– А хрящи и кости у вас тоже быстро заживают?
Пол так расслабился, что не сразу понял вопрос. И только спустя пару секунд заметил, как Мэг подушечкой большого пальца растирает капли крови на его ладони и скептично присматривается к коже: здоровой и целой,
без намека на недавнее повреждение.
– Боюсь спросить, зачем тебе это знать, – протягивает квилет хрипло.
– На будущее.
Она отпустила его руку и отшагнула, как будто порываясь сказать еще что-то, но вовремя осеклась. Это
«на будущее» повисло в воздухе, как что-то очень существенное. Такое, после чего не хочется ничего объяснять. Не хочется отшучиваться и угрожать расправой: «Теперь буду знать, что все побои на тебе заживут прежде, чем это кто-то увидит!». Или извиняться за то, что он неправильно ее понял, а она на самом деле имела в виду совсем другое. Или что просто сказала какую-то ерунду, не подумав:
ну какое к черту будущее, Мэг, ты конфликт не решила, а замяла, чтобы хоть одной проблемой в твоей голове стало меньше. Не хотелось осаждать его грубой колкостью и даже глаз поднимать – достаточно сегодня откровенности.
Лэйхот молчит в ответ и задерживается у реки еще на несколько минут, пока Маргарет поднимается обратно на поляну. Но идет уже быстрее и легче, будто физически оставив позади львиную долю груза, что давили на ее плечи.
– Надо сменить Сета и Леа на патруле. Ты с нами? – мягко спрашивает Квил, когда девушка приближается к их компании. – Тогда просто у отца пикап попрошу.
Она согласно кивает: и правда будет лучше вернуться сейчас домой. Хорошенько выспаться, закинуться таблетками и сменить одубевшую от соли одежду. Принять пенную ванну и нанести на волосы столько бальзама, чтобы они целую неделю оставались прямыми и блестели, как индийский шелк. В гостях у квилетов было хорошо, но, привыкшая к комфорту и ежедневной косметической рутине,
в которую не входят океанские ночные купания, Маргарет ощущала себя не так уверено, как хотелось бы.
Но Квил намекал немного на другое. Прислушивался сейчас, не как все: не к обрывкам их с Лэйхотом разговора, а к чувствам. Сет удивительно чутко слышал, Пол – чуял запахи, Джаред – видел, а Атеара-младший, по всей видимости, глубоко и основательно ощущал эмоции стаи. Способность, бесполезная в их столкновениях с хладными демонами, но несоизмеримо важная в быту – а то они в перерывах между погонями друг друга переубивают. А душевное равновесие Маргарет было нарушено так, что она даже физически покачивалась от измождения.
Она предвкушает встречу с Леа и неловкие переглядки с Сетом.
Подумывает даже их обоих пригласить на чай и сбросить с души еще один груз недосказанности – решимость расставить все точки над "и" просто распирала ее изнутри. И поэтому девушка неприлично громко удивляется, когда Квил останавливает машину не у дома Беллы Свон, а у дома Ньютонов. Совсем как Джаспер, обходит машину и открывает дверь, чтобы помочь ей выйти. И очень многозначительно желает хорошо отдохнуть.
А стаю просит не беспокоить Маргарет хотя бы пару дней. Сет напряженно озирается, будто сможет услышать в бурчании Эмбри какую-то дополнительную информацию, но Колл говорит не по делу. И Леа нехотя соглашается: как бы это не раздражало порой, но Атеара-младший унаследовал крови старейшин не меньше, чем она сама, и безмятежная мудрость сквозила в каждом его слове.
Хороший отдых Мэг начинается, как ни странно, с нервного срыва. Перегруженная психика устраивает такой фейерверк, что он затмевает вспышки молний на свинцовом небе. Девушка аж подвывает от хаотичности своих чувств, крепко прижав к груди подушку. И в такой момент ей нужна не молчаливая поддержка Леа, не крепкое плечо парней и не материнская нежность Эмили. Ей нужно при всём этом индейском безобразии найти опору
в самой себе. Потому что без этого ничего не получится. Потому что дальше будет только хуже, а рассчитывать на то, что кто-то придет, решит за тебя все проблемы и защитит от всех бед – это непозволительная роскошь.
И спустя пару часов непрерывных рыданий, проклятий всего живого и
неживого тоже, когда шум за окном начал медленно растворяться, Маргарет ощущает какое-то внутреннее спокойствие, шаткое, но всепоглощающее. Смирение и готовность разбираться в ситуации шаг за шагом – ведь так поступают герои романтических новелл.
