— Я не мог остаться дома! — кричал Антон настолько громко, насколько позволяла толщина школьных стен. Всё-таки разговор не был предназначен для посторонних длинных ушей, коих в школе неимоверно много. Как бы все не строили из себя пай-девочек и мальчиков, но поперетирать кости друг другу любили многие.
Шастун от гнева топнул ногой и тут же пожалел об этом. Когда уже думать-то научишься, Антон?
— Ой, — схватился парень за больное бедро и начал оседать на пол. Благо стоял он около стены.
Арсений фыркнул и было отвернулся, но, видимо, вспомнив, что он все ещё учитель, закатил глаза и в несколько шагов преодолел расстояние до ученика.
Никто не стал ничего говорить. Всё и так было понятно. Ситуация мало чем отличалась от вчерашней, только место действия изменилось. Антона эта мысль рассмешила. Наступать на одни и те же грабли начинает входить у него в привычку, а этого лучше не допускать.
Арсений, на этот раз обойдясь без раздевания Антона, сквозь штаны надавил на место, где предположительно находился синяк, и, услышав сдавленный всхлип, тут же убрал руку. Мужчина прикрыл глаза и замер. В течении секунд десяти признаков жизни он не подавал, и Шастун уже хотел было пощелкать пальцами, дабы проверить, жив ли тот вообще, но Попов резко распахнул веки. Ясный взгляд голубых глаз пугал. Он был таким сосредоточенным и уверенным, что даже Гитлер бы передумал наступать на Россию.
— Так. Ещё раз провернёшь подобное, и я тебе голову откручу, — в серо-голубых омутах не было ни намёка на то, что это сарказм или преувеличение.
Ком в горле у Шастуна образовался моментально. Парень тут же сглотнул, но волнение это не уняло, а даже усилило. Взгляд тут же сам собой опустился вниз.
— У меня не было выбора, — Антон и сам понимал, что звучало это оправдание жалко, но что-то в свою защиту сказать было необходимо.
Арсений лишь покачал головой на попытки парня объясниться и поднялся на ноги. Мужчина быстрыми и отточенными движениями отряхнул от пыли сначала руки, а затем и брюки, которые, к слову, были почти чистыми.
— Я с тобой поседею лет на тридцать раньше положенного, — наигранно мученически вздохнул Попов.
— Вы же знаете, что средний возраст появления седых волос это тридцать-тридцать пять лет? — усмехнулся Антон, за что тут же получил гневный взгляд в свою сторону. — То есть, чисто теоретически, лет через пять первый светлый волос на вашей голове выскочит, — решил добить историка парень.
Зачем он это сделал? Да кто его знает. Возможно, Антон пытался тупыми шутками отвлечь себя от боли. А возможно, ему просто нравилось, как Попов злится. В эти моменты он выглядит устрашающе милым. Даже непонятно, что ты испытываешь в большем объеме: первобытный страх или умиление. Мало кто умеет так. Вот вы знаете ещё хоть одного человека, который, когда злится, начинает безудержно махать руками? При этом ещё и синенькие дорожки вен становятся видны. А губа, которую он в моменты бешенства так сексуально прикусывает? Был бы Антон девушкой — точно бы влюбился.
— Больно умный нашёлся, тоже мне, — Арсений сложил руки на груди и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Ну, и как это понимать? То злится до дрожи в коленях, то дверь ему жалко об стену ударить. Странный человек. Это точно.
Антон, за неимением других вариантов, оперся на ближайшую парту рукой и начал медленно, никак не вовлекая в данный процесс больную ногу, подниматься. Пот по лбу парня катился водопадом. Даже волосы уже были довольно мокрыми.
Шастун сам себе удивился, когда всё-таки смог подняться. До конца перемены всё-таки оставалось не так много времени, а ему ещё на первый этаж идти.
Парень, стараясь не морщиться от боли, аккуратно попробовал наступить больной ногой на пол. Жгучая волна сразу метнулась из бедра в сторону стопы. Да уж, это значительно ухудшает ситуацию. Шастун не был бы собой, если бы не вспомнил идиотский лайфхак из тик-тока. Сосчитать до десяти.
Раз.
Антон окинул кабинет сканирующим взглядом в поисках рюкзака. Не увидел. Сердце всё ещё после поднятия туши с пола бьется как угорелое.
Два.
Шастун замечает-таки рюкзак у стола учителя. Моментальная радость, которая почти сразу сменяется разочарованием. Парень до последнего не хотел идти в ту сторону.
Три.
Глубокий вдох. Задержка дыхания до легких кругов перед глазами. Медленный выдох.
Четыре.
Антон, сжав кулаки от напряжения, оторвал ногу от пола.
Пять.
Стопа касается деревянной поверхности и переносит вес с левой ноги на себя. Резкая прожигающая все внутренности боль. Вскрик и шипение.
Шесть.
Шастун возвращает ногу в воздух и прикусывает кулак, чтобы не закричать. Плевать, что потом останутся следы укусов, а следовательно и вопросы от окружающих.
Семь.
Дверь в кабинет резко распахивается, как, в общем-то, и глаза парня. Это было слишком неожиданно.
«Не успел», — пронеслось в голове у Антона, когда тот понял, что попытки не опоздать на урок провалены.
— Шастун, черт возьми! — прогремел голос в кабинете. Кому этот рёв принадлежал, догадаться было не сложно. Павел Алексеевич.
Антон стыдливо вжал голову в плечи. Как будто это ему чем-то поможет. Арсений Сергеевич выглядел почти так же свирепо, как и его приятель. Ну, точно ведь: мы с Тамарой ходим парой, прямо как два сапога. Ну да. Шастун немного изменил первоначальный вариант этой поговорки, но кто ему что за это сделает?
— Да, Павел Алексеевич? — дружелюбно улыбнулся Антон.
— Шастун. Я же тебе сказал сидеть и ничего не делать! — слишком спокойным голосом сказал Попов, который, к слову, зашёл сразу же за биологом.
— Вы этого не говорили, — ухватился за спасательную соломинку парень. Да. Поступил он глупо. Почему Шастуну вообще пришло в голову то, что Арсений не вернётся? Он же сам только вчера выслушивал крики о долге учителей, а тут так нелепо об этом забыл.
— Возможно, — сдался Попов. Мужчина в очередной раз потянулся кистью правой руки к лицу, аккуратным движением снял очки и, кто бы мог догадаться, начал с неким остервенением тереть переносицу. Выглядело это забавно, этого не признать было нельзя.
— Шастун, тебе б домой пойти, — вмешался в разговор Воля, чтобы избавить друга хотя бы от части самокопания.
Шастун напрягся, словно струна на гитаре. Глаза тут же сами собой с мольбой взглянули на историка, который сразу понял, что от него хотят.
— Согласен, — или не понял.
— Арсений Сергеевич. Пожалуйста, — предпринял попытку вразумить Попова Антон.
Взгляд, выглядывающий из-за очков, был решительным, но с каждой секундой смягчался. То ли поняв, что Шастуну и правда не вариант возвращаться домой, то ли всё-таки решив выслушать ученика, Попов кивнул сам себе и, повернув голову в сторону Воли, сказал:
— Ему лучше туда не идти.
Павел Алексеевич опешил. Ну, а кто отреагировал бы иначе на такое заявление? Парню нельзя идти к родителям. Когда такое было-то? Нет, таких случаев наверняка в нашей стране довольно много, но о большинстве из них никто не знает. А если и знают, то молчат.
В кабинете воцарилась тишина. Как в недавно закопанном гробу, который ещё не успели атаковать насекомые, чтобы начать поедать бездыханное тело.
Эмоции Павла Алексеевича по лицу обычно понять трудно, однако сейчас это было сделать слишком уж легко. После возражения Попова насчёт ухода Шастуна домой правая бровь биолога приподнялась, прямо как у профессора Снейпа из Гарри Поттера. Затем, спустя несколько секунд, к ней присоединилась и вторая. Глаза же стали похожи на пятирублевые монеты.
— Неужели? — себе под нос пробубнил Воля, но его услышали.
— Да, — кивнул Попов.
Биолог удивленно вскинул голову, когда услышал ответ на свой так и не заданный вопрос.
Антон, будто предчувствуя сострадающую речь в свою сторону, решил вмешаться.
— Сочувствия мне от вас не нужно, но вот помощь в решении проблемы бы не помешала, — на последней фразе юноша усмехнулся.
— Есть… одна идея, — всё-таки осмелился сказать Арсений. — Ты можешь пожить у меня.
Вот так вот просто. Как будто каждый день такие предложения делает.
— Ч-что?! — воскликнул Антон. Это уже было за гранью его понимания. У них с историком и так были не такие отношения, которые должны быть у ученика и учителя, а жить в его квартире? Это уже слишком. — Я…я не собираюсь никуда переезжать! Мои родители, конечно, не сахар, но и жизнь — не чай. Тем более, существует такая вещь, как личное пространство. Не слышали? Я не собираюсь нарушать личное пространство своего учителя, — последнее слово Антон выделил, как бы стараясь достучаться до мужчины.
— Но мы не можем просто так отдать тебя родителям на растерзание! — запротестовал Воля. — Возможно, Арсений прав, и это чуть ли не самое верное решение!
— А зачем это вам вообще? — даже не надеясь на то, что учителя говорят серьезно, а не шутят сейчас, попытался вывести старших на чистую воду Антон.
— Это же я виноват во всем, что случилось, — усмехнулся Попов. Уголки глаз мужчины опустились, взгляд потускнел, а идеальная осанка пропала.
Что вообще делать Шастуну в этой ситуации? Если забыть о том, что Арсений — его учитель, то предложение кажется очень даже заманчивым. А кто бы отказался? Судя по внешнему виду и поведению мужчины, живет он хорошо: дома наверняка порядок, в холодильнике есть еда, скорее всего, в квартире тишина. Чем не идеальное жильё для подростка из не самой лучшей семьи? Но Попов — учитель. Да и отношения между ними начали налаживаться только вчера. Парню не хотелось бы это всё портить. О субординации вообще лучше не забывать. Где это видано, чтобы ученик жил с учителем?
Да и причины мужчины остаются неясными. Да, чувство вины определенно сыграло свою роль. Но не звать же из-за этого каждого прохожего к себе домой? И ладно бы на одну ночь, может на две, но тут-то явно на долгий срок приглашают.
— Ты ж олимпиадник у нас! — озарило внезапно Волю.
Попов непонимающе посмотрел сначала на друга, а потом и на Шастуна. А-ля «вы меня за идиота держите?»
— Да он в прошлом году на области хорошо по истории выступил, — начал нахваливать парня Павел Алексеевич.
— Ну, было дело, — не хотел Шастун вспоминать об этом. А сейчас опять на больное надавить решили. Добить, что ли, хотят?
— Стоять, — нахмурился Арсений Сергеевич. — Он же даже дату крещения Руси не помнит.
— Девятьсот восемьдесят восьмой, — на автомате выдал Антон, не успев вовремя прикусить себе язык. Забыл, что не хотел показывать Попову свои знания. — А чем это вообще поможет-то?
Попов тоже не особо понимал радость Воли, поэтому скептически смотрел на друга и даже не пытался это скрыть.
— Смотрите, — биолога прервал противный дребезжащий звук, после которого дверь кабинета начала открываться. — Нельзя, — крикнул учитель и, дождавшись щелчка, продолжил. — Антон живет у тебя, а ты помогаешь парню готовиться к олимпиаде Всероссийской. Ему хорошее место проживания, а тебе — почёт и слава среди учителей всей страны, да и награда там нехилая.
Антон улыбнулся. Идея всё ещё кажется бредовой, но теперь уже в разы меньше. Пускай и выглядит всё это странно, но кто узнает? Отказываться от предложения не просто комфортно пожить несколько месяцев, но и иметь возможность хорошо решить олимпиаду уровня страны Шастун не собирался. Он же не идиот. Чувство собственного достоинства и гордости можно на время спрятать куда подальше.
— Мне нравится, — согласился Попов. — Но я тебя буду готовить день и ночь, так что будь готов.
— Я же ещё не согласился, — для вида запротестовал Шастун, но под уничтожающими взглядами своих учителей сдался и кивнул. — Ну, хорошо.
— Вот и решили, — потёр ладони Воля и поспешил удалиться.
В кабинете остались только Антон и Арсений Сергеевич. Шастун уже успел забыть о своей больной ноге и всё-таки направился в сторону рюкзака, к которому минут десять назад и двигался.
Зря. Пару шагов удалось сделать вполне успешно, а вот потом стало плохо. Шастун даже понять не успел, как умудрился оказаться на полу. Почувствовал лишь смутную боль в ладонях и обжигающую — в правом бедре. Попов уже спешил к нему, попутно матеря всё на своём пути.
— Вот же идиот, — выплюнул он прямо в лицо своему ученику и даже не думал извиняться.
— Не буду отрицать, — усмехнулся Антон и на этот раз принял руку помощи, пытающуюся ему помочь. — В медкабинет?
— А куда ещё-то? — вздохнул Арсений Сергеевич.
***
Медсестра, к удивлению обоих, оказалась на месте. Но максимум, который ей позволено сделать — это приложить лёд и прописать постельный режим. Это было понятно и без неё, но за лёд Шастун был очень благодарен.
Арсения Сергеевича не отпустили с работы, что, впрочем, было ожидаемо. С Антоном вызвался поехать Павел Алексеевич, у которого, по счастливому стечению обстоятельств, было несколько окон. Как будто специально подстроили, ей богу.
— Пристегнись, — посоветовал биолог, но проверять не стал. Не маленький же уже, сам должен о безопасности помнить.
Антон, в этот раз без приключений, выполнил то, что от него требовали, точнее просили, и откинулся на спину.
Рюкзак благополучно лежал на заднем сидении, а вместе с ним и телефон, в котором находились все варианты развлечений в дорогу. Дотянуться было почти нереально, поэтому Антон даже пытаться не стал.
— Может, музыку включим? — предложил Шастун, пока рассматривал проходящих мимо школьной парковки пешеходов. Все были такими счастливыми, что аж тошно становилось.
— Без проблем, — не стал возражать Воля и уже через несколько секунд раздался приятный мужской голос.
По асфальту, мимо цемента,
Избегая зевак под аплодисменты
Обитателей спальных аррондисманов,
Социального дна, класс- и нац. элементов.
— Оксимирон! — восторженно воскликнул Шастун и повернулся в сторону учителя. — Я вас ещё больше зауважал.
Павел Алексеевич улыбнулся и завел мотор. Выезд с парковки оказался довольно плавным, чему Антон, с его больной ногой, которая ноет при каждом соприкосновении с любым предметом, был безмерно рад.
Мимо зданий муниципального центра
И статуи вице-мэра, насвистывая концерты,
Я спускаюсь, беспрецедентно оправданный,
Лицемерно помилованный, тридцатилетний.
Антон довольно долго собирался с силами, чтобы начать разговор, и, наконец сделав это, спросил:
— Почему вы поддержали идею Арсения Сергеевича?
Павел Алексеевич тут же повернулся лицом в сторону ученика, видимо, совершенно забыв о дороге и возможной аварии.
— Осторожно! — напомнил Шастун и мысленно перекрестился на удачу, при этом лишний раз порадовавшись тому, что додумался пристегнуться.
— Честно? Другого выхода не вижу. Если придумаю, то, конечно же, вам предложу, а так это лучшее из всех возможных вариантов, — пожал плечами биолог и продолжил вести машину.
Бля, меня явно любит Вселенная,
Не знай меня все, я вряд ли бы уцелел там.
— Меня, видимо, нет, — фыркнул Шастун и прислонился лбом к холодному окну.
Капля. Ещё одна. И ещё. Начался небольшой дождь, что, впрочем, неудивительно, Питер — город дождей, и ожидать чего-то другого попросту глупо.
Но, видимо, мэру надо улице бедной
Продать было милосердие да правосудие щедрое.
Хер знает, я живой, спасибо фортуне,
И балансирую через пропасти на ходулях.
— Вы специально, что ли, эту песню включили? — отвлекшись от разглядывания размытых пятен на стекле, поинтересовался Шастун.
— Нет конечно, — усмехнулся Воля, но довольной улыбки, последовавшей за этим, скрывать не стал.
Иду, сутулясь и подпрыгивая, как дурень,
Сквозь судьбы и бури к неуловимой Ultima Thule.
Я думал, время вышло, вымя выдоено,
На дороге рытвины и выбоины, валуны и глыбы
На моей тропе меж мира, войны.
Из-за разводов воды на стекле, люди превратились в непонятные цветные пятна, разглядывать которые было неимоверно скучно, поэтому Антон попытался-таки разговорить Павла Алексеевича.
— А всё-таки. Почему вы не побежали к директору, когда поняли, откуда у меня травмы?
Биолог тяжело вздохнул, но взгляда от дороги не оторвал, судя по всему, решил сначала продумать свой ответ, чтобы не сделать ситуацию ещё хуже.
Одни считают, что я сильно хитровыебанный,
Другие видят во мне наивный мир игр и книг.
Ты пойми, я гибрид, я вырос и таким, и таким.
Я не был задуман для света софитов, интриг
И адреналина, выбор линии судьбины хитрит.
— Ты хороший человек, и ломать тебе жизнь я не хочу, — тихим голосом начал свой рассказ мужчина. — У меня в школьное время был друг, который лишился родителей и попал в «систему». — Шастун замер, но решил оставить свои вопросы на потом. Раз уж биолог решил пооткровенничать — то пускай, мешать он не будет. Да и Воле, судя по тому, как сложно даются слова, нужно выговориться. — Он в детском доме несколько раз пытался умереть, но его успевали остановить. Однако, когда он всё-таки попал в семью, наглотался таблеток. Скорая не успела приехать, не хватило буквально пары минут, но его уже было не спасти. А парень-то он хороший был, жизнерадостный и вечно находил себе приключения. Последнее он не осилил, — на последнем предложении мужчина усмехнулся.
Я просто годами писал и смотрел в окно,
Зачёркивал, стирал, неустанно толстел блокнот.
Хрупкие миры распадались во тьме на стол,
Покуда мёртвые кумиры взирали со стен во двор.
Воля притих, как, впрочем, и Шастун. Сложно найти нужные слова в такой ситуации. Сам Антон никогда с похожим не сталкивался и совершенно не понимал, что чувствует человек, когда теряет близкого. Желанием это узнать он тоже не горел, поэтому о подробностях расспрашивать не стал. И так уже слишком много услышал.
Остаток пути прошёл в тишине. Никто против этого не был, поэтому поездка прошла довольно быстро.
— Сам справишься?
— Конечно, — кивнул Шастун и, накинув куртку на голову, побрёл ко входной двери подъезда.
***
Зайдя в квартиру, юноша встал на пороге. Только сейчас он осознал, что, скорее всего, в последний раз находится здесь. Сделав шаг, он заметил пачку сигарет, которую оставил на полке его отец. Обычно ему не разрешали брать вещи отца, тем более сигареты, но он всё равно сюда не вернётся. Именно поэтому Антон вытянул из упаковки одну сигарету, достал из кармана зажигалку и, зажав никотиновую палочку губами, зажёг её. Не стоит говорить, что ему было бы за курение прямо в квартире, но теперь уже всё равно.
Пройдя в свою комнату, Антон встал у стола и начал думать, что можно взять с собой. Конечно же, учебники, тетради и прочие школьные принадлежности. После того как юноша сложил всё это в рюкзак, его взгляд упал на книгу, которую ему когда-то подарил Дима. «Портрет Дориана Грея». Шастун обожал эту книгу, очень часто перечитывал. Сразу вспомнился мелкий Димка с прямоугольным свертком в руках. «Я не знал, какие книги ты любишь, так что вот» — сказал он, протягивая подарок. Это был первый день рождения Антона, который они праздновали все вместе. Тогда они дружили только год, тогда ещё не было ни Серёжи, ни Оксаны. Только они с Димой, «Доширак» по акции и «Портрет Дориана Грея».
Юноша улыбнулся своим мыслям и сунул книгу в рюкзак. Затем из шкафа достал довольно большой чемодан, в который сразу же побросал большую часть своей одежды и, конечно же, украшений. Колец и браслетов оказалось так много, что они еле поместились в специальные карманы для мелочей. В конечном итоге на чемодане пришлось прыгать, чтобы закрыть там все объемные толстовки и цветные носки, которые парень просто обожал.
Из ванной Шастун забрал только шампунь, мочалку да щётку с пастой, которая кстати уже почти закончилась, но с этим он позже разберётся, так как сейчас это явно не входит в список «экстренно важных» вещей.
Объемная зимняя одежда и обувь заняла отдельную дорожную сумку, и парень уже хотел было оставить её здесь, но вовремя понял, что без этих вещей зимой замёрзнет до смерти, а возвращаться в эту квартиру потом он не хотел.
Быстро кинув всю оставшуюся мелочевку, которая бросилась в глаза, в рюкзак, Антон шумно выдохнул и, со всех сторон обвешавшись вещами, вышел из квартиры, закрыв за собой дверь.
Сейчас Шастун провёл ещё одну черту, которая разделяет прошлое и будущее парня. Оставалось лишь узнать: будет ли это будущее таким светлым, каким он его себе представляет?
