не хватает

у игоря грома нет привычки что-то упускать, но когда утром стрелка топливомера нервно дрожит около критически низкой отметки, ему кажется, что чего-то в машине не хватает. кроме долбаного бензина. табельное — на месте, удостоверение, права — тоже. бардачок привычно забит подержаными сд-шками «ленинграда» и «шляпников» и какими-то квитанциями. игорь хмурит брови и выползает из машины, стукаясь затылком о край кабины. на рабочем столе в участке — бардак из заметок, отчетов и распечаток, в котором никогда ничего не меняется, кроме материалов дел. игорь сверлит взглядом мокрый отпечаток кружки на древесине. чего не хватает? думай, гром. думай. — дубин, — грозно себе за спину. — со стола моего что-то брал? дима со своим испуганным взглядом напоминает оленёнка. — я ничего не брал, игорь. верхняя губа у грома дрогает на секунду. — ладно. в девять вечера у игоря в карманах — пара-тройка документов во внутреннем кармане куртки, пачка сигарет, зажигалка да ключи. небо на горизонте по-вечернему окрашивается из солнечно-оранжевого в синий, воздух начинает остывать после дневной жары, но шея все равно мокнет под воротом кожанки. нахрена он вообще в ней летом ходит? пачка оказывается пустой, и гром раздраженно бросает ее в мусорку. чего не хватает? может, здравого смысла? и одежды по погоде, а, игорь? в незнакомой табачке просят паспорт, и игорь не знает, радоваться ли ему или оскорбляться. когда хмурый на вид парень равнодушно пробивает «мальборо», а пальцы случайно касаются гладкой поверхности полароида под обложкой, ему становится насрать. на полароиде — дубин и юля. дубину выдали форму, юле — диплом. с год, может быть, назад. — держи, гром, — улыбается, толкая в плечо. — фотографу на память. огонек в ладони вспыхивает посреди черноты двора. игорь прислоняется к краю низенького забора, облупившаяся краска с треском падает на асфальт. вот тебе и «думай», игорь. резиновые кнопки старой «нокии» скрипят под шершавыми пальцами. — игорь! уголки губ поднимаются в сжатой улыбке. радуется. это хорошо. наверное. — как ты, юлька? — дым щекочет горло. — как москва? голоса и шум на фоне вдруг тают где-то вдалеке. — хорошо! хорошо... — гром может поклясться, что она сейчас рассеянно улыбается, смотря себе под ноги. — я думала, питер город большой, но москва... она просто необъятная. шумная, красивая. здесь все по-другому. центр ночью просто светится! жизнь вообще не затихает, ни на секунду. игорь дергает уголком губ, уставившись на осколки засохшей зеленой краски на асфальте. — это тебе по душе, да? пчелкина вдохновленно вздыхает. — думаю, да. она там, где ей хочется быть. там, где должна быть. хорошо же, да, игорь? — юль, я... шум на фоне неприятно шипит в трубке. — боже, я здесь ничерта не слышу, игорь. у нас день рождения, редакция с утра на ушах стоит, сам понимаешь. я пойду, а то они меня сейчас силой затащат обратно. — ладно. — ты набери мне потом как-нибудь, окей? спасибо, что... да иду я, две секунды! спасибо, что позвонил, игорь. давай, до связи. — пока, юль. гудки отрезают юлин голос и раздражающий шум, и игорь снова оказывается в уже привычной тишине. сигареета тлеет между указательным и средним — игорь выбрасывает окурок в урну. вместе с ней в незнакомом дворе тлеет несказанное «скучаю».