не хватает

— ну, что потом-то делать будешь? ноготь игоря щелкает по колесику зажигалки, и юля наклоняется, чтобы зажечь сигарету. на ногтях — ободранный черный лак, бумажная обертка в алых отпечатках помады. ее ноги на его коленях. как всегда, юль. как всегда. — потом госы, — пчелкина задумчиво выдыхает дым, смотря куда-то в пыльно-розовое небо. — потом защита. — вообще-то, после защиты еще есть жизнь. — правда? — юля поднимает бровь. — я думала, ты живое доказательство обратному. точнее, почти живое. игорь закатывает глаза, спихивая ее ноги со своих. пчелкина приоткрывает рот в притворном возмущении, стараясь вновь поставить ступни ему на колени, но игорь отбивается от всех ее попыток. знает, что она сделает так еще раз. игорь думал, что их дружба закончится после его выпуска, но этого не произошло. они виделись, переписывались, пили кофе, когда было время на встречи, и сидели вместе до утра, раскуривая одну пачку на двоих на его старом балконе. они не были друзьями. друзья не кладут друг другу ноги на колени, не звонят посреди рабочего дня, чтобы просто услышать голос. но чем-то больше, чем друзья, они тоже не были. игорь знал, что когда-то это закончится — это был лишь вопрос времени. ей нужен кто-то другой. ей не нужен он — игорь гром, мент с проблемами с гневом и выражением эмоций. она наверняка найдет кого-то лучше и забудет о нём. он наверняка попытается забыть о ней. хотя бы попытается. только вот с каждым днем где-то под ребрами становилось только тяжелее. — ну прости, прости! — пчелкина, наклонившись и схватив его за предплечье, жалобно свела брови. — только не в участок, товарищ лейтенант! вечно ей надо кривляться! подыгрывай теперь. — сопротивление при задержании оказываем, гражданочка? — гром из-под бровей смотрит как будто по-настоящему сурово. — придется применять меры. пчелкина нарочито невинно хлопает ресницами, заправляя тонкую прядь за ухо. — наручники наденете? гром готов поклясться, что в этот момент балкон почти ушел у него из-под ног и что он, кажется, покраснел. как мальчишка. пиздец. юля звонко смеется, будто наслаждаясь тем, что вновь вогнала его в краску, и легко хлопает его по плечу. — да ладно тебе, — она откидывается назад, прислоняясь к деревянной спинке стула. — я знаю, что ты не будешь со мной так жесток. если бы только гром сейчас вообще мог подумать о чем-то жестоком, а не о том, как ее мягкие алые волосы скользят между его грубых пальцев. — откуда тебе знать? — с напускным безразличием спрашивает игорь, уставившись в стену соседнего дома. а дом кирпичный. да блять. — потому что, игорь гром, — она вновь наклоняется к нему, коснувшись ладонями его коленей; ей обязательно всегда так делать? — ты хороший человек. гром сухо усмехается. он в самом деле считал юлю очень умной, только это всегда из её уст звучало как полный бред. — ребята из участка тебе никогда бы не поверили. — мне похуй, что какие-то мужики там думают, я тебя лучше знаю. игорь выдыхает дым куда-то себе под ноги, потушенный окурок падает на кафель и скатывается вниз. она найдет кого-то лучше. я ей не нужен. — не знаешь. огарок шипит на дне ржавой банки из-под маслин. раннее утро обнимает за плечи, будто бы накрывая тёплым одеялом. игорь думает, что давно бы лег спать, если бы не хотел посмотреть подольше на это красное полярное сияние на его балконе. как будто ему когда-то может быть достаточно. юля кутается в «зипку» и подминает ногу под себя, вдруг вспоминая, с чего вообще начался их разговор: — мне предлагали работу. — какую? — игорь поворачивает голову, проводя рукой по волосам и заинтересованно подняв брови. ничего не было. — помнишь, я несколько раз тексты писала для того московского издания? им пару лет всего, молодую кровь набирают. вот и меня позвали, — пчелкина пожимает плечами. — я сказала им, что мне нужно сначала выпуститься. на самом деле, я просто… не знаю. работа — это хорошо. она старалась. она заслужила хорошую должность. у нее большое будущее. а у тебя, игорь? — а чего тут не знать? — гром прочищает горло. — если тебя работа твоя, соглашайся. юля недоумённо усмехается. — как у вас, мужиков, всё просто, — пачка сигарет вновь скользит ей в руки; ему вдруг хочется сказать ей перестать травить себя этим дерьмом. — это же москва, игорь. — москва и москва, — гром пожимает плечами. — ничего там особенного. понтов больше, да и только. её губы растягиваются в какой-то печальной улыбке. — здесь у меня есть… что-то, — пчёлкина поднимает глаза: в радужках — отблески нежности, в которые игорь так старался не верить. — а там — ничего. она встает со стула, опирается локтями о перила и смотрит куда-то в пустоту утреннего проспекта. ветер особенно свиреп к последним этажам, поэтому она морщится, когда холодный поток воздуха кусает ее за нос. — что-нибудь да появится. игорь сам не знает, зачем продолжает убеждать её. — наверное, — гром вдруг замечает, что кожа на ее бедрах покрылась мурашками. — я все равно ещё не смотрела ничего здесь. с госами бы разобраться. это был лишь вопрос времени. — разберешься. где-то вдалеке мельтешат игрушечные желтые такси; юля разворачивается к игорю и легко толкает его ступней по бедру. — ты сейчас прямо здесь заснешь, — усмехается пчелкина, наклоняя голову чуть в сторону. — иди спи. ты же выходной. глаза у игоря и правда слипались. — а ты? — а мне на кафедру к девяти. почему она не сказала, что у нее есть дела? игорь бы отправил её домой на такси ещё в одиннадцать вечера. — есть ещё время поспать. — я не хочу выгонять тебя на диван ради двух часов. посижу, кофе попью. потом поеду. сон накрывал все сильнее и сильнее, и игорь старательно пытался не отключиться прямо здесь, на балконе, пока его убаюкивали северный морской ветер и теплый юлин голос. пчёлкина потянула его за руки, заставляя встать, и он позволил ей поставить его на ноги. помада на её губах давно стерлась, а от туши остались лишь две темноватые линии на нижних веках, но она улыбалась, и все, чего он хотел — это забраться вместе под одеяло и положить голову ей на грудь. гром так и продолжал смотреть на нее, пока она держала его руки. — игорь, ты уже на ходу что ли спишь? — пчёлкина подняла брови, неодобрительно покачав головой. — эта работа тебя доведет, я тебе клянусь. у юли были веснушки, которые под слоем тонального крема почти сливались с кожей, но их можно было заметить, если внимательно смотреть. — игорь, ты… игорь обхватывает ее узкую спину обеими руками, надеясь, что сейчас она оттолкнет его, что уйдет сама, но юля только прячет нос на его груди, невесомо касаясь пальцами его поясницы. как будто ему когда-то может быть достаточно. — будешь уходить, захлопни дверь, — гром почти вырывает себя из её мягких рук. — хорошо, — юля сцепляет ладони у себя за спиной. — спокойной ночи, игорь. игорь закрывает балконную дверцу, надеясь, что юля не будет шуметь, и ему не придется смотреть на то, как она уходит. во сне игорь видит, что его ногти почему-то в черном лаке, а юлина красная помада размазана по её лицу. кто-то стреляет в окно, но стекло не разваливается, держится внутри рамы — с паутиной трещин и дырой по диаметру пули. входная дверь утром оказывается захлопнута на замок.