***
– …Я осторожно, Тими. Его пальцы нежно гладили мою ладонь, трогая будто невесомо, проводя по линиям судьбы, растирая их и надавливая на подушечки. Пальцы сменялись ласковыми губами и нервным языком, он скользил по коже, наслаждаясь бархатистостью и сладостью. А потом он обрушил на меня дерзкий горячий рот и принялся ритмично сосать. – А-ах… – Засыпай, дракошка.***
– …Я осторожно, Тими. Он дышал мне в затылок, часто и горячо, так, что на коже появилась испарина. От его вдохов и выдохов по голове и шее расползались огненные мурашки и волнами приливало безумное упоение. Вот он прижался губами, – целомудренный поцелуй, не размыкая рта, – к чуткому местечку у кромки волос. А потом сжал зубы. – А-ах… – Засыпай, дракошка.***
– …Я осторожно, Тими. Шон целовал позвоночник, ни на миг не отрывая рта, медленно спускаясь вниз. Опытный влажный рот играл со мною уверенно, неторопливо, смакуя мой пикантный вкус… он начал с шеи, заскользил языком между лопаток и еще ниже к талии и остановился лишь над сопряжением подрагивающих ягодиц. Чувствительно захватил мою покорную кожу и с силой втянул в себя, а потом резко расслабил губы. – А-ах… – Засыпай, дракошка.***
– …Я осторожно, Тими. Он поглотил меня острым взглядом шоколадно-карих глаз, почти затопленных черным зрачком, грубо перевернул меня на живот и стянул мои пижамные штаны. Под ними сверкали красные атласные трусики, дерзко непрозрачные. Шон наклонился и деликатно погладил ступни, поднялся по икрам к подколенным впадинам, бережно потер их подушечками пальцев, слегка подул. Коснулся шрама, нежно, чутко, приласкал его языком, прикусил. – А-ах… – Засыпай, дракошка.***
– …Я осторожно, Тими. Он пощипывал живот, довольно чувствительно, сладостно, а потом наклонился и принялся вылизывать, как леденец. Нырнул языком в пупок, пощекотал, подарил страстный засос. Поцеловал кожу над лобком, потерся носом, задышал глубоко и прерывисто, его хриплое дыхание спустилось чуть ниже. – А-ах… – Засыпай, дракошка.***
– …Я осторожно, Тими… Он исцеловал внутреннюю сторону доверчиво распахнутых бедер. – … Засыпай, дракошка…***
***
***
***
***
… За грань Шон никогда не заходил, не раздевал меня догола, и я терзала губы, до боли, почти до крови, чтобы не упасть ниц и не начать умолять его не останавливаться, подарить мне то незабываемое парение над вселенной, которое я уже однажды испытала в его объятиях. Я теряла себя в неге, растворялась в пульсации почти экстаза, выгибалась и рычала. Он же все понимает. Все чувствует. Знает, что я – его… Я – его. Его…***
В Академии мы не вели себя холодно, нет. Мы общались почтительно. Шон – слегка снисходительно-почтительно, а я – во многом уважительно-почтительно. Он взял под покровительство несколько студентов, чьи проекты показались ему достойными дальнейшей работы. Среди других в его ученицах нашлась и давешняя тощая грубиянка, которая продолжала задирать меня и отпускать разного рода нелицеприятные насмешки, стоило нам пересечься. Дайра – так звали сию манерную особу – отличалась болезненным усердием. На любой лекции или на семинаре она неизменно восседала на своем воображаемом троне за первой партой и сосредоточенно считала зубы преподавателей. Ее пространные ответы выделялись безупречностью, ее неослабное рвение – фанатизмом. Порою я смотрела на нее и с грустью думала, что Дайра отрицала красоту и боялась ее. Гордая, одинокая и… жалкая. А я… училась как одержимая – тоже. И тренировалась с Шоном как одержимая – еще пуще прежнего. Четыре раза в неделю мы вскакивали в шесть утра и протаптывали тропку вдоль красивой, изящной – и неприступной – ограды вокруг особняка Императора Тинуириннеля, а потом сходились в выверенной и яростной рукопашной и метали ножи в деревянную мишень, она нашлась на задней стене дома. Шон как-то обронил, что нам тоже нужно поощрение в виде фантов. Я обласкала его темным шальным взглядом и уточнила, чего же он хочет за свое наставничество? – У меня два желания, Тими. Реальное и нереальное. – Ммм, хорошо. Заинтриговал. Шон, что мне сделать? Я тотчас начала дышать чаще, намеренно подставилась и выбрала такие слова, хотя он мог высказать желание, которое поставит меня в невыгодное положение. Какая-то ведомая часть меня хотела оказаться в уязвимом положении перед ним. Он учил меня все время, требуя наблюдать за людьми, читать по их жестам и взглядам. И по запахам, что порой приводило меня в изумление, но я улавливала его мысль, на уровне врожденного животного инстинкта. «Ложь пахнет прокисшим молоком, дракошка. Ты учуешь этот тревожащий запах, когда человек врет и боится, что его поймают на вранье». Я поняла, о чем он, когда Крис явился на пары весь растрепанный и с красными припухшими глазами, намекавшими на ночь без сна. «Гулял с одной симпатюлей», – пояснил мой друг. И при этом сквозь его приятный тонкий запах вдруг пробилась тонкая кислая нотка. Тогда я сделала вид, что поверила. – Расскажи мне про свое детство, дракошка. Немного, пару воспоминаний, которыми ты дорожишь. О, и всего то? Но внезапно до меня дошло, что желание Шона сложное. Я… детство не вспоминалось несчастливым, скорее острым и полным тревоги, детство научило меня прятаться и тогда, когда я была у всех на виду. Поймав его проницательный нежный взгляд и словно приоткрыв дверцу в потаенный уголок моего сердца, я начала: – Родители подарили мне большую куклу на пятилетие. Конечно, моя комната была завалена игрушками, но Элоисса или Эли – так я ее назвала – зародила во мне необыкновенную… привязанность. Кареглазая, темные кудряшки, ростом почти с меня. Похожа на младшую сестренку, которую мне так хотелось. Я брала ее в кровать и обязательно шепталась с нею перед сном. Она научила меня играть в прятки даже в комнате полной людей и даже если мы – наша семья – находились на сцене. Я гордо стояла рядом с мамой и папой и убеждала себя, что я вовсе не малышка Тими, примерная девочка с фальшивой улыбкой, а хитрая, скрытная и равнодушная Эли. Что умиленные душные взгляды публики обращены не на образец великосветского поведения – то есть меня – а на безразличную Эли. И что это она бойко читает забавные стишки на утренниках, чинно сидит за взрослым столом и вежливо отвечает на глупые вопросы… – Я немного помолчала. – И еще одно воспоминание, Шон. Если о счастливых… Я обожала кататься на аттракционах. Качели, «вихрь», «сумасшедшие горки». Чем больше и быстрее вертит – тем мне больше нравилось. А самое захватывающее, до визга и безудержного смеха – это колесо обозрения у нас в Рианге. Оно стоит в парке Подснежников на высоком холме, и с него просматривается весь город. Когда круг заканчивался, я иногда впадала в рыдания, и мама позволяла проехать еще один, или два, или три. А вот Аса на колесо не затащить, он высоты боится. Вот… а второе желание какое? – Встреться со мной во сне. – Встретиться с тобой во сне? – Да, Тими. Он ведь предупреждал, что второе желание нереальное. – Я не понимаю, Шон. – И не понимай. Просто сделай.***
– Тимиредис, располагайся. Ух ты, ну разве это не прелесть! Оказывается, у Шона в распоряжении поистине шикарная лаборатория, в левом крыле нашего корпуса. Просторная, чистая, современная и со всем необходимым. Мы сидели в кожаных креслах – далеко друг от друга – и по-деловому обсуждали, куда мне двинуться дальше с моими опытами по смешению благородных металлов. – Тут нас никто не потревожит, дракошка. Отличная шумоизоляция, я давно приказал установить. И я вот о чем подумал, а голубое серебро вы пробовали добавлять? Ох уж это голубое серебро! Счастье и проклятье нашего прославленного рода. – Нет, Шон, не пробовали. Знаешь ведь, с этим серебром магическим все сложно и запутанно, я не могу просто взять и внаглую распорядиться, чтобы мне отсыпали грамм двести «для опытов». Но Шон возразил: – Можешь, Тим. Ты – Сайгирн, и все можешь, в этом твое право по рождению и крови. Нам нужны прочные сплавы, на ближайшее будущее. Корона выделит грант, афишировать не станем, разумеется. И я даже догадываюсь, зачем нужны. И у меня даже пробуждается азарт безумного исследователя. И даже ладони начало покалывать от возможностей и сопряженной с ними неизбежной опасности. И все же, я заколебалась. Почему-то мне не хотелось уступать ему вот так вот, сразу, стоит ему высказать свое веское суждение. – Ммм… Шон, давай, я обдумаю твое предложение? – осторожно сказала я. – Поговорю с лордом тер Фаррештрбрахом, его мнение весомо, все-таки. Соблазнительная затея, признаю. Но… – Наша затея, дорогая, способна решить исход войны, – отчеканил мужчина строго. Мы помолчали, неотрывно глядя друг другу в глаза. Взгляд Шона, пронизывающий и глубокий, сегодня был непреклонным. Я решила, что момент подходящий: – Шон, а почему мы воюем с кочевыми племенами? Непреклонность в его жестких глазах никуда не делась. – Это прекрасный вопрос, дракошка. И обычно мы – правители – подавляем подобное чересчур проницательное любопытство. Ни к чему оно в умах простых имперцев. Ты знаешь, что по расхожей версии наших исконных врагов выставляют кровавыми безумцами и фанатиками, одержимыми жаждой завоеваний. – А они фанатики? Шон закусил губу, размышляя. Нахмурился. Я ждала и в глубине души надеялась, что его доверие ко мне такое же безграничное, как мое к нему. – Тими… да, они фанатики, ты же сама в Тер-Шерранте видела, насколько силен их религиозный культ, и до какой степени у них запудрены мозги. Этот же самый культ боли заставляет их распространять свое извращенное мировоззрение на весь остальной мир, они верят, что подобными подвигами обретают бессмертие и высшую милость их кровавого бога. Но… дракошка, тебя я не буду обманывать, дело не только в этом. «А в чем?» Он прочел немой вопрос в моих глазах. – В том, кто мы есть – я говорю о правящих семьях Империи, Тер-Шерранта и Мириндиэля. И это самое большее, куда я могу посвятить тебя. Вот же черт, на самом интересном оборвал! – Кстати, хотел тебе новость сообщить, даже две. Первая… у меня намечается поездка. На следующей неделе, в понедельник, на три-четыре дня всего. В Ларран надо смотаться, по моим основным делам. Ну что ж, неудивительно, и когда-то это должно было случиться снова. Я кивнула в знак того, что поняла и приняла, при этом тщательно следя за выражением лица и глаз, стараясь не выдать охватившего меня огорчения. Ну чего уж голосить, когда надо просто смириться и привыкнуть. – А потом, Тими, что скажешь? Будем кататься, водить тебя поучу? Хоть я и почувствовала некоторый оттенок уловки, утешительного приза, а все равно так обрадовалась, словно получила подарок на день рождения. Кстати… А ведь у Шона скоро. И нужно поспешить со своей задумкой, воспользуюсь его отъездом. – Конечно, Шон, я прям безмерно счастлива, что мы наконец-то доберемся до вождения. Не подумай ничего, тренировки по утрам и вечерам мне очень по душе, особенно растяжка и борьба. Но хочется… драйва, что ли? Полета, скорости… Шон воззрился на меня с уже знакомым непонятным выражением лица и, хоть и царил почти полумрак – вечерело, а верхнего света мы не зажигали – я заметила, что его чудесные шоколадно-карие глаза заблестели как-то… сверхъестественно. Иногда он поражал меня этим особенным мерцанием раухтопаза, которое я больше не замечала ни у кого. А ведь карий, пожалуй, самый распространенный цвет глаз. – Будут тебе и скорость и полеты. Я не понимала, шутит он или говорит всерьез. – А второе что? Шон усмехнулся, хищно и свирепо, и припечатал: – Наш дорогой Рагаст Торгердссон решил, что может навязать условия Короне. А мы в свою очередь решили позволить ему впасть в это опасное заблуждение, отчего бы не поиграть в салочки с матерым полярным волком? Подыграть. – В чем? В смысле, в чем подыграть? – Приняли его ослепительно-красивого сына в аспирантуру, на факультет иностранных языков, только представь, дракошка! А заодно проследим аккуратно, собирается ли этот небезынтересный молодой человек заниматься лишь научными изысканиями. – Занимательно, – согласилась я. И мысленно сделала себе пометку завтра заехать с Лиортом в магазин корпорации Имперского золота и купить лобзик, несколько штихелей, наждачную бумагу, плоскогубцы, круглозубцы и кусачки, горелку… и немного мельхиора, нейзильбера и латуни.***
Чему изумляться. Все случилось буднично, хоть и внезапно. С утра начался вторник, второй день командировки Шона. Мы с Лиортом встали ни свет ни заря, отправились на пробежку по свежему прохладному парку, потом дружелюбно позавтракали простыми мюсли с молоком, выпили по чашечке сваренного мною кофе и уплели целую гору творожных оладьев. Поехали в Академию, сегодня всего три пары, одна из которых – мириндиэльский. Единственное занятие, где мы с Кристианом расходились. Я ничуть не пожалела, что выбрала этот певучий, изящный и сложный язык. Конечно, разговорный уровень был у меня еще со школы, но здесь леди йор Брили пошла дальше и не просто предлагала нам хвалебные тексты про последние достижения мириндиэльцев, а знакомила с богатой литературой Страны Вечных цветов, особенно с их поэзией, наполненной любовью ко всему сущему. Их язык звучал будто нежная, прозрачная музыка, длинные витиеватые слова ласкали слух. И я просто обожала эти пары, разомлела. А после мы с Крисом отдыхали на лавочке и лакомились ореховыми пирожными, которые мой друг любезно принес из почтенной «Поганки». Безмолвный миг, невидимая вспышка, земля круто перевернулась – и я пораженно валяюсь на все еще зеленой траве, хриплю под высоким и стройным, но ужасно тяжелым телом. А мокрый от пота и шока Крис распластался на мне и приглушенно, мучительно стонет, с силой закусив зубами бескровную нижнюю губу. – Крис, Кристиан, ты чего? Подняла растерянные глаза на подбежавшего бледного как мел Лиорта. Телохранитель сдавленно выдал: – Молодец, парень, я тебе по гроб жизни теперь должен. Вставай, тихонько, тихонько, во-о-от так. Лиорт осторожно приподнял на глазах слабеющего Кристиана и деликатно усадил его на лавочку, я окинула друга взглядом и заткнула рот пальцами, чтобы не завизжать. На его правой руке, чуть повыше локтя, стремительно расползалось алое пятно. Кровь стекала противными багровыми каплями, по дорогой ткани его белой приталенной рубашки, и дальше по бессильно свисающей узкой ладони и модным дизайнерским черным джинсам. Почему я не слышала выстрела? Почему я ничего не услышала?! Почему я сразу ничего не поняла?!! – Тими, надо снять с него верх и наложить тампон и повязку. Давай, помоги мне, живо. Конечно. Я резко помотала головой, чтобы выйти из ступора, но тут отчаянный шепот заставил меня застыть: – Нет. Не делай этого, Тими…редис. По…жалуйста. Не делай. – Не дури, – сурово одернул его Лиорт. – Или хочешь кровью истечь здесь перед нами? Отключиться и помереть? Не впадай в глупость! В тон телохранителя бушевал ураган, да и не было у Криса другого выбора. Я приготовилась к самому худшему зрелищу, к любым шрамам, ожогам и вообще уродствам, но то, что я заметила… поистине чудовищно. Мы аккуратно стянули пропитанную кровью ткань, и мне открылись красивые жилистые руки Кристиана. Шрамов… не нашлось. Точнее, лишь те, что на запястьях – застарелые грубые следы от ношения кандалов. Но на рельефном плече, вокруг рваной кровоточащей раны зловещими углами угадывалась татуировка. Три переплетенных треугольника, наложенных друг на друга. Теперь остались только вершины, но все равно, не узнать этот мистический рисунок невозможно. Не думала, что обрадуюсь, что Шона нет в городе. Лиорт схватил нож и надрезал ткань рубашки, а потом принялся рвать ее на полосы. Я наблюдала, как ослепительная ткань превращается в бинты. Крис нарушил повисшую тишину: – Надо же, ничего ее не брало, сколько не пытался свести. Она впилась словно живая. Вампирская дрянь. А тут… не иначе, как само провидение помогло. Его низкий голос срывался, но все равно Крис умудрился довольно усмехнуться сквозь слезы. Рот скривился. Его била крупная дрожь. Меня била крупная дрожь. Кристиан тер Риату, носитель татуировки, выдававшей его связь с террористами – викингами или кочевниками, – только что спас мне жизнь, закрыв своим телом. Если об этом узнают и если поймут… В отчаянии я схватила Лиорта за плечо. – Лиорт, послушай меня, – лихорадочно пробормотала я. – Крису к врачу нельзя, ни в коем случае. Ты ведь знаешь, что делать с такими ранениями? Телохранитель кивнул: – Пуля прошла на вылет, кость не задета. Удачно. Промыть, зашить, повязку наложить. И руку не беспокоить. Хорошо. Я продолжила: – Крис, мы сейчас отведем тебя в твою комнату в общежитии. Поможем, перевяжем. Лиорт, подыграешь? Можешь дать ему свой пиджак? На черных джинсах следов крови не видно, это весьма кстати. – Тими, что происходит? – потребовал объяснений Лиорт, уже стягивая синий двубортный блейзер, его кобуру с пистолетом пришлось сунуть в сумку. Я собралась с духом и призналась, искренне: – Нельзя, ни при каких обстоятельствах нельзя, Лиорт, чтобы он узнал, что это Крис меня спас. Попытку покушения не скрыть, не имеем права, но давай… ммм… расскажем, что это ты меня закрыл? Или другую правдоподобную историю ляпнем, выдумаем что да как. В общем: стреляли, но стрелок промазал. И ведь это ни разу не неправда! Искренняя мольба обезоруживает без огнестрела, особенно если обрушена на тайно влюбленного в тебя роскошного блондина. Лиорт кратко взглянул в мои огромные дикие глаза и согласно хмыкнул, а потом велел Крису: – Держись, парень. Чтобы наш пострадавший герой не упал, нам пришлось обнять друг друга за талию. Мы медленно, словно гуляя, двинулись к мужскому общежитию. Он дышал через рот, хватал воздух часто и поверхностно. А я тащила его, с трудом – все-таки Кристиан намного выше меня и крепче, разумеется, – и размышляла, как повезло, что мы догадались найти нам новое тайное местечко, и вот именно Крис выбрал лавочку, почти со всех сторон укутанную раскидистыми платанами, где «нет дурацких бесстыжих камер и лишних зевак». Как в воду глядел, не иначе. Он жил на третьем этаже, в угловой комнате, самой дальней по коридору. Лифта студентам-и-предположительно-гордым-спортсменам «не положено», поэтому пришлось справляться с шестью пролетами, еще и делая вид, что мы миленько воркуем. С него градом тек пот, и я даже обтерла мокрый безупречный лоб своим рукавом. Наконец-то и нужная дверь. Кристиан смущенно попросил залезть в карман его джинсов и вытащить магнитный ключ. Ладно, положение необычное. Я скользнула по крепким мышцам ягодиц и вытащила карточку, приложила к ручке. Мы шагнули внутрь, и я обозрела нынешние владения друга-аристократа. Что ж, да у него тут настоящие студенческие хоромы. И кровать-то у маркиза двуспальная, с мягким высоким матрацем и четырьмя пышными подушками. И белье-то шелковое, кремовое. На него-то мы и уложили уже близкого к беспамятству Кристиана. – Аптечка есть у тебя? – отрывисто потребовал Лиорт. – В шкафу на полке слева, – едва шепнул Крис искусанными бесцветными губами. А друг оказался очень предусмотрительным. Мы обработали руки и вытряхнули все необходимое, Лиорт по-армейски спокойно надел резиновые перчатки, стер кровь стерильной салфеткой, щедро ливанул на рану спирта – Кристиан при этом глухо застонал сквозь сжатые зубы – и сосредоточенно начал зашивать. Я смотрела на аккуратные ровные стежки, телохранитель работал твердой уверенной рукой, ведь практика в подобных неприятностях у него немалая. – Отвратная жесть и жестью погоняет, – сдавленно промямлил белоснежный Крис. – Тимиредис, подруга… спасибо тебе. Я буду в порядке, это, считай… почти царапина. Я счастлив, что мне удалось. Успел. Вот как мне оставить его в таком болезненном состоянии? Грохнется в обморок, кто ему поможет? Лиорт дал Кристиану обезболивающее, конечно, но ведь за ним нужно приглядывать. Вдруг жар начнется? Или вообще, бред? А Крис словно прочел мои мысли. – Говорю же, все нормально, герцогиня. Уж мне-то не привыкать к таким троллевым заморочкам. Идите. И он еще пытается иронизировать! Я мучительно металась. Если я хочу оставить его в стороне, то иного выбора нет. Надо вываляться в меньшей из зол. Я тяжело поднялась с кресла, погладила Криса по мокрым от пота волосам. Мне плевать на тату. Кристиан моя родственная душа. – Звони если что, мы тут же примчимся. И мы с Лиортом бесшумно прикрыли входную дверь, спустились на первый этаж, вышли на улицу. Удивительно, но разразилась гроза, не иначе как благосклонное небо нам подсобляет. Кровавые следы ранения Кристиана напрочь смоет. – Да уж, – пробормотал Лиорт. – Парень везунчик. Мало того, что пуля в руку попала, так еще и ливень вот. Идем, найдем ненужную улику. Лиорт держался вплотную ко мне и непрестанно озирался по сторонам. На нас никто не обращал внимания, никому не было совершенно никакого дела до двух жавшихся друг к другу насквозь мокрых людей, ни с того ни с сего вдруг принявшихся ползать по траве под хлестким дождем. Пулю нашла я, слегка кривую, чистую. Трогать не решилась. Телохранитель сунул кусок смертоносного свинца в карман и буркнул, что избавляться не станет, придержит на случай, если гильзу не найдут. – Я понимаю все, но вычислить нужно, кто это сделал на этот раз, Тими. Он открыл для меня переднюю дверь машины, впервые за все пять лет. Пока мы ехали домой, в тишине и напряжении, промокшие до нитки, я написала сообщение Шону: «Было покушение, попытка застрелить, на лавочке в парке около нашего корпуса. Промахнулись. Все в порядке, не волнуйся». Я не могла расслабиться, по крайней мере сейчас, ведь надо убедиться, что удастся представить все в нужном мне свете. Лиорт забарабанил пальцам по рулю. – Тими, может, расскажешь, почему ты хочешь скрыть правду? Выгородить его? Он же тебя от смерти спас. Вполне закономерный вопрос от человека, которого я попросила солгать не кому-нибудь левому, а грозному Палачу. Скрыть правду от Короны. – У Криса… сложное прошлое. Нельзя, чтобы он попал в руки к Шону или его людям. Даже как мой спаситель и герой. – Сложное прошлое помимо мелких шалостей с чужими карманами? Как оказалось, о многом из своей бурной юности друг умалчивал. – Ох, Лиорт. Кристиан только что подарил мне жизнь, не колеблясь закрыл собой. Его могли убить, Лиорт, ты и сам понимаешь. Но он все равно… инстинктивно бросился под пулю. И прости, я не могу сообщить тебе причины, я просто очень прошу нам помочь. Телохранитель плавно вел машину, домой не спешил. Пальцы на руках совсем белые, словно кровь откачали. Мы поехали кружным путем. – И я помогу тебе, как раз из-за его спонтанного поступка. Я серьезно впечатлен и озадачен. Но, Тими, нам лучше подготовиться, тщательно договориться о том, как будем рассказывать и что. Палача очень трудно обмануть, если не невозможно. Он тонко чует ложь, я видел, присутствовал на допросах пару раз. Порой это совершенно необъяснимо. Мне ли не знать о феноменальных способностях Шона. Лиорт тысячу раз прав, и поэтому следовало быть очень осторожными. – Мы не солжем напрямую. Будем говорить только правду. Иного выхода попросту нет. Дома Лиорт налил мне чаю с лимоном и насильно накормил разогретыми оладьями с малиновым вареньем, посоветовал выпить валерианки, принять теплый душ и лечь спать. Я вытянулась на кровати и попыталась прислушаться к своим мятущимся ощущениям. Очередное покушение и очередное везение. Я – несчастливая любимица судьбы? Дело случая, и как Кристиану удалось заметить, ведь выстрела мы не услышали? Скорее всего целились с высоты, с крыши здания напротив. А напротив – главная башня Академии. И Шон… Мы с Лиортом скрыли очень важную улику единственно лишь для того, чтобы спасти Криса от участи допроса ведомством Палача. И теперь вряд ли удастся выйти на исполнителей даже. Черт! Но и подставлять друга я не имела права, только не с его обличающей татуировкой на плече. Говорит, пытался свести, ничего не помогло. Вот от моих вопросов ему не отвертеться! На меня потихоньку снисходила апатия, накрывало безразличием, даже отупением. Сегодня я опять могла умереть. К такому вроде бы невозможно привыкнуть, но я уже устала считать эти бесконечные потуги невидимых мерзких врагов. Устала бояться и прятаться за спины Лиорта и даже Шона. Вместо разрушающего отчаяния и страха я вмиг почувствовала бешеную, бурлящую кислотой ярость. Нет, отныне я отказываюсь быть пассивной жертвенной овечкой. Хватит, довольно бессилия и вечного изнуряющего ожидания ножа в спину. Я не такая, больше не такая. Больше со мною этот номер не сработает. Я оказалась не из тех, кто отступит под непосильным весом бриллиантовой короны герцогов Сайгирн. Шон на днях сказал, что Бьерн собирается учиться в Галарэне. Любопытно, северянин мог приложить руку к сегодняшнему происшествию? Раз уж матримониальные намерения его хитроумного отца провалились. С него ведь станется, он сам признал, что изучал военное дело и наверняка в курсе, какие способы запугивания противника наиболее действенные. Посмотрим. Выясним. Подружимся. Прогнав начавшийся было озноб усилием воли, я упрямо закрыла глаза и заставила себя провалиться в сон.***
Облака простирались внизу, клубясь мягкими пушистыми подушками. В запретных живописных Драконьих горах наступали сумерки, недостижимые остроконечные вершины окрасились последними ласковыми лучами уставшего солнца, а на уже знакомой плоской скале сидел полюбившийся мне исполинский Мрак и, подняв красивую бугристую голову, неистово и сердито рычал в пустоту затухающего дня. – Ррррр! Ррррр! Ррррррррр! Ну что же ты, я сейчас! Сейчас! Сейчас спущусь. Я разбежалась и храбро выпрыгнула из арочного оконного проема Черной башни, бессознательно перекинулась в воздухе и с наслаждением взмахнула искристо-радужными крыльями. Приземлилась на все четыре лапы подле него, игриво погладила своим грациозным крылом его сложенные угольно-черные крылья. До чего же они приятные на ощупь! Мягкие, нежные… Мне хотелось успокоить разбушевавшегося дракона, его оглушительный рык звучал настолько свирепо. И до боли пленительно. – Мрак! Он резко обернулся ко мне и уставился на меня пронизывающим взглядом невозможных шоколадно-карих глаз. Злится? О!.. Неужели? Этот неподражаемый цвет? Я моргнула, и оттенок радужек зверя поменялся на привычный, прозрачно-раухтопазовый. – Как твое имя, дракошка? А разве он не знает? Я всплеснула крыльями, выдавая растерянность. Мрак помотал головой, потянулся и переступил с лапы на лапу. Спросил еще раз, строгим голосом: – Имя, дракошка бесстрашная. Ты знаешь, как тебя зовут? – Тим? Тимиредис? – не знаю, почему, но вместо представления получился вопрос. В ответ раздался еще более свирепый рык и сердитое пояснение: – Нет. Это имя той, другой тебя. Она тоже потрррясающщщая, но другая. А твое имя? Какое? Я решительно ничего не понимала, почему Мрак спрашивает о таких неожиданных вещах? – А разве это важно, Мрак? – Это самая важная вещь на свете. Самая важная для тебя. Он распахнул крылья, и они закрыли полнеба. Мой раздвоенный язык высунулся от восторга, настолько захватывающим было зрелище огромного восхитительного дракона. Мрак оттолкнулся задними лапами и взмыл в темнеющую бесконечность. А я, я… … распахнула веки, за окном мерцала звездная ночь, в моем маленьком галарэнском доме царила неподвижная робкая тишина. И лишь его запах – чудесный свежий аромат только что прошедшего летнего ливня и тонкая нотка выкуренной ментоловой сигареты – выдавал, что Шон рядом. Он не касался меня, просто лежал и смотрел. А когда понял, что я вынырнула из необычного сна, рывком стиснул меня в объятиях, окутал сильными жилистыми руками, сжал крепко, жестко, больно и принялся глубоко вдыхать и выдыхать. Я затаилась, давая ему почувствовать, что я цела и невредима, не сошла с ума от ужаса, что я здесь, все еще с ним. Всегда с ним. Обняла его сама, уткнулась носом в родную грудь. Ворот его рубахи расстегнут и раскрыт, я потерлась щекой о его подбородок, тронула губами яростную жилку на шее, куснула острые ключицы. Тоже дышала им жадно и глубоко, словно наркоманка, безумно счастливая, что он примчался ко мне раньше срока. Я втянула горячий воздух. Мне показалось, или? – Расскажи мне все, дракошка. Шон шептал, но то был шепот, которого нельзя ослушаться. Приказ. – Шон. Ты здесь. Я так тебе рада! – я вжалась еще глубже в его соблазнительное тело и легонько поцеловала вкусную бархатистую кожу, млея от опьяняющей близости моего мужчины. – Рассказывай, Тимиредис. Я начала вспоминать, как все произошло: – А что… как-то обыкновенно они – кто бы то ни был – бахнули. Скучно даже… После занятий, как и всегда, мы с Крисом сидели на лавочке в парке около нашего корпуса, той, в платанах, болтали и дурачились, обсуждали, что завтра идем на фехтование. – Черт, завтра ж ведь и впрямь начало занятий по физподготовке! И как теперь Кристиану руками работать?! – Лиорт на соседней скамейке пыхтел и дулся, совсем рядом с нами. И тут Крису вздумалось пошутить, что по-любому он меня побьет на арене. Он дернул меня на себя, разумеется, я сопротивлялась и упиралась, ну и так получилось, что мы свалились на землю. Глупо и нелепо, как два мешка с картошкой. Я снизу, Крис сверху, меня едва не раздавил, он же ростом почти с тебя. И надо же, представь, в этот миг над нами просвистела пуля, попала куда-то в скамейку и отлетела дальше. Лиорт мгновенно подскочил, заматерился и велел нам обоим быстро убираться оттуда. Сначала мы Криса до общаги проводили, а потом уже домой отправились. А, да… дождь пошел, мы промокли до нитки пока до машины неслись. Вот и все, собственно. – Ты пулю забрала? – Нет, мы ведь сразу сбежали. Торопились. Ни слова неправды. Шон засопел, досадливо. – Я приказал обшарить там все. Но следов не нашли. Только на лавочке небольшие сколы. По направлению удара ясно: стреляли с башни. Стрелка мы все равно вычислим, не думаю, что они камеры смогли зачистить. Душа зашлась в кульбитах. Какие камеры? О чем он? Я очень постаралась не нахмуриться. – Камеры? – Ну да, дорогая. В башне. Он же передвигался по ней, стрелял сверху. Ах, это. Увидят лицо исполнителя. Конечно, пусть. Хотя… А вдруг убийца все понял? Я постаралась не думать о… в общем, не думать совсем, чтобы ненароком не выдать лишнего. А Шон едва слышно добавил сквозь зубы: – Найдем, я клянусь тебе, Тими. Я найду, быстро. И убью, сам. Моя верхняя губа приподнялась, и мне безумно захотелось взреветь. Чуткий Шон будто почувствовал пылающий во мне огонь, отодвинулся самую малость, чтобы заглянуть в мое свирепое лицо. Подбодрил нежно: – Порычи, дракошка, легче станет сразу. Ты хорошо держишься, но у тебя ведь не каменное сердце. Давай, порычи. Ощущая себя в высшей степени странно, я набрала полную грудь воздуха, и мой выдох перерос в дикое утробное рычание. – Рррррр! Рррррррр! Ррррррррр! А Шон гладил меня по волосам, шее и спине, прикрыл веки и, казалось, наслаждался, упивался моим диким рыком. На его тонком лице – наивысшее блаженство. Выдохнувшись, я полувопросительно признала: – Я совсем не понимаю себя? Он снова погладил меня по голове и утешил ласково: – Это ненадолго, Тими. Уже ненадолго, дорогая. – А ты сам, Шон. Тоже рычишь, я слышала однажды, когда ты… я… мы... – пунцовый румянец обжег щеки. – И звук такой… вроде бы и ничего особенного, и все же я не знаю, может, мы просто двинутые на всю голову? Ты и я? Может, нам нужно?.. Его шепот прервал меня, на этот раз очень серьезным тоном: – Дракошка, не пугайся. Помнишь, я говорил о похожести? Ты хищник, как и я. Я ведь сразу уловил тогда, на ступеньках в «Нарвале». Хищница, – произнес он любовно. – Твоя суть вырывается на свободу таким вот рыком. Не стоит подавлять его, но и кому-то кроме меня тоже не позволяй услышать. Обещаешь? Я смущенно кивнула. А Шон продолжил: – Мы из тех людей, Тими, которые не приемлют власти над собой и не терпят угроз. Ты молодчина, я тобой очень горжусь, правда. Собирайся, поехали в наш дом. Нам нужно сегодня остаться наедине. Так лучше для обоих. Я хочу позаботиться о тебе, маленькая моя. «Маленькая моя». Как трепетно. Раньше Шон меня так не называл, словно я родная ему. Приятно до слез. – А с Лиортом ты поговорил уже? – Конечно. Уфф, видимо, пронесло?***
Шон терпеливо подождал, пока я соберу учебники на завтра и еще кое-какие мелочи, повесил мою сумку себе на плечо, наклонился и подхватил меня на руки. И так спустился вниз, отдал приказ Лиорту к завтрашнему утру написать подробный рапорт о покушении, попросил его придержать дверь и донес меня до машины. Привычно сам усадил в салон и пристегнул. Он гладил меня, не мог оторваться, все время гладил по голове своей теплой надежной ладонью. А ночью обрушил на меня неистовство своей страсти, прерывисто выдохнув, что хочет почувствовать огненное биение моего желания. В этот раз Шон отбросил осторожность и трогал и целовал меня почти всюду, не касаясь только одного самого интимного места, самой беззащитной и откровенной точки. Он не раздевался, пояснив, что так спокойнее, а меня оставил в трусиках и бюстгальтере. И ласкал, ласкал, ласкал мое тело с неустанной одержимостью мужчины, который… что? Слова, заветные, искренние, не раз почти срывались с моего языка. Но Шон молчал. Гладил мое тело, целовал мое тело. Любил мое тело. И молчал. Перед сном он перетянул меня на себя и обвил властными руками, накрыл нас обоих одеялом. Его откровенное желание уперлось мне в живот, меня это ничуть не смутило. Мне стало блаженно легко, я уронила голову ему на грудь и прислушалась. Звук его трепещущего сердца странно успокоил, и в этот раз я упала в крепкий сон без сновидений.***
Ярче жизнь не течет перед смертью. Но мгновения режут сильней Лишь когда завлечет круговертью. Слаще. Горше. Светлей. И больней. … Лгать себе о себе – бесполезно.