Любовь и прочие взрослые игры

      Утром меня разбудила назойливая трель звонка. Внезапная мелодия нагло прорезалась сквозь клубы слишком уж яркого сна, в котором я падала, и падала, и падала.., пока не распластывалась под перемазанным в крови телом бледного как смерть Криса. Беззвучный крик перекосил его яркий рот, впервые странно-уродливый, из фиалковых глаз сочились слезы, а предательская татуировка на правом плече светилась и пульсировала. Мое шумное сердце тоже пульсировало – уже наяву, в такт нежной музыке, что лилась по нашей с Шоном темной спальне. Тролли голодные, а ведь рань-то какая несусветная, на дворе до сих пор ночь! И кому не спится, законченному параноику, у кого с головой дикие нелады? Я сонно и зло терла веки, отчаянно желая, чтобы безумный полуночник отступился. Звонок утих, однако тут же раздался снова. Теперь я начала мыслить бодрее. Шон сопел рядом, лицо необыкновенно умиротворенное и гладкое… я осторожно перегнулась через его жилистое худощавое тело и схватила мигающий телефон с прикроватной тумбочки. Вдруг это Кристиан… Хмуро уставилась на экран, брови поползли вверх.       Аскани?       Вмиг пересохшее горло едва не треснуло, грудь укололо раскаленной иглой. С ним... с братом что-то случилось? Неужели… а может… – нет, нет-нет-нет-нет-нет… это полный бред – его тоже захотели прикончить? Им… удалось? Ас погиб? Застрелен? Шон ведь предупреждал Бредли еще зимой, просил озираться везде.       Мир перед мокрыми глазами завихрился, но я все равно тихонько соскользнула с кровати, стараясь не паниковать, и на цыпочках зашагала в гостиную.       Пискнула, молясь, чтобы мне ответил именно брат.       – Ас, что такое?       – Ага-а-а, попа-а-алась, сестренка! Сюрпризом мы тебя решили побаловать. Давно с тобой не виделись, вечеринок не закатывали. А ты же, тихушница такая, еще одним домом умудрилась обзавестись, новоселья-то еще не устра-а-аивала. Вот и нагрянем к тебе неожиданно, кидай точный адрес.       Голос моего наглого братца искрился, хриплые слова звучали непривычно тягуче, с томным придыханием. Да он там совсем сбрендил? Нагулялся по самое не хочу? Пропал в молодецком кутеже, что ли? Ведь у нас с Ларраном всего лишь час разницы, Аскани не может этого не знать. Или этот будущий военный стратег решил застать меня врасплох?       Я мелко вздохнула в попытке хоть немного успокоиться, а затем сделала основательный глубокий вдох. Занятно, моя вспыхнувшая ярость вперемешку с благодатным облегчением – это признак раздвоения личности?       Я и не подумала скрывать громкий зевок.       – Аскани, ты в своем уме? Какого черта звонишь сейчас? Ты вообще на часы смотрел? Полпятого утра!       – Ха, ну и что, Тими, кого это волнует? Не веди себя как занудная заучка, окей? А я еще и не ложился, да... Мы тут с.., эээ… – он закашлялся. – Короче, сестренка, жди гостей. И давай колись, куда ехать.       Я сморщилась и поняла, что уснуть теперь вряд ли удастся.       – Отправлю, когда высплюсь.       Не успели мои дрожащие пальцы нажать отбой, как пришло сообщение. От Криса. «Тимиредис, заглянешь ко мне перед учебой? Поговорим. Давай на той же лавочке, там тебя вряд ли теперь подкараулят». Кристиан, Кристиан, пропащая израненная душа… Он поди всю ночь не сомкнул глаз. Родная мне душа, неприкаянная, и поэтому я не отвернусь от тебя.       «Конечно, Крис. В полдевятого».       Я отправилась на кухню и захлопотала: сварила кофе, нарезала черного хлеба, намазала кислой сметаной, сверху семги, лука, консервированных персиков и нежного сыра, отправила бутерброды в духовку, включила таймер. Надеюсь, Шон оценит мое вывернутое гурманство. Переоделась и вышла на террасу заниматься растяжкой. Минут через десять мой мужчина присоединился ко мне, и под лучами восходящего солнца мы отработали удары ногами и руками, прыжки. Потом вспотевший Шон строго велел:       – Идем вниз.       И зашагал впереди.       Его мокрая футболка липла к спине, я вцепилась взглядом в проступающие шрамы.       Это сексуально.       Черт, да что со мной не так?       На цокольный этаж вела неприметная дверь, и чтобы ее открыть, Шон прислонил пальцы к какому-то хитрому датчику. Мы спустились по ступенькам, и я принялась рыскать взглядом по сторонам, ведь раньше мне не доводилось бывать здесь, пусть я и провела в доме Императоров уже немало насыщенных дней. Я разинула рот. Что уж, предельно ясно, почему чужаки в этом доме нежеланные гости. У меня перед глазами целый боевой арсенал. Можно ставить клеймо: «Рабочий набор профессионального убийцы». Пистолеты, винтовки, ножи, цепи, удавки, ремни, шипы, пилы и молотки, разные другие острые штуки, предназначение которых напрочь ускользало от моего растерянного ума. Я осмелилась представить, насколько это все используется Шоном и как часто, но не осилила картины, погрязнув в ужасе мерзкого и прекрасного зрелища. И еще – запах, запах холодного равнодушного железа бил в нос. Передо мною аккуратно лежало множество способов отнять дыхание, прервать биение сердца, остановить непрерывный ток крови. Заглушить жизнь, навечно.       И все же вопреки жуткому намеку на смерть, ее незримому присутствию в самом воздухе этой зловещей комнаты, во мне поднялась волна живого любопытства и восхищения.       Что же со мной не так?       – Мне доложили, что в тебя стреляли из винтовки, дракошка, – негромко сообщил Шон. – И, конечно, я рад безмерно, что промахнулись – ты понимаешь – но весьма странно, что не попали, винтовка-то продвинутая, с навороченным оптическим прицелом. Что твой дружок сказал, кстати? Модные штаны не испортил?       У меня свело живот.       – Нет, Шон. Кажется, нет. Мы решили, что не стоит виду показывать и орать. Вскочили, обнялись и к нему в общагу двинули.       Шон воззрился на меня мертвым взглядом.       – Что?       А разве я могла по-другому преподнести? Я выдала самую правдивую картину:       – Мы оба испытали… ошеломление, Шон. Едва не впали в ступор. Цеплялись друг за дружку, хотели поддержать.       С минуту он молчал, жестко, не выпуская из плена моих глаз. У меня мороз пошел по коже, настолько черными стали его зрачки.       – Если он тронет тебя интимно, коснется не по-дружески, слишком, я могу сорваться, дракошка. – Шон прошел мимо меня и спокойно взял с полки пистолет. – Ты вся пахнешь мною, пусть так и остается. Тими, я скажу прямо, ты не питомец в клетке, и я рад, что у тебя есть близкие друзья. Ластиться к близким естественно, особенно для таких как мы. Так можно многое считать и передать. Это хорошо, даже очень хорошо. Просто помнишь, мы говорили с тобой о принятии? Я не могу изменить свою суть. Я такой, и ты моя. Моя.       Он накрутил глушитель, аккуратными и выверенными движениями смертоносных чувственных пальцев.       В тишине застывших секунд я внезапно почувствовала, что воздух здесь очень свежий, насыщенный, хотя мы и под землей.       Я с ним согласна.       Тихо подкралась и обняла Шона со спины, прижалась влажной щекой к сведенным в напряжении лопаткам, уткнулась носом в его натянутый как струна позвоночник. Он ведь тоже мой. Нельзя представить рядом иной запах, чем въевшийся в кожу аромат летнего дождя и горьковатого ментола. Немыслимо пустить в себя никого, кроме Шона.       Обласкала его честными словами:       – И не надо менять ничего, Шон. В моих глазах тебя никто не затмит, никогда.       – Как пистолет держать не забыла еще?       Разве забудется ночь выпускного и спасение ничего не подозревающих мирных тюленей? Я мотнула головой прямо в его спину.       – Умница, – прохладно похвалил меня Шон. – Сейчас покажешь.       Мы прошли еще дальше, в другую безликую комнату, где на стене висели картонные мишени. Макеты людей.       Я представила, что это вчерашний снайпер.       Шон отдавал приказы четко и отрывисто, я выполняла.       Встала как он учил и подняла руку с тяжелым пистолетом. Он шагнул мне за спину, исправил стойку, чуть ударив по моим ногам ступней, потянул за плечи и заставил слегка присесть, тихо напомнил о счете и правильном дыхании.       – Начинай.       Стрелять в бездушный рисунок, неспособный увернуться от жажды герцогской мести, оказалось проще простого. Я смотрела на бумажную безликую голову с кругами вместо черт лица и пыталась впитать серый образ. Когда придет время, картинка пригодится.       – Молодец, для первого раза неплохо, – признал он, а потом снова зарядил Беретту, встал рядом и почти не глядя выпустил всю обойму. Я прищурилась: лишь одна большая дырка, точно посередине картонного лба. – Сегодня я очень поздно вернусь, работа. Мне нужно, чтобы ты мне помогла, дракошка. Наш тер-шерранский приятель назаписывал много разговоров с предателями, некоторых услужливых прихвостней ты даже встречала и танцевала с ними на Весеннем балу. – Шон вновь устремил на меня пронизывающий, выворачивающий сердце взгляд. Но лед растаял. – Тими, я дам тебе код доступа сюда, в наш дом. Каждое утро я его меняю, принцип сложный. Тебя посвящу. Это государственная тайна и даже серьезнее, степень моего доверия можешь оценить. И Тими… Ты сможешь приезжать без меня и оставаться тут даже одна, тебе здесь ничего не грозит, проникнуть внутрь невозможно, поверь. Заслоны не пробить, мы в свое время голову крепко поломали, чтобы щиты навертеть всякие, один хитроумнее другого. Вечером придешь, в нашей спальне я тебе оставлю свой планшет, там будут данные по счетам интересующих нас объектов и программа, открывающая доступ к их банковским операциям. Тебе надо их поймать, дракошка, словить на взятках от Шарида и уличить в грязных связях. Изучи их траты, а не только поступления. И еще отсмотри записи видеонаблюдения, которые я приказал делать уже когда мы вернулись. Пораскинь мозгами. Возможно, это дело не одного вечера, я не тороплю, у тебя пара-тройка дней. Когда вычислишь и найдешь веские доказательства, укажешь мне на самого злостного неприятеля власти Короны. По остальным просто составь отчет в таблице, где у кого проколы, на будущее.       – И что дальше, Шон? Укажу, и?       – Так ты мне дашь понять, кого выберешь. Для публичной кары. И как именно наказать, тоже выслушаю твои предложения, дракошка.       Ох!.. Я моргнула и нервно закусила губу. Шон сверлил меня взглядом, не отрываясь ни на миг, и по его невозмутимому лицу ни о чем нельзя догадаться. Перед глазами заплясали черти. Он что же, дозволяет мне решить участь предателя? Определить, какой будет высшая мера? Захотелось поежиться: тяжелый пронзительный взгляд Палача не оставлял выбора. «Я начну учить тебя таким вещам, что обратной дороги не будет. Я уже не отпущу тебя, наверное». Он ведь предупреждал, и я смело бросилась в эту авантюру. Теперь из невидимой сети не сбежать. И эти люди, мои будущие жертвы… связаны с Шаридом, а значит, и с кочевниками. С кочевниками, которые пометили меня, едва не изломали. Меня! Я почти задохнулась. Мои объекты связаны с предателем-Шаридом, который убил мать своего сына. И эти люди, не менее предатели, хотят здесь, в Империи, учинить переворот. Свергнуть Императоров. Свергнуть Шона. Второй раз за утро меня охватила ярость, но усилием воли я обуздала рвущееся из нутра рычание. Шон все смотрел пронизывающе, не мигая, и я вернула ему тяжелый резкий взгляд. Палач меня проверяет, толкает на край бездны, он намеренно прогибает пружину моей решимости. Однако в моем обледеневшем сердце не осталось ни крупицы сомнений, в нем не отыщешь ни одной капли сострадания. Только не после вчерашнего. Не после смерти родителей. Не после всего, что я перенесла по милости врагов герцогов Сайгирн.       Пора применять уроки Шона на практике.       – Конечно, как прикажешь… муж.       Его красивые губы растянулись в белозубой улыбке, она коснулась и его чудесных шоколадно-карих глаз, и хищный взгляд тотчас преобразился, неподражаемо потеплел, сделав лицо с моей любимой россыпью веснушек невыносимо привлекательным. Шон наградил меня поцелуем, свежим, как майское солнышко, и таким же нежно-ласковым.       Я размышляла.       Раз Шон точно придет сегодня поздно, заедем-ка сначала ко мне с Лиортом, поработаю над эскизом подарка моему мужчине. Задумка пришла мне в голову вчера, когда из горла вырвался этот бешеный свирепый рык. Мы с Шоном и впрямь похожи, и я надеюсь, он оценит дерзкую идею сбрендившей ученицы.       А пока… душ принять нужно и узнать, совпадают ли наши представления об изысканном завтраке.

***

      В полдевятого я примостилась на нашу традиционную лавочку. Криса ранили, но тот ни коим образом не выдавал боли. Как и в любой другой день, ослепительный брюнет щеголял в дорогой рубашке с длинными рукавами, на этот раз густого темно-синего цвета. Он уже ждал меня, в левой руке бумажный стаканчик с латте, и рядом – на лавочке – хрустящий круассан. Сначала я бесшумно подкралась сзади, замерла и потянула носом воздух. Вдохнула его запах, чтобы уловить изменения, если они вдруг произойдут. Сегодня мне очень нужно верить, что Крис предельно искренен. Ради моего друга я рискнула доверием Короны и Шона, и мне не терпелось узнать, не промахнулась ли я в своем сердобольном порыве.       – Как тебе спалось, Крис?       – Привет, неожиданная герцогиня!       Он обернулся и улыбнулся мне, но как-то нервно. Прекрасные фиалковые глаза уставились в мои, будто в поисках страха или отвращения. Но разве я могла осудить человека, вчера закрывшего меня своим телом от пули?       Невозможно.       – Как ты думаешь, Тимиредис, сколько спасенных жизней стоит одна отнятая жизнь? – просипел он.       Я взяла из его ладони стаканчик с латте, отхлебнула. Ммм, как раз мой любимый, миндальный. И круассан сырный… Наверняка завтрак Криса ничем не отличался. Прожевала и ответила:       – Я не знаю, Кристиан. Ты говоришь о жизни невинного человека?       Ладонью здоровой руки он принялся тереть лоб и переносицу, хмыкнул и глухо начал:       – В банде Черного Джека все были двинутые, Тимиредис. И я в конце концов тоже двинулся бесповоротно, и получал мучительное удовольствие от этого изврата. Да, герцогиня… Безнаказанность так развращает, коверкает все святое, что в тебе есть с рождения. Таких же как я детей, полуголодных, свирепых, обиженных на весь мир, у Джека жило несколько. Мы превращались в тупых отморозков, стоило этой мрази поманить нас мясом и хлебом. Дни сливались в сплошную гонку за выживанием и ночевки в пещерах, с цепями на руках и ногах. Все спали далеко друг от друга, чтобы не могли трепаться. Не могли спеться и измыслить побег. Тогда я и начал видеть… Ну, ты знаешь, всех этих троллей и гномов. Один, с огромной каменной башкой, ночами буравил меня взглядом, и чтобы… задобрить его, я разговаривал с ним. Мне мерещилось, что в стенах пещеры блестят самоцветы, и гном учил меня, как добывать золото, лопатой и киркой. Днем нас стравливали друг с другом и заставляли работать, добывать еду, искать растения, и вообще, гоняли, как скот, который нужно выдрессировать как следует. Некоторые не выживали, по крайней мере, возвращались на ночевку не все.       Сравнивать наши с Крисом кошмары чудовищно. Я протянула руку и чуть пожала его ледяные пальцы. Мне не хотелось слушать, но я слушала, слушала то, что до меня он не рассказывал никому.       Кристиана бил озноб.       – Однажды Джек пришел ко мне, сел на землю. Он зло ржал и поигрывал гребанными ключами, так издевательски, что я грыз зубами ржавое железо на запястьях. Я ненавидел его, хотел его смерти там же, немедленно… а затем он предложил сделку. Сказал, что освободит и сделает полноправным членом банды, если я отниму одну жизнь. Невинную жизнь. Иначе, сказал он, когда банда уйдет в другие горы, я останусь там, в пещерах и в цепях. Мне было двенадцать лет, и я бросался на него и сипел. Он прошептал, что я готов. Меня морили голодом долго, почти бесконечно, давали лишь пару глотков затхлой воды. Я не мог больше, Тимиредис, я ломался… Сдался. Ночью перед роковым поступком я придумал стихотворение, но верные слова ухватил намного позже, уже когда меня нашел отец. В шестнадцать. Вот, послушай:       Раскинув крылья, в пустоту небес со скал взлетая,       Нектар свободы сладкой я испить хотел сполна.       И в танце вьюг лихих безумию бездушья уступая,       Гордыню ввысь вознес – судьба души предрешена.       Я в цитадель искристую ступил рабом смиренным       Осколком льда пробито сердце, стынет хрусталем слеза.       Истаяло полета счастье, свет померк, и сны не драгоценны.       В безвременье обет безмолвия избрали чудеса.       Любовь мне претит. В пустоте души пустые бродят мысли,       Пленен навеки. Кандалы не снять, не крикнуть громко вдаль.       Освободиться? Цепь порвать? Но Слово – ключ от той темницы.       Я не искал… зачем? Милее сердцу бесконечная печаль.       В-етров шальных не оседлать в ночи беззвездной,       Е-динству радости не спеть мне гимна у костра.       Ч-ертоги в сказке изо льда тюрьмою станут обреченно.       Н-еистовство застынет в маске мерзкой навсегда.       О-чарование весны счастливцам тем приносит радость,       С-умевшим птицу счастья прикормить, призывно вытянув ладонь.       Т-ворения порыв познать и страстно окунуться в сладост-       Ь Благословенны те, в чьих разумах горит любви огонь.       Бездушием своим я безобразен, своенравно закрывая       Глаза на мир вокруг, пусть двери сорваны давно с петель,       Свободны все пути. Но годы плена крепче оплетают       Чем кандалы. Я словно призрак царства мертвых, я – метель.       То Слово хитро ускользает сизой дымкой предрассветной.       Мелькнет ручьем звенящим лишь весной, таинственно маня       Доверием, тепла лучом, виденьем счастья беззаветным       Ты оглянись вокруг! Любовь безбрежна… ею жизнь полна.       В холодном сердце распахнуться некуда душе стесненной.       Свободы подлинной испить глоток начертано в веках       Лишь истинным, жестоким царством льда непокоренным,       Ранимым, трепетным, и вечность ищущим в мечтательных глазах.       Я внимала ему, широко раскрыв глаза. Боялась слишком громко вдохнуть, не удержать всхлип. Когда последние слова истаяли в осеннем галарэнском воздухе, я прошептала:       – Ты написал это в шестнадцать лет? Такое стихотворение?       – Последние два четверостишия я придумал уже когда встретил тебя, герцогиня. – Кристиан снова потер щеку здоровой рукой. – Суть в том, Тимиредис, что наивный мальчик, который за свою мнимую свободу украл чужую жизнь, был мертвым духом в теплом теле. После проклятые черти напоили меня виски, и я отрубился. А наутро проснулся от дикого храпа, обнаружил эту мерзость на плече, все вокруг дрыхли в пьяном угаре. Я больше не дрожал в пещере, руки и ноги, давно забывшие ощущение легкости, больше не скованы. Запястья саднило так, будто мне не хватало, веришь? Тело свободно, но душа в цепях до конца жизни. Я променял несвободу рук на несвободу сердца, Тимиредис. Продал жизнь на черном рынке. И все же тогда, в то первое утро, единственная мысль перекрыла все, даже мое зверство – я хотел сделать вид, что вся эта гниль не имеет ко мне отношения. И я просто рванул когти оттуда. Ползком, а потом бегом, взял и банально исчез. Никто не заметил. Пару дней шел через горы – потом я выяснил, что Восточные, пока не набрел на какую-то хилую деревеньку, наврал там, что заблудился, и мне помогли. Слезу пустил как надо. Сначала я упорно пытался забыть все как дикий кошмар, да все напрасно, Тимиредис. Не после того, как стал убийцей, пусть мне и внушили это. Я не мог вот так беззаботно вернуться к семье и наслаждаться их счастьем от обретения их якобы невинного мальчонки. Начал скитаться и воровать. И еще искать, чем же этаким меня разукрасили. Прибился к одной уличной банде в Тавалоне, там стал вожаком карманников. Поднялся, можно сказать. А потом наткнулся на отца.       Чем больше исповедовался Крис, тем больше меня пробирал ужас. Над его душой – душой маленького беззащитного ребенка – жестоко надругались, а винит он себя, и он и вправду виноват, как такое отрицать? Я не стала выпытывать у него, как именно он это сделал. Двое детей дерутся насмерть, у меня волосы зашевелились на затылке. Я вспомнила, как Шон говорил о ритуале посвящения. Видимо, в растлении невинных душ и состоял план Черного Джека. Где сейчас этот мерзавец? Сколько вынужденных убийц он успел взрастить за эти годы?       Меня переполняли злость и осознание – того, кто же такой Шон. Для чего он такой.       Крис настороженно умолк, считывая мое выражение лица. Конечно, на нем поступило отвращение, и друг не знал, направлена ли грязная эмоция на него.       – И что дальше с тобой случилось? После того, как ты наткнулся на отца, – спросила я очень мягко.       Его морщины тут же разгладились.       – Я понял, насколько безгранична его любовь. И про себя, насколько я разучился чувствовать, герцогиня. До сих пор у меня с этим трудно, но теперь получше, во многом благодаря тебе. И, раз уж мы разоткровенничались, я тебе признаюсь, я вовсе не белый и пушистый карманник. Мне до великолепного мерзавца не дотянуться. Тимиредис, я связан с теневым миром гораздо глубже.       Я мотнула головой, пока что пропущу это мимо ушей. Гораздо важнее иное.       – Крис, вчера… как тебе удалось так быстро меня сбросить и закрыть?       – В тот день, когда я пришел на занятия не выспавшимся. Еще хвастался, что свидание было, помнишь? – Я угукнула. – На самом деле я увидел кое-кого из старых знакомцев накануне. Из тех, кто промышляет убийствами на заказ, но Террин вербовщик, а не исполнитель. Он ошивался здесь, и я за ним следил. Смекнул, что на тебя охота идет. Этот твой Бьерн, сын посла, он мне напомнил одну сволочь, которая приходила в лагерь к Черному Джеку. Я едва себя убедил, что передо мною другой человек, моложе и, чего уж там, красивее. И все же, я чувствовал угрозу. Но напрямую я не мог тебе раскрыться, лишь постоянно оставаться настороже. А когда мы вчера дурачились… В тот миг я метнул взгляд на небо и внезапно словил отблеск. И дальше сработал голый навык.       – Я не сказала тебе вчера, Кристиан. Спасибо тебе, за мою жизнь.       Он повернулся ко мне всем телом и ласково посмотрел в глаза. Улыбнулся.       – Ты тесно связана с Короной, герцогиня, мне это известно. И я предельно четко понимаю, что подобное означает. Но я не шарахнусь от тебя, никогда, Тимиредис. Ты мой друг.       – И ты мне друг, очень близкий, Кристиан. Очень…       Ты моя родная душа.       – Идем на пары, сегодня, как назло, еще фехтование это грешное начинается. Придется слегка свои таланты раскрыть.

***

      Сегодня определенно день злости.       Я злилась и в то же время не злилась на Шона. Меньше всего меня прельщала зависимость от его прежней пассии, но я разумела, почему мой скрытный мужчина не обмолвился и словом. Разве шпионы позволяют чувствам вмешиваться в задания и, тем более, в личные дела? Все эти его уроки жизни. Помнится, Шон мне целую лекцию прочитал: «Раз мы скрываемся, найди выгоду и получай удовольствие. Притворство – это сложное искусство. Тонкое, острое, как лезвие бритвы. Держи эмоции в узде». И так далее, и тому подобное. Что же, я старалась на пределе сил и не вешалась на него, не смотрела на него телячьим взглядом влюбленной дуры и не кривлялась. Я выжму все до капли из этого троллевого тайного противостояния. Отточу выдержку, не говоря уже о мастерстве. И все же, пусть и немного, но я злилась на коварного Палача.       Злой день.

***

      Наше первое занятие по фехтованию озарилось ярким появлением воительницы в белоснежном фехтовальном костюме.       Продуманная до мельчайших деталей постановка.       Драма «Великосветская львица», сцена «Только посмейте не полюбить и не пожаловать», акт первый «За решеткой».       – Вы выбрали занимательное хобби, – чарующий низкий голос из-под фехтовальной сетки выдавал веселье его обладательницы. – У некоторых из вас это хобби может перерасти в страсть. В нашем спорте важны сочетание страсти и холодной головы. Если вы не найдете у себя ни того, ни другого, то вынуждена вас огорчить – судьба зовет вас куда-то далеко отсюда.       Любопытно, мне кажется или этот высокий голос я уже где-то слышала? Я не могла пока определить. Между тем маэстро продолжила:       – Клуб предоставляет вам форму, поэтому давайте бегом в раздевалки и хватайте, кто что успеет. Как раз к семестру новое закупили. Выбирайте тщательно, по размеру, эта форма останется за вами на все время занятий в секции.       Хорошо. Послушным строем мы устремились в комнаты для переодевания и разделились на мальчиков-девочек. Одежду разложили по размерам, и в этот раз я взяла сорок четвертый – не хотелось невольной скованности движений. Я быстро скинула джинсы и блузку, под нею у меня с самого утра предусмотрительно надет спортивный лифчик. Облачилась в белый костюм, покрутилась, присела. Вроде удобно, немного непривычно. Довольная, я натянула гольфы и кроссовки, еще раз покрутилась и вышла в общий зал.       Где тут же уперлась носом в синеглазого северянина, тоже гордо «выгуливающего» форму.       – Леди Тимиредис, счастлив лицезреть вас снова, – он отвесил безупречный, но в чем-то шутовской поклон. Жаль, что блондину не ответишь реверансом, вряд ли мой наряд подчеркнет прекрасное владение этикетом. Я прищурилась, зачем сын Торгердссона здесь? Новый способ практиковать имперский?       – Моя программа здесь включает и занятия спортом. И мне хочется поединков, я ведь рассказывал вам немного о нашей культуре, – плавно пояснил Бьерн, словно считал невысказанный мною вопрос. Еще бы, мои брови взлетели очень красноречиво. – Кстати, а вы сегодня без защитника? Что случилось с вашим приятелем?       Это викинг намеренно меня поддел или просто ради острого словца?       Я захлопала ресницами.       – Бьерн… я так рада вам! Что за программа, расскажете? А я думала, что вы уже домой вернулись!       Зачем выдавать противнику, что ты знаешь о нем чуть больше, чем положено. И совершенно ни к чему отвечать на неуместные вопросы. Я еще выясню, а праздное ли это любопытство, или кое-что похуже. И тогда северянину не сдобровать, клянусь честью рода Сайгирн.       Бьерн принял правила игры.       – Да представляете, леди Тимиредис, я тут в Академии вашей в аспирантуре решил поучиться, хоть немного. Попытаться понять, а чем же живут люди на юге. Буду больше заниматься мириндиэльским, в частности. Ну а спорт, не могу я без него. Мы, викинги, свирепые воины, уж вам-то это прекрасно известно, леди Тимиредис.       – Еще бы, Бьерн. И давайте уже без «леди»? Раз будем драться вместе? Я хочу сойтись с вами в битве.       Я точно словила, как у Бьерна участилось дыхание. Коварно отметила новый и более яркий блеск синих глаз. Усмехнулась про себя, из-под ресниц наблюдая, как трепещут крылья его безупречного носа.       – Не могу дождаться, – тихо и низко произнес Бьерн.       Наконец появился Кристиан, вышел из раздевалки последним, слегка бледный, но это заметила лишь я. Пока что все мы стояли без шлемов, и только наша наставница до сих пор скрывалась за черной сеткой. Она деловито раздала всем шпаги, Крис протянул левую руку.       – Ух ты, у нас есть левша? Повезло вам, молодой человек, и не только с внешностью.       Знала бы эта кокетка, насколько Крису везет по жизни – прикусила бы язык. И – да, эта дама еще не видела, как мастерски он левой рукой строчит конспекты. Я-то сегодня насмотрелась, на лекциях.       Занятие началось.       Мы рутинно оттачивали стойки, уколы и шаги. Затем последовали пробные бои, сначала с гибкой и стремительной маэстро, а дальше уже и друг с другом. Хм, а наставница права, драться с леворуким противником как-то странно, больше скованности, не знаешь, какой атаки ожидать. Левой рукой Крис владел замечательно.       – На сегодня все, ученики. Встретимся во вторник, без опозданий.       Она изящно сняла шлем, стянула резинку и тряхнула смоляными прядями. Крис тихонько присвистнул. А Катина – красное платье, вжавшееся в Шона на балу – понимающе усмехнулась, заметив его явное восхищение.       Ну, теперь-то я ни за что не брошу фехтование.       И Шону не слова не скажу об этом.

***

      После занятий мы с Лиортом поехали домой, отобедали супом с креветками, сваренном на кокосовом молоке, и я принялась за детальную проработку подарка для Шона. Браслета, что вспыхнул яркой картинкой, пока я вчера для него рычала. Прикрыв глаза, я мысленно перебирала возможные варианты и старалась примерить на его крепком и жилистом запястье. «Бисмарк» не подойдет, я хочу грубее и брутальнее. Панцирное тоже мимо: оно скучноватое, да и плоское. А я намерена раскрыть свое восприятие Шона как стихии, необузданной и сложной натуры, в которой понамешано разных нитей. Властности, жестокости и безжалостности. Нежности, щедрости и преданности. И еще мне важно подчеркнуть его изощренный ум, прозорливость, его абсолютную, поистине феноменальную чуткость ко мне. Мне увиделась сложная цепь ручной вязки из колец двух типов, гладких и скрученных в спираль. Отрисовала и тут же опробовала на мельхиоре. Пока что получалось слабо, за три года навык потерялся, да и мужские украшения я никогда не делала. Но у меня впереди еще целых одиннадцать дней, и если о-о-очень постараться… Я позвонила лорду тер Фаррештбраху, сделала особый заказ и выслушала отчет по герцогским делам. Как и всегда, управляющий, показал себя на высоте и бодро отрапортовал о процветании моего владения.       А вечером я попросила Лиорта отвезти меня в дом к Императорам. Хотя ему я сказала: «К Шону». Лиорта не насторожило, что мой мужчина не вышел меня встречать. Я набрала сложную комбинацию цифр в приложении на телефоне, и ворота послушно раскрылись. Зашла, не колеблясь.       Впервые я осталась здесь одна, в сказочном буйном царстве цветов и деревьев, в раю для певчих птичек и нахальных белок. Я не испытывала страха, в этом шикарном уютном гнезде ощущалось незримое присутствие моего мужчины и учителя, и я давно привыкла находиться здесь, чувствовала себя как дома. Спокойно поднялась наверх, переоделась в домашнее и, прихватив Шонов планшет и клетчатый плед, вышла в сад. Пароль он не установил, поэтому я просто включила экран и сразу увидела нужную папку под названием «Angulocci». Дракошке. Мило… Открыла.       Он скинул семь файлов и, выходит, у нас под следствием семь предателей. При чтении фамилий я и впрямь разинула рот. Шон прав, это сливки высшего имперского общества. Ну что ж, держитесь, голубчики, сейчас я растреплю ваше грязное белье. Я приступила к работе.       Наверное, если бы хитроумные лорды дерзко расходовали полученные взятки, то ведомству Шона не было бы до них никакого дела, потому что тогда они не представляли бы опасности для Империи. Но эти каверзные головоломки, запутанные ходы – нет, такая сложная игра отнюдь не для наивных умов. Они ясно понимали, на что шли. Я погружалась в жизнь их семей, узнавала о женах и детях, иногда о любовницах, смотрела на их снимки, подглядывала за их красивой и развратной жизнью через записи видео и про себя дивилась, как достопочтенные высокие лорды – тщеславные напыщенные умники – смели рисковать близкими людьми, не колеблясь ставили под удар своих сыновей и дочерей. И все же они дерзали, и рисковали, и надеялись переиграть таинственного беспощадного Палача. Сборище хитроумных глупцов, тешащихся напрасной надеждой, уж я-то прослежу за этим. На улице смеркалось, и постепенно цифры и мелкие строчки банковских текстов начали сливаться в цепочки с различным плетением. Я поползла домой, приготовилась ко сну и растянулась на кровати. Почитаю-ка я новую главу из учебника по истории Империи.       Сквозь дремоту я ощутила, как теплое тело Шона скользнуло под покрывало.       Даже не столь ощутила, сколь узнала по его чудесному запаху. Я с наслаждением потянула воздух, крылья носа приятно защекотало. Свежесть, горечь. Мой мужчина – рядом.       Ментол сгустился почти до дымовой завесы, видимо, у него выдался тяжелый рабочий день.       – Я осторожно, дракошка…       И пусть вчера Шон исцеловал меня почти всю, сегодня ночью его невесомые касания ощущались ничуть не слабее. Он трогал мои лопатки подушечками пальцев, рисовал на них узоры, наклонился и согрел чувствительную кожу своим дыханием. Облизал видимые только ему линии кончиком ласкового уверенного языка. А потом провел всей поверхностью под лопатками, очерчивая их и даже словно вдавливая, не отрывая настойчивого рта. И вдруг… во мне что-то будто шевельнулось? Какое-то потустороннее фантомное движение, разбуженное его дерзким прикосновением. Шон тихонько усмехнулся, довольно, потерся об меня слегка обросшими щеками. Я ждала привычного «Засыпай, дракошка», но мужчина проронил:       – Я нашел стрелка, дорогая.       Мое сердце грохнуло – уже? Замерев, я ждала подробностей.       – Мертв со вчерашнего дня, часов с четырех. Молоденький парнишка из бедной семьи, с окраины города. Семнадцать лет. Он сначала к методистке зашел, про дополнительные занятия для будущих студентов спрашивал. А потом на крышу прошмыгнул, так хитро, что никто и внимания не обратил. Гильзу мы нашли, винтовка из Северных Островов, снова след туда ведет. Прямо-таки напрашиваются они на наш с тобой визит, дорогая… В общем, что дальше по покушению: оружие он скинул прямо с крыши главной башни, валялось в кустах, только представь. Причем у него еще один патрон оставался, но второго выстрела он не сделал. Почему? Очень любопытно. Родители его, конечно, в шоке, отец нам рассказал, что парень в Академию поступать хотел. Стрельбой с детства увлекался, даже в соревнованиях участвовал всеимперских. Он вообще-то весьма меткий стрелок. Надеялся на грант.       В тоне Шона я не услышала сочувствия, но вот выбор слов…       – Такое чувство, что ты жалеешь моего несостоявшегося убийцу?       Он рыкнул и прижал меня еще ближе, вплотную, и своей спиной я потерлась о жар его твердой груди.       – Нет, Тими, я не жалею убийц, как и не жалею себя. При нем не было никаких документов, и ни телефона, ни планшета. Все следы замели. А вот способ убийства, весьма необычный. Я впервые с таким столкнулся.       – О?       – Ему перерезали правую подключичную артерию, чуть ниже подмышки. Держали, зажимали рот и нос, и терпеливо ждали, пока парень истечет кровью. Что думаешь об этом, почему бы просто не пустить ему пулю в лоб или, скажем, полоснуть по горлу? Быстрее ведь, и меньше шансов подставиться.       Я затряслась всем телом и зажмурилась, словно это поможет спрятать меня от очередного кошмара. Перерезали правую руку чуть ниже подмышки. Как раз там, где у Криса… Выдавила:       – Наверное, потому, что осуществить задуманное ему… помешала правая рука?       – Вот и я пришел к такому же выводу,.. жена. А парень-то левша оказался. – Я дернулась, Шон успокаивающе погладил меня по волосам, тронул нежным поцелуем затылок. – Ну что ты, Тими. Все обошлось. Я рядом. И мы распутаем этот змеиный клубок, ты же знаешь. Засыпай, дорогая.       – Сладких снов, мой дракон.       – Сладких снов, дракошка моя свирепая!       А завтра у нас пара с Шоном.

***

      За завтраком Шон позвал меня на свидание.       – Давай, я вечером за тобой заеду? Немного покатаемся по окрестностям, а потом поужинаем в ресторане. Что скажешь, дракошка?       Замечательное предложение от мужчины, с которым я почти каждую ночь делю кровать. Мое сердце забилось чаще, от ожидания времени с ним не просто в спрятанном ото всех призрачном доме, подобно стыдливым любовникам, что вынуждены скрывать греховную связь, а в настоящей жизни – живой, бьющей ключом. Вокруг будут люди, и, пусть им и не придет в голову задуматься об этом, они увидят меня вместе с Шоном тер Дейлом, завидным холостяком и блестящим ученым. Мне захотелось мурлыкнуть, и я томно шепнула:       – И что прикажешь мне надеть?       Шон подарил мне пронизывающий, взбудораженный взгляд шоколадно-карих глаз, запустил пальцы в растрепанные каштановые пряди, резко вскинул голову и усмехнулся.       – Тими, надевай туфли с небольшим каблуком и брюки и блузку или, еще лучше, комбинезон. А под него… хочу бирюзовый комплект, стринги и боди со шнуровкой сзади.       Я облизнула губы, это боди – сплошь ленты и ремни, очень необычное. От его распоряжения между бедер разлился сладостный огонь, Шон глубоко вдохнул, удовлетворенно.       – Ты вкусно пахнешь.       Я откровенно залилась краской до самых корней волос, но не спасовала.       – А ты, дракон, надевай белые боксеры. Я помню, они очень удобные и приятные на ощупь, мне нравится.       Его улыбка изменилась, напиталась хищным предвкушением.       – Ух ты, дракошка моя дерзкая. Хорошо, я подчинюсь твоему желанию. И, Тими, пришло время научить тебя кое-чему особенному. Иди сюда, ко мне.       Я приблизилась, села к нему на колени, прижалась. Сколько бы Шон не целовал меня в губы, привыкнуть к мучительной жажде невозможно, и мне хотелось продлить вечность на бесконечно долгие тысячелетия. И даже в безвременье я бы не оторвалась от его искусного порочного рта. Он глотнул воздуха, с моих губ слетел стон.       – Увидимся на парах, дорогая. Иди.

***

      Витает в воздухе, слетает с губ       Стон, нежно-томный, что предательски       Все оправдания изгонит вон.       И разве смысл есть искать причины       Простить. Понять. Довериться. Впустить...       Пока на страже пребывает ОН.