Любовь и прочие взрослые игры

      Мы гуляли по улицам Понехьёлда, и я б увлеклась больше, но приходилось расточать любезности направо и налево. Лейвейнар чуть ли не в грудь себя бил, мол, герцогине Сайгирн здесь безмерно рады и пребывают в полнейшем восторге, но все равно – мне никак нельзя самой бродить по северному городу. Он вызвался провести экскурсию, а за ним потянулись и воины из хирда. Конечно, и Бьерн шагал рядом, смеялся, шутил, но не спускал орлиного взгляда с крыш близлежащих домов.       – Бьерн, ты опасаешься нападения разве? – тихонько протолкнула я сквозь зубы, прячась за притворной улыбкой.       – Я всегда начеку, – растягивая слова в своей особенной манере признался Бьерн. – Я говорил тебе, мы так живем. Подводная борьба, я бы сказал.       – Уж скорее подо льдом.       – Верно, – фыркнул блондин и рассмеялся уже совершенно искренне.       Лиорт шел чуть впереди, даже не пытаясь скрыть, что прекрасно слышит наши разговоры. «Я бы сказал тебе. Уж лучше б ты родилась ну не кособокой, но хотя бы не такой яркой? Однако не могу, Тими», – рассуждал вчера телохранитель. Он утром шепнул, что Шон признал Бьерна не опасным для меня. «С чего такой вывод?» – удивилась я вдруг обрушившемуся доверию Шона. Странно. «Ему птичка на хвосте принесла, что между домами Гудооммели и Уовервиннели давняя вражда и борьба за власть. Сейчас трон передается по наследству, но традиция молодая, ей всего три поколения. Викинги любят силу и боготворят Рольва. А Бьерн… я слышал, что в ночь нашего прибытия произошел большой семейный скандал. Он тебя не тронет, Тими».       Значит, шпион Шона усердно работает.       Так неуютно все-таки гулять без него…       У Шона своя роль, и он играл ее безупречно. С утра мы посетили внушительное здание университета, больше напоминающее средневековую тюрьму. У викингов тоже шли зимние каникулы, поэтому коридоры пустовали. Нас встретил лорд Ренгвар Орхус, глава дома Бегаавет и ректор этого храма науки. «Почему у вас фамилии не совпадают с именем дома»? – не смогла удержаться я в надежде, что ученый снисходительно посмотрит на бестактное любопытство. «Хороший вопрос для соседей, что стремятся познать нашу культуру изнутри», – похвалил меня почтенный старец. По крайней мере, Бьерн перевел его похвалу именно этими высокопарными словами. А старец – лорду Орхусу, на вскидку, лет эдак за девяносто – тем временем пояснял: «Дом большой и в него входят несколько родов. Главенство еще нужно заслужить».       Везде у них тут соперничество.       Ректор и Шон быстро нашли общий язык. Они начали с обсуждения строительства университета, каменные глыбы для которого привозили с побережья, а потом углубились в закоулки математических теорий. Что же, у них одинаковая специализация.       «Выходит, в дом Уовервиннели входят и другие рода, не только Торгердссоны?» – поинтересовалась я у Бьерна.       Он кивнул. «Вообще-то Рольв принадлежит к дому его матери, Биргитты, о которой я тебе рассказывал. Ее род – Хильдис, и мой брат – глава рода. Завидный холостяк».       «Тогда лорд Рагаст и Рольв… эээ… в одинаковом положении?».       «Мой отец глава дома и хранитель гейзера, и Рольв мирится с этим».       «Но лорд Рагаст столько лет прожил в Империи!»       «Верно, Тимиредис. Конечно, ты заметила, ты ведь герцогиня. Ты сама полагаешься на грамотного управляющего, вот и мой отец так же».       Я мысленно заметила, что Бьерн после нашей ночной вылазки стал откровенен сверх меры. Очевидно, его старший брат не хотел светить своим обособленным положением, и когда его представили нам, спокойно принял фамилию отца. Хм.       «А… еще семьи есть? Другие рода?»       «Всего в каждом доме семь родов. Так сложилось с незапамятных времен. По числу священных гейзеров. И сделано это чтобы хранителем гейзера всегда был сильнейший, не только телом и духом. Нужен изворотливый ум. Настойчивость. Выносливость. Вот так, Тимиредис».       Невольно я испытала чувство восхищения, это ведь надо измыслить такое и поддерживать культ борьбы веками! Северяне – грозные соперники, опаснейшие враги. С ними стоит держать ухо востро, пусть Лиорт и предупредил, что Бьерн меня не обидит.       «Тогда где остальные семьи?»       «Острова обширны, у дома везде свои владения. Наместничают».       Потрясающе.       А Шон тем временем договорился с лордом Орхусом, что поездку в научный центр не стоит откладывать в долгий ящик. Вместе в Сином тер Марти и Асом они тотчас отправись, а с ними и половина нашей охраны. Шон гладко сказал: «Это аспиранты Ларранской Военной Академии, им полезно проветриться». А викинги не отказали.       И поэтому мы гуляли теперь в компании наследника и Бьерна.       Лейвейнар старался поддерживать беседу на своем ломанном имперском и заметно злился, когда не находил нужных слов. Ему явно хотелось цветисто расписать викингские традиции, он указывал на дома знати – родовые поместья возвышались над остальными одноэтажными постройками – и важно перечислял славные подвиги то одного, то другого легендарного воина.       – Моя мать из Луур, – сказал Лейвейнар гордо. – Из рода Аамодт. Мы во многом превосходим иные семьи. Берем несколько жен.       Я остановилась: наследник меня поразил.       – Почему?       Сейчас, рассматривая Лейвейнара вблизи, я тешила себя мыслью, что стала хоть немного понимать его. Он действительно хитрец, намного хитрее своей репутации и репутации своего рода. Для чего наследник внезапно поделился такими… тонкими подробностями?       – Несколько жен – несколько сыновей. Выбор сильнейшего из сильнейших. И за право стать женой наши женщины меряются и силой и умом.       – Выходит, у вас есть братья?       Лейвейнар хохотнул.       – Нет, герцогиня. Я унаследую трон. Я ведь сказал, моя мать из дома Луур.       Я сглотнула. А его глаза стали как стекло, холодными, прозрачными, бездушными. Этот человек никого не любил.       Пришлось отвести взгляд, сознательно уступив ему победу в нашем неявном противостоянии. Лейвейнару хочется блеснуть смекалкой и силой – пусть его, мне несложно.       Мы вновь зашагали, вокруг бурлила северная жизнь.       Люди – простые мужчины и женщины, дети – шли мимо по своим делам, не выказывая ни малейших знаков почтения. Я спросила, почему.       – Если нужно внимание, я одеваю белый и пурпурный, цвета конунга, – пояснил Лейвейнар небрежно. – Сейчас не хочу разговаривать с ними.       А что, весьма удобно. Цветовой этикет своеобразный.       Наконец, мы добрались до базарной площади, где вовсю гуляла зимняя ярмарка.       – Попробуйте ягодный свар, герцогиня, – подхватил кубок с лотка Лейвейнар.       Глядя мне в глаза насмешливым липким взглядом, он пригубил со второго, поданного тут же бойкой продавщицей. Словно вызов бросал, осмелюсь ли?       Если бы не капли Шона, пришлось бы изворачиваться. Я вежливо поблагодарила и сделала несколько мелких глотков.       – Вкусно, что это за ягоды? Не припоминаю таких у нас в герцогстве.       – Мы называем морошка, – просиял Лейвейнар.       Наследный викинг красовался как гриф, пораженный брачной лихорадкой. Выставлял свой шрам, будто это боевой трофей.       Сегодня Лейвейнар заплел волосы в три косы, смотрелось очень необычно. Дико, чуждо. Он щелкнул пальцами, продавщица предложила блюдо с сахарными крендельками. Мы подкрепились, лишь вдвоем. Больше он никого не угостил.       Я украдкой оглядела кричащую и пеструю толпу, лениво скользя взглядам по лоткам и тавернам. И вдруг почувствовала, что у меня волосы зашевелились на затылке: наискосок от нас, на дальней стороне стояло неприметное во всех отношениях строение. И все бы ничего, но над дверью был вырезан знакомый символ – наложенные друг на друга треугольники.       Я схватила Бьерна за руку. Инстинктивно. Он даже бровью не повел, следя за моим взглядом. А потом высвободился и шепнул: «Осторожно».       Когда мы наконец вернулись в замок и Бьерн провожал меня до покоев, я прижала его к стенке, фигурально и буквально.       – Что это за знак, Бьерн? – проскрипела я. – Ты ведь понял, отчего я напряглась?       Викинг сузил пытливые глаза, и вдруг в синих провалах зрачков проступило искреннее беспокойство.       – Я напрягся, что ты узнала его, Тимиредис.       Я надавила:       – Что это за символ?       – Особый герб дома Нооделос, – признал Бьерн. – У них и другой герб есть, для показа чужакам. А этот знак для тех, кто знает правду о предназначении дома. Они вкладывают в эти треугольники священный смысл. Я ведь говорил тебе, кто такие Нооделос.       – А ты близко с ними знаком? Тоже посвящен в их темные дела?       Бьерн оказался очень терпелив. Как маленькой несмышленой девочке, он растолковал:       – Я не разделяю ни их веры, ни убеждений, Тимиредис. Но тебе лучше держать язык за зубами. Никому, слышишь? Ни одной живой душе не говорить о том, что знак Нооделос знаком тебе. Прошу.       Я кивнула, молча распахнула дверь и скрылась в своих покоях.       В спальне меня ждал очень серьезный Шон.       – Сегодня спим вместе, – громко заявил мой муж.

***

      – Шон!       – Молчи.       Его руки везде, и губы сразу скользят за бесстыдными ладонями. Шон никогда раньше не был таким. Берущим. Требующим. Ненасытным.       Казалось, он заботится только о себе. Его ласки жесткие, резкие. Он покусывает соски, оставляет следы от жалящих поцелуев на бархатном животе, стискивает ее упругие бедра так крепко, что скорее всего наутро она найдет темные отпечатки его беспощадных пальцев.       Шон метит ее как хищник, коим он на самом деле и является. Его язык вездесущ и совершенно бесстыден, вылизывая ее в тех местах, даже мысли о которых заставляют ее тело краснеть и покрыться испариной. Он берет. Берет. Берет.       Толчками, рывками, грубо и порочно.       Выходит из лона, сжимает ее ребра и переворачивает лицом вниз, дергая на себя так, что Тимиредис оказывается на коленях.       Он хватает ее за длинные, совершенно растрепанные сейчас пряди, наматывая их на кулак, но не тянет и не выкручивает, он просто сковывает. А потом вонзается в нее сразу на всю длину, заставляя пискнуть, от чего она тихо охает и выгибает спину.       Мужчина продолжает двигаться, с силой подавая вперед бедра. В диком, сумасшедшем темпе, твердый как скала, он задевает тайное местечко глубоко внутри нее и трет его своим членом. Великолепным и щедрым членом, на который она сейчас буквально молится.       Юная женщина дрожит.       Его рука с длинными смелыми пальцами гладит по животу и ниже, кружит нежно, искусно, и внезапно сжимает ее мокрую плоть.       Тимиредис получает разряд блаженства. Она уже на грани, задыхается и хнычет, судорожно хватает ртом воздух. Ей хочется, чтобы он брал ее вечно, вечно, вечно, абсолютно всегда, пока она не распадется и не превратится в звездную пыль, но хрупкое чувствительное тело не выдержит их яростной схватки.       Она долго не протянет, но ей все равно.       В этой битве она ведома.       Растворилась в доверии, распласталась под ним, раздвинула ноги – в смиренном согласии на что угодно. Все, что Шон от нее захочет. Любым способом. Для него.       – Покорная моя девочка, – хвалит Шон, и от его низкого хриплого голоса ей совсем сносит крышу.       Роскошная спальня в Арнегастхольме укроет их секреты – ее стоны и вскрики, резкие шлепки, удары бедер об ягодицы, его свирепый рык и ее тяжелый выдох:       – Пожалуйста… Я…       Шон отдает ей так сильно, что Тимиредис хрипит в подушку и грызет безобидную ткань зубами.       Оргазм накрывает ее раскаленной вспышкой чистого удовольствия, хлесткого экстаза, от которого больно, невыносимо, агония эйфории выгибает ее дугой, и она почти, почти умирает.       …       – Позволь мне… – шепчет она чуть позже, легко паря над его худощавым телом. Сплошные жилы и тугие мышцы, обтянутые самой вкусной и ароматной на свете кожей. Смесью дождя, ментола и обоюдного влечения. Она отчаянно хочет его попробовать – кое-что, знакомое только по стыдливому хихиканью подружек в школе. Она гладила и сжимала его, ласкала так, как ему нравится, но ни разу не брала в рот.       – Нет, – мягкий отказ.       Тимиредис хмурится и в глубине души недоумевает. Сжимает зубы. Терпит.       – Дракошка, – вздыхает он. Гладит ее щеки, ведет властным пальцем по скуле, оттягивает нижнюю губу и разрешает тронуть его лишь кончиком языка. – Мне нужен контроль, пойми, дорогая. Сейчас мы с тобой сунулись в яму со львами.       Тими отворачивается. Отсутствие слов громко вопит. Шон кладет руку на ее худое плечо, уже нежно гладит.       – Я отпущу себя, но только у нас дома. Обещаю.       – Тогда зачем ты здесь? – бормочет она, и в ее голосе слышится влага.       – Для дела. И соскучился.       Она не верит своим ушам.       – Для дела?       – Ты моя.       Тимиредис отшатывается от него, но Шон споро ловит ее за ногу и тащит обратно на кровать. Нависает сверху, сминая ее припухшие губы в неистовом поцелуе.       – Это так, любимая. И я твой. Я – твой. Пусть все знают.       …       Он начал говорить громче.       – Корона поручила мне внимательнее присмотреться к их научному центру. И я кое-что понял, Тимиредис.       Его шоколадно-карие, бесстыдно удовлетворенные глаза сверкнули, и он выжидательно приподнял правую бровь. Я подхватила:       – Что-то важное, Шон?       – Ты очень им нужна. А точнее, твои шахты.       Я рассердилась взаправду. Какого черта? Магическое серебро – благословление и проклятие рода Сайгирн. Все сводилось к нему, все танцы вокруг да около, притворство, гостеприимство… Все ради могущества и богатства, ни чувствам, ни благородству в нашей игре никогда не было места. Мы говорили об этом, Шон отдал мне четкий приказ, и сейчас явно ждал, что я сыграю свою роль безупречно. Я послушно сказала:       – Сколько себя помню, все кому не лень охотились за ними. Но мои предки подготовились. Шахты никто не найдет.       – Корона хочет, чтобы ты разрешила увеличить добычу. Сделаешь это… для меня?       Голос опытного соблазнителя, который применял сейчас Шон, звучал для меня совершенно фальшиво. Теперь я изучила все нотки его бурного чувства и помнила, как срывающийся от страсти голос тут же вызывает мурашки по плечам и декольте. Однако сейчас моя кожа оставалась гладкой.       Я хранила молчание, притворяясь, что захвачена мучительными размышлениями.       – З-зачем?       Шон трепал волосы, расхаживая по комнате босиком, полностью вжившись в нашу маленькую сценку.       – Я… скажу тебе, но не проболтайся. Моя научная группа разработала новое оружие. Один залп из космоса – и любому городу конец. Нам нужно голубое серебро для производства. Того, что поставляет твое герцогство, катастрофически мало. И еще, милая, намекни хоть приблизительно, где они спрятаны. Если до тебя доберутся, ты понимаешь? Мы должны перестраховаться, ведь будет война.       Я скривилась и закатила глаза. Передразнила его губами: «Милая». Шон никогда не называл меня этим расхожим прозвищем, которое клеится к любой юбке. Это слегка отрезвило.       – В районе Северных гор, чуть восточнее границ с Мириндиэлем, в ущельях.       – В каком именно ущелье?       Моя голова мотнулась сама по себе.       – Извини, Шон. Если меня убьют, Короне придется знатно постараться. Или договориться с Аскани, ведь герцогство перейдет к нему. Вместе с нашим семейным секретом.       – Я понял, – недовольно процедил Шон. – Тебя не убьют, Корона заверила меня в этом.       Да уж.       …       – Иди выкупайся, я подожду.       Я так и не поймала миг, когда Шон отключил глушилку. А была ли она вообще?.. Он тронул меня, приласкал, завлек в страсть, наказал и наградил, и последняя вещь, о которой я могла волноваться – это наши общие пошлые звуки.

***

      – О том, что я провел ночь здесь, вы не проболтаетесь ни единой душе. Я надеюсь, причины и возможное наказание объяснять не надо? – протянул Шон обманчиво-вкрадчивым тоном, остро цепляясь за каждое лицо прислуги.       Мои горничные потупили взгляды. Я тоже смотрела на них, прищурившись. Ни от одной из помощниц не пахло смущением. Значит, не услышали. Ничего лишнего. Прекрасно.       В ответ на угрозу Шона они вымучили лишь дружный кивок.       – Шон, мне собираться надо. Ты едешь?       – Разумеется, такое зрелище грех пропускать. Одевайся теплее, – наставил он строго и не таясь вышел из моих покоев.

***

      Мы устроились на высокой каменной площадке, возведенной посреди снежной пустыни. Я осторожно присела на пушистую шкуру полярной лисицы – такую же мягкую и белую, как и все вокруг. Ложа конунга, меха конунга, и сам конунг рядом, а подле него мы с Шоном, лорд Рагаст и угрюмый Рольв. Элия из дома Луур сидела тут же, на роскошном кресле на ступень ниже самого Ульхдаттвара, однако не уступала ему ни в стати, ни в роскоши одеяния. На северянке красовалось бордовое платье в пол с расшитым витым узором капюшоном, на горле – в несколько оборотов – блестело рубиновое колье, в длинных волосах, заплетенных в замысловатые косы, воткнуты заколки из неизвестных мне багровых камней. Элия не откидывалась на спинку, являя миру гордую посадку головы. Шуба из меха все той же полярной лисы нарочито-небрежно распахнута, дабы подчеркнуть безупречно-матовую кожу и нежный изгиб шеи. Конунг слегка небрежно поглаживал Элию по затылку, словно перед ним не сиятельная аристократка, а прирученный питомец. За время нашего визита мы едва перекинулись с Элией парой слов. Она не спешила начинать учтивый разговор, я тоже не горела желанием обзавестись доверием фаворитки конунга. Вежливо кивала – и все.       Аскани вместе с Бредли топтались ниже – на небольшой арене, около загона с «мамонтятами». Я не переставала дивиться гордыне викингов. «Детеныши», как ласково назвал их местный ловчий, ростом вышли с добрый двухэтажный особняк. «Чем выше зверь, тем почетнее победа, – объяснил мне Бьерн, когда я разинула рот. – Мастерство, я так выражусь, многоуровневое. Сначала накинь уздечку на бивни и голову. Затем по ней же заберись на спину. И попробуй не переломать все кости и не перебить позвоночник, когда мамонт побежит».       Утром перед выездом из Арнегастхольма я чутко присматривалась и принюхивалась к Бьерну – знает ли он, что я провела с Шоном ночь? Но викинг лишь мелко похлопывал по бедрам ладонями в добротных перчатках из дубленой кожи. Сверкал улыбкой – уже победной, уверенной. Перекидывался колкостями с воинами хирда. Благоухал.       Ему не доложили.       За нами шпионит не Бьерн.       Теперь же мой услужливый переводчик и сам готовился бросить вызов смерти, подначивая Аскани выбрать самого буйного зверя. Я хмурилась: Ас перемудрил.       Наша удалая поездка сюда, на собачьих упряжках через снежную долину, не только не охладила пыл будущего императорского зятя, а навела еще больше куража. Ас крутил в руках уздечку, больше похожую на зарифское лассо для ловли диких коней, и цепко примеривался к животным.       Внезапно у меня назойливо засосало под ложечкой, и я начала озираться. Народу собралась тьма. Здесь и могучие воины хирда в праздничных разноцветных туниках и шубах с богатым пушистым мехом, впрочем, не особо выспренных и уж точно не стесняющих движений. И крепкие воинские жены со взрослыми детьми. И гордая увешанная побрякушками знать. И даже зажиточные горожане, в шубах и тулупах слегка попроще – намного ниже нас на голых ступенях, что почти у заснеженной земли.       Разношерстная публика радостно гудела, то и дело принимались ставки.       Повсюду рассыпалось веселье, суровое и чрезмерное.       Вдруг со мной заговорил Рольв.       – Леди тер Ансаби, позвольте я развлеку вас сегодня, – предложил он глубоким низким голосом. – Моему братишке не терпится погарцевать, он молод и горяч. Полон желания доказать свою отвагу и ловкость этому миру.       – Кого признают победителем? – спросила я, не глядя на него. Я до сих пор не знала, как подобает к нему обращаться.       Рольв махнул левой рукой в сторону рева.       – По сигналу рога загон откроют, и все ринутся туда. Нужно быстро схватить любого мамонта и суметь его оседлать. А потом совершить три круга почета вокруг стойбища, на скорость. Выигрывает тот, что первый окажется перед нашим помостом, сидя на смиренном, послушном мамонте.       Он едва заметно приподнял уголки губ.       – Похоже на обычные скачки на лошадях…       – Да, в чем-то. Но мамонты отнюдь не лошади, приручить их никому пока не удалось. Поэтому… мы верим, что лишь сильнейший духом способен обуздать нрав молодого резвого самца.       – А если не удастся?       Рольв насмешливо хмыкнул.       – Бывало. Такая смерть почетна, и за нее не положена вира.       Мне резко поплохело. Какого черта Аскани сунулся участвовать, со своим раздутым самомнением?       Мои острожные увещевания лишь разозлили брата.       Вдруг звучно затрубил рог, и все «погонщики» рванулись к животным, на ходу вращая тугие веревки. Разверзся хаос, под громогласный рев «мамонтят» – от него мгновенно заложило уши. Уже через пару минут Бьерн с Лейвейнаром бок о бок выехали из загона и направили бег своих огромных «подопечных» прочь. Мамонты были устрашающими. Наверное, только нога весила с тонну… размах изогнутых бивней я на глаз прикинула, метра четыре. И нос… хобот – настоящее орудие убийства. Волосы на затылке встопорщились, и меня бросило в жар. Я сжала руки в кулаки почти до хруста костяшек, приподнялась на сиденье, мельком заметила, что Рольв гордо вскинул руку. Шон тоже цепко следил, его ноздри раздувались, шоколад в глазах высох.       Я подозревала, что Ас полез на рожон в пику Шону. Поладить у этих двоих вряд ли когда-нибудь выйдет, на брата давила тайна Шона, и он терпеть не мог ощущение беспомощности. Боги его знают, что нашептала Брианна, да и вообще сколько знала Брианна, хотя мне она показалась разумной и доброй. Уж о своей любимой девушке Аскани мог позаботиться, случись с ним что, виноватых искать станет бесполезно. Нет, ему взбрело снова выпятить свою самость. Я сердилась все больше и больше, от страха за него. Наконец, братец показался – одним из последних. Он тяжело дышал и жесткими руками держался за густой подшерсток на голове мамонта, бил животное каблуками сапог по бокам и дергал за поводья. Мамонт неохотно последовал за собратьями, и я испустила выдох облегчения. Надеюсь, обойдется.       Два круга стадо протопало резво, под улюлюканье толпы. Никто не вырывался вперед, плетущиеся в хвосте не выглядели расстроенными. На третьем круге земля задрожала, и как назло, пошел густой снег. Воздух посерел, поднялся лютый ветер, викинги запели боевую песню, стройно, четко, бам-бам-бам-бам… Рольв подпевал почти неслышно, но его золотисто-карие глаза горели.       Он наклонился ближе.       – Мамонты чувствуют ритм. Жаль, их не посадишь на корабли, правда, леди тер Ансаби?       – В природе все справедливо, – я не удержалась, огрызнулась.       Рольв только хмыкнул снова.       И даже сквозь грохот я отчетливо расслышала полный ужаса крик Аса.       Он приближался, невероятно быстро, как буря, в центре которой мы все оказались.       Ближе, ближе, почти здесь.       В миг произошли три вещи.       Я вскочила.       Шон дернул меня за руку к себе.       Рольв швырнул меня еще дальше на Шона, перемахнул через ограждение вокруг арены и – как такое возможно? – запрыгнул на мамонта прямо за мертвенно-бледным Асом. Викинг вырвал у брата поводья, коротко выкрикнул приказ – люди тут же бросились врассыпную – и резко натянул веревки, сплел петлю, чудом обернул ею могучую шею взбесившегося монстра. Встал на ноги прямо на спине зверя, потянул сбрую на себя что есть силы, жилы на его мощной шее вздулись от напряжения. Хирд конунга взбесился, оглушительно выкрикивая имя своего командующего.       «Рольв! Рольв! Рольв! Рольв!»       Жуткий стук мечей вторил выкрикам.       Мамонтенок… упал в обморок? Упал. На бок. Как в замедленной сьемке я смотрела на крах двухэтажной глыбы. Рольв схватил Аса, дернул вверх и к себе, и вместе они спрыгнули в другую сторону.       Все разом стихло, всего на секунду, природа и люди застыли.       Я забилась в стальных руках Шона, с хрипом глотая воздух: мне надо, надо… Убедиться, что все обошлось, что Аскани отделался лишь испугом и синяками, что ему больше ничего не угрожает.       – Дыши, дракошка, – приказал Шон мне в ухо.       Он не вышел из своей роли.       И я дышала.       …Слушала викингскую ругань.       … …Возню других участников.       … … …Смех.       Метель прекратилась.       И на брюхе едва живого мамонтенка отчетливо проступило красное пятно.       Под задней правой ногой торчала серо-коричневая стрела, ее цвет сливался со шкурой несчастного животного.       А сзади – тонким серпантином на огромном безвольном теле – повис крошечный мертвый хвостик.       Из меня полились слезы.       Рольв поднял голову, устремил ледяные глаза наверх, к нам, и я проследила за строгим золотисто-карим взглядом. Он смотрел на Могучерукого. Прямо, жестко и скорбно. А конунг, через Лейвейнара, проронил с невозмутимым спокойствием:       – Что же, придется искать виновных. Мы приносим извинения, леди тер Ансаби, лорд тер Дейл. Надеемся, это не омрачит наших добрососедских отношений с Империей. Ведь, слава Семи, все живы. Возвращаемся в Арнегастхольм.       Еще с минуту мы пораженно молчали, а потом вдруг мир наполнился утробными звуками – это начали подъезжать другие участники смертельной гонки. Я только сейчас заметила, что растрепанный и злой Бьерн стоит рядом с Рольвом и тоже неприкрыто пялится на бессознательного мамонта. Мне показалось, или Рольв что-то выговаривает своему младшему брату сквозь зубы? Губы командующего хирдом едва заметно шевелились. Бьерн коротко кивнул и отошел к загону, а Рольв поднялся на помост, к нам.       – Ваше Величество, можем выдвигаться, – хладнокровно произнес он. – Я организую расследование, виновных покарают обязательно. А пока предлагаю лично сопроводить герцогиню и ее брата во дворец.       – Я поеду с герцогиней, – отрезал Шон не терпящим возражений тоном.       – Разумеется.       А конунг выказал невероятную покладистость в ответ на закономерное недоверие Шона. Несмотря на «досадное происшествие», Ульхдаттвар зычно поздравил победителя – я даже не запомнила, из какого именно он дома – и скомандовал хирду собираться домой. Конунг вел себя так, будто ничего дикого не произошло. Пригласил нас на пир по случаю «удачного завершения гонки».       У меня вырвалось нервное хихиканье, что резко противоречило слезам, до сих пор стекающим по щекам. Имперцев не запугать не первым и не последним покушением, однако дерзость врагов напрягала. Либо Могучерукий не настолько могуч, как гласит его прозвище, либо… Хорошая мина при плохой игре грозила разорваться. Я так и слышала обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь… Бредли коршуном нависал над Асом и хмурился – мрачнее грозовой тучи. Они ведь много лет близки, особенно после того, как Аскани потерял отца. Сегодня беспечного императорского зятя ожидает знатная головомойка от телохранителя, которую брат однозначно заслужил. Аскани, с кожей бледнее мела и с виду такой же сухой, нарочито-учтиво согласился принять участие в празднестве, мы с Шоном, естественно, тоже.       …Шесть, пять, четыре, три…       Обеспокоеннее всех выглядел, как ни странно, лорд Рагаст. Нет, он не упрекнул венценосного племянника за бардак и произвол подданных, но явно был не в себе. Его жилистые руки тряслись. Возможно, в семье конунга снова поскандалят позже. Краем уха я уловила ехидный упрек Элии:       – Рагаст, вас слишком давно не видели на Родине. Вы позабыли наши обычаи? Выживает сильнейший.       Хитрая лиса из хитрого дома Луур проглотила ехидный смешок, спрятав его за покашливанием. Я смотрела на них всех, суровых северян, на морщины на белых лбах и закушенные тонкие губы, едва заметные подергивания льдистых серых, голубых и синих глаз, подавленное фырканье, – и, к своему тайному удовольствию отметила, что в викингском раю неистовствует буря, и мы со своим «дружеским» визитом оказались посреди этого смерча.       Да здешние аристократы готовы друг другу глотки перегрызть за власть. И я им со своим приданным в виде богатого герцогства и голубого серебра очень нужна, грубые намеки Лейвейнара невозможно истолковать неверно, а уж Рагаст и вовсе своих желаний не скрывал еще летом, когда гостил у нас. Не высокородный посол, а деревенская сваха.       Что ж, Шон учил, что вражда врагов нам на руку.       Посмотрим.       Мы спустились с помоста и принялись усаживаться обратно в сани. Бьерна все не было, а Рольв прожигал меня взглядом. Он не позволял отойти от него дальше пары метров – мы с Шоном спустились, Рольв тоже, двинулись к дальним саням – викинг следом.       В какой-то миг он оказался прямо позади меня.       – Тимиредис, – услышала я его мягкий шепот с певучим акцентом. Обратился по имени, спокойно, будто мы дружили, разговаривали так каждый день. – Не оборачивайтесь. Вам нравится мой брат?       – Что?       – Бьерн нравится вам? Вы находите его… привлекательным?       Что за еще чертовщина? Шон стоял рядом и, без сомнения, слышал каждое слово старшего сына Торгердссона. Обручальное кольцо на моей груди вновь зажгло.       – Мы сблизились в Галарэне, – выдавила я осторожно.       – Я знаю, – фыркнул Рольв. – Но я спрашивал о другом, и вы это поняли. У вас есть… притяжение к нему? Тяга как к мужчине.       Рольв стоял сзади, а я смотрела Шону в глаза. Взгляд мужа ничего не выражал, полное безразличие.       – Да, – признала я правдиво.       Шон не учуял ни вдоха кислоты в моем ответе. Но муж невероятно мудрый, он в курсе, что такая правда, пусть это и правда, ничего не значит. Моя вера в Шона запредельна, он научил меня играть на грани, использовать любую истину в своих интересах.       – Хорошо.       Слово викинга упало тяжело, как молот. Дыхание Шона, ровное и поверхностное, оглушало громом. Я смотрела в шоколадно-карие омуты, которыми я навеки пленена.       В наступившем безмолвии мы сели в сани. Только вдвоем, без Лиорта, который устроился сзади рядом с погонщиком. Тронулись под тявканье собак и набрали скорость.       И лишь тогда Шон зарычал, тихо и угрожающе, утробно. Его ноздри раздувались, а яростные глаза смотрели прямо перед собой. Я молчала и ждала. Наверное, в стремлении отомстить за маму и папу я все-таки зашла слишком далеко.       – Ты принадлежишь мне, – внезапно позвучал его низкий родной голос.       – Да, Шон. И это истина, – обронила я.       – Умом Палача я скажу тебе, что ты верно выбрала ответ на допрос Рольва. Но, дракошка. Я не хочу слышать такого больше, никогда. Мы используем любой интерес к тебе, любую их слабость. Рольв любит брата, это ясно и так же верно как слезы Лариши. Конечно, этим можно манипулировать. Но, жена…       – Я никого не хочу кроме тебя, – прервала я его. – Люблю тебя, понимаешь?       В бесконечном лае собачьей своры мои слова слышал только Шон.       – Понимаю. И я тебя люблю, Тимиредис. Когда вернемся с этого задания, я неделю не выпущу тебя из постели. Привяжу.       – О?       Вопреки его собственничеству, я не испугалась. Соски под кружевным бюстгальтером затвердели и болезненно ныли от тряски саней и трения о ломкую ткань, низ живота пульсировал от предвкушения. Я любила власть Шона надо мной. Млела.       – Вечером на пиру конунг станцует с тобой как с почетной гостьей, – как ни в чем не бывало продолжил он. – У них есть традиция после гонок на мамонтах танцевать крока-мол, боевой танец викингов. Притворись неуклюжей, пусть твои ноги заплетутся так, что упадешь на Могучерукого.       – Зачем? Они ведь меня засмеют.       – Ерунда. Надеюсь, ваши проказы с юнцом тер Риату не прошли даром. У конунга в правом внутреннем кармане всегда лежит ключ от его личного кабинета. Заменишь его на тот, что я тебе перед пиром дам. А потом обратно подкинешь.       Я вытаращила глаза, нервно сглотнула. Ох… Это же Шон.       – Лиорт настучал?       Наконец, муж хохотнул.       – Нет, конечно. Твой телохранитель предан именно тебе, затем мы его и держим.       – Тогда как?       – Что как, дракошка?       Шон повернулся ко мне и насмешливо приподнял бровь.       – Да чему я удивляюсь…       – И правда. Навык роскошный, я горжусь тобой. Скажу тебе, я присматриваюсь к Кристиану. Скорее всего, парень станет одним из нас. Возьму его в свое ведомство. Пригодится. Он хамелеон, несмотря на смазливое лицо. Научу его как следует.       – Убивать?..       – Посмотрю. Не всем у нас надо убивать. Не всем дано. А вот шпионить, у него есть талант.       Я выдохнула, обрадовалась. Крису убийства не подойдут уж точно, одно их них, совершенное будучи ребенком, его практически сломало.       Мне так хотелось прижаться к Шону, что ныло тело. Да, Бьерн нравился мне, но это мелкое чувство сродни ничтожной капле в океане моего обожания Шона, моей дикой, всепоглощающей свихнутости на несравненном угольно-черном драконе. Шону и мне суждено, этого не изменить. Даже без брачных клятв я не способна жить ни с кем иным, не способна любить никого другого.       Шон часть меня, он проник в мою суть и пометил ее изнутри, навечно.

***

      Вечернее пиршество в честь Великих гонок отличалось от скромного – теперь я это поняла – ужина по случаю нашего приезда. Похоже, викинги привыкли к нам, перестали сдерживать свой буйный нрав, жажду показать себя и, о Боги! – разнузданность. Любопытно, как бравые воины хирда усмиряли горячий темперамент раньше? Вино и медовуха лились рекой, тот тут, то там произносились тосты во славу отважных северян, покорителей мамонтов, кубки опустошались со скоростью самого быстрого их этих могучих животных. Кликнули скальда, опять Ингрегарте, который под нежный перезвон струн кантеле завел песню о сироте-мамонтенке.       – Бьерн, а что с мамонтом, на котором ехал Аскани?       Мой северный друг наморщил лоб, явно не желая говорить. У меня схватило сердце.       – Это позор. Тимиредис. Мамонты дики и священны. Мне жаль.       – Он умер?       – Нет. Наш ловчий поручился за малыша и сам принял смерть, за недосмотр.       Я схватила Бьерна за запястье, заработав косой взгляд Рольва, прищуренное недовольство Лейвейнара и внутренний рык Шона.       – Что ты такое говоришь! Приговор уже исполнили? Ваш ловчий ведь совершенно ни при чем.       – Мы этого не узнаем наверняка. Он впал в ярость и сам – сам! – перерезал себе горло. Пойми, он с этими мамонтами возился почти всю жизнь, Тимиредис.       – Мне жутко, Бьерн, – призналась я.       – Нам необязательно жить здесь, – шепнул блондин едва слышно.       О, Боги.       К счастью, конунг потребовал начинать танцы. Могучерукий поднялся и отвесил весьма изящный для такого крупного тела поклон. Я вышла с ним в центр зала, и мы повели за собой других викингов. Притоп, прихлоп, сходимся, расходимся, поклон, я обошла его по кругу, оглянулась, зацепившись взглядом за лохматого Лейвейнара…       – Ох, простите, Ваше Величество, я такая неуклюжая!       Как по заказу, мои щеки послушно налились густым пунцовым румянцем.       Могучая грудь Ульхдаттвара затряслась, он явно наслаждался позором юной герцогини. Опустил ручищи мне на плечи, легко поднял с каменного пола. Музыка возобновилась.       – Вы в порядке, Тимиредис? – наклонился ко мне вдруг оказавшийся поблизости Шон.       – Да, лорд тер Дейл. Не о чем переживать. Танец непривычный, но я научусь. Просто надо чаще практиковаться.       – Конечно, – мягко согласился муж, в то время как я сунула ему свою добычу.       Шона отлучился всего лишь минут на семь, не больше. А потом заветный ключ скользнул мне в карман. Пришлось мне приглашать конунга снова, благо что в моей просьбе дать второй шанс Могучерукий не отказал. Ему, судя по подернутым алкогольной дымкой серым глазам, льстило мое внимание и дружелюбие, а мне безумно льстило, что на глазах у всех я смогла провернуть нашу любимую с Крисом шалость. Дело сделано, оставалось лишь выяснить, что задумал Шон.       Последний на сегодня танец, медленный и парный, я отдала лорду Рагасту. Посол вел меня умело, говорил со мною метко и язвительно. Уже на финальных нотах лорд Рагаст обронил:       – Я знаю, зачем вы здесь, Тимиредис. Поверьте, я тоже хочу выяснить, кто виновен.       – Лорд Рагаст, вы говорите о моей…       Я же видела их общую фотографию. Теперь посол не скрывается?       – Тише. Здесь повсюду любопытные уши. Вы же уже встречались ночью с Бьерном? Могу я попросить вас встретиться еще раз?       Закусив губу, я осторожно бросила наживку.       – Я не могу пойти одна, тем более после покушения на Аскани.       И лорд Рагаст заглотил крючок. Или все же именно я попалась?       – Разумеется. Берите своего телохранителя и лорда тер Дейла. Уверен, Корона не отправила бы с вами кого попало. Он явно входит в Императорский совет.       – Когда?       – В три ночи, Бьерн проведет вас.       Я слышала, как по моим венам струится пламенная кровь. Ощущала, как от лорда Рагаста доносится запах сухого костра, запах нетерпения. Нутром чуяла, что скоро свершится то, ради чего я забралась в стан врага.       – Хорошо.

***

      Между двух огней – между двух мужчин,       Рвется вскачь душа, с виду без причин.       Что прекрасней сна, выше облаков?       Обожжет – сполна! Без пушистых слов.       …       Чем сильней – тиски, тем слабей – тоска…