Двенадцать человек на сундук холодца – Йо-хо-хо! – И ботинки гнома. Евгений Клюев «Между двух стульев»
Паша всегда подозревал, что этот тихий городок совсем не так тих, как кажется — и, наверное, скорее очень даже беспокоен. После случившегося, пожалуй, он был рад своей правоте процентов на сорок. Может, на шестьдесят — он пока находился в стадии торга. Поздним утром в будний день в кафе никогда не набивалось много народу, благодаря чему «у Жирнушки» сохраняло атмосферу всеобщей умиротворённости. Джим, размахивая насаженными на вилку вафлями, как раз пытался втолковать Паше поражающую своей гениальностью идею, что, если откалибровать чипы, сконструированные по типу аппарата Галланта, но настроенные на передачу сигналов, на одну волну, это позволит преодолеть ограничения устной речи и перейти к прямой коммуникации «мысль-мысль», а значит, перед человечеством более не будет стоять проблемы потери первоначально задуманного смысла. Кажется, он всё-таки начитался Тютчева. Паша вяло пытался возражать. — Вся проблема как раз в том, — говорил он, — что у тебя в голове нет аппарата Галланта. И у твоего собеседника. — В этом и суть, Павел! — Джим воинственно взмахнул вилкой, и кусочек вафли шлёпнулся на стол. — Ты поможешь мне в его разработке, — немного сконфуженный, он принялся резво оттирать салфеткой учинённый беспорядок. Прямо сейчас Паше не хотелось ничего разрабатывать, а хотелось уткнуться во что-нибудь холодное гудящей головой. По дороге в кафе к нему пристал субъект немецкой национальности в попытках выяснить, как пройти в библиотеку, сколько лет этому приятному молодому человеку и каково его мнение по поводу легализации однополых браков (насчёт этого он всё-таки сомневался). Библиотека была за спиной, Паше скоро исполнялось шестнадцать, а однополые браки — не самая подходящая тема для дискуссии с приезжим, который только что спросил о его возрасте, да и по-английски как-то ни бельмеса не разумел. В изучение немецкого Паша никогда особо не углублялся, и похоже, зря — теперь карма настигла его. Из-за необходимости постоянно шариться в памяти в поисках синонимичных конструкций, вместо слов неизвестных или благополучно забытых, а потом ещё и проводить мысленную предобработку по согласованию падежей и выстраиванию слов в правильном порядке, у него разболелась голова. Неудивительно, что Паша попытался отделаться от подозрительного собеседника как можно быстрее. — Может, ты ему просто понравился, — предположил Джим. Сейчас он был занят тем, что старательно соскребал с тарелки остатки шоколада. Паша содрогнулся этой мысли. — Спасибо, не надо. Джим прикусил щёку и снова нацелился на него вилкой. — Так или иначе, — с абсолютно самоуверенным видом заключил он, — мы строим портативный аппарат Галланта и получаем прорыв в социальных взаимодействиях. И кучу славы как бонус. Паша только вздохнул. Без вопросов, Джим был удивительным человеком. Он восхищал своими идеями, покорял энергией и желанием действовать, но! Иногда его заносило слишком далеко, и как на это реагировать, а, что важнее — как с этим справляться, Паша пока что не успел понять. Джим выскреб, наконец, с тарелки весь шоколад и подскочил — как был, с места, словно на спине у него был реактивный ранец, лишь чудом избежав болезненного столкновения колен со столешницей, пролепетал что-то, не факт что прощательное, и умчался, предоставив Чехова самому себе. Паша успел расслышать только что-то об ЭЭГ и светодиодах. Хозяйка — мисс Киллер — проводила Джима насмешливым и чуть-чуть — умильным, будто что-то знающим, взглядом. Потихоньку Паша тоже засобирался на выход. Стоило зайти к Сулу. За его ожоги, эти покрытые будто бы пульсирующими желтоватыми пузырями полотна красноты, он чувствовал почти прямую ответственность, хотя Хикару за эти дни ни словом, ни даже отражением мысли на лице не показал обиды на новых своих друзей — что-то скребло Пашу изнутри настойчивым «это твоя вина». Ситуацию только усугублял доктор Маккой, с которым он пересёкся на пороге Сулу — тот, оказывается, приходил осматривать пациента ежедневно. Паше сразу сделалось так стыдно и неловко: из-за его сверхподозрительности, Хикару так и не получил должной первой помощи. Поэтому, едва завидев доктора, Паша — какое малодушие! — попытался быстрее слинять. Восседающий на кровати, закутанный бинтами с головы до ног, Хикару с готовностью делился описаниями рутины тяжелораненого бойца, состоявшей из осмотров, перевязок, зубрёжки физики и метеорологии, а также — полного отсутствия физнагрузок. Это в нём и было удивительно: единственная высказанная им жалоба относилась вовсе не к мучительным, несомненно, ожогам, а очень даже к обыденному пропуску тренировок. По мнению Паши, как ни крути, обывателя, Хикару был в прекрасной форме, благодаря которой они — все трое, ещё живы. Но самому Сулу, конечно, виднее. Павел достал телефон, чтобы позвонить Хикару. Экран перед включением чёрной своей гладью привычно отразил кусочек мира, и глаз выхватил нечто неведомое, пустившее по коже сотню колючих мурашек. Моргнув и попытавшись повернуть телефон в то же положение, Паша вгляделся в зеркальную поверхность дисплея, но бесполезно: нагромождение бугров и колючек уже исчезло, а вместо него в отражении промелькнул утренний незнакомец. Расцветшая пышным цветом паранойя снова подняла насмешливо голову, и Паша стиснул зубы — ну нет. Гравити Фоллз — маленький городок, турист всё ещё находится в бесплодных поисках библиотеки, потому что Пашины знания немецкого даже для указания «обернитесь — и вперёд» оставляют желать лучшего, а ему самому уже видится и представляется всякая chertovshina. Впрочем, если Паше и было немного стыдно, помогать этому туристу снова у него не было никакого желания. Мысленно извинившись перед ним, он набрал номер Сулу.***
Даже после того как Мбои-тата попытался разнообразить свой рацион человечиной, и они остались в одиночестве где-то в глухом лесу за городом с раненым Сулу на руках, Джим не слышал, чтобы голос Павла так дрожал. — Он преследовал меня всю дорогу, я видел в отражении. Каждый раз, когда я вытаскивал телефон, Джим. Он шёл за мной, и сейчас он тоже где-то здесь — я видел его в окне на кухне, торчал у нас под окнами, а потом просто пропал, но он же где-то здесь, это точно. Может, он уже вошёл в дом. — Хорошо, погоди, успокойся, — Джим лихорадочно рылся в своих нехитрых познаниях о способах ослабления паники. — Как он выглядит? В трубке послышался нервный смешок. — Как мёртвый немецкий офицер из сороковых. Знаешь, как в той игре по Фэрплей? Там был токсин, превращающий людей в нацистских зомби. Вот как он выглядит. Это сравнение было настолько житейским при всей его сюрреалистичности, что Джим тоже не сдержал смеха. — Господи, Павел. Каждый раз, когда я думаю, что ты не можешь стать ещё большим гиком в моих глазах, ты выдаёшь что-то такое. — Ты тоже играл, — заметил Чехов. — У него была нашивка со свастикой? — Может, где-то под одеждой, чтобы не светиться. Голос Павла понемногу выравнивался. Даже если эта пустая болтовня ничего в себе не несла, Джим чувствовал, как рассасывается узел страха. Сейчас этого вполне достаточно, а завтра они вместе сходят в участок и напишут заявление — тогда этого маньяка будет искать полиция.***
Второй раз с начала лета доктор Маккой пожалел, что не запер дверь, когда в его кабинет ворвался Джим Кирк и с порога оповестил: — Чехова похитили! И он даже удержался от рвущегося наружу: «Чтоб тебя!». Во-первых, Кирку, как ни крути, сегодня было назначено. Во-вторых, рука уже, сама по себе, скользнула за лежащим на краю телефоном — где-то рядом в этом ворохе бумаг. Джим испуганно взмахнул руками. — Погодите, не надо! Поверьте, это не тот случай, когда надо звонить в полицию! Пальцы уткнулись в твёрдый бок чехла. Ага, вот где ты был: под журналом записей вызовов. — Дай угадаю. Дело в русской мафии? Кирк с размаху уселся на стул. Скрипнули по полу ножки. — Это сложно, доктор. Леонард вытащил из-под журнала руку и приготовился ждать. Мальчишка взглянул на него — так смотрят на предателей-родителей, которые только что поведали чаду, что Санта-Клаус не навестит их в эту Рождественскую ночь. — Он не пришёл. Понимаете, от его дома до участка минут пятнадцать ходьбы, а я ждал больше часа. И вчера он мне звонил, и он был напуган, потому что его весь день преследовал зомбонацист, мы, собственно, поэтому и хотели пойти в участок, но я, блин, не обратил даже внимания, потому что, ну, мне был нужен аппарат Галланта, а надо было сразу звонить, и сейчас он пропал, и я не знаю, как его найти, — и с каждым новым словом Леонард всё больше терял нить повествования. — Притормози. Я правильно расслышал? Зомбонацист? — Да, как из Фэрплей. Он пытался отнестись к этому серьёзно, видит Бог. Всему есть пределы. Что ни говори, чрезмерная возбуждённость Кирка и общая несвязность его рассказа вызывала определённые подозрения. Где-то неподалёку стояли ампулы с диазепамом. Леонард не был параноиком, но практически в любом случае лучше перестраховаться. Он осторожно встал из-за стола. — Джим, тебе лучше успокоиться. Отдышись и сядь. Потом мы вдвоём позвоним Чехову домой, или его друзьям, Сулу, например. Уверен, где-нибудь он найдётся. С девяностопроцентной вероятностью, пацан просто удачно склеил по пути девчонку, а про тебя и думать забыл. А когда Чехов найдётся, Леонард лично устроит ему взбучку — за нервы Джима, да и за свои, в общем, тоже. Но Джим решительно не собирался поддаваться на уговоры. Стиснув зубы, он попятился к двери, сверкая своими глазищами — раздраженно и даже разочарованно, будто Маккой отреагировал совсем не так, как в его идеальном сценарии должен был. — Ладно, — Джим схватился за ручку, — вы действительно можете мне не доверять, и не верить, и вообще. Но послушайте, угроза действительно есть. И на кону цена человеческой жизни, доктор. О, превосходно. Паршивец метил ниже пояса и прекрасно это понимал. Леонард опёрся рукой о край стола (со стола тут же полетели папки) и устало вздохнул. — Парень, это не вопрос доверия. Приходить с такими заявлениями сюда попросту неразумно: я доктор, а тебе, правда, нужен полицейский. Это их работа в конце концов. И ты не можешь просто так выдернуть человека с рабочего места в середине дня. Его работа до конца смены — увлекательнейшая гора неразобранной документации требовательно зазывала в свою пучину. Подняв глаза на изнывающего от беспокойства Джима, Леонард попытался отогнать моментально возникшие мысли о том, что тот мальчишка — Павел, может быть, уже мёртв. Ещё раз оглядел кабинет: папки уютно расположились на столе и кушетках, стопками лежали на полу. К чёрту документы. И более того, он готов был поспорить: никто в городе до завтра не решит вдруг оказаться на операционном столе. А если кто и станет искать доктора Маккоя, Кристина — святая душа, наверняка прикроет его, хотя Леонард всё же надеялся — до этого не дойдёт. После всего, должно же ему хоть раз повезти. Пока что он не мог взять в толк, чем они с Джимом эффективнее специально обученной группы людей или хотя бы — поисковой группы под командованием специально обученных людей, но Джим вертел головой так стремительно и глаза округлял так устрашающе, что, пожалуй, дело действительно нечисто. Хотя диазепам лучше держать при себе. Леонард молча прошёл к двери, нашаривая в кармане ключи от кабинета, мимо Кирка, жестом показывая тому на выход. Восторженной тенью Джим прошмыгнул в коридор. Договорившись с Кристиной, Маккой попытался обставить своё бегство с поста так, будто он ненадолго вышел подышать воздухом — немного сложно, когда ты не куришь. Успешно миновав стойку регистрации, он поспешил к выходу. Солнце, слишком яркое после сидения в кабинете, резануло глаза. Джим стоял у крыльца, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, и Леонард спешно спустился к нему. — Хорошо. Где, по-твоему, он может быть? Застигнутый вопросом врасплох, Джим перестал утрамбовывать землю. Так далеко его планы ещё явно не заходили. — Можно отследить его телефон по GPS, — подсказал Леонард. — Я так сделал, когда вас в лесу искал, — добавил он не без хвастовства. Сумел же! Но Джим лишь досадливо скривился, даже не заметив его, Леонарда, безусловной технологической продвинутости. — Не выйдет, он оставил телефон дома. Солнце нещадно жарило спину. Ступеньки призывно манили обратно в больницу. Да, как видно, этот мир целиком и полностью был за их самовольную экспедицию. Короткий сигнал пришедшей смс прервал их нелёгкие раздумья. Раздосадованный, Кирк достал телефон, и лицо его, прежде раздражённое, стало вдруг изумлённо-восторженным. Он хлопнул себя по лбу. — Трикодер! Он всё-таки написал программу! — Что? Кого? — Мы, — Джим медленно указал на себя — и зачем-то на телефон, — нашли неделю назад некое инопланетное устройство, со встроенной базой данных об аномалиях этого городка. Но пользоваться ею в первозданном виде было неудобно: база содержала только аудиофайлы, и трикодер их проигрывал — очень долго и мучительно. И тогда, Павел предложил написать программу конвертации аудиофайла в текстовый, которая, после конвертации, присылала бы текст на заданные номера телефонов. И написал! Скорее всего, он смог просканировать этого зомби, когда убедился, что они добрались до его логова. — Так, — неуверенно начал Леонард. Сказанное, хоть и понималось отдельными словами, целиком анализу поддаваться не желало. — Это значит, что мы можем отследить, откуда пришёл сигнал, — подсказал Джим. — Погоди, парень. Ты хочешь сказать, что школьник написал программу, которая не совсем укладывается у меня в голове, и при этом умудрился просканировать похитителя, зная, что ты догадаешься до всего этого? Кирк уставился на него, не глядя набирая что-то в телефоне, и пожал плечами. — Он вроде как гений, — будто это было в порядке вещей. Ну конечно. Мальчишка чёртов гений. В этом городке, куда ни плюнь, попадёшь на какого-нибудь вундеркинда, безумного учёного или кого похуже. Маккой поморщился от воспоминания о старике, зашедшем к нему в кабинет в начале месяца. — Есть! — воскликнул Джим. — Так быстро? — Ну, я тоже не идиот какой, — поджал губы в шутливой обиде Джим и вдруг рванул куда-то в сторону леса. — Давайте, доктор! — Ага, отлично, — пробормотал Леонард прежде чем последовать за Кирком — ничего другого ему не оставалось. Здесь вообще нет никого нормального. Помоги ему Бог.***
Пока они шли, Джим вслух зачитывал пришедший текст: — Карлики, обитающие в скрытой части леса. Агрессивны. Высококоординированы. Джим, — тут он, хмыкнув, приостановился. Аппарат апеллировал к существованию его будущего «я» — уже дважды. — Джим называет их клингонами, по причине, цитирую: «они точно такие же сволочи». Язык: немецкий. Повадки — не изучены. Рекомендации: держаться подальше. На этом незамысловатая запись кончалась. Джим пробежался по тексту ещё раз. — Я чего-то не догоняю, — озвучил его мысли доктор. — Разве ты не говорил о зомбонацисте? Джим в задумчивости повертел телефон в руках, будто надеясь обнаружить дополнительную информацию. — Говорил, — согласился он. — Бред какой-то. Деревья, обычные тёмно-зелёные сосны, по мере их продвижения одевались тёмно-синей и чёрной хвоей. Откуда-то выступили лиственные породы — казалось, внутри одного леса хитроумно затаился второй — тайный. Вскоре сомкнувшиеся кроны полностью скрыли солнце, лишь отдельные лучи пробивались сквозь сплошную шапку из листвы. Сзади послышался глухой звук удара, за которым незамедлительно последовала тихая ругань Маккоя. — Херовая это была идея, — заметил он. — С чего бы смешанному лесу быть настолько тёмным? Джим рассеянно повёл плечами. Google карты показывали, что скоро они доберутся до места назначения.***
Перипетии GPS-навигации привели их на поляну под пологом леса. Освещённая светло-лиловым, потусторонним светом, она была полностью заполнена крохотными человечками: кто-то держал садовые инструменты, кто-то притащил медные тарелки, другие — стояли просто так, но с какой-то особой, неповседневной торжественностью. Один, совсем малютка, шагал к центру сборища и волочил по земле скруглённый металлический шест; остальные карлики расступались перед ним. Джим усмехнулся: в его системе бедственных координат лилипуты по отношению к зомби по оси «безобидность-смертоносность» уходили резко влево. Нашёлся и Чехов — стоял на возвышении, посреди гномьего ковра, рядом с их, видимо, предводителем, и, размахивая руками, пытался донести что-то до карликов. И вид у него был весь — встрёпанный и взволнованный, как у конферансье, у которого всё пошло мимо сценария. — Эй, Белоснежка! — окликнул его Джим. За что немедленно подвергся санкционным зажиманиям рта со стороны Маккоя. Джим попытался вывернуться и — не смог: хватка у доктора была железная. Какие сюрпризы. — Чёрт возьми, Джим! — прошипел тот ему в ухо. — Какого хрена ты сделал? Но он уже и сам осознавал степень просчёта: вместо впадения в лёгкое замешательство с несомненно последующим за ним всеобщим приятным знакомством, заметившие их крошечные человечки споро рассредоточились по поляне и — уже брали их в кольцо. Захват разжался — понял и Маккой, что тут уж ничего не поделаешь. Кольцо противников, ощетинившееся вилами, секаторами и другой садовой утварью, сжималось вокруг них. Раздался щелчок; обернувшись, Джим встретился носом с наконечником арбалетного болта. — С самого начала эта затея была — хреновее некуда, — вынес вердикт доктор. Слева ещё отчаяннее замахал руками Чехов. Он даже подпрыгнул от старания — и зашёлся каким-то кашляющим, булькающим рычанием настороженной собаки: — Stop, bitte! Freunde! Sie sind Freunde! Его высокий звонкий голос выстреливал звуки, и они летели, словно шпили, ввысь, и — чудо — подействовали на строй наступавших. Карлики разорвали оцепление, прекратили наступление, опустили оружие. Джим глянул на телефон, зажатый в руке. — Похоже, это и есть клингоны. Маккой, скрестив руки на груди, скептически осматривал сборище на поляне. — Буду очень признателен, если кто-нибудь прояснит, когда именно из-за поворота вылетит фургончик тайн. Множеством маленьких глазок буравили клингоны новоприбывших. Покачивался в их крохотных ручках садовый инвентарь — недобро и вообще как-то зловеще. Левый сдвиг по оси с каждой секундой норовил стать правым. — Вы нам нашего друга не вернёте? — Джим всё же предпринял попытку встать на рельсы мирных переговоров. — Постой, — вмешался Павел, — они не понимают. Сейчас, э-э-э, ich habe schon gesagt, aber was, хм, was wollen wir? — Sie, — неожиданно отозвался Маккой. — Прошу прощения? Доктор сделал осторожный шаг вперёд. — Ты путаешь местоимения, малыш. Лично wir — wollen свалить отсюда побыстрее, — он начал осторожно подбираться ближе — к Павлу и навстречу клингонскому предводителю. — И желательно в целости. Давай я с ними поговорю. Was wollen Sie? — спросил он у клингонов. Джим не был уверен в правильности выбранной тактики: ему было не совсем ясно, что доктор будет делать, когда доберётся до Павла и — окажется глубоко в оцеплении карликов, — но мысленно пожелал Маккою удачи в его начинаниях. — Wir müssen die Königin finden, — ответил важный карлик. — Wir haben sie gefundet. — Königin? Er ist nicht Fräulein, идиоты! Не сказать, чтобы Джим вообще надеялся что-то понять, но мозг уже дежурно отрапортовал, что в произнесённом смысла не обнаружено. Маккой, спаситель его любопытства, бросил через плечо: — Они считают Чехова своей королевой, — что, однако, особо не прибавило ясности. Тем временем важный карлик невозмутимо продолжил: — Wir brauchen die kraushaarig Königin. — Die kraushaarig Königin, — повторил за ними Маккой. — Что за бред? — Außerdem, die Königin muss uns die Hausschafe bringen. Denn sie hat die Hausschafe, sie ist der besten Kandidat. — Mein Gott, warum möchten Sie diese? — Eine traditionelle Mitgift. Маккой в бессилии закрыл рукой лицо. — У тебя что, и бараны есть? — обратился он к Павлу. Тот покрылся краснотой, с головы до пят, и даже веснушки слились с остальной кожей. — Вообще-то, — он стал ещё краснее, — один был. Но он был растением! Толпа благодушно загудела, выражая своей королеве всестороннюю поддержку. Взвились в воздух, защёлкали секаторы, застучали друг о друга шпатели и лопаточки. Джиму показалось будто — не стоило затевать с этими чокнутыми никаких переговоров, как стоящий на возвышении человечек поднял вверх указательный палец и провозгласил, почему-то снизойдя до английского: — Когда королеве исполнится шестнадцать зим, она сможет править! — вероятно, единственную свою фразу, которая завалялась в его лексиконе. Остальные смотрели на Джима и Маккоя с такой концентрированной, дистиллированной брезгливостью, что Джиму показалось вдруг — это он тут неотёсанный дикарь, не осознающий столь очевидные вещи. Он моргнул один раз. Затем второй. Разум прорывался сквозь мутное марево несвязанных смыслом звуков, подсказывал ему: наверное, в текущей ситуации попытки разобраться в происходящем имели приоритет ниже, чем простое бесхитростное — унести ноги. Джим уставился на будущую королеву клингонов, сделал страшные глаза, пытаясь мысленно внушить Чехову свой гениальный план по нейтрализации самого главного карлика, что предоставило бы им возможность сбежать, воспользовавшись паникой. Чехов виновато развёл руками. Телепатическая связь недвусмысленно требовала отладки. Медленно продвигался вперёд Маккой. — Ich habe die Datenbanken gesehen, — что-то его серьёзно разозлило. — Nur im Herbst wird er sechzehn Jahre alt! — Строго говоря, доктор, — пискнул Павел, — шестнадцать зим мне уже есть. — Джим, чтобы я ещё раз согласился на твои авантюры… Сам Джим, не имевший ни малейшего представления, о чём они там разговаривали, на всякий случай утвердительно мотнул головой. Но тут произошло сразу несколько вещей: во-первых, доктор, наконец, добрался до Чехова, во-вторых, кто-то проревел в толпе сигнальной сиреной «Diversion! Kampflinie — angetreten!», под единый гвалт толпа всколыхнулась, поплыла яркими пятнами взаимопроникновения цветов друг в друга, и выстроилась в немецкий боевой клин, в-третьих, в бок Джиму снова упёрся арбалетный болт, а Павел выдохнул обречённое «chjort». — Ну-ну, — примирительно вскинув руки, Джим попытался улыбнуться максимально обворожительно. — Мы не хотели никого обидеть. Карликовый лидер снова что-то прокричал. Что-то прозвучало весьма угрожающе. Доктор нервно сглотнул, и как-то некстати вспомнил о своей священной должности переводчика. — Они говорят, — он успел схватить Павла под локоть, и теперь оттеснял его подальше от клингонов, себе за спину, — за намерение украсть королеву они возьмут в уплату наши кости и перемелют их в муку. — А, — не нашёлся с ответом Джим. Всё как-то шло совсем наперекосяк. — Очень радостно. Но Маккоя уже понесло: — Подумать только, кости — это всё, что мне оставит жена после развода. И эти хмыри планируют лишить меня и этого! Эти хмыри, попеременно перебрасываясь не сулящими ничего хорошего фразами, теснили их по разные стороны поляны. Откуда-то раздался дребезжание: на поляну выкатывали, дрожащую, катапульту, и первые карлики уже загружались в чашу. И всё же — Джим не удержался от шпильки. Кое-что было сильнее его. — О, доктор, так вы свободны? — Ещё одна такая шутка, Джим…! — но Маккою не суждено было закончить свою угрозу. — Как насчёт того чтобы бежать? — предложил Павел. С этим, конечно же, согласились все.***
Скажи кто ему, что он будет на всех парах нестись в страхе от оравы людишек, не доходивших ростом ему и до колена, Леонард бы посоветовал этому человеку сходить к чёрту, и, может быть, к психиатру — купировать апофрению. Но сейчас он мчался по лесу в попытках не налететь ни на что в темноте, в неизвестном направлении, в компании двух таких же неудачников. Что в его жизни пошло не так? — Где-то я это уже видел, — прокомментировал ситуацию Джим. — Я бы предпочёл этого больше не видеть, — отозвался, хрипя, Чехов. Вот уж с чем Леонард был полностью согласен. Если ему удастся выйти из этой передряги живым, ноги его в лесу больше не будет. Как назло, в левый ботинок забился камешек, отнюдь не добавляя комфорта в забеге с собственной жизнью на кону. Что-то дёрнуло его резко назад: Леонард и сам не заметил, что всё ещё сжимал в кисти руку Павла, что сейчас остановился, уткнулся пятками в землю упрямо и теперь силился что-то разглядеть в тенях деревьев сквозь вечерние сумерки. — Они нас больше не преследуют, — крикнул он. — Почему они остановились? Злополучный камень больно воткнулся в подушечку стопы — ровно между большим и вторым. Прихрамывая, Леонард поравнялся с Чеховым. Погони действительно не наблюдалось, а там, вдалеке — злобные карлики столпились единой шеренгой, растянулись вдоль невидимой черты, будто избирательно проницаемое сито пространства, пропустившее троих беглецов, упрямилось и не давало карликам её пересечь. — О, мне это не нравится. Совершенно не нравится Хрустнули сучья валежника — это Джим, убежавший далеко вперёд, вернулся, тоже встал рядом. У него руки были в грязи и зелёных полосах травы, и на лбу виднелась бурая полоса — неудачно затормозил и теперь пытался стряхнуть с джинс размазанные по ним растительный сок и землю. Сложив ладони козырьком, он вглядывался в шеренгу клингонов, чем дольше, тем более приходя в замешательство. — Мы обязательно выясним это, — выдохнул Джим. — Позже. «Или никогда», — подумал доктор. «Никогда» его устраивало.***
Даже отпирая дверь собственного дома, он всё ещё не чувствовал себя в безопасности. Пропустив вперёд Чехова и Кирка, Леонард опасливо оглянулся на тёмную улицу, пустую и оттого зловещую — и только потом зашёл внутрь. Такими темпами он начнёт шарахаться от любой тени. Джим уже удобно расположился на диване в гостиной. Облокотившись на спинку, он сполз вниз и практически лёг, запрокинув голову и сложив руки на живот. Павел стоял рядом. Коротко глянув на Джима, он уставился на Леонарда, растерянно, но твёрдо. Леонард устало потёр переносицу. Была у этих ребят какая-то общая тайна, на двоих, а, памятуя Сулу, даже и на троих — один секрет, всеобщий секрет, как у всех детей от всех взрослых, у мира неизведанного и восхитительного от — страшного в своей простоте и объяснимости. И вот здесь — в его гостиной — Леонард почувствовал вдруг как вуаль между мирами — его, ужасной реальности счетов и налогов, и кредитной кабалы, и потери связи с близкими, потому что вот так уж оно вышло — и их — наполненной гномами-убийцами и приданным из трав, и шаровыми молниями в лесу посреди солнечного дня и ещё, чёрт знает чем ещё — вуаль эта колеблется и подумал: нет, жутко, жутко её приподнимать и — возвращаться домой. Но он спросил, он, разбитый взрослый у этих парней, потому что существуют причины, по которым взрослые — взрослые, и по которым детей нужно оберегать: — Ладно, пацан. Даже я сейчас понимаю, что ты мне тем вечером лапшу на уши навешал. Чехов улыбнулся легко-легко и устало — уголками губ. — А вы не знали, доктор? Ложь придумали в России. Мелкий паршивец. Серьёзный разговор неумолимо наступал, он сметал перед собою города и страны, с обеих сторон катился навстречу самому себе как к давнему, давно позабытому другу, и остановился, разделённый — у самой завесы. Джим подобрался весь, приподнялся на локтях. Какое-то время он изучал противоположную стену, высматривая нечто ему одному понятное, затем кивнул Чехову. Тот присел на край дивана. Леонард скрестил руки на груди. — Выкладывайте.***
Чего-то подобного, он, наверное, от них и ждал — ужасного бреда, перекликающегося, тем не менее, с известными ему фактами. Но всё же, кое-что он никак не мог взять в толк. — И вас никак не смутил капитан неизвестного звездолёта, Джеймс Т. Кирк? — Я студент-физик, — возразил Джим. — Я читал Стругацких, — одновременно с ним ответил Чехов. Хорошо. Этого было достаточно для одного вечера. Маккой круто развернулся на пятках и направился за бурбоном. Шкаф скрипнул несмазанными петлями, но, если честно, Леонарду теперь было не до того. Он, если честно, ебал теперь это дело. Бутылка привычно легла в руку, тёмная в сумерках жидкость выплеснулась на дно стакана. Опершись о стол, Леонард медленно покачал стакан в руке. Тягучая сладость мёда и терпкого дерева привычно обожгла глотку. Допустим, всякая невообразимая хрень может существовать. Допустим, всякая невообразимая хрень не просто существует, но творится в этом локальном городке. И даже: допустим, невообразимая хрень существует и творится именно в том самом локальном городке, куда он, Леонард Горацио Маккой, решил переехать. Впрочем, ничего нового. Отставив стакан в сторону, он вернулся в гостиную. Тихий гомон разговора и вовсе сошёл на нет, и мальчишки уставились на Леонарда. Джим рассматривал его с интересом и вызовом, Чехов — настороженно и изучающе. — Мы, пойдём, наверное, — предложил он, поднимаясь. — Спасибо вам. Эти двое могли бы сбежать и на этот раз, и могли попасть в какую-то передрягу, за которую он, Леонард, уже будет не в ответе. Легче лёгкого. Но он никак не мог допустить, чтобы они тоже разбились. Завеса рухнула, и назад дороги нет. Он положил руку пытающемуся проскользнуть мимо Павлу на плечо. — Чёрт с тобой, — сдался он. — Чёрт с вами обоими. На ночь останетесь здесь, я позвоню на турбазу и твоим родителям. Теперь уж так поздно я вас никуда не пущу. Выходя из комнаты с зажатым в руке телефоном, он ещё успел уловить восторженный шёпот Джима: «Я знал, что он поймёт!» Сам Леонард этого восторга отнюдь не разделял.