— Что значит «не грабь ни один банк»? — Без меня. Стив Томпсон и Стивен Моффат «Ограбление во времени»
Первые лучи солнца пробились сквозь шпили секвой. В голубоватой дымке предрассветного тумана лапы холодного света расходились рассеянной желтизной, и высоко, в горах, заливало вершины золотом утро. Влажные после ночи ступени трейлера негромко скрипнули под ногой, щёлкнул замок, и дверь, не спеша, отворилась, пропуская хозяина внутрь. Опустевший за ночь термос отправился ожидать своего часа у раковины, и вместо него Спок вытащил из навесного шкафа небольшой алюминиевый чайник. Проведённая за наблюдениями бессонная ночь с каждой минутой перехватывала себе всё больше управления. Сонливость накатывала на него постепенно, мягкими прибрежными волнами, покачивающимся телом на поверхности воды, лицом к широкому куполу неба, заполненному рваными облаками, и Спока мягко раскачивало на этих волнах — вперёд-назад. Вода в баке почти закончилась, и бензина в генераторе оставалось ещё на сутки, потом — придётся спускаться в город, к ближайшей заправке; там — можно закупиться и первым, и вторым. Чайник закипал медленно на открытом огне костра, сладко тянулся от него аромат шиповника и мяты, примешивалась цитрусовая терпкость — лемонграсс. Потихоньку намокали носки на лодыжках, что щекотала влажная от росы трава, и по ногам тянулся полупрозрачным шёлком туман, отступал с холмов в котловину города, чтобы к исходу часа исчезнуть и там. Дымок от кружки мягко грел лицо, и нагретая керамика — озябшие за ночь пальцы. На востоке по небу катилось гало, от пурпурного до бирюзового, и над головой начинали вести свои ранние переговоры первые птицы. Спок сделал глоток чая — разлилась изнутри тёплая волна, погасила собою другие, мягкие — сна, и сознание понемногу вернулось, не полной ясностью, но уже без сонливой разупорядоченности. За неделю к решению загадки блуждающих огней он так и не приблизился. Самое очевидное объяснение — фосфин, на проверку оказалось следствием ловушки естественной причины. Газовый анализатор, конечно, выявил повышенное содержание соединений фосфора в местах возникновения огней, а фотоловушки не захватывали в объектив светлячков — они, если честно, при исправной работе не захватывали вообще ничего — и это была первая странность. С толку сбивало и девиантное поведение огней, которые оказалось легко спугнуть при приближении. И был, наконец, тот странный снимок с инфракрасной камеры, — всё это наводило на определённые, подчас воодушевляющие мысли, которые, в условиях технического оснащения настоящего исследования, к сожалению, не удавалось ни подтвердить, ни опровергнуть. Но оставалось последнее средство.***
Яркое солнце закатной краснотой прорывалось сквозь стволы сосен. Оно катилось к горизонту круглой вафлей, задевая улицы, и дома, и далёкие вершины гор. Стопка таких же вафель лежала на тарелке у Джима, и он всё глядел на них — и на своего собеседника. У собеседника было непроницаемое как двустороннее зеркало лицо, и нос — Джим за него почему-то зацепился — нос у него был такой, словно какой-то неумелый игрок в The Mimes слишком высоко задрал ползунок длины. Хоть что-то было в нём — не свербяще идеальное. Спок глянул мимолётно — на шоколадный соус в тарелке, на Джима, снова на соус — и остался молчалив. Он просто пришёл, просто сел напротив и заплатил владелице за этот нехитрый ужин — что ж, ни разу не подозрительно. Выглядело, в общем, так, словно он пытался этими вафлями что-то купить. Возможно, самого Джима. — Итак, — вилка с размаху вонзилась в тесто, — мне стоит делать вид, что ты ни разу не палишься? — Спок перестал разглядывать соус и теперь лупал глазами — раз-два — выверенными движениями искусственного удивления. — Да выкладывай уже! Проходящая мимо девушка с динамических систем приветственно махнула рукой: «приветики, Джим, как твоё ничего?», — и он отвлёкся, совсем чуть-чуть, буквально на: «здорова, Джэн, детка! Акклимируюсь», но негромкий стук пальцев по столешнице вроде как возразил — слишком долго. Спок сложил руки на стол, напряжённым замком, и будто бы даже, провернул назад плечи — стал ещё прямее, хотя куда уж, и произнёс: — Возможно, передо мной встали несколько сложнопреодолимые препятствия. О как. У Джима затряслось что-то — в животе, в груди, и он запихнул в себя кусок вафли — не засмеяться бы. Наш мистер совершенство — не знает как быть! — Всё началось с блуждающих огней. — Дифосфин? Спок посмотрел на него — на него так смотрела Вайнона, когда он делал очередную херню. Окей, один-один. — Проверил, — у Спока щека ушла вбок, почти незаметно, как будто кто-то потянул сзади, и вдруг передумал. Ага, значит, тоже попался, значит — дифосфин, и ещё — что-то. Гравитифоллзовое. Спок продолжил: — Помимо проверки состава воздуха мною были установлены приборы ночного видения, которые спокойно фиксировали свечение и ничего сверх этого. Затем я, — тут он опустил просящееся «не знаю, чего ради», — установил тепловизоры. К моему большому удивлению, они-то и засекли излучение, соответствующее довольно крупному объекту, — он выдавливал из себя слова по капле; Эдит поставила две кружки, одну с кофе, вторую — пустую, и он поблагодарил владелицу сдержанно, открутил крышку термоса, налил — какой-то настой. — Однако после этого небольшого прорыва, несмотря на исправное появление огней, на сканер более ничего не попадалось. Принимая во внимание вышесказанное, а также то, что загадочное наблюдение было сделано сразу после заката, я сделал вывод, что обсуждаемое существо относится к пойкилотермным организмам, обладающим продвинутой маскировкой. Таким образом, у меня есть все основания полагать, что явление так называемых болотных огоньков относится не к хемо-, но — биолюминесценции, — здесь он остановился, уставившись на ободок Джимовой тарелки. — И поэтому, — наконец, выдавил из себя он, — для подтверждения этого предположения мне понадобится ваш анализатор. Зубы уже вцепившиеся в следующую вафлю, разжались рефлекторно, и Джим отложил вилку. Стайка бойких туристов шумным гвалтом вывалилась из забегаловки. За широким окном уступал наступающим сумеркам золотой час. — Тебе, — начал Джим неторопливо, — нужен мой трикодер. К чести Спока — он не сжался даже от такого уничижающего обвинения. Он только подобрался и ответил просто: — Да. Да, с этим будет тяжко. — Ты ставишь нам палки в колёса, критикуешь наши методы, крадёшь идеи публикаций, — с каждым словом становилось всё досаднее и даже как-то — обидно за себя и свою команду — вон они какие, а этот! — А теперь — думаешь, что я выдам тебе трикодер? Спок едва заметно сжал челюсти — ему стало неуютно. — Вы делали то же самое, — заметил он, тоже как-то тоскливо, вступив на хрупкий лёд взаимных обвинений. Спохватившись, он выдал отдалённо оборонительное: — Но я честно выложил Вам всё, что мне известно, — что, в переводе с его языка, видимо, означало «но я вежливо попросил!». — И купил мне вафли. Спок открыл было рот — и вдруг захлопнул. Затем открыл снова — и всё-таки признался: — Мистер Чехов поведал о Вашем пристрастии к определённым… мучным изделиям. Бинго. Теперь можно брать. — Милый, милый мой ботаник, — почему именно «ботаник» Джим и сам, наверное, не мог сказать: слово просто удобно наскочило на язык, — прежде чем разворачивать шпионскую деятельность в тылу вражеской научной группы, нужно выучить и неукоснительно соблюдать ряд правил, — он облокотился на спинку диванчика. Обивка из кожзама приятно легла под руку. — Итак, правило один: никогда не выдавай своего информатора. — Да, но… — Правило два: даже получив разрешение главы лаборатории, ты не можешь прийти и усесться за прибор без обслуживающего этот прибор инженера. Спок степенно кивнул. — Поэтому мне кажется логичным, с Вашего позволения, воспользоваться услугами мистера Чехова. — Да нет же! — Джим его перебил. — В этой аналогии инженер — это я. И заведующий лабораторией. Спок некоторое время молчал — перемалывал в своей голове информацию. Был он похож на немного заедающего робота, прекрасной иллюстрацией того, что машинам — машиново, а высокопроизводительным процессорам человеческого разума далековато будет до скоростей механических мозгов. — Хорошо, — сказал он наконец. — Мистер Кирк, согласитесь ли Вы стать моим партнёром по исследованию? На сегодняшнюю ночь.***
Было совсем уже темно, и всё казалось в этой темноте почти что чернильно-чёрным. Кирк резво семенил следом, то и дело выбегая вперёд — энергии ему было не занимать. Висящий на плече трикодер при этих манёврах мягко бил его по бедру. — Удивительно, что мы первые добрались до этого рассадника паранормальщины, — сказал он, перепрыгивая через подсгнившее дерево. — Может, это потому, что до нас все так и останавливались на всяких дифосфинах? Спок сверился с компасом — всего лишь для перестраховки — дорогу он помнил превосходно. — Или жители вместе с самим городом препятствуют исследованиям, одни неосознанно, второй — целенаправленно. — Как это? — Вы читали Джестера, мистер Кирк? — Спок начал с аналогии: так всегда было проще объяснять. — Инопланетная сущность жила и питалась в пределах города с молчаливого согласия жителей. Моя гипотеза состоит в том, что резиденты Гравити Фоллз состоят с городскими аномалиями в подобных инквилинистических, или же, если придерживаться оптимистичных прогнозов — нахлебнических, взаимоотношениях. Кирк остановился, обернулся к нему, и на лице у него под недоумением проступали первые нотки отвращения. — Злой клоун жрал детей, — он тряхнул головой. — Это даже в самых смелых мечтах не взаимоотношения «ноль-плюс». Восхитительно. — Но популяции в целом это не приносило ни вреда, ни пользы. Почти незаметно в такой черноте — но Кирк сморщил нос: пробежал по складкам кожи блёклый свет молодой луны, и он отправился дальше — расследовать и покорять. Если бы только можно было держать его импульсивность в узде — так было бы… удобно. Рваное небо за лапами хвои маячило издали одинокой полянкой, а под ногами сухо шуршала пыль. Совсем потянуло холодом, и Спок под горло застегнул плотную походную куртку. Справился со второго раза — заел непослушный замок. И всё вокруг казалось как-то — подспудно неправильно, и было всё — как-то наперекосяк, с тех самых пор как двое странных людей набрели на его лагерь у изумрудной скалы. Но лапы, наконец, расступились, осыпались иглами, явили взору открытое пространство и также тихо сомкнулись за спинами. В нос ударило свежим запахом травы и почвы — влажной в сухости сегодняшней ночи. Там, где обычно появлялись огни, зияла неглубокая яма. — И давно оно тут? — спросил Кирк. Щёлкнула кнопка диктофона. — Четвёртое июля две тысячи шестнадцатого года, — Спок сверился с часами, — один час семь минут после полуночи. На месте появления объекта четыре обнаружена раскопанная земля. Форма — скорее округлая, края неровные, радиус — около метра. Снята дернина, обнажён иллювиальный горизонт. До материнской породы не докопали. Глубина, — он глянул вниз, оценивая расстояние, — чуть больше полуметра. По краям и срезам ямы видны следы. Следы глубокие, напоминают борозды. Скорее всего, от когтей. Подкоп, очевидно, искусственного, но не антропогенного происхождения. — Говори проще, — Кирк присел с краю и потёр в пальцах кусочки земли, — какая-то огромная тварь разрыла целую дырень. Спок согласился с секундной заминкой — да, можно и так, а тот уже тыкал вовсю вовнутрь трикодер — абсолютно, к слову, бесполезно. — Проверить стоило, — сказал Кирк, ничуть не смущаясь, и тут же: — Слушай, у тебя лопата есть? Лопата у Спока, конечно, была, и даже две лопаты — в трейлере, но нарушать неприкосновенность результатов жизнедеятельности (возможно, объекта четыре) он решительно не видел. Кирк тогда закатил глаза, скатился на дно, нещадно стирая ботинками следы — не успел его остановить — и погрузил пальцы в породу. — Глянь, — он держал в руке кусок — Спок присел, чтобы разглядеть — стопы парнокопытного, — сегодня на ужин копальхен. Куски мяса на обломке кости покрылись плёнкой и теперь, вызволенные из плена земли разносили по округе кислый запах гниения. И под этот запах, и кусок ноги, который Кирк держал над головой как знамя, и по слому кости видно было — треснула недавно, почти только что — Спок вспомнил, что местный фермер, мистер Уэсли уже неделю жаловался на пропажу коровы. — Мистер Кирк, — медленно проговорил он, отступая от края. — Предлагаю немедленно вернуться в город и перегруппироваться. Под ногами раскрошились и покатились в яму кусочки земли. И тут — засветилось прямо перед глазами нежно-голубым, слепящим после синего полога ночи, и Спок замер, иррационально боясь пошевелиться — эти голубые точки всегда от него убегали, а сейчас — вот здесь, прямо перед носом, шестью горящими сферами. Снизу донеслось свистящим шёпотом «ох, жесть», и огоньки набросились на Кирка.***
Джим ударил — по инерции, лишь на середине замаха осознав, какая это, в сущности, была глупость, но рука уже летела, и ему казалось — он видит себя со стороны. А потом было уже поздно: рука шлёпнулось обо что-то — твёрдое и шершавое, и совсем не там, где над ним висели, подрагивая, шесть ярких огней. Но огни тоже дёрнулись, в сторону от удара, и невидимое что-то, взбрыкнуло, задетое, и подбросило Джима в воздух, зацепило и потащило за собой, по мокрой траве, и он едва схватился за холодную чешую — ведь чешую? — и подтянулся, как сопротивление воздуха одним рывком чуть не сбросило его с этого невообразимого существа, и под ногами вдруг не оказалось ничего — только пустота. Он перекинул ногу через туловище своего похитителя — едва не сорвался, но как-то усидел, и даже вцепился в чужие рёбра и таз. Они набирали высоту, они — летели. Кусочек неба под руками пошёл волнами, моргнул — и обрёл контур, проступил перед глазами крупным ящероподобным. А в голове что-то закричало, прямо в мозг, но словно сквозь плотную вату шумоизоляции, слилось в непонятную бессмыслицу нагромождения восклицательных знаков и междометий, да ещё и навалило поверх невнятным жужжанием. Но Джим забыл об этом тут же, потому что под ним извивалось скользкая чешуя, и в лицо бил пронизывающий ветер, а внизу поползли чёрные громады гор и изумрудный полог леса, и город — яркими точками. Существо отдавало древним рукокрылым. Крокодилью голову его венчал острый гребень, длинное туловище сверкало серебристой чешуёй, и, наверное, даже кончалось хвостом — в целях безопасности Джим не стал оборачиваться, но строение верхней половины туловища явно указывало на необходимость дополнительной опоры, а под передними лапами с острыми когтями на трёх пальцах натянулась до боков кожистая мембрана крыльев. Перед глазами встали кадры из Горячих Стульев — с их двулапыми пародиями на драконов, и то, как Джим доказывал всем подряд — никакие это не драконы, у драконов и крылья, и четыре конечности, а вот это — виверны. На самой же морде у виверны, вокруг гребня, качалось шесть длинных выростов с утолщениями на концах — они-то и горели, испуская жуткий голубоватый свет. Джим скользнул рукой за трикодером — такую возможность упускать было никак нельзя. — От сознания к познанию, — пробормотал он и запустил сканирование. Едва трикодер пискнул, включаясь, как ящер взбрыкнул, вскинулся, и чуть не сбросил Джима с себя. Он умудрился удержаться и не выпустить сканер, верно, по какой-то счастливой случайности, согласно вселенскому произволу. В голову тут же пришла хулиганская мысль: можно ли, манипулируя сигналами, заставить ящера опуститься на землю. Джим сжал чужую холодную шею покрепче и приготовился экспериментировать. Существо взревело, затрепетало в воздухе в бесплодных попытках его сбросить, смешались перед глазами чёрная земля, утыканная иглами деревьев, и синяя ткань неба, а ветер хлестал по щекам и бокам, подбивая к действию. И, может быть, если бы не приходилось бороться за жизнь — раздражающе отвлекало — это путешествие над землёй понравилось бы Джиму много больше. Но вот чёрное набежало стремительным вихрем — всё ближе и ближе, толчок от приземления отдался в дрожащие руки, и Джим скатился в траву с чешуйчатой спины. Стебли тут же забились в нос и рот, защекотало в нёбе, и он, не удержав контроль над дыханием, оглушительно чихнул. А затем ещё, и снова, и зашёлся в череде опустошающих чихов. Ну вот и всё, — подумал Джим. Его аллергия его и убьёт. Грузные лапы метнулись топотом — вбок, и всклекотало над ухом — по-заячьи гневно. В лицо дало упругой волной воздуха — и Джим, едва поднявшийся на колени, снова упал. Раскинувшись в злой траве, он наблюдал, как тяжело поднимается в воздух напуганный ящер и растворяется в небе. И существо давно уже улетело по своим важным ящериным делам, обиженное и оскорблённое таким отношением к себе, так что надо было бы подняться, и, наверное, отыскать Спока — хотя бы ради приличия, а Джим всё смотрел вверх и думал — всё оказалось, блин, так просто — и его руки и спина уже начинали чесаться. Но Спок сам его нашёл. Зашелестела трава под тяжёлыми шагами, и он ворвался, тяжело дышащий, остановился только рядом с Джимом и, вроде как, даже вздохнул с облегчением. — Мистер Кирк, — начал Спок, но голос, сорванный долгим бегом, его подвёл, заскрипел несмазанным колесом, и Спок вдохнул, глубоко — заходили ходуном под курткой рёбра, и он попробовал снова: — Мистер Кирк, настоятельно прошу в следующий раз воздержаться от подобных самовольных поступков. В ночной темноте под яркими точками звёзд он казался ещё бледнее, чем обычно. На носу у него темнела свежая ссадина, наливалась горошиной капля крови на самом кончике, и ветка застряла в растрёпанных волосах. Следующий, значит, раз? — Это. Было. Зашибись. Спок разом сделался ещё белее. — У Вас сотрясение?***
Снизу вдруг раздался смех — он нарастал сначала мелкими выдохами, прикрытыми глазами и широкой улыбкой — и вдруг рассыпался по округе низким звоном. — Ну ты.! — на выдохе выдавил Кирк и тут же, почти без перехода, радостно крикнул: — Я понял! Я про него всё понял! Ты был прав насчёт биолюминесценции — ну а с фосфором вышла накладка: он же там трупы прикапывал. Животные вообще любят тухлятинки навернуть, вот послушай: у нас в Риверсайде у соседей был пёс, огромный такой собачара, так он всех кошек в округе душил и закапывал, а потом вырывал и ел — ему так вкуснее было, а ещё. И он всё говорил, и слова из него лились — бурным нескончаемым потоком. На нижнюю губу упала капля, утекла вниз привкусом металла; Спок потёр нос — надо же, и не заметил, как оцарапался, и отметил для себя — внимательнее быть. А Кирк продолжал выдавать тысячу слов в минуту, и слушать его было так спокойно: они и правда разгадали эту тайну, и никто даже не пострадал, кроме, кажется, его носа и чужих надпочечников. — Нам нужно вычислить частоту, на которой работает трикодер — она болезненна для ушей этого парня. Или это самка? Я не знаю! А трикодер, кстати, тоже ничего о нём не знал, а значит нам с тобой нужно срочно разобраться, как добавлять в архив собственные записи и составить энциклопедическую справку, — он замолчал, что-то обдумывая. — Ты ведь дашь мне свой диктофон? — и тут же: — Слушай, а ты смог его сфоткать? У него так смешно изогнулись брови на «слушай», и он подобрался и сел, рывком, что-то беззвучно анализируя одними губами, и мыслями уже, верно, был не здесь, а где-то там, в завтрашнем дне и хлопотах по созданию всестороннего описания пережитого явления. И всё-таки, — думал Спок, — не надо так гнать. Так гнать — это контрпродуктивно. Но было уже поздно: Кирка захлестнуло радостной волной предчувствия открытия. Город в котловине продолжал спать. Ему было невдомёк, что совсем рядом, за порогом открылся фантастический мир неизведанного — он мирно спал, укутанный пеленой блаженного незнания. Спали его улочки, каменные и бревенчатые домики, уютные магазинчики и крохотные достопримечательности. Спали и люди в этих домиках, грезили о завтрашнем дне и о том, что никогда не случится, спали не подозревали, что только что, вот здесь — один невозможный, раздражающий человек, что неделю назад без раздумий запустил ботинком в привидение — на высоте в семь сотен футов с помощью подручных средств заставил летучего ящера слушаться своих команд. Спок присел рядом и протянул диктофон Кирку. Этому изумительному человеку следовало дать ещё один шанс.