☆
- Это... что такое. Ты говорила - тут только полынь... Под простыней и наматрасником, которые Наташа, несмотря на протесты Елены, решительно срывает с постели однажды по утру, без сна накрутившись ночью на колком и щекотном - обитает целый гербарий. Наташа точно угадывает плоский иван-чай, плоскую крапиву и плоский тысячелистник во всём этом сене, но остальное лежит там - плоское - в совершенно незнакомом виде. Наташа смотрит на Елену, Елена - смотрит на Наташу: глаза её - жёлтые в зелёном, как зверобойные звёздочки в луговом разнотравии - невинны. - Ну, - говорит наконец Елена, - Мелина вот посоветовала... Сходили с ней, нарвали. От блох Фанни больше ничего и не помогает. Нагулялась она с тем рыжим волком - и блохи теперь у неё волчьи. У меня всё чешется: как Фанни в ноги на ночь придёт - так я потом целый день следующий чешусь. Тебя ж, как рыжую, злющую, не кусают - за свою, видимо, принимают... - Чт... Так! Зато... Я чешусь от этого всего! Я согласилась на полынь: пару веточек!.. А тут! Вот, что это... такое... - Мята дикая... - Господи! Думаю - чего я чихаю?.. Белова, у меня на мяту - аллергия! - О, кто бы подумал, у Мстителя - аллергия... - Лен!.. Я... говорю - тут всё залью дихлофосом, понятно? И собаку эту - тоже. И тебя. Чесаться уже ничего не будет. - Всё отвалится. - Нет... Молчи! Я выкину... Вот сейчас только соберу! Госпо...о... А... ПЧХИ!... Ой, Белова! Вод видиж шдо произходид... Гозподи, хде солфедга, невозможно! Но - выражение Елены мгновенно меняется: это - спокойная задумчивая решительность, обычно появляющаяся на её подвижном улыбчивом лице в моменты, когда она беззаветно готовится лечь грудью на ближайшую амбразуру. - Нет, - твёрдо говорит она, - нельзя, Наташа. Это ещё для... плодородия. Наташа, до этого громко сморкающаяся, давится особо глубоким вдохом. - Для... Для чиво? Белова, вы тут совсем уже головой?.. Тово?! Елена не отвечает - только смотрит и смотрит на Наташу: теперь зверобой её глаз темнеет, полнится зеленью, и, вот - это уже что-то совсем колючее и неприступное, ежевичное. - Прекрасно, Романова, я так и поняла, что наши отношения для тебя - тово... Может быть, уделяй ты мне больше внимания - я бы... - Да... Да какого внимания, Лен!.. - Ой, будто сама не знаешь - какого... Сексуального. - А мы... я... Всмысле. - Наташа... Наташа! Послушай. Я тебя понимаю. Конечно. Ты - привыкла быть охотницей. Волчицей... там. Или кем ещё. Всё время - одна, бегаешь, где хочешь, хватаешь, кого хочешь, а тут - да. Тут на привязи теперь. Со мной. Уже не нужно, значит... Но, знаешь... Знаешь, что?.. Наташа - открывает и закрывает рот. Она - не знает. Как они вообще пришли к этому? На чердаке воцаряется такая тишина, что слышно, как где-то по потолку топает паук. - Ага, - говорит Наташа только для того, чтоб сказать хоть что-то. - Нужно... Нужно, Наташ. Охотиться. На меня. Думаешь, как я поняла, что люблю тебя - точно-точно?.. А в Будапеште. Когда мы рояль тот в казино сломали. Ты, буквально, сорвала с меня платье... - Мы договаривались, что ты под ним будешь в снаряжении... - ...а я там - голая... - Повторюсь, я ожидала... - ...и ты, сверкая огнём глаз, как дикий зверь, кинула меня на этот рояль, чтобы... - Мне пришлось импровизировать... - ...взять то, что было твоим по праву. И я - о! - я не могла противиться!.. - Я пыталась хоть как-то прикрыть собой тебя - там же даже трусов не было... - Зато... Как хорошо потом сработал костюм невидимости! - Трусы бы всё равно не помешали, я считаю. - Считает она... Я - в трусах, я - без трусов, Романова - ноль внимания. Вот что ты вчера вечером сделала? Спать легла! Захрапела себе... как конь. - А надо было?.. - А надо было... другое! - Мелина не очень рада будет, если мы сделаем что-то с её пианино, Лен. - Да... Да причём тут вообще пианино?.. Не слушаешь ты меня никогда, а потом - а чиво, а пачиму, а што. А всё. Наташа чувствует себя очень глупо. Таких ситуаций во всей её прошедшей - серьёзной и уже достаточно длинной - жизни ещё не было. - Я люблю тебя, - говорит она своим самым примирительным голосом. Это кажется единственным возможным выходом. Елена в ответ молчит. И, хоть гнев её утихает, так, в мягком свете раннего солнечного утра - золотисто-медовом, но - ещё прохладном и чистом, как - зелёно-прозрачном - она, взъерошеная со сна, стоящая, ссутулившись, посреди чердака в своей безразмерной ночной футболке, ощущается вдруг совсем незнакомкой: тихой и грустной. Ничего от обычного - шумного и беспокойного, ртутного, громкого. - Я люблю тебя, люблю, люблю, - повторяет Наташа. Елена - только моргает мелко-мелко, сдерживая слёзы, но - уголки её губ быстро ползут вниз: обиженно, обречённо. Наташа не может смотреть на неё такую; она порывисто хватает эту Елену, тянет к себе, ближе и ближе, к самому сердцу, что - вдруг - бьётся часто-часто, так, словно Наташа - Чёрная Вдова - ощущает им*
Наташе очень редко снятся сны: и обычно они, смутные и обрывочные, просто походят на воспоминания из времён куда более беспокойных. Всё какие-то переулки и лестничные пролёты, лифты, поезда, больницы, пистолеты, догонялки, руки перед глазами - в крови или земле, а потом - вереницы и вереницы чужих, позабытых давно, лиц... После таких ночей Наташа всегда просыпалась только в одном настроении: плохом. Настроение же, следующее, например, за снами эротическими, Наташе знакомо не было. Как, собственно, и такие сны. Поэтому, Наташа была приятно удивлена, обнаружив себя как-то посреди ночи разбуженной собственным же громким стоном. Она лежала на животе, комом сбив одеяло к ногам; вокруг одуряюще пахло сухим чабром, малиной и чем-то ещё, еловым и болотным - Елена распихала все свои сеновальные запасы под подушки и матрас - и от этого было так липко, тяжело и жарко, что Наташе хотелось только одного... Елена из сна всё ещё громко и сладко дышала, беспомощно цепляясь побелевшими пальцами за смятые простыни, пока Наташа удерживала её, двигалась над ней, скользила там, мокрая и горячая - быстрее и быстрее, твёрже и твёрже: прямо между раскинутых дрожащих бёдер... Но тут реальная Елена, лежащая совсем рядом, лицом к стене, всхрапнула - и так сильно, что Наташе сквозь дымку полусна показалось, что прямо у кровати заржала лошадь. - Тпру, - сказала Наташа, поднимая лицо от подушки. Елена из сна - разом исчезла: наверное, она боялась коней. Реальная Елена - довольно чмокнула губами и долго сонно вздохнула. Наташе хотелось подобраться к ней поближе - в неверном полумраке светлой северной летней ночи она видела только очертания желанного, но мозг услужливо подсказывал ей: там есть всё, что тебе сейчас нужно. Прямо под этим одеялом. Только протяни руку - и оно твоё. Но, отчего-то, собственное тело совсем не слушалось Наташу. - Лен, - зашептала она, - Лена! Лена... Елена пробурчала что-то вопросительное. Наташа не могла сформулировать мысль. Или вспомнить слова. Как она не старалась объяснить, что же ей нужно, у неповоротливого языка получались только четыре буквы: - Л... - Е! - Н. - Аааа!.. Елена повернулась от своей стены так резко, что Наташе вновь показалось, что рядом с кроватью точно есть лошадь. Потому как кровать почему-то вдруг тронулась, плавно покачиваясь под животом Наташи, как большие сани. - Лена, - вновь позвала Наташа, вкладывая в одно это слово всю свою душу. - Лена... - Не мешай спать, Наташ, трахни себя, а, - невнятно пробормотала Елена, падая обратно к подушке головой. Ах, если бы Наташа могла!.. Ей нужно было что-то... стремление. Вперёд, назад, вперёд, назад. Или - плавное движение: покачивание, повторяющееся и повторяющееся... Но - она не получит этого без... без... - Лен... - Леенаа. - Лен. - Ле... Но Елена, теперь укутанная в громадную волчью шубу, спящая крепко-крепко, больше не развернулась к козлам саней: только фиолетовый чабрец, зелёная малина и что-то ещё - болотное и еловое - любопытно посмотрели туда, на Наташу. - Тпру, тпру, тпру, - зашептали они. - Хррррааар, - грозно всхрапнула Наташа. А потом наконец вытянулась, уткнувшись лицом в подушку, и, закусив там удила, быстро-быстро потащила за собой сквозь бесконечные цветочные заросли лёгкие сани со своей Еленой: вперёд, до самого утра. Больше делать было нечего.*
- Лен, это что... Багульник?.. - Мелина сказала - для яркости и новизны мыслей можно чуть-чуть. И чтоб снов плохих не было. - Чуть-чуть?.. Тут целый ворох. Главное - под моей подушкой... Ты всё болото ободрала? - Пару кочек. - Всё равно - этой лошадиной дозой... - И ничего не лошадиная... С лошадиной мы бы такие глюки словили!.. Конские, одним словом. А так - просто спали хорошо всю ночь. Так что не жалуйся.