☆
- И чего же ты не говоришь никому, кто я тебе?.. - А должна? - Я... твоя сестра! - Нет, Лен... Про это сейчас не надо... - Ты... Ты!.. Мне... Стой! Стой, я сказала! Наташа! Но Наташа, не оборачиваясь, всё быстрее и быстрее карабкалась вверх по ей одной заметной среди россыпи больших серых камней тропинке. Елена, выскочившая за ней из трейлера в одной майке и тапках, совсем, конечно, не успевала - оскальзываясь и ругаясь. - Домой иди! - крикнула через плечо Наташа. - Я позвоню и вернусь! Там важное... Связь, действительно, часто совсем не ловила в их тихой низине среди деревьев - и приходилось уходить к самому побережью, забираясь на скалы, но в этот раз Наташе казалось - нет, она чуяла всем своим нутром - что-то случилось, там, в большом мире, раз Фьюри просил звонка, и ей нужно было... Что? Сбежать подальше от Елены? Или - скрыть ту?.. Ей - до дрожи в руках - не хотелось, чтоб об её Елене кто-то знал: о всём их уязвимом, мягком, запутанном. Время уже перевалило за полдень, но было сумрачно - облака, нагнанные за ночь с моря, висели низко, совсем будто не двигаясь. Дождь едва закончился, и теперь холодная взвесь его неподвижно стояла в воздухе: Наташа чувствовала, как липнут ко лбу волосы. Она приглаживала их обратно, к косе - но те, туго вьющиеся от влаги, тяжёлые, вновь лезли в глаза. От этого чесалось всё: лицо, шея - нервно, раздражающе. Если ее вызовут - нужно будет куда-то деть Елену; она уже договорилась с Мелиной и Алексеем, что та, к осени, поедет к ним, в Россию, но, конечно, ещё совершенно не обсуждала этого с самой Еленой. Точнее - пыталась: и получила лишь вчерашнюю ссору. А было ли что-то - затем - красноречивее напившейся Елены?.. Елена боялась - будущего, как ей казалось, зависящего сейчас лишь от Наташи, и Наташа не могла её винить. Хрупкие моменты их совместного спокойного существования казались такими правильными: в них хотелось остаться навсегда. Холод, проникающий Наташе под толстовку, накинутую наспех на футболку, остужал бешено стучащую по телу кровь, а за ней - и роем гудящие в голове мысли. Вдох, выдох. Вперёд и вперёд, выше и выше, шаг за шагом, прыгая цепким взглядом над мелькающими мысками кроссовок - чтобы не оступиться на скользких лишайниках, не упасть. Спокойный серый горизонт моря открылся перед Наташей резко: она с разбега вскочила на широкую ровную полку скалы, пугая важно выхаживающих там буревестников, что тут же, раскричавшись и расправив крылья против ветра, рвущегося с шумом волн из-под обрыва, снялись куда-то вниз и вбок. Наташа прошла к самому краю: даль моря была сонна и туманна, но там, внизу, в стенах узкого скального разлома, вода, тёмная, недовольная, зажатая между ветром и камнем, вскипала белой пеной, вздыхая тяжело в лицо Наташе холодом и влагой. Это не было бурей; когда приходили бури, с ними несся такой грохот, что эхо его тогда монотонным низким ворчанием исходило будто из-под земли на мили вокруг: так море извечно пытается затопить твердь, но твердь - высится и высится, и биться им до конца времён, стоя друг против друга. Поднятые буревестники, заложив круг и поняв, что Наташа не собирается за ними гнаться, вернулись обратно - но уселись в безопасности, на уступ под краем, поглядывая оттуда на Наташу круглыми внимательными глазами. Наташа, решив их не пугать, отошла подальше. От Фьюри было только одно сообщение - обычный позывной, но он - по давней договорённости - должен был послать за Наташей в самом крайнем случае. Она, Чёрная Вдова, всё ещё была вне закона в большей части мира - а, после обрушения и чистки Красной Комнаты, ещё и нажила на голову новых врагов. (Хорошее решение - залечь на дно, пока пыль не уляжется, прикрывая спину кем-то верным и надёжным, вроде Елены Беловой; плохое решение - влюбиться в это всё: тихое, спокойное, размеренное, так схожее с тем, что можно было бы назвать жизнью). Сесть вокруг, на мокрый, в размытом птичьем помёте камень, было некуда; Наташа прошлась - и, найдя место, где ветер не так сильно хлопал ей по ушам, выудила телефон. Экран его под толстым исцарапанным стеклом защитного чехла мерцал мутным и зелёным. Звук гудков, кажется, был таким же - хриплым, неровным, особенно тихим тут, в шуме ветра, волн, протяжных вскриков птиц, собственного дыхания Наташи. - Агент Романофф, - голос Фьюри, напротив, прозвучал неожиданно громко, - приветствую. Наташа уже хотела ответить, но тут совсем рядом протяжно загоготал одинокий буревестник - а ему, как эхом, с соседних меньших скал завторили вдруг гагары. Поднялся галдёж. - Слышу, у вас там серьёзные полевые условия, агент Романофф? - Отдых, я бы сказала. Доброго дня, Фьюри. Рада, что говорим друг с другом в здравии. Для меня какие-то новости? Есть примерно две минуты - прежде, чем нас смогут начать отслеживать. - О, я бы хотел, чтоб подобных новостей не было - и я бы звонил тебе лишь обсудить по дружбе последние сплетни, но, к сожалению... Доктор Беннер вернулся, Наташа, прямиком из космоса. А с ним - тревожные вести...*
- Ты согласилась. Елена в паре шагов позади Наташи - всё такая же, в своих белой майке и синих резиновых тапках. И очень - очень - сердитая. Наташа думает - Елена пришла сюда по её душу. Упрямая и злая, карабкалась там, сжав зубы, и теперь - стоит гордо, перепачканная, со сбитыми в кровь коленками, но - выдавив гневные желваки, подрагивая не от холодного ветра, а от ярости, клокочущей внутри. Наташе иногда интересно - откуда в Елене так много этого, горячего и красного, что, чуть тронь, заливает её лицо, шею, потом - заставляет выставить кость лба вперёд, смотреть из-под неё - тяжело, не моргая, заставляет требовать. - Это - моя работа, Елена. И мои друзья. И им сейчас нужна помощь. - О, извини, что помешала общему сбору спасителей мира... А Клинта чего твой Фьюри тогда не позвал?.. М? Не беспокойся, Наташа, я всё услышала. У Клинта же - семья, да... А у тебя? У тебя же, видимо, никого нет! - Причём тут это. - Ты... обещала. Или не помнишь? "Я - с тобой, ты - со мной, и вместе мы теперь - друг за друга". - Так и... Так и есть. Елена, послушай... - Это ты... Ты слушай! Мы... должны всегда быть рядом, иначе... Иначе - произойдёт что-то плохое. Я - чувствую это, нет - я знаю эт... - Господи, Елена!.. Зачем же ты говоришь такое? И мне теперь - что: вечно сидеть здесь рядом с тобой? - Нет-нет, я не прошу этого... Я же хочу сказать... Поехали вместе! У меня... боевой опыт, я не... Мне не шесть лет, Наташа, давным-давно... - Нет, это исключено. - Да... Да почему! Посмотри на меня... Посмотри! Мы обрушили грёбаную Красную Комнату, боже, просто взяли - и разъебали её, а? И... И кто нам ещё нужен? Ты, я... Если так хочешь крушить врагов направо и налево - давай. Давай вместе, я согласна. Я согласна на всё с тобой... Понимаешь? - Елена... - Нет!.. Хорошо... Хорошо, я знаю. Молчи!.. Я - свалилась на твою голову, и ты, не подумав, согласилась, а теперь... - И опять ты говоришь какие-то глупости. - О, ну я же вечно у тебя говорю одни глупости... Глупая наивная Леночка! Зачем же её слушать? Одна ты, Наталья Романова, знаешь всё лучше всех... Вот и скажи мне тогда - что бы делала ты на моём месте?.. А? Молчишь?.. И молчи! - Я... - Дай сюда телефон. - Что... - Сказала - дай! Я позвоню твоему Фьюри. Либо я с тобой - либо никто и никуда. - Ну, это... Это уже совсем, Белова! Ничего я тебе... - Дай, Наташа. Или я отберу. - Нет. Лена, серьёзно. Не... Да что... Что ты творишь, господи! Прекрати быстро, Еле... Нет! Пусти... Пусти этот чёртов телефон! Ты... Совсем сдурела? Тихо! Тихо, я кому сказала!.. Лена! Уже не шутки! Что... Что же это такое!.. Отдай! Отдай!.. Отд... а... Ай!!!*
Наташа успевает заметить лишь крошечную точку всплеска - там, внизу, в недовольных волнах, куда в секунду камнем улетает телефон, неверным сильным движением выбитый из её рук. С лица Елены разом сходит вся краска. - Прости... - шепчет она испуганным голосом. - Я не хотела... Я... - Ничего, - Наташа путается в вороте толстовки, одновременно пытаясь снять её - и заглянуть подальше вниз, за карниз: нет ли в воде скал. - У него чехол... Должен всплыть, если об камни его там не швырнуло - и включить маячок. Я сейчас - за ним, а ты - смотри: как выберусь - махну, и - домой быстро, переоденешься, моё сухое возьмёшь - и встретишь. Вон, у тех камней больших... Подъем, вроде, там. Посмотришь, короче, где я лезть буду, поня... Может быть, Наташа сразу могла это предугадать - а, может, нет. Когда она наконец стягивает толстовку - Елены рядом с ней уже нет: лишь пара тапок. Наташа бросается к самому краю. Даже отзвука всплеска не поднимается снизу - там только чёрные бурчащие волны, точки белых шапочек гагар, равнодушно качающиеся на их гребнях, и тающее неровное пятно пены, похожей на смятые и кинутые горстью тонущие птичьи перья, которые позже море обязательно выбросит на берег, вперемешку с водорослями, пустыми ракушками и... Голова Елены - розово-белесая, в потемневших налипших волосах - вырывается из-под воды прямо в особо большой гагарий круг: и птицы враз подрываются с испуганым и недовольным криком. Им вовсю вторят с гнёзд на скалах. Мгновение - и между Наташей и водой, будто безжалостно вскинутые ветром, мелькают уже сотни крыльев. Из-за них ничего не разобрать, кроме редких вспышек розового: и то, приглядись - птичьи лапы, а не - кажущееся таким крошечным - человечье тело. Наташа думает, что Елена, выбравшись из отбойного течения, теперь ныряет где-то под волны, чтоб те не швырнули её с размаху прямо в прибрежные скалы. Нужна ли помощь?.. Наташа чувствует, как испугано немеет в груди. Где? Где же? Елена - её сильная смелая Елена, бесстрашная до безрассудства... Ей хочется - глупого: сейчас же прыгнуть прямо туда, вниз, найти, найти, найти. - Елена! - кричит Наташа что есть сил во всю эту бездну из птиц, моря и камня. - Где ты?!.. Я тебя убью! - Лю! Блю! Лю! Блю! Лю! Блю! - вторит и вторит ей бездна. Ветер бросает в лицо Наташе ледяные капли горько-солёной воды, птичьи перья и пух и - вдруг - радостный женский хохот, знакомый и громкий, как раскат бури. - Нашла! Наташа! Видишь! У Наташи отлегает от сердца. Она на секунду видит Елену среди чёрной пасти скал - далёкую-далёкую, смотрящую на неё оттуда, победно вскинувшую руку вверх. Наташа, подпрыгивая, изо всех сил машет ей толстовкой, как флагом, указывая в нужную сторону. Ей - вдруг - очень сильно хочется смеяться. - Быстро! Плыви! Вдоль! Справа! Справа! Туда! Да! Туда! Знакомые буревестники вновь осуждающе смотрят на неё из-под соседнего карниза: им, при покупке гнезда выше гнёзд гагар, обещали тишину и покой. - Что? - говорит им Наташа. - Лучше бы сказали, где тут лучше спуститься - и, желательно, не на жопе...*
Елена как-то очень резво вскарабкивается по скалам - для практически голого и босого человека, только что выбравшегося из ледяной воды; Наташа едва успевает преодолеть половину своего пути от верха. - Снимай майку, Белова, - грозно кричит она, едва заметив ниже поднимающуюся навстречу макушку. - И трусы. Я отдам тебе толстовку и штаны... Быстро! Если заболеешь!.. Лицо Елены - виноватое и радостное одновременно. И Наташа, до этого двигающаяся, кажется, на чистом раздражении, не может начать на неё ругаться, когда наконец видит её полностью: почти прозрачную от холода, поджавшуюся комком, но - улыбающуюся от уха до уха. - Быстренько, - повторяет, бурча для вида, Наташа, - снимай всё. - На, - Елена, не глядя, толкает Наташе в грудь сжатый кулак. В нём - несчастный телефон. - За это потом поговорим. - За что? - За всё. - Спасибо бы сказала... - Спасибо, что скинула мой телефон - а потом сиганула за ним, как бешеная. - Ты такая неблагодарная, Наташа. - Почему?.. Вот, всё для тебя. Одежда моя, мои нервы... Хотела звонить Фьюри - звони. Скажешь - доброго дня, камрад, Ленка Белова на проводе, Наташки Романовой злая жинка. Никуда её не пускаю без личного письменного разрешения. Да... Чтоб не говорила потом Мелине... Мол, Наташа - такая-сякая, телефон аж выкинула от меня. - Да не собиралась я никому звонить. Надо мне это... Я просто... Переживала. - Вот это новости, Белова. Так переживала, что чуть руку мне там не заломила. - Ой, заломишь тебе... Елене совсем не хочется теперь спорить. Она разом согревается в длинной толстовке с капюшоном и, с сопением натягивая штаны, примирительно тыкается, для равновесия, лбом Наташе в плечо. Наташа приобнимает её за бок, потом - совсем притягивает к себе. Ей нужно срочно... Ощутить? Елена, путаясь неверными от холода ногами в штанах, покачивается, но, дотянув брючину одним рывком, согласно, будто только этого и поджидая, трётся Наташе ледяным носом над воротом футболки, прижимается там щекой, наваливаясь на Наташу сильнее, давя затылком в подбородок и подбирая к чужому тёплому животу замерзшие руки: пытаясь свернуться у Наташи на груди. Наташа целует её в макушку. - Я тебе кроссовки отдам. - А сама?.. - Носки и тапки твои. - Да ну тебе, ты и так - в трусах и футболке осталась, давай я в тапках... - Давай ты помолчишь. - Ладно-ладно... Поняла я.*
Иногда Наташа думала - кто она во всём этом. Ей хотелось считать - творец: и жизнь, настоящая и будущая - любая, плохая ли, хорошая - зависит лишь от неё самой, от её собственного ежедневного, ежечасного и ежесекундного выбора. Порой - трудного. Иногда она думала - как это, быть с кем-то, любить кого-то. Получается - выбирать и за него тоже?.. Или ждать, когда выберут за тебя? Наташе казалось - нет, глупость. И, если уж она когда-нибудь полюбит, ответ на вопрос точно будет найден. Но вот: она, замерзшая, в момент продутая насквозь ледяным ветром, оскальзываясь, карабкается по скалам, топча старые птичьи гнёзда, полные перьев, помёта, скорлупы и рыбьих костей, в глупых резиновых тапках, надетых на уже насквозь промокшие глупые носки - и, почему-то, любя, но - всё ещё не зная ничего о любви, чувствует себя счастливой. Может быть - из-за болтовни Елены за своей спиной: - ...Мне кажется, я видела самого настоящего морского змея... Или - кракена. И он - точно - хотел меня схватить, но я - раз!.. Ногой. И - прямо в глаз ему... Как в балладе, помнишь, я тебе вчера её деклар... Тьфу, губы замёрзли. Декламировала! - Я тут уже плавала, там - только селёдки и водоросли. - Всё у тебя селёдки... Думаешь, сделает Мелина мне салат этот... под шубой, который... к приезду, если я её попрошу?.. И блинов. - О, чего это ты, собралась наконец? И года не прошло... - А чего нет... Подумала-подумала... Зачем мне с тобой ехать, мальчиков твоих пугать, несчастных. Пока ты там болтаешься, я нам квартиру на зиму найду... Где там Мелина сейчас? В Питере? Не люблю Питер, но, ради общения с семьёй... - Ну, смотрю - поныряла, освежилась. Девать тебе энергию некуда, Белова, вот ты и... - Знаешь ли, я просто хочу... не знаю, чтобы всё с тобой - с нами - хорошо было?.. А ты не ценишь. И ещё... - Меня потравмировать. - А тебе полезно. - Также полезно, как макароны с сыром от Алексея в мои двенадцать. Прививка от кишечных колик на всю жизнь... - Это те, которые с салом?.. Очень вкусные. Его тоже попрошу их мне приготовить... - Да, которые в сале. Плавают. - И ничего не плавают... Там немного сала жареного добавляется, для смака. - Для похорон поджелудочной. - Не знаю, хлипкая ты какая-то, Наташа. У меня поджелудочная - камень... - Ага, сколько ты вчера выпила? - Чуть... Хельга просто этим... аквавитом угощала. Картофельной водкой. - Нет, она мне не нравится, Елена, не общайся с ней. Спаивать наивную русскую девушку на первом же свиндании... - Это было не свидание. - Я и говорю - свиндание. - Ой, всё, Романова... Чего такая злюка? Ревнуешь - так и скажи. Ты - вообще - на первом свидании наивную русскую девушку занавеской от душа... Знаешь, что делала? Душила. Вот и молчи. Хоть бы в ресторан сначала позвала - для приличия...