♡
К вечеру вновь зарядил дождь, пахнущий морской солью и холодом - и от него длинный летний северный день, совсем блеклый и тихий без солнца, стёк долгими серыми сумерками с темнеющих, будто спускающихся к ночи ниже к земле, облаков. Елена после возвращения с берега стояла целых три минуты - сколько позволили запасы горячей воды - в душе, потом - выпила две огромные кружки чая с брусничным джемом и печеньем, и теперь - валялась в кровати, жуя лакрицу и недовольно ворча на колючий толстый свитер, с боем натянутый на неё Наташей. Она наотрез отказалась от шерстяных лосин - и торчала голой круглой коленкой из-под одеяла, пытаясь зацепить Наташу, если та вдруг проходила мимо, всей ногой, желая ещё чая, джема и печенья, а может даже - шоколадку, но, конечно, всё - в постель. - Сделай сама, Лен, я же собираюсь. - Да, там - собирать-то... За пять минут управиться можно. Главное - трусики не забыть. И ибупрофен... Что ещё Чёрной Вдове обычно нужно? - Чтоб ты помолчала - и не сбивала. - Ну, ты мне чай сделай - и я помолчу. Пока есть буду. Сама же сказала - Лен, иди в кровать, не смей вставать, лежи, отдыхай, грейся, спи... - Ключевое слово - спи. - Вот ты придумала... Спать на голодный желудок? - Если ты голодная - иди, доешь суп. - Не хочу я суп... Он ещё и с макаронами. Я же говорила - не люблю с макаронами, а ты всё равно наварила. Кто вообще любит суп с макаронами? Бедные макароны... Они были созданы для большего - но погибли так бесславно: разварившись в сопли... - Я люблю. Вот пойду - и съем эти сопли прямо сейчас. Очень вкусно!.. Не нравится, что я готовлю - делай себе сама. Тут... не шведский стол. - Нет, мне нравится... Очень. Ну, кроме... Того, как ты извращаешься с макаронами. Но чай, например, у тебя очень хорошо заваривается! У меня так не выходит, как не стараюсь. Почему?.. - Ты просто вредная. Чай таких не любит. Слышала?.. Вредная. С ужасным характером. - И по чьему это примеру я росла, интересно?.. - Ты всегда такая была. - О, посмотрите, когда ей удобно - так она сразу вспоминает, что у неё есть сестра... - Нет, я просто и на секунду теперь не могу забыть, что у меня есть ты... Даже - физически не могу! Вечно... что-нибудь. Устроишь. А мне потом места себе не найти. - О, ну да... Будто это я еду через два дня на какие-то инопланетные разборки в какую-то тайную африканскую страну - и, будто за меня теперь будет переживать эта... между прочим - святая добрая душа, Еле... - Так, Белова, я сейчас этой Елене устрою... - Что?.. - То. - ...Чай? Да! Мы с Еленой согласны. Неси! Неси же нам с ней сюда всё по два!*
Они всё же привычно устроились ужинать на старом скрипучем диване в крохотной трейлерной гостиной. Елена перебралась туда в коконе из одеяла - и, довольно хрустя печеньем, пила чай. Наташа, поджав к ней под тёплые бёдра подмёрзшие даже в толстых носках ноги, ела, долго дуя на каждую ложку, свой суп. Он так сильно разогрелся в микроволновке, что у неё от еды вспотел лоб. Елена, прерываясь лишь на глоток или укус, болтала без умолку - и, будто сама с собой, совсем не требуя участия от Наташи. - Мы, значит, до Осло вместе?.. А потом ты, значит, во Францию - а я, значит, в Москву. Да? Мелина сказала - встретит. И вот зачем ей из Питера тащиться - там бы и встретились... Машину ж ещё твою с парома забирать... А Мелина так сюськается со мной, будто я маленькая. Или ты её надоумила? Нет? Ну, раз сама хочет... Переживает. А чего не переживать, таких наворотила дел... Но - она хорошая. Да... Хоть и смотрит иногда так... Как череп вскрывает. Хотя мой - полезно. У меня там иногда так всё прям зудит - хоть головой вниз с разбега прыгай. Без Мелины я бы в первый месяц вообще загнулась. Я на тебя тогда так злилась... Взяла - и снова будто бросила. А теперь думаю - хорошо, что ты меня такой не видела, раз даже сейчас всё нервничаешь и ругаешься... Что бы ты со мной делала? Состояние, конечно, после того, как с этой сыворотки слезаешь... не нежное. Всего боишься, плачешь, потом - агрессия. Ужасная. Тошнит постоянно. Трудно доверять, выстраивать эти... социальные контакты. Люди вокруг все такие... до омерзения. Думаешь там иногда... как же я ненавижу вас - и всю эту вашу спокойную сытую жизнь. Почему я оказалась недостойной и этой малости?.. Молчите лучше, не лгите, что вам дело есть... Но - Мелина мне тогда сказала, мол, я теперь всегда буду рядом, если понадобится. И я ей поверила сразу. Тут всё просто - после этой штуки в твоей голове... Да... Всё просто - фальшь людскую чуешь, как собака натасканная... Наташе сказать на всё это было нечего. Она думала много раз о том, как - действительно - не обрушила Красную Комнату в первый раз: и, как её гордость и жестокость, тогда казавшиеся такими праведными, в конце своём обратились лишь обманом и болью. Она думала: ей было там - потерянной и сбежавшей, яростной и разбитой, так страшащейся собственной смерти - столько же, сколько теперь - тут, рядом с ней - её Елене. Её прекрасной Елене. Убила бы эта Елена ребёнка?.. Или нашла бы в себе достаточно злости и чести собственноручно прострелить лоб чудовищу - даже, если бы это стоило ей жизни. Наташа спрашивала себя о многом - и правильном теперь: почему было не вернуться, не проверить, не найти, зачем было убегать, зачем было стараться стать кем-то ещё, кроме себя самой. Для чего? Чтоб отмолить собственные грехи? - Мы ждали, когда ты вернёшься за нами, ворвёшься - пау! пау! - как самый настоящий супергерой из комиксов, - сказала ей там, на будапештской заправке, Елена. - И вот. Ты. Сидишь тут - напротив, вся в синяках, пьешь со мной пиво. И - это не было обвинением или язвительной насмешкой: просто мягкой и усталой улыбкой, замершей в приподнятом уголке сжатых губ, за которой Наташа, в то окончательное их перемирие, вдруг и увидела наконец всю Елену - полностью. Была ли тощая девчонка с вечно разбитыми от неуклюжести быстрого роста коленками, едва достающая Наташе до груди, жмущаяся в страхе, плачущая и испуганая; была ли женщина: незнакомая и упрямая, твёрдая и сильная, без труда хватающая всю Наташу поперёк, поднимающая её - и кидающая: грудью. Было ли всё это - или не было ничего, кроме её Елены, существовавшей там, в тихом раннем майском вечере, перед Наташей: видение, дарованное ей лишь на секунду. Что-то, знающее Наташу вечность - и знакомое Наташе столько же. От этой Елены пахло чуть сладко - под всем её бензином, порохом, кровью и потом, и руки её были тёплыми; она была громкой, смеялась, без стеснения запрокидывая голову, пила горькое тёмное пиво, ужасно пошло шутила и толкала Наташу коленкой под столом. Короткие выгоревшие ресницы, внимательные лукавые глаза - совсем жёлтые, как у большой африканской кошки, бледные веснушки на кнопке носа, искусаные губы - розовые и подвижные, едва будто скрывающие белые острые клыки. И Наташа чувствовала, как краснеет: ей было так неожиданно легко и хорошо - и хотелось сделать что-то совершенно сумбурное. Может быть, поцеловать эту Елену: крепко-крепко, прямо во все её зубы - а потом остаться с ней навсегда. (Не прекрасна ли участь каждого гордого героя - оказаться съеденым тем самым львом, выросшим из того самого львёнка). Это ощущалось так правильно: тогда. Это стало больше и ярче: потом. Полнило и полнило грудь Наташи, лежало, свернувшись мягко, под сердцем: зелёные глаза, рыжая полосатая шкура, белые клыки. - Что ты такое? - спрашивала у этого всего Наташа. - Ты, - отвечало оно ей.*
К ночи дождь окончательно расшуршался - и убаюкивал Елену: она, съев всё своё печенье - и тут же замолчав, свернулась у Наташи под боком, сложив под себя ноги, и вдруг стала совсем крошечной, тяжелой и тёплой. Наташа обняла её одной рукой - и Елена, ещё немного повозившись и наконец засунув горячую сухую ладонь Наташе на живот под толстовку, задышала ровно и глубоко. - Ты собралась спать?.. Нам лучше пойти на кровать. Мы сейчас уснём - и у меня разболится спина от этого дивана, - сказала Наташа. Впрочем, вставать ей совсем не хотелось. Елена знала это - и потому лишь плотнее прижалась лбом к рёбрам Наташи. - Только если отнесёшь меня, - проворчала она оттуда. - Отнести красивую женщину в свою постель?.. Всегда заманчиво. - Вот тебе бы вечно только притащить кого в нашу постель, Романова. Я бы спросила - с какой целью, но ладно... Так всё с тобой ясно. - Как с какой целью... Ну, там... Всякое... разное. Чего обычно красивым женщинам в нашей постели нужно. - Ага... Говорю же, ты - извращенка. Так всегда: сначала суп с макаронами, потом - секс втроём... Но я в этом участвовать не буду, сразу говорю. - И чего ты так сразу категорично... Тут просто распробовать надо. - Спасибо. Я вот вчера суп твой ела - и мне не понравилось. - Так не понравилось, что две тарелки всосала за пять минут. - Не знаю, кто там тебе опять что сосал... Ещё и пять минут. - Секс с призраком, получается. - Нет, это - невозможно. Я всё Мелине расскажу... Какой ты тут притон устроила. И меня ещё в него заманила. - Какой-какой... Хороший. Ты - вон - даже уезжать не хочешь. Елена не ответила - только проворчала что-то нарочито раздражённо, заворочалась, толкая Наташу рукой в бок; жёлтые глаза её - совсем не сонные, внимательные и яркие - вдруг возникли прямо над лицом Наташи, откинувшейся на спинку дивана: Елена забралась к ней на колени. Одеяло накрыло их, сложилось вокруг со спины и шеи Елены, как мягкие тёплые крылья. От Елены пахло нагрето и сладко: ванильным песочным печеньем, брусникой, чёрным чаем и лимоном, лакрицей, немного - морской водой и шампунем. Они так и не поговорили о глупом прыжке: и Наташе почему-то совсем не хотелось больше думать о нём. Не тогда, когда она могла так просто положить руки на голые бёдра Елены - горячие, плотно сжавшие под собой её собственные. Наташа вскользь подумала - сколько же сладостей сегодня съела Елена?.. Кажется, целый недельный запас. И, когда она теперь, после такого количества сахара - действительно - захочет спать, а не играться с Наташей, как с мышкой. - Я не хочу уезжать от тебя, - совсем без обычной насмешки сказала Елена, и Наташа почувствовала её дыхание на своих губах, - потому что мне хорошо с тобой. Всегда было хорошо. Везде. Тогда... и теперь. А без тебя - плохо. Как мне без тебя?.. Вот и всё. Понимаешь? Наташе хотелось ответить что-то веское и важное - но все слова вдруг вылетели из её головы: Елена над ней дышала, билась в неё быстрым сильным сердцем, давила под себя, тяжело вжимая в диван, смотрела - будто совсем не мигая. Наташа не могла пошевелиться: пойманная. - Понимаю, - только сказала она. Но - в самом деле - не понимала ничего, кроме того, что крутилось, скалясь и взрыкивая, словно пытаясь выбраться, внутри её груди. Нет, ему не найти выхода - нет, лишь упасть в самый низ: и разодрать там Наташе острыми когтями всё нутро - сладко и требовательно. Елена, кажется, точно зная это, стала ещё ближе, тяжелее, горячее - и рука её вдруг твёрдо легла Наташе на лицо, обхватив там скулу растопыренными пальцами: удерживая. - Ничего ты не понимаешь, - зашептала Елена, - ничего. Мне так хочется тебя, а ты... Глупая. Боишься, если сестрой обзываю... Мне... А как мне ещё назвать, чтоб ты поняла?.. Ты ничья больше, только моя... Моя. Где бы не была. А я - твоя. Всегда - от самого начала. Наташа почувствовала своё сердце прямо в горле - распухшее и бьющееся там, в живой тесноте. - Понимаешь? - вновь спросила Елена. Наташе хотелось кивнуть, сказать - хоть что-то: она - понимала, понимала, понимала!.. Но - рука Елены вдруг дрогнула на её лице, а потом тёплая подушечка большого пальца скользнула там с подбородка - и коснулась губ, мягко придавливая их к зубам. - Молчи, Наташа, молчи... Лоб Елены со вздувшейся прямо посреди жилкой опустился ещё ниже к глазам Наташи, а за ним - темнота одеяла. Наташа почувствовала кончик носа Елены на своём - щекотное нежное касание: просьба. Предупреждение: когда палец на губах сменился осторожным поцелуем. Елена, ластясь, прижалась открытым ртом - тепло и мокро, и Наташа, уже не думая, выдохнула в неё, прижимая к себе сильнее, подаваясь навстречу. Это было легко и правильно. Но - в следующую секунду они уже задыхались: Елена больше не сдерживала себя; жадная, вздрагивающая, она будто пыталась пробраться прямо внутрь Наташи, крепко удерживая голову той под своим ртом теперь двумя руками. - Елена... Елена, - шептала и шептала Наташа между поцелуями, словно моля ту о чём-то. Елена смотрела на неё сверху вниз совсем дикими глазами - а потом хватала её губы: - Поняла? - рычала она в них. - Поняла?.. Хорошо. Елена под свитером вся была тёплой; твёрдо и сильно толкалась мышцами в руки Наташи, поддаваясь им, выгнулась и вдавилась животом вперёд и вниз ещё сильнее, когда Наташа наконец накрыла ладонями её маленькую мягкую грудь. - Наташа... - захныкала Елена, дёргаясь, подставляясь рукам. Наташа успокаивающе огладила крупно подрагивающую спину. - Всё нормально?.. - спросила она. - Мы делаем то, что нам обеим нравится? Елена только взрыкнула - и вновь впилась в губы Наташи. - Молчи! Молчи... Хорошо. Наташа крепче схватилась за твёрдые бёдра над собой, притягивая их к себе ещё ближе, навстречу: перекатываясь под Еленой, вжимаясь прямо в неё. Это дало ожидаемый результат - Елена вдруг тонко удивлённо вскрикнула, на секунду отрываясь от губ Наташи, вытягиваясь вверх подбородком и шеей. Наташа тут же ткнулась ей под ухо, мягко целуя там тонкую влажную кожу, бешено пульсирующую кровью. Елена - согласно замерла, прижимая к себе голову Наташи, дрожала, вздыхая и всхлипывая рвано, каждый раз, когда Наташа шептала: - Тише... Тише. Я тут. Тут. С тобой. Тут. Никуда не денусь. Тише... Твоя? Твоя. Тут... Это было быстро: пальцы Наташи, пробравшиеся под резинку белья, едва нащупали там, между бёдер Елены, мокрое, натянутое в напряжении, раскрытое, обжигающе горячее, и Елена - маленькая, и чувствительная, разом точно притёршаяся к руке - вдруг вся выгнулась, замерев в своём стремлении, и уже не издавая в нём ни звука, только - открывая широко рот, глотая воздух жадными вздохами, цепляясь Наташе за волосы на затылке. - Хорошо, - бездумно шептала Наташа, крепко удерживая свою Елену над собой, утыкаясь лбом ей прямо под сердцем, - хорошо, хорошо... Тише. Я тут. С тобой. Я люблю тебя. Люблю тебя, люблю тебя, люблю...*
- Твои поцелуи на вкус, как твой макаронный суп... - Ну, я же его ела. - Ну, я тоже теперь хочу. Там ещё остался?.. - На пару тарелок. - Вот, как раз. Беловой и Елене. Наташ, грей - и неси сюда нам, быстренько!.. Секс втроём у неё, значит, был - а дам теперь кто кормить будет, м?.. Завтрак в постель - или что там полагается... - Очень поздний ужин. - Боже, какие у меня низкие приоритеты! Отдалась ей - впервые! - даже не за нормальные макароны - с сыром, а... За что?.. За... - А вот такие у меня правила в притоне, получается.