Вечера на хуторе близ Питера

☆

      Иногда Наташа делала глубокий вдох - и думала: Елена. Материально, телесно: бёдра и ягодицы, спина, плечи и шея, грудь, живот, коленки и локти, ладони, пятки. Всё - складно, хорошо, крепко, так, как только может быть у красивой здоровой женщины. И - Наташа любила это: просто. Её Елена - бежала ли вперёд и вперёд, дышала, спала, дралась, целовала, ела, чистила зубы, плела косы; - смеялась, плакала; - ненавидела и обожала; - жила: в объятиях Наташи - или далеко-далеко (где-то там, за горизонтом, куда садится и садится каждый вечер уставшее солнце). - Это ты, - сказала как-то Елена, указывая на самую яркую звезду, висящую как раз между неясно темнеющими сосновыми кронами над их головами, - я решила, что это - ты. Мы будем в разлуке, а я посмотрю на небо - и всегда найду там тебя.       Они, с вечера забравшись от дома Мелины далеко в заозёрные песчаные боры, сухие, пахнущие нагретой смолой и цветущей гвоздикой, лежали теперь плечо к плечу в тёплой ночи - ясной и чёрной, такой, какая бывает лишь раз в жизни: посреди лета. - Это - Полярная. Где-нибудь в Австралии не найдёшь... - Не поеду туда тогда. Зачем мне какая-то Австралия, если там тебя нет?.. Представляешь - целый континент, а тебя - нигде нет... И Южная Америка же ещё. И Антарктида! Половина планеты, где тебя - нет... Что же мне там тогда делать?.. Не хочу.       Елена завозилась, уткнулась Наташе в плечо: нос и лоб, посмотрела оттуда - мерцающими в темноте глазами. - А я - всегда с тобой: думаю о тебе, - сказала Наташа; ей было так хорошо внутри - тихо, спокойно, и от этого хотелось рассказать своей Елене своё всё. - Ложусь - и думаю перед сном... А потом ты мне снишься.       Елена фыркнула: птичьим совиным звуком, глухо улегшимся тут же, с ними - и вдруг очутилась острым твёрдым подбородком прямо на груди Наташи. - Голая, конечно, - блеснула она там кромкой зубов.       Мягкий пух её волос, непослушно выбившийся из косы по лбу и вискам, защекотал Наташе шею: целуя. - Почему сразу голая... - А какая ещё? Знаю я тебя. - Какая-какая... Красивая. - Красивая? Вечно ты мне это говоришь... Сколько ещё женщин от тебя это слышало?       Наташа улыбнулась: у Елены все разговоры были об одном, словно ей - едва шестнадцать, словно Наташа - её первая и вечная любовь. - Да какая разница. Ни одну из них с тобой теперь и не вспомню. - Врёшь... Как же можно не вспомнить того, кого когда-то любила? - Очень просто. Помнишь картинки: цветы, улыбки, рубашки белые, руки, но - представь - не помнишь глаз... - Тогда и не любила ты совсем. - Да почему же?.. У каждого своя собственная мера. - Что, и меня тоже картинками вспоминаешь?.. Какого глаза цвета? Быстро говори. - Как мёд. Гречишный. Или - венок из одуванчиков?.. А, может... Зверобой... Да, зверобой. Точно-точно. Жёлтые звёздочки в тёмной зелени.       Елена нарочито тяжело вздохнула - и вновь завозилась под боком у Наташи, укладываясь головой той на плечо, тыкаясь макушкой в подбородок. - Звёздочки, - пробормотала она, - звёздочки... Так какая я для тебя звезда? А? Такая, чтоб везде видна была...       Наташа обняла Елену за спину, прижимая к себе ближе: всю. Толстовку в прицепившихся сосновых иголках, косу, сопение, тёплые руки, тяжёлое бедро на своём колене. - Солнце?.. Весь день на тебя смотрю - а, когда ты уходишь, спать ложусь, чтоб во снах с тобой встретиться. - С голой. - Голое Солнце?.. Это как же. - Ядро?.. - Или дыра. Чёрная. Большая Чёрная Дыра. - Вот всё у тебя дыры, Наташа. Я ей - ядро. Своё. Сердце, значит. Обнажённое. А она... И чёрные! И большие. Господи, помилуй... - Они ещё засасывают - и потом растягивают по горизонту событий в тонкую-тонкую линию все твои атомы... - Ещё и так делают. - И, представь, значит, ты - линия атомов, и, представь, значит, твой разум сохраняется, но ты уже не чувствуешь боли, времени, пространства, ты теперь - и есть чёрная дыра. - И хочешь всех засосать... - И растянуть. - Какой-то порочный круг... Нет, нужно эти дыры с их фантазиями однозначно заткнуть. Это же просто невозможно - жить в такой опасной вселенной... Работа уровня Мстителей? Наташа, вам нужно выдвигаться... - Считаю, мальчики и без меня хорошо справятся. - Как же?.. Я не знаю, не думаю, что кто-то из них умеет обращаться со всякими дырами лучше тебя... Помнишь, ты мне тогда... М? Я даже пикнуть не успела. А ты мне - оп!.. И огнестрел заштопала. - А я думала - другое. - То не надо. - Я про ножевое... - А я про пупок. - Да, его лучше не трогать, согласна... Без пупка как-то странно будет. Представь, Елена Белова - и без пупка. - Не хочу я без пупка... Я его ещё проколоть собираюсь вообще-то. - Это я тоже могу. - Нет, я тебе больше не доверяю - ты мне тогда сосок так и не проколола. Исцеловала только всю, облизала - а потом сказала, мол, антисанитария... - Я тебе сосок прикусываю чуть - ты уже вопишь, а как ты с пирсингом собралась ходить?.. У тебя маленькая чувствительная грудь... - Так! Романова! Ты, знаток женской груди... - ...и я не могу взять - и иглой специально прошить там насквозь, мне жалко, тебе же больно будет. - А пупок будто не больно. - Ну, это же кожа просто. Другое... - Другое... Вот пойду в салон - и мне там всё проколят, что захочу. - Где же ты тут салон нашла?.. У медведя в берлоге? - В Питер съезжу. Тебя не будет - и съезжу. - Нет. - В смысле - нет... - Сказала же - сама тебе всё сделаю. Хочешь сосок - да хоть четыре. Я и клитор прокалывала... - Чт... о! Ро... Романова! И тоже глаз там не помнишь?! - Там-то точно я глаз не припомню... Не знаю. Согласись, странно было бы, будь они. - Не буду я с тобой соглашаться! И - вообще... Пусти!       Елена запихалась локтями и коленками, отталкиваясь от Наташи обратно на спину.       Наташа рассмеялась - громко, пугая ночь: и эхо её смеха вдруг заметалось вокруг, побежало вперёд, вниз, прочь, взлетело там - к далёкому непроглядному горизонту, ещё даже не брезжущему и искрой зари.       Елена фыркнула и села: силуэт в темноте. - Ничего ты не понимаешь, Наташа, - вдруг сказала она с горечью. - Как можно забыть глаза?.. Я твои, кажется, вечность помнить буду - если... Если что. Ты как посмотришь - так у меня всё в груди заходится... Будто и нет у меня ничего больше для твоих глаз, будто я - и есть всё это сердце. Голое, красное. И не смейся... Всё у тебя шуточки. - Я и не смеюсь. - Как я смогу полюбить кого-то ещё? Как?.. Как я забуду тебя... Если... Нет, я не хочу... Я никогда не хочу... Нет. - Елена. - Нет...       Первая и вечная любовь - на что похожа она?.. Может быть - на звёзды, середку лета, зверобой и одуванчики, глубокую тёплую ночь, Австралию и Антарктиду, стремящихся хоть на секунду вновь увидеть свою Полярную звезду, солнце, что всегда взойдёт - и всегда сядет, чтоб обязательно присниться. Наташа не знала. Казалось, это давно было утеряно для неё - тайная простая истина.       Её любовь была проще, ощутимее и понятнее: вдох. - Елена.       Наташе хотелось касаться, думать, оберегать: пусть же Елена никогда не захочет забыть её глаза. Пусть любит, пусть наполняет собой лёгкие, сердце, мозг, мускулы и кости Наташи, пусть течёт по ней кровью, плачет её слезами, смеётся её ртом. Вдох. Вдох. Вдох.       За что же это дано Наташе?..       Выдох.       Елена задушено всхлипнула, не оборачиваясь - тонкий одинокий звук в темноте. - Как... Как я забуду тебя, - вновь повторила она севшим от слёз голосом, - я не хочу. Нет, нет... Никогда. - Елена... Леночка... Слышишь? Не думай об этом, это же просто глупости... Куда я денусь? Я люблю тебя. Я - тут... Всё хорошо, посмотри на меня... Посмотри. Иди сюда. Я навсегда с тобой... Навсегда. Люблю тебя, люблю, люблю... Всё. Каждое твоё движение: как ты дерёшься, целуешься, ешь, чистишь зубы, плетёшь косы. Как ты смеёшься, как ты плачешь, как обожаешь и ненавидишь, как живёшь и дышишь: тут, сейчас, в моих объятиях - или далеко-далеко, там, где ты обращаешься Солнцем, пока я сплю... Вот как. Слышишь? Вот как...       Наташа шептала и шептала: ей так хотелось рассказать своей Елене о своём всём, живущем у неё прямо посреди груди (цветущем сквозь её сердце жёлтыми звёздочками и тёмной зеленью). - Наташа...       Елена, схватив Наташу за уши обеими руками, порывисто вжалась той мокрыми горячими губами куда-то в переносицу. Потом - в нос, глаз, щёку, скулу... - Наташа, - повторяла и повторяла она, будто разом позабыв все слова, - Наташенька...       Вдох: Елена тяжёлая, поспешная и неаккуратная, когда всё, что ей нужно - забраться на свою Наташу. Вдох: она всегда прижимается всем ртом, целует, будто хочет съесть, рычит. Вдох: от неё не спастись, лишь - держать крепче (и не отпускать).       Иногда Наташа делала выдох: ей так хотелось запомнить это навсегда. Елена над ней, в её руках - тёплая, дышащая тяжело и сладко от поцелуев, всё больше ластящаяся, будто - поймавшая Наташу полностью, и теперь - тающая, поддающаяся.       Материально, телесно, ощутимо. Понятно - до горячей пульсирующей тяжести внизу живота. - Наташа... Наташа. Моя Наташа. Люблю тебя... Люблю. Люблю, люблю... Зачем мне этот мир - хоть целый, хоть половинка... Но - без тебя. Нет, не хочу... Будь же всегда, будь всегда, будь всегда...