The Second String

      13 апреля, 1977       Жил да был молодой волшебник из Мадшута,       у которого не было даже бронзового кната.       Но его петушок был готов,       а шлюхи были пьяны.       Так что он...       Этот абсурдный лимерик был нацарапан нетвердой рукой на стене камеры Гарри прямо напротив ветхой койки, служившей ему постелью.       "И что он? Что он сделал? Что? Что?!"       За две недели пребывания в качестве невольного гостя Департамента магического правопорядка он убедился, что тот, кто написал это маленькое стихотворение, намеренно оставил его незаконченным в качестве коварного метода психологической пытки. Гарри часами — а то и днями — ломал голову над последней строчкой, методично вспоминая каждое слово, заканчивающееся на "-ута", в попытках хоть как-то помочь нищему похотливому волшебнику из Мадшута.       В конечном итоге он оставил попытки выяснить, что произойдет с ним самим, но ему, по крайней мере, хотелось узнать, удалось ли бедняге с кем-нибудь перепихнуться.       Пробормотав себе под нос что-то про смуту, минуту и цикуту, он как можно удобнее устроился на койке, оставшись совершенно неудовлетворенным очередной неудачной попыткой разгадать загадку лимерика.       "Сегодня две недели".       Он хотел бы сказать, что последние четырнадцать дней прошли как в тумане, потому что это по крайней мере означало бы, что они прошли быстро.       Но все оказалось не так. Это было медленное, как улитка, погружение в скуку и отчаяние.       Когда его арестовали авроры, он ожидал, что его сразу же отведут в тускло освещенную комнату, а там его допросит суровый волшебник. Такой допрос действительно состоялся, но только через неделю после ареста. Вместо этого первые семь дней своего заключения он провел в тюрьме, которая, как он узнал, называлась "Укрепленным пунктом временного заключения сквибов", или УПВЗС, и находилась где-то в недрах Министерства. Блок камер представлял собой длинный коридор, по обе стороны которого располагались примерно по шесть похожих на маггловские тюремные камеры. Каждая из них была отделена двумя футами бетонной стены. Гарри, как единственного на тот момент заключенного, бесцеремонно бросили в самую первую камеру.       Впрочем, он все-таки оказался не единственным обитателем УПВЗС. Спустя несколько часов после "заселения" он был шокирован, когда понял, что в дальнем темном конце коридора стоит одинокий дементор, чей потрепанный плащ развевался на несуществующем ветру.       "Меня еще даже ни за что не осудили, а они уже приставили ко мне дементора! Вот ублюдки!"       В то время как Гарри сокрушался по поводу несправедливости, ему вдруг пришло в голову, что он совершенно не слышал криков матери, да и неестественный холод дементора, похоже, не коснулся его, хотя он заметил, что на решетках камер, расположенных ближе всего к существу, собрался иней.       "Я явно должен был заметить его присутствие намного раньше, а не спустя столько часов".       В течение следующих нескольких дней Гарри с ужасом ждал, когда же он наконец почувствует на себе влияние дементора, но этого так и не произошло.       "Может быть, поцелуй — это худшее, что он может сделать, а раз меня уже поцеловали, то у меня иммунитет?"       Это объяснение с самого начала казалось неправильным — Гарри очень сомневался, что ему посчастливилось заполучить "свободный пропуск мимо дементоров", — но других идей у него не было.       На второй день наблюдения за дементором странные напутственные слова Пела наконец обрели смысл.       "Только помни, что цена определена, хотя ты, как сквиб, этого не видишь".       "Он процитировал мои слова — слова дементора... а потом сказал, что я сквиб, хотя он знает, что это не так…"       А сквибы… сквибы видят дементоров?       Гарри тут же перестал смотреть в сторону существа на случай, если за ним наблюдают. Если сквибы не могли их видеть, он запросто бы выдал себя пристальным взглядом.       Он опасался, что на предстоящем допросе его могут начать расспрашивать о местном дементоре, но оказалось, что двух авроров, присутствующих на "встрече", он совершенно не волновал.       Через неделю после прибытия Гарри заковали в наручники, которые он опознал как наручники Паноптикума, и провели через лабиринт коридоров и кабинетов в простую комнату, соответствующую всем его заурядным ожиданиям: три простых стула, слабое освещение от единственной масляной лампы, простой стол и больше ничего. Он даже подумал, не будут ли его дознаватели играть в игру "Хороший аврор/плохой аврор".       Похоже, ему такие игры не полагались. На самом деле эту беседу даже нельзя было назвать обычным допросом. Авроры не представились и сразу же перешли к делу.       — Ты тот самый сквиб, известный как Гарри?       — Признаешь ли ты, что убил Уолдена Макнейра 29 марта 1977 года?       — Признаешь ли ты, что знал, что Уолден Макнейр был волшебником, когда убивал его?       Этого Гарри было достаточно.       — Да, я знал, что он волшебник, но я убил его ненамеренно. Я защищался. Он похитил меня и явно собирался убить, если бы я не сделал этого первым!       Это не произвело на авроров никакого впечатления.       — Итак, сквиб, ты признаешь, что знал, что Уолден Макнейр был волшебником, когда убивал его?       Гарри был очень горд тем, что смог удержаться от проклятий.       Когда допрос закончился, его вернули в камеру. Все его просьбы о предоставлении адвоката и вопросы о суде и, самое главное, о том, все ли в порядке с Эйбом или его тоже посадят в тюрьму, старательно игнорировались.       Это было его последнее полноценное человеческое общение.       Ну, последнее, за исключением аврора Алисы.       На третий день заключения аврором, доставившим ему обед и порцию некачественных целебных зелий, оказалась молодая женщина, которая стремительно ворвалась в камеру с энтузиазмом, резко контрастировавшим с обстановкой. Перед тем, как она вошла в помещение, неся для Гарри полуденную порцию "я-не-хочу-знать-что-я-ем" и "ты-считаешь-эту-мочу-целебным-зельем", её медвежонок-патронус выскочил вперёд и плюхнулся прямо перед дементором.       Гарри с любопытством уставился на нее со своей койки, когда она подошла. Аврор была довольно молодой — не намного старше его, правда, — с подтянутой фигурой и пушистыми светлыми волосами, уложенными в короткую стрижку пикси. У нее было доброжелательное круглое лицо, которому она безуспешно пыталась придать невозмутимый аврорский вид, являющийся, по мнению Гарри, одним из обязательных характеристик красных мантий.       — Заключенный, м-м, Гарри без фамилии, вот твой обед! — торжественно объявила девушка. Гарри показалось, что заявила она это намного громче, чем обычно разговаривала. Она украдкой бросила на него взгляд, когда просовывала поднос через щель в решетке, видимо, чтобы убедиться, что он в достаточной степени запуган ее аврорским авторитетом.       Она слишком старалась. Губы Гарри готовы были вот-вот растянуться в улыбке. Подчиняясь ее властному тону, он ответил:       — Заключенный Гарри без фамилии благодарит грозного аврора за доставленный обед!       Девушка удивленно распахнула рот.       "Кажется, я немного перестарался… но мне так скучно!"       И тут она засмеялась. Это был звонкий, похожий на колокольчик смех, который, казалось, сам по себе был патронусом. Гарри не удержался от того, чтобы тут же не проникнуться к ней симпатией.       — Это действительно выглядело нелепо, да? — признала она с немного печальной улыбкой. — Простите за это, мистер Гарри.       Гарри нерешительно улыбнулся в ответ.       — Хм, кстати, я Алиса. То есть, аврор Фоули. Алиса Фоули, — она протянула руку для рукопожатия, но потом поняла, что ей придется просунуть ее сквозь прутья решетки. Алиса на мгновение замешкалась, но Гарри встал и пересек небольшое пространство, чтобы коротко пожать протянутую ладонь.       "Ух ты. Она первый человек за пределами паба, кто вызвался пожать мне руку. Да и представилась нормально".       — Приятно познакомиться с вами, аврор Фоули, — вежливо сказал Гарри, а потом замялся. — А вы, хм, разве должны представляться заключенным, жать руку и все такое?       Алиса отпрыгнула назад и резко посмотрела на дверь, ведущую в коридор.       — Черт! Нет! То есть, нет, извини. Это против правил… — ее растерянный взгляд превратился в еще одну улыбку. — Ну, что сделано, то сделано. Но когда мы наедине, пожалуйста, зови меня Алисой. Вся эта штука с "аврором Фоули" кажется такой странной.       "Да, — подумал Гарри, — она и правда мне нравится".       — Я никому не скажу, что вы пошли против правил, аврор Фоу… в смысле, Алиса, — он посмотрел на нее внимательнее — она была такой молодой. — Выходит, ты совсем недавно стала аврором?       — Ага. Это настолько очевидно, правда? — усмехнулась Алиса. — Это мое первое задание. То есть, я все еще стажер, но на прошлой неделе я закончила занятия и теперь приступаю к настоящим заданиям, — она вдруг посмурнела. — Наверное, мне не следовало говорить тебе об этом… а потом опять улыбнулась. — Это все просто так захватывающе!       Выражение ее лица менялось так же быстро, как двигается маятник часов.       — Ого, стеречь меня — твое первое задание? Я... не знаю даже, как к этому относиться.       — Ну, ты довольно пугающий! "Сквиб-который-убил" и все такое", — после того, как Гарри озадаченно нахмурился, она пояснила: — Так тебя называют в газетах — "Сквиб-который-убил". Хотя, если честно, вживую ты совсем не кажешься страшным.       Когда Гарри узнал свое новое прозвище, в голове у него все померкло. Он даже слышал эти дефисы — ему было некуда деться от них.       Алиса не заметила ужаса Гарри по поводу его нового прозвища и продолжила тараторить:       — Конечно, все мои приятели завидуют, что на первом задании я буду иметь дело с настоящим убийцей! Мидж — она моя лучшая подруга — сказала, что ничего особенного, раз ты не умеешь колдовать, но если серьезно, погляди, за что ты здесь! Тебя точно считают опасным, — довольно закончила она.       Гарри даже не улыбнулся, а его голос стал совсем мрачным.       — Что ж, я рад, что стал частью крутой истории для твоих приятелей или еще чего, — Алиса стала выглядеть растерянной. — Но я не убийца, — с этими словами он подхватил поднос с обедом и двинулся к кровати, чтобы поесть. Он не совсем отвернулся от Алисы, но этого было достаточно, чтобы дать понять, что их разговор окончен.       После этого он не видел ее несколько дней, но однажды вечером, за день до того недодопроса, она снова появилась рядом с его камерой в компании медвежонка-патронуса, неся поднос с ужином и зельями.       — Хм, Гарри? Это Алиса. Я принесла ужин.       Гарри пришлось сдержаться, чтобы не фыркнуть, когда она назвала себя. Серьезно, неужели она думала, что он не видит ее через решетку? Конечно, ему не хватало очков, но она не могла этого знать.       — Спасибо, Алиса, — сказал он, — сейчас заберу.       Алиса явно замялась и нервно дернула ногой.       — Прости, что повела себя так бестактно в тот день, я правда не хотела! — она смущенно улыбнулась. — Меня иногда заносит, ну, ты понимаешь... Я проболталась обо всем своему парню — он тоже аврор, — и он сказал, что, хм, это было довольно грубо с моей стороны. В общем, мне очень жаль.       Ее действительно было трудно невзлюбить.       — Не волнуйся об этом, — сказал Гарри через мгновение. — Ты все равно тут самая милая. Если подумать, то ты лучше, чем большинство остальных людей.       — Эм, — Алисе явно было неловко. — Гарри, почему бы тебе не поесть сейчас? Я могу пока остаться здесь. Мой патронус — это заклинание, которое мы используем, чтобы препятствовать воздействию дементора — способен на некоторое время поддержать хорошую атмосферу. То есть, я знаю, что ты не видишь его, но ты же должен чувствовать его воздействие, да?       "Черт. Кажется, из-за дементора я должен выглядеть более напуганным".       Гарри заставил себя вздрогнуть и опустить взгляд, как будто хотел скрыть свою реакцию.       — Д-да. Спасибо, Алиса. Это очень... очень мило с твоей стороны.       Алиса прислонилась к противоположной стене, пока он машинально отправлял кашу в рот, стараясь не чувствовать ее вкуса. К удивлению Гарри, между ними установилась приятная тишина. Но Алисе, похоже, тишина была не по душе. Когда он закончил, то передал поднос обратно через решетку.       — Спасибо.       — Не за что! — она резко посмотрела в конец блока камер, и ее улыбка померкла. — Серьезно, не за что. Они... я тебе этого не говорила, но они... они не должны были приставлять к тебе дементора. В смысле, тебя ведь еще даже не судили!       Гарри с любопытством посмотрел на нее. Она казалась действительно расстроенной присутствием дементора, который, очевидно, был предназначен только для него. А он-то думал, что дементор здесь просто живет.       — Спасибо, — тихо повторил он.       Алиса кивнула.       Ее лицо выглядело еще моложе, когда его накрывало грустью.       — О, и еще кое-что, о чем не стоит никому говорить, — ее улыбка вернулась. — Вот! — она сунула ему в руку коробку шоколадных лягушек. — Это не много, но...       — Это просто потрясающе, — заверил он ее с ухмылкой. Ему не нужен был шоколад, чтобы облегчить воздействие дементора — или его отсутствие, если уж на то пошло, — но возможность поесть что-то кроме министерской каши стало лучшим из того, что случилось с ним с момента его прибытия в УПВЗС.       После того дня Гарри видел ее еще три раза, и в каждый визит она приносила ему шоколад. Он продолжал выпытывать у нее информацию, и хотя она и рада была помочь, некоторые границы все-таки не переступала. К тому времени, когда закончилась вторая неделя его пребывания в УПВЗС, он знал только, что с Аберфорта, по-видимому, каким-то образом сняли обвинения, а Пелотер несколько раз заявлял, что он адвокат Гарри и поэтому имеет право встретиться с клиентом. Больше Алиса ничего не рассказала, хотя он уловил слово "сквиб", которое она сердито пробормотала в ответ на его вопрос, почему Пела к нему не пускают.       От раздумий по поводу неоконченного лимерика Гарри отвлек безошибочный звук открывающейся и закрывающейся двери блока. Должно быть, подоспело время ужина. Он надеялся, что к нему снова пришла Алиса.       "А если спросить, как, по ее мнению, должно закончиться стихотворение? А можно ли вообще задавать девушкам такие вопросы? Мне придется сказать "член" в ее присутствии…"       Однако его размышления оказались бессмысленными. В помещение зашел аврор с совершенно безучастным лицом, которое отлично подходило под определение "безликое".       — Тебя вызывают.       "Боже, ничего хорошего из этого не выйдет".       Безликий аврор взмахнул палочкой, отпирая камеру, и тут же прижал Гарри к стене, чтобы заломить ему руки за спину и надеть наручники Паноптикума.       Без лишних слов он повел Гарри через очередной длинный лабиринт министерских коридоров в другую плохо освещенную комнату. Внутри его ждал аврор, который его арестовал, и — у Гарри перехватило дыхание — Барти Крауч-старший.       "Вот дерьмо. Это точно не к добру".       Крауч заговорил без каких-либо церемоний тем же строгим тоном, каким он когда-то провозгласил, что "закон непреложен", и заставил Гарри принять участие в Турнире Трех Волшебников.       — Тебя, сквиба, обвиняют в убийстве волшебника. Мы здесь, чтобы рассмотреть твое дело и назначить соответствующее наказание.       — Что? — воскликнул Гарри, не сдержавшись. — Меня даже не будут судить?       "Из-за этого ублюдка у Сириуса тоже не было суда", — с яростью подумал он.       Крауч нахмурился так сильно, что его усы, казалось, нахмурились вместе с бровями.       — Все обвиняемые имеют право на судебное разбирательство. Однако эта встреча, скорее всего, избавит тебя от необходимости тратить время и ресурсы Министерства.       — Выходит, — Гарри прищурился, тщательно подбирая слова, — вы хотите сказать, что решили сделать мне предлоежние, верно?       Аврор и Крауч угрюмо переглянулись, но промолчали.       — Где мой адвокат? Если мы собрались здесь, чтобы обсудить мое дело, разве мистер Пепст тоже не должен быть здесь? — Гарри прекрасно понимал, что цепляется за соломинку. Его знания законов были целиком и полностью основаны на судебных драмах, которые Дурсли смотрели по телевизору. Половина из них происходила в Америке, и ни в одной из них не участвовали волшебники.       — Сквибы имеют право на адвоката только в том случае, если их дело рассматривается в суде. Поскольку у нас обычный разговор, мистеру Пепсту здесь не место, — огрызнулся Крауч.       "Вот оно что".       Гарри вздохнул.       — Тогда, хм, полагаю, мы должны приступить к делу.       Крауч демонстративно прочистил горло.       — Поскольку ты признал свою вину в убийстве...       — Я не признавался, — прорычал Гарри. — Я только сказал, что убил человека, который похитил, пытал и планировал убить меня, а также сделал то же самое с моим... знакомым, мистером Пепстом. Это не было убийством. Вы бы знали все это, если бы хоть один из ваших авроров потрудился действительно допросить меня!       Крауч пристально посмотрел на него.       — Министерству известны обстоятельства твоего краткого и невольного пребывания во владениях мистера Макнейра. Однако в настоящее время это не имеет никакого значения, — он пресёк вспышку гнева Гарри резким взмахом руки. — Как я уже сказал, ты признал свою вину. Учитывая обстоятельства, Министерство и руководство Визенгамота совместно постановили, что тебя заключат в тюрьму Азкабан на срок от года до четырех лет, после чего тебе придется жить исключительно в маггловском мире.       Гарри ахнул.       — Поскольку типичным наказанием для сквиба, убившего волшебника, является либо пожизненное заключение, либо поцелуй дементора, очевидно, что Министерство и Визенгамот решили проявить милосердие.       Все это было так нереально. Даже не пытаясь сформулировать хоть какой-то ответ, Гарри задумался, что с ним будет, если его снова поцелуют.       "Может быть, ничего? Я бы с удовольствием посмотрел на их лица, если бы так случилось... Нет, это плохая идея. Очень плохая идея".       И тут его охватила ярость. Раскаленная до бела, жгучая, непередаваемая ярость праведного негодования, которую Гарри так хорошо знал.       Сделав глубокий, ровный вдох — "не убивай Крауча, не убивай Крауча", — он сдержал свой порыв, надежно скрытый под толщей эмоций.       — Нет, спасибо.       — Что?! — завопил аврор. — Этот дементор совсем свел тебя с ума, сквиб?       Гарри даже не взглянул на него.       — Нет, спасибо, — повторил он. — То есть, я благодарен Министерству и Визенгамоту за их... милосердие, но я бы предпочел предстать перед судом.       — Ах ты говн!..       — Аврор Хуч! Пожалуйста, подождите заключенного в коридоре, — приказал Крауч.       Аврор хлопнул себя по ногам и вышел, возмущенно пыхтя.       Крауч какое-то время молча рассматривал Гарри, а потом даже как-то ссутулился, вздохнув.       — Твои действия вызвали множество проблем, юноша. Проблемы, которые, полагаю, ты не можешь осознать, — в его голосе звучала печаль.       Этого… этого Гарри никак не ожидал.       — Я не разбираюсь в политике или чем-то подобном, сэр, но это не означает, что я не могу понять.       Крауч поднял бровь и посмотрел на него еще более пристально.       — Ты осознаешь, что мы находимся в состоянии войны? — он не стал дожидаться ответа, продолжив: — Те, кто поддерживает нашего противника, ясно дали понять, что они... предпочли бы, чтобы тебя признали невиновным.       — Что? — Крауч был прав — Гарри и в самом деле не имел ни малейшего представления о том, что происходит. — Пожиратели смерти на моей стороне?       Крауч снова вздохнул и провел рукой по волосам. Он выглядел как никогда человечным, если не считать ночи, когда умер.       — Если тебя признают невиновным на публичном суде, они смогут использовать это для пропаганды еще более строгих законов в пользу чистокровных и как инструмент для вербовки.       "Да, я все еще не понимаю", — подумал Гарри, беспомощно покачав головой.       — Черт возьми, мальчишка, все, что им нужно сделать, это расклеить твою фотографию, указать на нее и сказать: "Наше общество позволяет сквибам безнаказанно убивать волшебников! Борись за нас! За общество, которое никогда не допустит такого зверства!" — он сжал руку в кулак. — Если ты пойдешь на суд, все те, кто симпатизирует этому Темному Лорду, просто не придут в тот день. Оставшиеся фракции, которые, естественно, будут более благосклонны к твоему делу, будут вынуждены выбирать между моралью и практичностью. Оправдают они тебя, потому что ты действовал в целях самообороны, или осудят, чтобы помочь предотвратить пропагандистскую войну, которую они, вполне возможно, не смогут выиграть? — он с силой опустил кулак на стол. Гарри слегка подпрыгнул.       Во время вспышки Крауча он чувствовал, как гнев в нем улетучивается, не оставляя после себя ничего, кроме глубокого истощения. Он не хотел волноваться ни о политических баталиях, ни о фракциях, ни о признании вины, ни о пропагандистских войнах. Он хотел спать в конюшне и просыпаться от того, что коза ест его волосы, а Эйб вопит, что нужно закончить какую-нибудь неприятную работу.       "Это ведь так мало, правда?"       Гарри вздохнул, затем поднял глаза и посмотрел прямо на Крауча. Ему не нравился этот человек. Он не нравился ему и на четвертом курсе. Но сегодня глаза Крауча выглядели так, как он представлял себе свои собственные — такие же чертовски усталые от всего этого дерьма.       — Спасибо, сэр, что объяснили мне ситуацию. Я… я ничего этого не знал, вы правы, — искренне признался он.       — Но?       Гарри слабо улыбнулся.       — Но. Но я не буду какой-то пешкой, которой Министерство может просто пожертвовать, — он на мгновение замолчал, не отводя взгляд. — На самом деле... Общество, которое отказывается от приличий ради практичности, основанной на страхе, может... ну, это может быть общество, которое не позволит себя спасти.       Крауч смотрел на него во все глаза.       — Я имею в виду, посмотрите на себя, сэр. Даже я знаю о вашей преданности соблюдению закона, невзирая на цену, — "даже если ценой является ваш сын". — Но вместо того, чтобы быть там, в судах и на улицах, соблюдая этот закон, вы находитесь здесь, превратившись в мстителя Пожирателя смерти, — Крауч беззвучно распахнул рот. — Так что нет, сэр, я не стану жертвовать моралью ради практичности, даже если все остальные сделают именно так, — Гарри глубоко вздохнул. — Пожалуйста, устройте мне суд.       В Гарри бурлил адреналин. Все его тело напряглось в предвкушении проклятий, побоев или криков. Но Крауч лишь долго смотрел на него, а затем бодро поднялся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

* * *

      14 апреля, 1977       Поздно вечером следующего дня, уже после того, как Гарри вдоволь наковырялся в своем ужине и в итоге отказался от него, мягкий голос вывел его из тревожной дремоты:       — Гарри? Гарри? Пожалуйста, проснись.       Он зевнул и потянулся за очками, но вспомнил, что уже давно потерял их.       — Алиса? Что случилось?       Алиса сидела на полу рядом с камерой, прижавшись лицом к решетке.       — Я, ну, я сегодня дежурю снаружи, и мне вообще-то не положено входить, если это не время приема пищи, но... Ну, я подумала, ты должен знать, что твой суд начался сегодня днем.       "Но они только вчера предложили мне сделку!"       — Что! Почему мне никто не сказал? Это же моё судебное заседание! Разве я не должен быть там?       Алиса быстро покачала головой.       — Нет, нет, понимаешь, сквибы не могут присутствовать в суде, если они не дают показания. Тебя вызовут завтра. Я подумала, что ты должен знать, — повторила она немного беспомощно.       "Серьезно? Теперь я начинаю понимать, почему у Филча всегда плохое настроение".       Он заставил себя дышать.       — Так, ладно. В смысле, спасибо, Алиса. За то, что предупредила А ты... можешь хоть что-нибудь рассказать о случившемся сегодня?       Алиса нахмурилась.       — Ну, меня там не было, но я слышала, как Хуч и Тернер говорили об этом. Представитель Министерства — Потер Фатц. Ты его знаешь? — Гарри покачал головой. — Ну, Фатц — говнюк. Не Пожиратель Смерти, конечно, а обычный говнюк. Как бы то ни было, он довольно быстро изложил суть дела против тебя. Потом твой адвокат дал свои показания, потом выступил твой опекун, и они снова допросили авроров, которые осматривали место преступления. На это ушло немало времени. Так что, думаю, остались только твои показания, назначенные на завтрашнее утро.       — Ох, — сердце Гарри начало биться быстрее, чем ему хотелось бы. — Алиса, ты... ты не знаешь, если они признают меня виновным, я... я сразу же получу поцелуй, если они за него проголосуют?       Алиса отвела взгляд. Когда она наконец ответила, ее голос был больше похож на бормотание.       — Да. Наверное, да. Или очень скоро после этого. Тебе ведь, по крайней мере, уже семнадцать, верно?       Этого было достаточно, чтобы Гарри почти забыл о предстоящем суде.       — Что? Ты шутишь, да? Никто никогда не думал, что я старше, чем есть на самом деле! — он был готов рассмеяться, не веря в происходящее.       — Тебе… тебе не семнадцать? Ну, то есть, ты выглядишь на двенадцать…       — Эй!       — …но я подумала, что раз ты здесь, то ты... ты должен быть совершеннолетним, — Алиса не смотрела на Гарри.       Гарри совершенно невесело усмехнулся.       — Нет, мне пятнадцать.       Алиса промолчала. Она просто сидела, теребя несуществующую пушинку на аврорской мантии. Гарри ломал голову, что сказать.       "Дерьмо! Грустная девушка! Что мне делать с грустной девушкой?"       Он мог справиться с Пожирателями смерти, драконами и другими монстрами, но расстроенные женщины... он чувствовал себя совершенно неподготовленным.       — Ты в порядке, Ал…       — Заткнись.       — Я… — начал было Гарри, но Алиса опять его перебила.       — Просто заткнись, Гарри! — зашипела она. — Завтра ночью ты можешь оказаться в Азкабане, или даже хуже! Не смей сидеть здесь и утешать меня!       "Оу. Тогда ладно..."       Несколько напряженных секунд Алиса, которая продолжала сидеть на полу, качала головой. Наконец, она посмотрела прямо на Гарри — ее приветливое лицо казалось совсем бледным в мрачном свете факелов, — но быстро отвела взгляд. Ее патронус почти угас. И тут она вдруг звонко хохотнула.       — Знаешь, моя семья долгое время считала меня сквибом.       Гарри взглянул на нее с искренним удивлением.       — Если я случайно и творила магию, то никого рядом не было, и я ничего не замечала. Сначала это не вызывало никаких вопросов. Мама все время говорила, что я поздний цветок. Она просто повторяла: "Не волнуйся, не волнуйся", — она на мгновение замолчала, ее взгляд стал совсем отстраненным. — Но тут папа перестал заниматься со мной зельями так часто, как раньше, а потом и совсем прекратил, и меня отправили заниматься садом вместе с садовником. Но мама все равно твердила мне: "Не волнуйся, милая".       Ее улыбка стала горькой.       — Как-то однажды мои бабушка и дедушка перестали интересоваться мной, хотя я всегда была их любимицей. Они начали звать мою младшую сестру, а не меня. Они так удивлялись, когда я появлялась с ней. Но "не волнуйся, милая, не волнуйся". А потом, когда мне было девять лет, я поняла, что в том году меня не пригласили ни на один день рождения, хотя у меня было много друзей моего возраста, чьи родители раньше всегда приглашали меня на свои праздники. Мама сказала, чтобы я не волновалась, но она уже начала беспокоиться. И вдруг, когда мне было десять лет, мама перестала говорить мне, чтобы я не волновалась. Она... она вообще ничего не говорила долгое время.       Алиса покачала головой и вытерла глаза.       — Забавно, я всегда ей верила. Всегда. Я никогда не волновалась. Но в один прекрасный день я все поняла. Я поняла тогда так ясно, как никогда ничего не понимала, что я — сквиб... и что моя семья больше не любит меня.       Ее внезапный смех был кислым, как желчь.       — Но потом я получила письмо из Хогвартса, и все снова пошло как по маслу! Папа смеялся, обучая меня зельям. Я была нарасхват у бабушки и дедушки и ходила на дни рождения почти каждую неделю. А мама улыбалась, улыбалась, улыбалась и повторяла: "Вот видишь, я же говорила тебе не волноваться, милая!". Но я все равно знала. Все это время... они готовили себя к тому, чтобы перестать любить меня, — она наконец повернулась к Гарри. По ее круглым щекам текли слезы. — И вот я здесь, — воскликнула она. Горечь в ее голосе была настолько сильной, что Гарри почти чувствовал ее вкус. — Двадцать лет и я аврор! Все так гордятся своим маленьким поздним цветком, видишь ли. А вот ты. Пятнадцать лет и ... здесь, — она покачала головой. — Мы в полной заднице, да?       Гарри мог только пожать плечами и одарить ее слабой, грустной улыбкой.       — Да, Алиса. Мы очень сильно облажались.       Алиса беспомощно хохотала, но почти сразу опять погрустнела.       — Гарри, я солгала, почему именно пришла сегодня. Они знают, что я здесь — они... они послали меня сюда. Я бы все равно пришла, — поспешно сказала она, — но они послали меня, чтобы... чтобы попытаться убедить тебя согласиться на их предложение. Я думаю, твой адвокат справляется с этим лучше, чем они ожидали, понимаешь, и, в общем, они послали меня.       Она была слишком хорошим человеком, чтобы заниматься этим дерьмом.       — И ты попытаешься? Переубедить меня, я имею в виду.       Ее лицо стало жестким, словно маска. На этот раз она не пыталась напустить на себя устрашающий вид. Она глубоко вздохнула.       — Да пошли они, Гарри. Делай то, что считаешь правильным. Мерлин, да пошли они все, Гарри.       Гарри почувствовал, что готов лопнуть. Он хотел как минимум расцеловать ее.       — Алиса, если я в ближайшем будущем не лишусь души, не умру или не окажусь в тюрьме, тебе стоит пропустить стаканчик в "Кабаньей голове". Выпивка за мой счет... но приходи до девяти вечера, ладно? У меня комендантский час.       Она звонко рассмеялась, и ее медвежонок засиял ярче.

* * *

      15 апреля, 1977       Гарри почти не спал в предыдущую ночь. Каждый раз, когда он закрывал глаза, то видел Сириуса в Визжащей хижине, только лицо его менялось, а тело уменьшалось до тех пор, пока перед Гарри не оказывался он сам, исхудавший за годы пребывания в Азкабане. Он попытался поднять себе настроение, представив, какие крутые тюремные татуировки он мог бы сделать, но вместо них он видел лишь впалую грудь, руки, похожие на скрюченные ветки, и осунувшееся лицо.       Он просто не мог заставить себя так же сильно переживать из-за возможности получить поцелуй, как из-за заключения в Азкабане. Конечно, он хотел бы избежать Поцелуя, но трудно было бояться чего-то настолько ужасного, когда он уже пережил это и всё закончилось, в общем-то, нормально.       Не успел он опомниться, как два здоровенных аврора, которых он не узнал, прогромыхали мимо нетронутого подноса с завтраком и надели на него уже знакомые наручники Паноптикума. Не говоря ни слова, они не слишком заботливо потащили его через Министерство, завели в лифт — "Боже, Далкоп, пожалуйста, не напивайся на работе", — тихо взмолился Гарри, вспомнив краснолицего завсегдатая паба, — и повели по жуткому коридору из чёрного камня к мрачной деревянной двери с надписью "Зал суда X". Тяжелый железный замок и позолоченная богиня правосудия над ним придавали двери особенно угрожающий вид.       Крупные авроры — Гарри уже успел окрестить их "Крэбб" и "Гойл" — поставили его перед дверью и расположились на страже.       — М… А мы разве не должны войти?       Крэбб и Гойл ничего не ответили.       Они ждали. И ждали. И ждали.       Передачи по телевизору всегда показывали, что весь этот процесс проходит гораздо быстрее.       Гарри начинал скучать по своей камере. По крайней мере, там он мог сидеть.       Без всякого предупреждения позолоченная богиня правосудия открыла глаза, потянулась и окинула троицу властным взглядом.       — Его вызывают, — фыркнула она, подозрительно глядя на Гарри.       "Отлично. Похоже, даже правосудие настроено против меня. Это явно плохой знак".       Сердце Гарри выбивало бешеную дробь прямо в горле. Он с трудом сглотнул, повернул тяжелую железную дверную ручку и вступил в зал суда.       Как Гарри ни старался владеть собой, он задохнулся от изумления. Просторное подземелье, в которое он вошел, было ему до ужаса знакомо. Он не просто видел его раньше — он побывал в нем, когда заглянул в омут памяти Дамблдора. У него на глазах супругов Лестрейндж приговорили здесь к пожизненному заключению в Азкабане.       Стены, сложенные из темного камня, были тускло подсвечены факелами. Справа и слева от Гарри вздымались ряды пустых скамей, но впереди, где скамьи стояли на возвышении, на них темнело много человеческих фигур. Сидящие вполголоса переговаривались, но как только за Гарри закрылась массивная дверь, в зале воцарилась зловещая тишина.       Крэбб и Гойл подвели его к стулу в центре комнаты. Как только он сел, прикрепленные к стулу цепи ожили и сковали его точно так же, как они сковывали Пожирателей смерти в воспоминаниях из омута памяти директора. Его дыхание участилось.       Слева от него послышалось тихое покашливание, и Гарри повернул голову. Он удивленно воззрился на Пела, сидевшего за небольшим столом, заваленным пергаментами. Пел одарил его почти незаметной улыбкой. Гарри попытался, но не смог улыбнуться в ответ.       Напрягая зрение, он разглядел в темноте у скамеек слева от себя одинокую фигуру, которая могла быть только Эйбом.       "Я не один. Я здесь не один".       Справа от него стоял еще один деревянный стол, обложенный пергаментами, за которым сидел почти такой же невысокий человек, как и сам Гарри. Его тонкие волосы были идеально зачесаны на макушку, на носу сидели маленькие очки без оправы, а губы были настолько тонкими, будто их вообще не существовало.       "Должно быть, это и есть тот Фатц, о котором говорила Алиса. Говнюк".       Посмотрев вперед на скамьи, где сидело множество других людей, предположительно судей, он снова пожалел об утрате очков. Людей было немало, но половина, если не больше, мест пустовала. Видимо, остались те, кто не поддерживал Волдеморта. Непосредственно перед ним на неплохо освещенном участке расположился Альбус Дамблдор, выглядевший... как Дамблдор, одетый в роскошную мантию ярко-розового цвета с фиолетовыми и оранжевыми звездами. Они напомнили Гарри рисунок на футболке с Билливигами мистера Уизли и жутко диссонировали с мантиями сливового цвета, в которые, похоже, были одеты все остальные. Барти Крауч-старший, хмурый и выглядевший весьма осунувшимся, сидел слева от Дамблдора. Еще один волшебник, находившийся так глубоко в тени, что Гарри не мог разобрать его лица, расположился справа от директора.       "Дамблдор председательствует на моем суде? Это же замечательно!"       В его голове всплыли воспоминания о его немногочисленных беседах с версией этого человека 1976 года.       "...Это ведь замечательно, так? Наверно?"       — Ну что ж, — непринужденно начал Дамблдор. — Теперь, когда здесь присутствует обвиняемый, мы можем закончить. Вы готовы? — получив отрывистый кивок от молодой женщины, сидевшей ниже на одной из скамеек, Дамблдор обратился к суду, не сводя глаз с Гарри: — Мистер Гарри без фамилии, сегодня вы обвиняетесь в преступлении 246, то есть в убийстве волшебника сквибом. Ваш адвокат, мистер Пепст, заявил о вашей невиновности в свете смягчающих обстоятельств, а именно самообороны и защиты волшебника во время преступлений, предположительно совершенных жертвой, а именно преступлений 21а и 48, тяжких телесных повреждений и похищения. Желаете ли вы оспорить это заявление? — тон Дамблдора звучал так, словно он спрашивал школьника, действительно ли тот намерен упорно утверждать, что невиновен в какой-то шалости. Он посмотрел на Гарри сквозь очки суровым родительским взглядом.       — Нет, сэр, не собираюсь. Все... все звучит правильно.       — Прежде чем суд вынесет приговор, по закону я обязан спросить, не желаете ли вы выступить в свою защиту, хотя должен предупредить, что это позволит представителю Министерства, ведущему судебное разбирательство, допросить вас, равно как и любому из присутствующих здесь судей.       "Что мне сказать? Я не знаю, как разговаривать с этим чертовым судом!"       Он бросил отчаянный взгляд на Пела, который вздохнул и пожал плечами. Это явно означало "Все зависит от тебя".       "Вот уж спасибо".       Гарри расправил плечи и посмотрел на Крауча, затем на Дамблдора.       — Да, сэр, я хотел бы выступить в свою защиту. И я отвечу на любые вопросы, которые задаст мне мистер Фатц.       Дамблдор был немного удивлен тем, что Гарри знает имя Фатца, но любезно предложил судье начать.       Фатц встал и разгладил совершенно не мятую твидовую мантию.       — Мы уже получили полный перечень твоих преступлений. Я не буду больше тратить время этих добрых ведьм и волшебников, возвращаясь на проторенную дорожку, — он кивнул в сторону скамеек. Вероятно, он хотел выразить вежливое почтение, но вместо этого его кивок показался подхалимством. — У меня к тебе только один вопрос, — Гарри затаил дыхание. Слова Фатца прозвучали так, словно у него были какие-то убедительные доказательства. — Это ты, сквиб, убил Уолдена Макнейра, чистокровного волшебника?       Гарри заметил, как Пел закатил глаза.       "Серьезно? Они уже должны знать это!"       — Э, ну да, сэр, это я. Я уже признал...       — Вот и все! — торжествующе провозгласил Фатц.       Человек справа от Дамблдора наклонился вперед и кивнул, на его лице появилась мрачная улыбка. Это был пожилой мужчина, чья мускулистая фигура выглядела неуклюже в деловой мантии, напоминая Гарри Людо Бэгмена, который не дал себе распуститься.       — Спасибо, мистер Фатц, но у меня есть более важный вопрос, ответ на который мы еще не знаем, — с задних рядов раздался чопорный, пропитанный сарказмом голос.       Неизвестный мужчина нахмурился, а Крауч вздохнул, опустив глаза. Дамблдор приподнял бровь.       — Да, суд поддерживает мистера Поттера.       Гарри резко вскинулся.       "Боже мой, они узнали меня! Черт, черт, черт! Что мне делать?"       Но тут чопорный голос заговорил снова.       — Мистер Гарри, мне любопытно. Сколько раз вы ударили ножом Уолдена Макнейра?       "Стоп. Этот человек — мистер Поттер? Но мой отец еще учится в школе, он не может быть здесь!"       — Мистер Гарри?       "Черт возьми, это, должно быть, мой дедушка или вроде того".       — Мистер Гарри!       — Простите, сэр, я... я просто немного нервничаю. Я... я не уверен в количестве, сэр. Несколько раз, — наконец выдавил Гарри.       Фатц раздраженно прервал его, заявив:       — Суд уже был проинформирован об этом! В доказательстве 15с ясно сказано, что восемь. Восемь раз сквиб ударил его ножом, — он хмыкнул. — Я думал, ты собираешься спросить что-то, чего мы еще не знаем, Поттер.       Поттер полностью проигнорировал Фатца и снова обратился к Гарри.       — Понятно. Почему, мистер Гарри, вы нанесли ему столько ударов?       Гарри моргнул. Он даже не думал, что ему зададут этот вопрос.       — Э... ну, сэр, я действительно не знаю. Мне было страшно, понимаете, и я должен был выбраться оттуда, чтобы помочь А... моему опекуну — я слышал, как он кричал, — а Макнейр был большой и умел колдовать. Я думаю… — он немного помедлил. — Наверное, в тот момент я думал только о том, что хочу, чтобы он упал и перестал двигаться, чтобы я смог выбраться. Сэр.       Какой бы ответ ни ожидал от него Поттер — "Мой дед?" — и остальные члены суда, это явно был не он.       Крауч устремил на него пристальный взгляд.       — Вы утверждаете, что покинули камеру, чтобы попытаться прийти на помощь другому волшебнику, попавшему в беду? В наших записях нет сведений о том, что ваш опекун был похищен, и ваш адвокат не упоминал об этом!       — Нет… то есть да! В смысле да, я ушел, чтобы помочь человеку, которого в то время считал своим опекуном. Видите ли, Макнейр упомянул что-то о том, что им очень нужен старик, а потом я услышал, как один из других мужчин тоже так его назвал. Поскольку они забрали нас из паба посреди ночи, я решил, что старик должен быть моим опекуном. Я не сразу понял, что они говорили о Пеле — я имею в виду, о мистере Пепсте, — пока не отыскал его после того, как они применили к нему проклятие Круциатус, — Гарри наконец остановился, чтобы перевести дух.       "Черт, я, наверное, мог бы сказать это гораздо лучше".       — Мы не знали, что вы пытались спасти мистера Пепста, — негромко проговорил женский голос. — Мы полагали, что вы просто случайно наткнулись на него во время побега.       — Это разве действительно что-то меняет? — спросил грузный мужчина, сидевший впереди.       Женщина вспыхнула.       — Да, министр, я...       — Нет, — твердо ответил мужчина на свой же вопрос. — Нет, не меняет.       "Это, должно быть, министр магии!"       — Независимо от его намерений по отношению к своему опекуну или мистеру Пепсту, это не меняет того факта, что он убил Уолдена Макнейра! — воскликнул Фатц.       Министр выглядел заметно расстроенным. Крауч уставился на стену позади Гарри, а Дамблдор... Дамблдор просто молча сидел.       "Пошли они, — шептала ему на ухо Алиса. — Пошли они все".       — Я не убивал Уолдена Макнейра! — Гарри поднялся бы на ноги, если бы это позволили цепи на стуле. В зале суда воцарилась гробовая тишина. — Я не убивал его. Это была самооборона. Это большая разница, вы должны это понимать! — в голове у него загудело, а руки сжались в кулаки.       Министр и несколько членов суда ехидно усмехнулись. Гарри быстро взглянул на Пела, который слегка кивнул и грустно улыбнулся ему.       "Пошли они".       — Мне разрешено говорить в свою защиту, так?       Крауч, а не Дамблдор, посмотрел на него и кивнул. Взгляд директора же был устремлен на Аберфорта, стоявшего в тени.       Гарри глубоко вдохнул, желая, чтобы его тело перестало дрожать, а голос был ровным. Он мысленно копался в себе, совершенно не зная, что сказать, но, тем не менее, уже приготовился говорить.       — Я был бы благодарен, если бы вы просто выслушали меня несколько минут. Несколько минут из всей вашей жизни. Пожалуйста.       "Я должен заставить их понять".       — Пожалуйста, просто представьте, — он глубоко вздохнул. — Представьте, что это всего лишь еще один день. Хороший день. Вы провели время с другом, сделали свою работу, хорошо поужинали и легли спать. Но посреди ночи вы просыпаетесь от того, что на вас сверху сидит огромный мужчина — в вашем доме, в вашей постели, — и прежде чем вы успеваете закричать, он сильно бьет вас и вырубает. Затем вы приходите в себя на этот раз в одиночестве в запертой камере в незнакомом месте. Вы не знаете, где вы находитесь и почему вы там, но уверены, что это не к добру. Затем человек возвращается, и вы понимаете, что это тот, кто уже однажды хотел вас убить.       Гарри попытался унять колотящееся сердце. Получилось не очень, но слова все равно звучали четко и уверенно:       — Он не торопится, рассказывая о том, что планирует сделать с вами, с вашим телом. А потом он достает нож и вонзает его вам в грудь. Вы думаете, что умрете, наблюдая, как кровь стекает по вашей рубашки, скапливается в лужах на земле. Но он не задел ничего важного, ведь он хочет, чтобы это длилось долго.       Гарри облизал губы. Несколько судей неотрывно смотрели на него, но он не мог тратить время на расшифровку их взглядов.       — Затем этого человека зовет его друг, и вы понимаете, что не только вы, но и другой человек, который вам дорог, был похищен этими людьми, людьми, которые занимаются тем, что режут детей. Мужчина уходит. А потом вы слышите крики, слышите, как пытают вашего друга. Но вы не можете выбраться. Вы застряли в комнате и слушаете, как его мучают. Затем вы осознаете, что мужчины не посчитали вас настолько опасным, чтобы даже обыскать, и обнаруживаете, что у вас все еще есть нож, который когда-то дал вам ваш опекун. Мужчина возвращается и снова говорит о своих планах на вас. Он достает нож, а не волшебную палочку.       Гарри замолчал и посмотрел на Крауча.       — Это ваш шанс, ваш единственный шанс.       Огромный судебный зал, казалось, затаил дыхание.       — Когда мужчина бросается на вас с ножом наперевес, вы встречаете его своим, и ваш нож протыкает его. Но мужчина намного больше вас, у него есть сила, которой у вас нет. Вы бьете его снова. И еще раз. Вы бьете его до тех пор, пока не убеждаетесь, что он больше не двинется с места. И теперь вы можете идти и спасать своего друга.       Гарри бессильно пожал плечами.       — Скажите мне, скажите, пожалуйста, мистер Крауч, министр, судьи, кто угодно. Разве у вас был другой выбор, который позволил бы вам и вашему другу дожить до этого дня? Или вы должны были просто остаться в своей камере и принять пытки, дать себя зарезать обезумевшему Пожирателю смерти, надеясь, что кто-то другой придет и спасет вас? Правильно ли вы поступили, дав отпор человеку — Пожирателю смерти, — который пытался убить ребенка, который забрал его из безопасной постели просто потому, что хотел этого? Наверняка большинство из вас думает, что да, вы не сделали ничего плохого.       Он увидел, как несколько судей медленно кивнули.       Глубокий вдох.       — А теперь представьте, что вы — это я. Вы — сквиб, — взгляд Крауча стал еще шире, а министр напрягся. — Теперь вы не правы? Потому что если вы можете снять с себя вину, но не можете снять ее с меня, когда между нами есть только одно проклятое различие… — "Пошли они", — …тогда, честно говоря, я думаю, что в этой войне вы находитесь не на той стороне, за которую себя выдаете.       С этими словами он бросил выразительный взгляд на судей, вскинул подбородок и позволил нарастающему гулу десятков голосов омыть себя, как вода омывает камень.

* * *

      Возмущенные крики судей продолжались несколько минут, не желая стихать даже под все более отчаянные удары молотка Дамблдора. Пел воспользовался возможностью и приблизился к Гарри, ухмыляясь.       — Черт возьми, мой юный друг, ты определенно знаешь, как напустить пикси в штаны!       У Гарри не было сил улыбнуться в ответ.       — Как ты думаешь, это помогло? С Эйбом все в порядке? Каковы мои шансы? Как продвигается остальное де…       Резкий голос Фатца разрезал хаос.       — Верховный чародей! Обвиняемым сквибам не разрешается общаться с адвокатами в зале суда!       — Он всегда был мерзким крысенышем, — проворчал Пел и вернулся за свой стол, невинно подмигнув Дамблдору.       В конце концов, после еще нескольких ударов молотка и полного арсенала карающих взглядов, Альбусу удалось взять зал суда под контроль.       — Итак, — продолжил он как ни в чем не бывало, — мистер Гарри, не хотите ли вы добавить что-нибудь к своим показаниям?       Один из судей нервно фыркнул.       — Нет, сэр. Спасибо, но я думаю, что сказал все, что мог.       Раздался еще один фырк, более довольный, и донесся он из того места, где, как Гарри знал, сидел только Эйб.       — Что ж, суду остается только выслушать заключительное слово. Мистер Фатц?       Фатц встал и поправил свою мантию.       — Ведьмы и волшебники Визенгамота, несмотря на намеки обвиняемого, это не суд о политике. В действительности, суд здесь вообще не нужен, ибо Закон. Непреложен, — он подчеркнул последние два слова ударом кулака по столу. — Преступление 246 регулируется Законом Эшби от 1431 года, который гласит, что "Сквибу запрещено лишать жизни чистокровного волшебника". Здесь нет ни оговорок, ни дополнений, ни описанных смягчающих обстоятельств. Убил ли обвиняемый Уолдена Макнейра? Да! Он свободно, даже с гордостью, признает это сам!       Он начал вышагивать вдоль скамей, напустив на себя задумчивый вид.       — Некоторые из вас не согласны с этим законом? Да, думаю, что да. И это, впрочем, вполне объяснимо. Но сегодня мы собрались как суд, а не как законодательный орган. Вы здесь, в соответствии с нашими полномочиями, не для того, чтобы принимать новые законы, а лишь для того, чтобы толковать существующий закон применительно к конкретному делу! И, уважаемые ведьмы и волшебники, толковать этот закон совсем не сложно. Вы должны признать обвиняемого виновным в убийстве. В этом нет никаких сомнений.       Гарри должен был признать, что говорил он хорошо. В конце Фатц замечательно изобразил искреннюю озабоченность, даже сожаление по поводу тяжелой задачи, стоящей перед судом.       У Гарри скрутило живот.       — Спасибо, мистер Фатц, — мрачно сказал Дамблдор. — Мистер Пепст, не желаете ли вы выступить от имени обвиняемого?       Пел медленно встал, кивнув.       — Да, благодарю вас, верховный чародей. Ведьмы и волшебники, я выступаю здесь по этому делу из-за обвиняемого. Если бы он не сбежал от своего похитителя и мучителя, то не нашел бы меня и не дал бы мне шанс, необходимый для того, чтобы вывести из строя покойного мистера Фолтерена. Я — волшебник, чью жизнь спас сквиб, — заявил Пел и озадаченно вздохнул. — Вряд ли многие другие волшебники могут сказать то же самое. Более того, — он горько усмехнулся, — в зависимости от того, как этот день сложится для обвиняемого, я вполне могу оказаться последним!       Некоторые судьи нахмурились.       — Однако я считаю, что господин Фатц совершенно не прав, когда утверждает, что этот процесс не связан с политикой. Вы, конечно, должны это понимать. В конце концов, разве мы не осудили на прошлой неделе мадам Оливию Хорнби, сотрудницу ДМП, за сговор с Пожирателями смерти в установке на территории паба "Кабанья голова" считывателя чар, который был спрятан во время обычной проверки Министерства? Именно это преступление напрямую содействовало похищению и пыткам как меня, так и обвиняемого.       "Какого хрена? Та министерская сучка, которая инспектировала паб, оказалась замешана во всем этом?"       — А теперь вы рассматриваете дело, которое затрагивает самое сердце войны, которую мы вынуждены вести против Темного Лорда. Нет, члены суда, я считаю, что это дело связано с политикой, — Пел вздохнул. — Но так быть не должно. Вы слышали обвиняемого всего несколько минут назад, говорящего правду о нашем мире, правду, которую больно слышать. Но вы должны услышать ее, — он выдержал паузу и, казалось, посмотрел в глаза каждому человеку, сидящему на скамьях, прежде чем мрачно закончить: — И вы должны прислушаться к ней. Спасибо.       Когда Пел вернулся на свое место, Дамблдор обратился к суду:       — Вы заслушали показания, просмотрели доказательства и выслушали заключительные соображения. Пришло время голосовать. Кто за обвинительный приговор?       Сердце Гарри билось где-то в горле, пока его глаза судорожно сканировали толпу сидящих перед ним судей. Медленно, словно никто не хотел быть первым, ведьмы и волшебники Визенгамота начали поднимать зажженные волшебные палочки. Гарри заставил себя не скривиться, когда зажглась палочка Крауча. Казалось... казалось, что каждый судья голосует за его осуждение! Он был слишком потрясен, иначе его сердце бы разорвалось, когда он безучастно наблюдал, как свою палочку поднял и зажег Альбус Дамблдор.       — Кто за оправдательный приговор?       Четыре одиноких огонька показались с задних скамеек.       Четыре.       И ни один из них не находился поблизости от говорившего Поттера.       — Согласно законам волшебной Британии, обвиняемый признан виновным в совершении преступления 246, — медленно произнес Дамблдор.       "Нет. Нет. Этого... этого не может быть. Этого не может быть! Как... как они могли это сделать? Как они могли!"       Слова Барти Крауча-старшего эхом отдавались в его голове:       "Оправдают они тебя, потому что ты действовал в целях самообороны, или осудят, чтобы помочь предотвратить пропагандистскую войну, которую они, вполне возможно, не смогут выиграть?"       "Думаю, у меня есть ответ на этот вопрос. Боже. О боже".       Ему казалось, что его сейчас вырвет, что он потеряет сознание, если цепи, сковывающие его, ослабнут, и он попытался встать. За его шоком и ужасом скрывалось жгучее разочарование во всех них, в Дамблдоре и Крауче, в министре, в неизвестном Поттере, во всем чертовом мире волшебников.       "Как они могли?"       В это время Дамблдор прочистил горло и снова заговорил, обращаясь к нему. Гарри собрал все свои силы, чтобы держать спину прямо, а лицо — безучастным.       — Два традиционных наказания для осужденных за это преступление — либо пожизненное заключение в тюрьме Азкабан, либо казнь через поцелуй дементора. В этот раз осужденный может высказать предпочтение любому из этих наказаний, если он того пожелает.       "Они… они хотят, чтобы я выбирал между этими вариантами?"       Тем, кто внимательно наблюдал за ним, а таких в зале суда в этот момент было большинство, казалось, что его глаза на несколько мгновений затуманились. Эйб, который в одиночестве сгорал от ярости на скамьях для зрителей, узнал этот взгляд. Он уже несколько раз видел, как такой же пустой взгляд появлялся у мальчика каждый раз, когда тот готовился задать очередной дурацкий вопрос о магии. Маленький идиот напряженно думал.       Гарри вновь вернулся в реальность. Шок уже начал проходить, оставив после себя лишь невероятную досаду и клокочущее разочарование.       "Алиса была права — пошли они все".       — Благодарю вас, мистер Дамблдор, — в тишине зала раздалось несколько вздохов, возмущенных такой дерзостью. — Учитывая два варианта, которые вы предлагаете, мне остается выбрать только один. Похоже, вы все хотите сделать меня своим жертвенным агнцем, как Макнейр хотел сделать меня своей жертвой. Я не горю желанием быть ни тем, ни другим, — отрывисто сказал Гарри. — Я бы предпочел умереть быстро, чем медленно мучиться до смерти, будь в том ваша вина или его, — он не смог сдержать жалкую усмешку. — Может быть, разница действительно невелика.       Гарри покачал головой, а затем удостоверился, что по очереди пристально посмотрел в глаза министру, Дамблдору и Краучу.       — Поэтому из двух вариантов я предпочту, чтобы ко мне применили Поцелуй Дементора.       В зале суда 10 воцарился настоящий бедлам.