Короли Ист-Сайда

Габи неспешно водил пальцем по запыленному оконному стеклу маленькой кухоньки в их убогой квартире, вспоминая, как опускали в могилу гроб с телом отца. Странно, но в эту минуту он не чувствовал особой скорби, лишь небольшое сожаление от того, что они с отцом за все эти годы так и не стали близкими людьми. Из гостиной доносились сдавленные всхлипы матери, которая стойко, как подобает истинной католичке, держалась и на отпевании и на кладбище, а теперь, за закрытыми дверями, дала волю чувствам, и приглушенный голос дяди Коррадо: «Держись, дорогая сестра, он был хорошим человеком и теперь войдет в Царствие Небесное». Дядя Коррадо… Тот человек, о котором отец за всю жизнь Габи не сказал ни одного доброго слова. Тот человек, благодаря которому они с матерью смогли организовать и оплатить эти похороны и достойное отпевание. Тот первый и единственный человек, который с ним, Габриэлем, был ласков — обнял при встрече, утешал, долго смотрел в лицо, чтобы заключить, что Габи — настоящий Гвиндизи… Габриэль понятия не имел, что бы они с матерью делали, если бы не дядя. Ведь его, Габи, заработка официанта все в той же иудейской забегаловке, где он начинал еще мальчишкой на побегушках, не хватило бы даже на достойное посмертное убранство для усопшего… А дядя Коррадо, которого разыскала попавшая в столь затруднительное положение мать, сразу же явился в их крохотную квартирку, и — практически ослепил своим богатством, приятными манерами, благородным обликом в костюме от очень хорошего портного… Он окружил их с матерью такой заботой и участием, что Габи впервые за свои двадцать лет почувствовал себя под защитой. — Она успокоилась и согласилась прилечь, — отвлек его от мыслей дядя, входя к Габи на кухню. Среди ее нищенской обстановки он смотрелся ужасающе гротескно. Но ни пафоса, ни высокомерия не было ни в его движениях, ни во взгляде. Габи приметил это еще в день их знакомства. И даже люди, его сопровождающие, ни разу не посмотрели в их сторону уничижительно, не отводили взгляд от их застиранной и заштопанной одежды, не хмурились брезгливо в ответ на надсадный кашель матери. — Спасибо, что успокоили её, — неловко улыбнулся Габи, с трудом подбирая слова, чтобы выразить всю свою признательность. Ведь дядя сейчас наверняка уйдет и они больше никогда не увидятся. Он и так сделал больше, чем достаточно. Но дядя и тут его удивил, проговорив: — А тебя я отсюда забираю. С твоей матушкой это уже согласовано. — Куда? — удивленно моргнул Габи. — Как это куда? — кажется, что подобный резонный вопрос дядю Коррадо безмерно удивил. — Для начала — к себе домой. А дальше — посмотрим… — Но, как же… — Собирайся, Габриэль! Габи не верил своим ушам. Дядя, кажется, жил в каком-то богатом квартале и не один. Габриэль сам слышал, как он рассказывал матушке о собственной удачной женитьбе на дочке какого-то торговца. Вроде, у него даже дочь имелась… И куда ж ему, Габи, в респектабельный и фешенебельный дом? Но вместо того, чтобы озвучивать свои сомнения, он спросил о действительно важном: — А как же матушка? — Она тоже здесь не останется, — безапелляционно заявил дядя, как о чем-то уже давно решенном, вскользь поглядывая на удручающе бедную обстановку. — Ей очень хочется вернуться на Сицилию. Мы договорились, что я оплачу ей проезд и дальнейшее проживание. А ты будешь жить у меня, — добавил дядя. — Ты — настоящий Гвиндизи и мой самый близкий родственник. А значит, должен жить под моей крышей. — А как же ваши жена с дочкой? Они… они не будут против? — задал волнующий его вопрос Габи. — А что жена с дочкой? — Дядя Коррадо нетерпеливо глянул на часы, которые наверно стоили целое состояние. — Они, Габриэль, путешествуют по Европе и будут очень не скоро. Так что собирайся… И быстрее. Дядя расположился на кухне, а Габи под напутственное: «Много не бери, Габриэль. Только самое необходимое. Все равно завтра пойдем к моему портному, а по пути купим все, что нужно», прошел в свою маленькую каморку, которую и комнатой то назвать было нельзя. В спальне матушки было тихо — та, видимо, все-таки прилегла. Понимая, что проститься наедине им не удастся… да и не нужно, потому что никогда не было меж ними душевного тепла, Габи на мгновение застыл напротив своей узкой кровати, больше похожей на лавку и задумался. Есть ли хоть что-то, что он хочет забрать из этого дома в новую жизнь… и понял что брать ему нечего, кроме одной единственной вещи, которую хотелось спрятать поближе к сердцу в память о матери — старенького молитвенника в засаленном бархатном переплете, — ее подарка на его пятнадцатый день рождения. К дяде Габриэль возвратился с пустыми руками. Тот удивленно приподнял бровь, но никак это не прокомментировал. — Ты готов? Тогда пойдем… Не оборачиваясь, Габи навсегда покинул убогий дом, в котором прожил двадцать лет жизни, краем глаза отметив, как дядя кладет на комод внушительную пачку денег для матери. Он еще вчера пообещал Габриэлю, что позаботится о том, чтобы мама излечилась от грудной болезни под присмотром его личного врача. Габи был безмерно благодарен дяде и готов следовать за ним куда угодно, хоть в пасть чудовищу, хоть в адово пламя.