Зарисовки из блокнота с клубничинами

      Арсений был как раз тем бывшим, упоминание которого могло выбить из колеи даже спустя несколько лет. Одни тосковали, другие страшно материли его, третьи неубедительно изображали безразличие и кусали пальцы. Равнодушным Арс не оставлял никого.       Не то чтобы он был совсем уж конченой мразью, просто его типажом было неопытные, краснеющие-бледнеющие мальчики и девочки, уязвимые перед его обаянием и не способные вовремя послать подальше, даже если доброжелатели старались их вразумить.       Арсу был нужен не столько секс. Он торчал на чужих эмоциях — смущении, робости, осторожной, недоверчивой радости из-за того, что обаятельный, стильный, веселый и внимательный парень вдруг принялся уделять им сто процентов своего внимания. Он был обходителен, терпелив, заставлял чувствовать себя особенными, делился сокровенным.       Это не было лицемерием или расчетом, Арс всякий раз искренне влюблялся, но всегда по одному сценарию, который в финале предполагал потерю интереса с одной стороны и разбитое сердце — с другой.       Шастун перевелся в их универ на пятом курсе, и казался неприспособленным к здешнему темпу жизни, немного шарахался от людей, был замкнутым, даже угрюмым, и настолько во вкусе Арса, что Матвиенко велел тому вытереть слюну.       Арс перестал спать по ночам, часами зависая на полупустой странице нового одногруппника вк, мечтательно рассматривал потолок спальни в родительской квартире, улыбался без видимых причин и дико тупил. Потом принялся подбираться, как лиса к цыпленку. Знающие люди смотрели на Антона с сочувствием.       И Антон отреагировал в точности так, как ему полагалось — то есть, позволял себя смешить, умилялся и восхищался в положенных местах, откладывал планы ради совместных прогулок. Потом начал вести себя как идиот, заглядываясь и отвечая невпопад. Возможно, он был не таким печальным случаем, как пара ребят до него, но Матвиенко все равно сказал «как по учебнику».       Еще он сказал Арсению «мир нужно от тебя спасти», явно не подразумевая, что Антон на это способен. Антона, по мнению Матвиенко, самого нужно было спасать, причем желательно еще пару месяцев назад. Теперь же Серега давал ему срок максимум до середины февраля — «а потом шпала отправляется зализывать раны, а ты, чудовище, опять плачешься, что не можешь найти свою любовь».       Шастун набрался смелости признаться, когда начались каникулы после зимней сессии. Арс был счастлив, совершенно не думая о порочных закономерностях, и не отлипал от Антона — он как раз намеренно потерял паспорт, чтобы не ехать с родителями к родственникам в Вильнюс, и в его распоряжении оказалась пустая квартира. Это обстоятельство в глазах Сереги сокращало срок этих отношений вполовину — Арсу должно было вот-вот стать скучно.

***

      Антону все заявляли, что он зря спутался с Поповым. Антон делал удивленные глаза, не желая обсуждать личностные качества своего возлюбленного. Он давно был осведомлен о репутации Арса, и прекрасно понимал, что появилась она не на пустом месте. И точно не ставил себе за цель перевоспитать этого, по мнению общих знакомых, бабника. Не считал себя единственным, достойнейшим… ничего такого. Просто с Арсом было приятно.       Тот появился в его жизни в не самый светлый период, когда он, дерганный и уставший, едва находил в себе силы не забить на учебу в чужом городе, куда вынужден был переехать, чтобы не терять год. Арс очаровывал с такой умилительной непосредственностью, что не поддаться было невозможно. И Антон разрешил себе забить на все дерьмо в своей жизни, на которое все равно был не в силах повлиять, и просто побыть молодым и беспечным.       Разрешил себе влюбиться в местную притчу во языцех, который оказался не стервозным и избалованным утырком, а вполне веселым парнем. Несколько чересчур гиперактивным и эмоциональным, но очень, очень забавным, и это было то, что нужно.       Затянуло. Затянуло настолько, что когда нужных людей в родном городе наконец посадили, и у него появилась возможность вернуться домой, он не стал заводиться, потому что здесь был Арс.       Капризный в минуты слабости и всемогущий в моменты вдохновения. Горячий до чертиков, ехидный тоже как черт, невыносимый, но уже родной. Он проверял Антона на прочность, потом искренне каялся. Загонялся и ныл, требовал внимания, увлекался новыми проектами, серьезно помогал с учебой, когда Антону добавили часы на подработке, проникал в общагу мимо коменды, чтобы накормить ужином и провести полчаса вместе, и мог устроить скандал из-за вилки, которая стояла в сушилке зубцами вверх.       С ним, безусловно, было непросто, но облегчение из-за разрешившихся проблем дома поначалу позволяло не принимать его характер близко к сердцу, а потом это показало себя отличной стратегией.       С Арсом, взрослым, талантливым и энергичным, работали детские приемы вроде своевременного игнорирования, переключения внимания, похвалы или осаживания. Антон прикидывался дурачком, предлагал варианты, не позволяя легко отказаться, запутывал и старался переиграть. Спокойно предлагал «так сдайся» в ответ на сомнения, и Арс, возмущенно сопя, принимался за дело с таким остервенением, что результат неизменно превосходил ожидания.       Однако даже близкие друзья не понимали главного: детские приемы работали только потому, что Арс этого хотел. Задайся он такой целью, с легкостью вычислил бы все манипуляции Антона. Но он настолько доверял ему, что, не в силах самостоятельно справиться с собственной натурой, приходил именно за этими манипуляциями. Антон определенно не старался управлять своим возлюбленным, а всего-то поддерживал таким своеобразным, но рабочим способом.       То, что со стороны казалось обреченным на катастрофу противостоянием характеров, растянулось на многие годы. Матвиенко радовался, что мир от Арсения Попова все же спасен.       И Арсений, который, заигравшись, осознал себя в устоявшемся семейном быту, с самым дорогим человеком на свете, которого он, конечно, иногда доводил, но даже не вполовину своих способностей, думал, что совсем не жалеет о бледнеющих и краснеющих юнцах, на которых был когда-то падок. Потому что Антон сказал: «Естественно, они на тебя вешались. Но это же слишком просто. Неспортивно».       Сохранить крепкие, доверительные, теплые отношения сквозь годы — вот что было действительно непростым вызовом, но Арсений считал, что они справлялись достойно. Их отношения могли напоминать игру в покер, но против остального мира они всегда оказывались на одной стороне. Один — готовый тупо рвать, а другой — способный закрутить интригу, запудрить мозги, перевернуть ситуацию с ног на голову, а потом в нужную сторону, при этом оставшись вне подозрений, с идеальным алиби, кристальной репутацией и чистыми руками.       Поэтому когда Матвиенко говорил, что мир спасен, он ошибался. Потому что вдвоем они могли намного больше.