Дети профессора Громова

Вернувшись с семинара, воспиталка сразу спохватилась, что забыла просунуть еды в чулан. Первый раз в жизни она ощутила раскаяние, но совершенно неискреннее. – Это были такие дети! – всё повторяла она. – Я могла так прославиться с их помощью и сама их заморила голодом! Две недели без пищи и воды! Вот и лопнула моя слава! Регентруда прошла через лабораторию к двери в чулан. Стоп! Дверь лежала на полу. А в чулане никого не было. Ни живых, ни мёртвых. Да и весь детдом опустел – заведующая только сейчас обратила на это внимание. – Они живы! – сорвалось с её губ. – Больше никто не мог сломать дверь. Эти двое у меня в детдоме самые отчаянные. Остальные слишком робкие и запуганные. Эти ненормальные живы, они сбежали и увели за собой весь детдом! Воспиталка перебралась к себе в кабинет и рухнула на диван. Но ни зарыдать, ни впасть в забытье, ни даже напиться или расколотить что-нибудь об стенку ей не дали. На столе затрезвонил телефон, и что-то заставило Регентруду снять трубку. – О’Дреба. – Здравствуй, звезда моя, сто лет не имел счастья… – А, привет, Стамп. Ты по делу или так просто? – Веришь ли, просто соскучился. Занесло вот опять на землю предков, а тут, я смотрю, нехорошие дела творятся! Скоро нам и здесь не будет покоя. В Фонтании начали выпускать невиновных. Того и гляди, освободятся места для красивых и умных, вроде нас с тобой. А всё этот Громов! – А что, его освободили? – Да, вчера с утра был детский праздник в Кане Галилейской. Только там вино было, а здесь масло! Прямо из судейского стола! Говорят, судья под руки вёл Громова на свободу. И это тот самый кадр, который нас с тобой прикрывал во всех операциях с самого начала! – Обалдеть! И не говори, солнце моё, мне громовские детки сломали дверь и увели всех воспитанников. Стоило раз в жизни в Париж уехать! – Погоди, какие ещё детки? – Дети профессора Громова. Два парня и две девчонки. Из них двое, то есть один и одна, – настоящие вундеркинды! И, собственно, дверь моя на их совести. – Так… А сигнализацию они тебе часом не отключили? – Обязаны были, иначе не вышли бы наружу… – Нда. Не думал я, что наши пути ещё пересекутся. – Ты о чём? – Да так. Думал – это не тот профессор Громов. Но таких психов больше одного на свете не встречается. Слушай, мальчишки были такие белобрысые, кудрявые и совсем одинаковые? – Да, только один вроде чуть постарше. И фамилии разные, Громов только один из них. – Всё правильно. Двойник, конечно, за этот год подрос. А роботы – они не меняются! – Чего? – Да вот так вот. Мальчишку зовут Электроник, и на самом деле он – не более чем машина. Только сверхсовременная. Был грех, пытался я его приручить, но кончилось это плохо, даже рассказывать не хочу. – Машина? Две, наверное. Громовы Электрон и Элеонора. Вундеркинды мои удравшие. Теперь мне всё понятно! Вот оно как… – Регентруда, я прямо по телефону слышу, как у тебя мозги скрипят! Что-то ты мудришь! Не советую тебе связываться с этой семейкой. Правда, когда мои люди собирали данные на Громова и его детище – оно, то есть он, Электроник, был в единственном экземпляре. Но если этот чокнутый профессор построил ещё девчонку – то проблемы возрастают в геометрической прогрессии. А ещё у них есть противная собака… – Собаку не встречала. Ребята из полиции говорили, что она вроде как сдохла, когда они брали детей, чтобы тащить ко мне. – Жди-дожидайся! Мой тебе совет: выкинь из головы эту чёртову компашку! Зачем они тебе? – А вот это, Вольдемар, тебя не касается. – Касается! Я, может быть, вообще звоню, чтобы сделать тебе предложение! – Да тьфу на тебя! – Да не в том смысле! Я тут провернул пару комбинаций и теперь, грешным делом, спонсирую съёмки сериала. Про мафию, которая бессмертна. Планировал тебя на главную женскую роль. Тем более если, как теперь выясняется, ты уже безработный педагог… – Солнце моё, оно, конечно, круто, но она же небось красавица должна быть… – Какие проблемы? Если я захочу, чтобы снималась ты – они там, на киностудии, изобразят из тебя всё, что угодно. Всех затмишь! – И зачем это тебе, искусствоед несчастный? Смотри не допрыгайся, в свете перемен в родной стране! – Не должен, я там не засвечусь. Ну Регентруда, сколько ты будешь хоронить себя в этих питомниках для детёнышей? Я, конечно, понимаю, как тебе нравится их мучить, но меня-то за что? – Эх, Стамп, да сделаю я тебе приятное, куда я денусь с подводной лодки? Только, однако, в обмен на адрес профессора Громова. Или у тебя его нету? – У меня есть адрес профессора Громова. Более того, у меня есть адрес двойника Электроника. И я тебе сообщу эти сведения. Но только, однако, после тридцатой серии. – Вот какой ты всё-таки противный! – Весь в тебя!

* * *

Вольдемар Стамп и Регентруда О’Дреба выросли вместе, в одном большом, похожем на колодец дворе. Это была далеко не рабочая окраина, родители здесь гордились своими (нетрудовыми) доходами и обучали отпрысков музыке, живописи и прочим изящным искусствам… Да только вот эти дети были первым поколением, которое оказалось затронуто наследством Скорпиона. Надо сказать, что злая сила подействовала далеко не на всех, а только, скорее всего, на предрасположенных. В том дворе их оказалось много, и Стамп с Регентрудой в первых рядах. Эти двое никогда не хулиганили, не грабили и не убивали. А только утончённо обманывали тех, кто был глупее их. Уже позже случалось, что грязную работу делали подручные… Со временем из детей заколдованного двора выросли и судьи, и полицейские… Те, кто создали культ покойной принцессы Абрикотин и её именем вершили волю Скорпиона… Регентруда никогда не отличалась красотой, но была хитрой и жестокой. И по праву занимала место подруги атамана. Но только когда Стамп собрался на первые заграничные «гастроли» – за произведениями искусства, юная О’Дреба упёрлась рогом и заявила, что никуда не поедет и поступает в пед. Вольдемар, в общем-то, смирился. Он нашёл своё призвание, а его подруга нашла своё – тешить садистские наклонности за счёт подрастающего поколения. В той системе, что постепенно забирала власть в стране, педагоги, подобные Регентруде, были совсем не лишними. И эта странная дружба тянулась без малого двадцать лет. Из Фонтании, как с Дону, выдачи нет. Скорпионье поле создало стране репутацию места, где никогда не происходит ничего плохого и не может быть преступников. Интерпол сюда даже не совался. А вот Стамп не раз и не два приползал зализывать раны и подпитываться энергией для охмурения разных дураков на родине и за её пределами. И отсиживался, как правило, у воспиталки. Эти двое, в сущности, никогда ничего друг другу не обещали и не посягали на свободу друг друга, даже взаимно не влезали в личную жизнь. Да только в ближайшие полгода бывшая заведующая детдомом умирала и рождалась заново на съёмочной площадке. А в январе месяце, по-прежнему загримированная под красотку, отбыла в Союз, в родной город профессора Громова. Документы ей сваял, конечно, Вольдемар. Который, несмотря на глубочайшее моральное удовлетворение от успешной премьеры сериала, с тоской смотрел вслед уходящему кораблю…