Кто мы среди теней

      Гарри входит в дерьмовый маленький кабинет своего босса, а просьбы Гермионы все еще звучат в ушах. Бедро бесит. Сегодня болит больше, чем обычно; боль пронзает с каждым шагом.       Он понимает, что так быстро браться за новую работу глупо, но что он должен делать? Он пытался сидеть и жалеть себя. Спустя пять месяцев, полуразрушенный дом и проблемы с алкоголем он решил, что это, вероятно, не лучший способ справиться с дерьмом, в которое превратилась его жизнь. Если бы не невероятно высокий метаболизм и чудесный фактор исцеления, он, возможно, вообще бы не вырвался из этого порочного круга. Отсутствие здоровых навыков преодоления было одним из аргументов Гермионы прошлой ночью. Очень старых аргументов, которые она приводила ему неоднократно с тех пор, как он подрядился на работу в ПРОтего.       «Гарри, ты же знаешь, что эта работа тебе не подходит».       «Гарри, мы можем найти другой способ».       «Гарри, мы можем заставить людей поменять свое мнение».       Бред, бред, бред.       Он вырывается из своих мыслей, когда слышит шаги в коридоре. Через минуту дверь открывается. Мрачный мужчина входит в грязную комнату, бросает перед собой папку и садится напротив Гарри за потрепанный стол.       — Арчер, — говорит Гарри, слегка приподнимая подбородок.       Арчер ненавидит, когда Гарри бросает ему вызов. Даже в таких мелочах. Поэтому Гарри стабильно делает именно так. Этот мужчина — преступник. Возможно, Гарри пал достаточно низко, чтобы работать на такого подонка, но это не значит, что он должен уважать его.       Арчер прищуривается, оглядывая Гарри с ног до головы.       — Выглядишь дерьмово, Хантер, — говорит он с гримасой. — Собираешься браться за новое дело? Не ожидал, что ты вернешься через неделю.       Гарри пожимает плечами, заставляя себя дерзко ухмыльнуться.       — Выглядело хуже, чем было на самом деле. Я в порядке. Что там с делом?       Арчер вздергивает бровь, и Гарри чувствует напряжение в его теле, чувствует этот запах в воздухе.       — Тебе выстрелили Редукто в грудь с близкого расстояния. Ты даже стоять не должен.       Гарри откидывается назад, зная, что ему нужно сторговаться. Мерлин, он ненавидит ложь, в которую превратилась его жизнь. Однако Арчер прав. Он не должен стоять. Гарри морщится от боли, которую уже не чувствует. Раны зажили в течение дня. Ныли, как сучки, но зажили. Не то чтобы он мог рассказать Арчеру, как это произошло. Не то чтобы он мог дать кому-либо узнать.       Вместо этого он позволяет своей улыбке стать шире, а выражению лица принять понимающий вид. Позволяет тому темному в себе, что сейчас всегда так близко к поверхности, наползти на лицо.       — Я знаю разных интересных людей, Арчер. Они снабжают меня всевозможными интересными вещами. — Гарри трогает свои ребра через тонкую хлопковую рубашку, как будто они все еще болят. — Ты знаешь это. Это часть причины, по которой ты меня нанимаешь.       Напряжение покидает тело Арчера, и он откидывается на спинку кресла, проводя рукой по коротко стриженным волосам.       — Точно. Конечно. — Он дает папку Гарри.       Гарри протягивает руку, заставляя себя двигаться медленно — как ему кажется медленно, ведь для Арчера это будет выглядеть нормально.       Веди себя нормально. Выгляди нормальным. Будь нормальным. Теперь это его мантра. Он никогда не был менее нормальным.       Гарри открывает файл. Это пятое дело, которое он получил с тех пор, как начал работать в ПРОтего несколько месяцев назад. Оно похоже на предыдущие четыре. Фото, сведения о человеке, которому он назначен, и описание того, зачем этот человек пришел в ПРОтего. Гарри быстро просматривает информацию.       Человек на изображении явно имеет деньги. Он темноволосый, с волевыми, острыми чертами лица и высокомерным взглядом. Он усмехается с фотографии, и Гарри сразу узнает этот тип. Он из тех людей, с которых Гарри нравилось сбивать спесь, когда он был старшим аврором. Есть что-то в таких самодовольных рожах, что дико раздражает. Всегда раздражало.       Гарри возвращает свое внимание к файлу. Дариусу Марквеллу тридцать шесть лет, совсем недавно он прибыл из Франции и ищет телохранителя примерно на пять недель, пока ведет дела в Лондоне.       Гарри захлопывает папку и смотрит на Арчера.       — Пять недель? Полный рабочий день?       Он пытается игнорировать тут же всколыхнувшийся всплеск беспокойства от этой мысли. Самая длинная работа, которую он брал до сих пор, составляла три недели, и он тщательно рассчитывал даты. Пять недель. Мысль о том, чтобы оказаться вдали, буквально отрезанным на целых пять недель, заставляет уровень тревоги скакнуть выше. Сердце сильнее бьется в груди, и он чувствует, как что-то сжимается внутри него, слабо поскуливая. Ему нужно чаще заземляться. Нужно быть рядом со своей… своими людьми.       Гарри стискивает зубы — так сильно он ненавидит эту слабость в себе. Раньше он был полностью самодостаточным. Раньше у него были жесткий график, целая чертова команда авроров. И посмотрите на него сейчас. Убожество.       — Условия обсуждаемы? — спрашивает он.       Арчер пожимает плечами.       — Все можно обсудить, — говорит он ровным голосом.       Подтекст ясен. Твоя работа здесь является предметом обсуждения, если не хочешь брать то, что предлагается.       Арчер смотрит на часы, затем снова на Гарри.       — Он будет здесь через пять минут. Тебе интересно?       Гарри смотрит на папку из плотной бумаги, лежащую на столе перед ним. Чувствует зуд под кожей — тот же самый зуд, который испытывает всякий раз, когда размышляет о том, чтобы тупо сидеть на площади Гриммо, не имея никакого занятия для ума или тела. Такое времяпрепровождение заставляет его думать о выпивке и темноте. Если не возьмет эту работу, то разозлит Арчера. А если разозлит Арчера, то может не получить другого дела. Он что-нибудь придумает. С пятью неделями можно справиться. В конце концов, у него есть зелье, когда придет время.       — Конечно, — говорит он, игнорируя Гермиону в глубине своего сознания, которая говорит, что это плохая идея.       Арчер кивает и встает, стул едет по полу со скрежетом, от которого у Гарри сводит зубы.       — Жди встречу в комнате для совещаний, — говорит Арчер. Он протягивает руку через стол и забирает папку, прежде чем повернуться и выйти из комнаты.       Гарри вздрагивает, на этот раз не притворяясь. Ебаное бедро. Он следует за Арчером на выход, но дальше поворачивает в противоположном направлении и идет по грязному коридору к маленькому убогому помещению, которое имеет сомнительную честь называться комнатой для совещаний. Он прислоняется к стене напротив двери, снимая вес с больного бедра.       Не проходит и минуты, как Арчер возвращается, и Гарри слышит наряду с ним еще одни шаги. Бойкие. Целеустремленные. Это должен быть Марквелл. Его ботинки стучат по плиткам. Звучат дорого. Он, вероятно, какой-нибудь титулованный мудозвон.       Гарри заставляет себя сосредоточиться на работе. Если он будет хмуриться на дверь, когда мужчина появится, то точно не произведет правильного впечатления, так ведь? Голос Гермионы эхом отдается в его голове: «Я знаю, что теперь это сложнее, Гарри. Я знаю, что ты все время злишься. Но ты должен попытаться».       Он проводит каждую секунду каждого проклятого дня в попытках.       Через секунду дверь открывается, и Марквелл входит, пренебрежительно оглядывая комнату с едва скрываемым презрением. Инстинктивная неприязнь Гарри к нему углубляется и затвердевает от этого взгляда. Он знает, что на контору, в которой он сейчас работает, самолично совершил бы рейд, если бы был аврором, но то, как этот придурок сейчас опустил все здесь, — уже слишком. Он чувствует, что нужно защищаться. Это место принадлежит ему. Это его территория, и если этот придурок хочет помощи, он должен взять в узду свое дерьмовое ко всему отношение.       Гарри стискивает зубы, но держит улыбку, когда выпрямляется. Ему приходится прилагать немалые усилия, чтобы не показывать, насколько бедро его беспокоит. Что-то в позе Марквелла наталкивает Гарри на мысль о хищнике, оценивающем добычу. Он чувствует, что перед этим человеком не стоит проявлять слабость. Он отталкивает дерущую агонию. Если бы только эта рана зажила так же чудесно, как и все остальные.       Гарри отпускает знакомую горечь, наблюдая, как взгляд Марквелла скользит по нему. Его глаза на долю секунды задерживаются на мускулатуре рук Гарри, широте его груди, щетине, которую он не потрудился сбрить этим утром. Гарри использует чары Гламура, чтобы делать работу. Не так уж во многом. Достаточно, чтобы скрыть шрам, изменить глаза с зеленого на более распространенный карий и немного черты лица, чтобы он больше не был самим собой. Не дай Мерлин кому-либо узнать, как низко пал их Избранный.       Марквеллу нравится то, что он видит. Это невероятно тонко — если бы чувства Гарри не были острыми, как бритва, он бы абсолютно точно пропустил это, — но, судя по настроению, Марквелл с таким же успехом мог бы сейчас попросить его трахнуться. Гарри хочет скривить губы, высмеять его за то, что он путается с теми, кто ниже его по статусу.       Вместо этого он протягивает руку.       — Хантер Джеймс, — говорит он.       Марквелл смотрит на ладонь Гарри и мгновение колеблется, прежде чем сделать шаг вперед и протянуть руку. Из-за этого колебания Гарри хочется послать его нахуй. Он не может в одну секунду разглядывать его, а в другую считать себя слишком важной шишкой, чтобы просто пожать руку.       — Дариус Марквелл, — говорит он ровным резким голосом. Что-то цепляется в воспоминаниях Гарри, копается в них.       Их ладони сжимаются, и Гарри чувствует пульс Марквелла под кожей. Он чувствует странное желание задержаться там всего на секунду, но стряхивает его, опуская руку и садясь.       Марквелл поворачивается к Арчеру и кратко благодарит, что явно является намеком на то, чтобы тот ушел. Арчер незаметно напрягается, но кивает.       — Приятно иметь с вами дело, мистер Марквелл.       Марквелл ждет, пока Арчер покинет комнату и дверь за ним закроется, прежде чем сесть напротив Гарри, скрестив руки в явно дорогом черном костюме. Гарри не удивлен, увидев, что он магловский. Есть много моментов, которые не изменились со времен войны, но что точно поменялось — так это широкое распространение магловской одежды. Волшебные мантии теперь скорее исключение, чем норма.       — Итак, «Охотник»? — снисходительно спрашивает Марквелл, снова окидывая Гарри взглядом, на этот раз таким, что сразу становится понятно, что он теперь считает его больше мускулами, чем мозгами. Гарри игнорирует его тон и раздражение, которое он в нем вызывает, когда ловит запах Марквелла. Что-то теплое, краткий намек на специи, наслоенный на что-то более мрачное. Что-то пьянящее.       Он слегка хмурится, наклоняется вперед и коротко раздувает ноздри. Веди себя нормально. Будь нормальным. Он делает еще один вдох и хмурится еще сильнее. Есть что-то знакомое в том, как пахнет человек перед ним. Что-то, что дергается на краю сознания, так же как и голос.       Пальцы Марквелла щелкают перед его лицом, и Гарри приходится сдержать рычание, которое почти поднимается в горле. Он чувствует, как растет раздражение на этот раз на себя. Он ненавидит, когда у него такие реакции — как у животного.       — Ты что, слабоумный, Хантер? — спрашивает Марквелл, и в его голосе ясно слышится насмешка, а губы кривятся. — Если ты собираешься грезить во время работы, ты вряд ли будешь мне полезен.       Гарри чувствует, как раздражение перерастает в гнев, который всегда очень близок к поверхности.       — Я не буду грезить во время работы, — говорит он, желая вывалить на этого понтового придурка, что у него за плечами сотня миссий, что работа, которую он делает в ПРОтего, настолько ниже его зарплаты, что даже смешно, но это единственная подходящая должность, которую он может получить сейчас.       Он прикусывает язык. Терпение постичь трудно, особенно сейчас перед этим придурком, но ему нужно держать себя в руках. Веди себя нормально. Будь нормальным.       Марквелл издает сомнительный хмык, глядя на Гарри сверху вниз так, что это будоражит воспоминания. Он наклоняет голову вбок, пытаясь позволить мысли распутаться. Но Марквелл заговаривает прежде, чем он успевает поймать ее хвост.       — Если ты считаешь, что способен выполнить эту работу, то мне потребуется абсолютная осторожность, пока я завершаю свои дела в Лондоне, — говорит он. — Одна из причин, по которой я обратился к вашей компании, заключается в том, что я знаю, что мне не будут задавать вопросов или рассказывать обо мне истории. Надеюсь, это остается правдой?       Гарри хочет сказать этому придурку в дорогом костюме, чтобы он засунул свою работу себе в задницу. С ним явно будет кошмарно иметь дело. Гарри едва знает этого мужчину, а мотивация браться за эту работу и охранять его быстро падает.       Он поджимает губы и просто кивает в ответ, заставляя себя позволить словам течь через него. Он глубоко вдыхает и сосредотачивается на намеке на что-то знакомое, что интересует его гораздо больше, чем театр одного актера, происходящий перед ним. Он позволяет связям формироваться в голове. Теперь в его голове все совершенно по-другому — он видит мир через образы, запахи и звуки так живо, что иногда это ошеломляет. Он соединяет что-то из прошлого с происходящим в настоящем так, что часто раздражает сам себя, потому что в голове вспыхивают воспоминания, которые он давно забыл. Несколько месяцев назад его вырвало в туалете Молли после того, как он уловил намек на запах чистящего средства, которым тетя Петуния однажды вымыла его, когда он намочил штаны. Тогда он был заперт в чулане так долго, что у него не было выбора.       — Я требую, чтобы ты поселился вместе со мной на время моих дел в Лондоне, — говорит Марквелл, пристально наблюдая за Гарри.       Гарри чувствует себя странно открытым, как будто Марквелл видит его изнутри, и делает еще один глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться на разговоре, на своей роли. Будь нормальным. Этот мужчина никак не может ничего о нем знать. Он не один из алчущей орды, которая стояла лагерем возле дома на площади Гриммо несколько недель после того, как он покинул Министерство, выпрашивая любую информацию о произошедшем, готовая разорвать его на куски, чтобы получить ее.       Нет, Марквелл — клиент, а Гарри — случайный выбор — один из десяти сотрудников — и Арчер просто наугад выбрал его. Вот и все.       Он предпринимает попытку сосредоточиться слишком поздно. Инстинкты продолжают охоту, все его чувства наполнены запахом человека через стол от него. Смутный намек на что-то знакомое пробивается в разум, укрепляясь и исчезая, пока наконец что-то не соединяется, и воспоминания не начинают проноситься в голове. Полет. Зелья. Праздник. Школьные мантии. Беспомощно лежит на полу вагона, когда нога врезается ему в лицо. Режущее проклятие и резкий запах крови в воздухе…       Глаза Гарри широко распахиваются, и он чувствует, как гнев оживает, когда имя вспыхивает в сознании. Поведение, которое он только что видел, становится знакомым, и он чувствует, как гнев переливается в ярость.       — Малфой, — рычит он, наклоняясь вперед и вцепляясь пальцами в стол.       Глаза Марквелла расширяются от удивления. На секунду он выглядит так, будто Гарри ударил его в живот. На его лице немедленно появляется свирепый взгляд, глаза подозрительно сужаются, и что-то похожее на гнев вспыхивает в них. Мгновение Гарри сомневается в себе. Человек перед ним совсем не похож на Малфоя, но теперь, когда связь установлена, это все, о чем он может думать. Он знает этот запах. Какая-то часть мозга смутно помнит его. Теперь он помнит это точно, чтобы не сомневаться. Малфой сидит перед ним под чарами Гламура.       — Кто ты, черт возьми? — холодно спрашивает Малфой, его голос звучит знакомо, но в то же время неуловимо неправильно.       Гарри видит, как рука Малфоя опускается к палочке, но даже не думает хвататься за свою. Это больше не первая его реакция. Пальцы стискивают край стола, и он вспоминает, как когти могут пронзить кожу. Странно, как столько лет обучения могут быть так быстро перекрыты чужеродными инстинктами. Гнев бурлит и растет от этой мысли, и Гарри смотрит на Малфоя, позволяя теплу наполнить себя. Ярость в нем только частично связана с Малфоем, он просто вызвал ее. Теперь в нем всегда есть что-то, что хочет бороться, рвать и метать, и так трудно все время сдерживать это.       Гарри смотрит на хватку Малфоя на палочке и свирепо ухмыляется при одной мысли, что Малфой может попытаться что-то ему сделать. Именно это заставляет его решить сбросить свои чары Гламура. Под кожей зудит. Готов к новой битве. Он всегда готов сейчас. Он не смог убить ублюдка, который бросил в него Редукто, и теперь вот Малфой появился из ниоткуда после стольких лет. И в его руке палочка.       Гарри сжимает кулак, и дверь закрывается со слышимым щелчком. Малфой вскакивает на ноги и через секунду направляет палочку на Гарри. Он все еще недостаточно быстр, чтобы Гарри не мог легко остановить его. Но он ничего не делает. Неважно, насколько сильно его гнев движет им. Будь нормальным. Он заставляет себя думать о том, что вообще означает появление Малфоя; о том, что он должен с этим делать. Он заставляет существо внутри себя думать. Гарри откидывается назад, позволяя улыбке превратиться в провокационную ухмылку, когда Гламур соскальзывает с его лица.       Он знает, что видит Малфой. Волосы теряют мышиный оттенок, возвращаясь к черному спутанному гнезду, которое он наблюдает каждое утро в зеркале. Глаза снова ярко-зеленые, неспрятанные за очками, в которых он больше не нуждается.       Только когда шрам снова становится заметным, Малфой, кажется, верит в то, что разворачивается перед его глазами. Его рот открывается, а хватка на палочке ослабевает.       — Поттер, — выдыхает Малфой. — Какого хрена?       Эмоции мелькают на его лице слишком быстро, чтобы их можно было ухватить. Последним Гарри ловит расчетливый блеск в глазах, прежде чем лицо полностью разглаживается.       — Я мог бы спросить тебя о том же, — говорит Гарри, кладя руку на спинку соседнего стула, сама беззаботность.       Он снова подавляет гнев, перенаправляя его, заставляя себя обдумать это. В голову приходит идея, возможности переплетаются быстро, буквально между первым вдохом и вторым. Если он сыграет правильно, Малфой может стать его билетом обратно ко всему, чего ему не хватает.       — Сбрось и ты, — велит Гарри, позволяя части своего прежнего авторитета просочиться в голос. Он был легендой в Министерстве. Нет ничего, чего бы он не сделал, чтобы вернуться туда.       Малфой мгновение колеблется, и на его лице снова появляется то расчетливое выражение. Гарри слышит, как бьется его сердце, хотя Малфой снова выглядит спокойным, все внешние признаки его удивления исчезли. Затем Малфой взмахивает палочкой, и Гарри чувствует, как вокруг них поднимаются чары, покалывая кожу. Малфой снова жестикулирует, и Гламур исчезает. Гарри стискивает зубы, чтобы сдержать всплеск эмоций, который вызывает у него лицо Малфоя. Гнев снова выходит на передний план, горячий и злобный, и Гарри хочет врезать Малфоя в стену и потребовать знать, во что он, блять, играет.       Его глаза скользят по Малфою, и он заставляет себя воспринимать детали, каталогизировать их, позволяет своему обучению взять верх, чтобы убедиться, что воспоминания в Омуте будут точными, если ему когда-нибудь придется их предоставить.       Малфой не сильно изменился за последние десять лет. В последний раз Гарри видел его лично на слушании, когда его выпустили из Азкабана. Он отбыл четырехлетний срок и был во всех газетах после освобождения. А потом, несколько недель спустя, он просто исчез. Его фотография была на доске «Преступники на свободе» в Аврорате много лет после этого, пока его наконец не объявили висяком. Гарри приходилось смотреть в это насмешливое, высокомерное ебаное лицо каждый день в течение многих лет. Он сжимает кулаки при мысли о том, как сильно все — включая его — хотели посадить Малфоя за нарушение условно-досрочного освобождения; хотели отправить его обратно в Азкабан, на этот раз навсегда.       Сейчас он выглядит старше, конечно, но старше в том плане, что он наконец перерос свои острые углы и линии. Его волосы коротко подстрижены по бокам и оставлены длинными и взъерошенными на макушке. Гарри опускает глаза, отмечая, что тело Малфоя не изменилось, когда он сбросил чары. Он все еще стройный и высокий, худой и сильный под своей дизайнерской одеждой. Он выглядит хорошо. Гарри чувствует особое отвращение к себе за эту мысль.       Он понимает, что Малфой тоже осматривает его, когда между ними слишком долго тянется молчание.       — Где ты был, черт возьми? — требует Гарри, борясь с соблазном просто вызвать авроров здесь и сейчас.       Но мысль о том, чтобы встретиться с кем-то с бывшей работы — о том, что они узнают, как низко он пал, — удерживает его от поспешных действий. Он должен сделать это правильно. Если он сможет доставить им Малфоя со всей его предысторией, им придется закрыть глаза на его… недуг. Конечно.       Малфой поднимает бровь, поджимая губы.       — Это не твое дело, Поттер. Если только у тебя нет ордера на мой арест? — Выражение его лица ясно дает понять, что он знает, что ордера у Гарри нет. — Мое нарушение превысило срок в десять лет, — продолжает Малфой. — У тебя нет законного права задерживать меня. — Кислый намек на напряжение в воздухе — единственное, что говорит Гарри, насколько Малфой обеспокоен его присутствием.       Гарри слегка обнажает зубы в ответ. Он не может позволить ему соскользнуть.       — Твое «нарушение» было досрочным освобождением и исчезновением с лица гребаной планеты. Я уверен, что Аврорат все еще будет очень заинтересован увидеть тебя, Малфой. Уверен, у них будет целый список вопросов о том, что, блять, ты делал с тех пор, как сбежал.       Взгляд Малфоя становится острее, и он слегка наклоняется вперед.       — Они захотят? Что ты здесь делаешь? С каких пор ты работаешь в частной охране? — Презрение снова играет в его голосе в полную силу. Он оглядывает Гарри с головы до ног. — Ты здесь по своей воле? Что, блять, заставило тебя уйти из Министерства, чтобы выполнять сомнительную работу в такой дерьмовой конторе?       Гарри заставляет себя не реагировать на вопросы. Точно с такими же заголовками газеты взрывались месяцами — их все еще печатают каждый раз, когда его видят за пределами дома, что бывает редко. Шокирующий перерыв Гарри Поттера в министерской карьере. Гарри сошел с ума? Что будет дальше с Избранным? Гарри Поттер: от главы отдела до отшельника. Он впервые чувствует беспокойство от мысли, что Малфой может рассказать кому-то, что он сейчас делает, и тогда газеты будут дышать ему в затылок, разрушая любой шанс выбраться из дома и из собственной головы. Он заставляет себя сделать вдох. Он справится с этим. Он знает, что сможет. Он охотится на Малфоя, а не наоборот.       Гарри поднимает бровь и складывает руки, намеренно повторяя слова Малфоя:       — Это не твое дело, Малфой.       Малфой испускает раздражение, такое мягкое, что большинство людей не уловили бы его. Гарри с удивлением осознает, что рассмешил его. От этой мысли он сужает глаза. Малфой не смеется в его присутствии. Он насмехается, глумится и провоцирует. Во что, фестрал его раздери, он играет?       Гарри смотрит на Малфоя, лихорадочно соображая, как лучше всего уговорить его позволить ему то, что нужно. Он знает, что такое нужно делать медленно. Совершенно очевидно, что Малфой — скользкий ублюдок, и, несмотря на его бред о превышении срока давности, Гарри знает, что Аврорат с радостью влепит ему дюжину новых обвинений, как только увидит.       Проскальзывает мысль, что он может просто отвести туда Малфоя сейчас, аврор он или нет. Рон с радостью бы снял это дело с его рук. Но это было бы равносильно гражданскому аресту. Из-за такого его могут погладить по голове и сказать «хорошая собачка», но это абсолютно точно не даст ему то, чего он хочет: полный доступ в Министерство. Нет, он знает, что ему понадобится для этого. Ему нужно будет выяснить каждую низость, которую Малфой сделал за последние десять лет, а также почему, блять, он вернулся в Лондон.       Малфой наблюдает за ним с бесстрастным лицом, и Гарри думает о втором направлении размышлений: о том, что Малфой теперь о нем знает и кому он может это рассказать. Он на секунду задумывается о том, чтобы бросить Обливиэйт, но, зная Малфоя, у него, вероятно, есть встроенные чары Щита в одежде или еще что подобное.       — Что теперь? — спрашивает Гарри, размышляя, как Малфой хочет играть в это, и как ему уговорить Малфоя на соглашение, которое закончится тем, что Гарри отправит его в Азкабан навсегда.       Малфой закатывает глаза.       — Что значит «что теперь», Поттер? Ты явно все такой же тугодум, каким был всегда. Теперь я ухожу отсюда, меняю свой Гламур, нахожу новую шарашку для того, что мне нужно, и мы никогда больше не видимся, — Малфой говорит это таким деловым тоном, что Гарри внезапно осознает, как он, видимо, жил последние десять лет. Как ему удавалось оставаться вне всех радаров.       Мысль о том, что Малфой снова исчезнет, будоражит что-то глубоко в груди Гарри. Он был на досках ДМП много лет. Были ставки: кто приведет его первым. Это было одно из дел, которое лежало в горе висяков Гарри на протяжении девяти лет его пребывания старшим аврором, как будто Малфой насмехался над ним. То, что он так долго ускользал от всех, только чтобы появиться прямо перед носом Гарри, он точно не может игнорировать. Даже если есть вероятность, что Малфой переиграет его, он не может упустить эту возможность.       Малфой смотрит на него с недоверчивым подозрением, и Гарри размышляет, как, блять, заставить Малфоя позволить ему охранять его. Затем в голову приходит идея, и она настолько наивная — настолько прозрачная, — что он думает, что это может сработать.       — Испугался? — спрашивает Гарри, позволяя вызову протечь по каждой части своего тела, ясно давая понять, как худо он думает о мужестве Малфоя.       Глаза Малфоя темнеют, и Гарри слышит, как учащается его сердцебиение. Он хмурится, его рот превращается в жесткую линию.       — Тебе что, двенадцать лет, мать твою? Я не испугался, Поттер, — говорит он. — Я благоразумен. Еще год назад ты был главой организации, которая отправила меня в Азкабан. Отдать жизнь в твои руки — безумие.       — Значит, испугался? — с ухмылкой переспрашивает Гарри, наклоняясь вперед. — У меня больше нет власти в Министерстве.       Он не утруждает себя сдерживанием горечи, на секунду задумываясь, насколько это истинно сейчас. Все мосты, которые у него могли быть, сожжены. То, как его заставили уйти… будь он проклят, если когда-нибудь приползет к ним. Он вернется во главе одного из крупнейших дел десятилетия с Малфоем в цепях или не вернется вовсе.       Гарри заставляет себя сосредоточиться на том, что перед ним: Малфой, и уговаривает его на это соглашение, чтобы следить за ним и выяснить, что он задумал.       — Кроме того, как ты и сказал, твои обвинения в уклонении от условно-досрочного освобождения превысили лимит обвинительных приговоров. Министерство все равно ничего не сможет тебе сделать. — Гарри разводит руками, глядя Малфою в глаза и чувствуя легкое напряжение у рта. Он решает пойти еще дальше. — Я не хочу причинить тебе вреда, Малфой. Теперь мы взрослые мужчины, и все, что было между нами в прошлом, умерло и развеялось пеплом. Послушай, давай начнем сначала.       Гарри встает и протягивает руку через стол Малфою, который смотрит на нее с едва скрываемым изумлением.       — Привет, — говорит Гарри с едва заметным сарказмом в голосе. — Я Гарри Поттер, иначе известный как Хантер Джеймс, потому что я не заинтересован в том, чтобы люди узнали, что я здесь делаю. — Он подчеркивает «не заинтересован» и снова думает, что можно будет сделать, чтобы Малфой не проболтался. — Я был аврором пять лет, — продолжает он все еще с вытянутой перед собой рукой. Глаза Малфоя не отрываются от нее. — И старшим аврором девять. Мне поручили быть твоим телохранителем.       Малфой медленно поднимает глаза, чтобы встретиться с Гарри взглядом. Он, кажется, внутренне борется, глядя на него долгое мгновение. Затем, к изумлению Гарри, прячет свою палочку под пиджак и протягивает руку. Ладонь теплая, а рукопожатие крепкое. Гарри не может поверить, что это сработало, и ему приходится сдерживать триумфальную ухмылку, которая хочет растечься по его лицу.       — Я Драко Малфой, — говорит он, не отрывая глаз от Гарри, как будто заглядывает внутрь него, ища любой намек на обман. — Иначе известный как Дариус Марквелл. Я нахожусь в городе некоторое время, причина — не твое дело, и мне нужен тот, кто обеспечит мою безопасность. — Его тон все еще полон скептицизма, и через мгновение он отпускает руку Гарри.       — Все во мне кричит о безопасности, — говорит Гарри, разводя руками. Он улыбается, лишь слегка показывая зубы.       Малфой снова слабо фыркает, хотя это не отражается на его лице.       — Ничто в тебе не кричит о безопасности, Поттер, — говорит он, взмахнув рукой в сторону Гарри. — Все в тебе кричит: «Беги в другую сторону, пока тебя не избили в темном переулке».       Гарри пожимает плечами, позволяя улыбке стать более естественной, как будто он доверяет Малфою.       — Именно то, что ты хочешь видеть в своей наемной мускулатуре.       Малфой закатывает глаза, и Гарри знает, что он обдумывает его найм.       — Это смешно, Поттер. Ты заколдуешь меня, как только я повернусь спиной, и мы оба это знаем.       Настроение Гарри меняется, и его снова охватывает гнев. Чертов Малфой. Он ничего не может с собой поделать; он всегда был подозрительным, осуждающим подонком. По крайней мере, рукопожатие послужило своей цели — он успешно наложил Следящее заклинание. Технически это незаконно, ведь он больше не аврор, но так же естественно, как дышать. Теперь он сможет выяснить, куда Малфой идет и что делает, независимо от того, согласится ли он нанять его. Не будет необходимости продолжать пытаться быть милым с этим придурком.       Гарри наклоняется вперед, положив руки на стол.       — Ты ни хрена обо мне не знаешь, Малфой. Ты ни хрена не знаешь о том, что я могу или не могу сделать. — Он выпрямляется, пытаясь сдержать рычание, которое хочет сорваться с губ.       Он думает об Арчере и четкой директиве, которую он получил насчет этой работы. Он заставляет себя сделать последнюю попытку проникнуть во внутренний круг Малфоя вместо того, чтобы тайно наблюдать за ним. Он стискивает зубы.       — Я предлагаю защитить тебя. Принимай или уходи.       Гарри долго смотрит на Малфоя. Тот ничего не говорит, хотя Гарри чувствует его напряжение, видит его в каждой линии его тела. Молчание тянется до тех пор, пока Гарри расстроенно не фыркает. Его терпение никогда не было большим, а теперь вообще почти равно нулю. Он направляется к двери, заставляя себя идти прямо, чтобы скрыть хромоту от боли, которая скручивает бедро. Он разрывает защиту Малфоя взмахом руки и открывает дверь, когда тот зовет:       — Подожди.       Гарри поворачивается, чтобы увидеть, как Малфой возвращает свои чары на место.       — Я принимаю, — говорит он без предисловий.       Гарри испытывает искушение бросить эту сделку обратно ему в лицо, но подавляет импульс и вместо этого кивает, резко дернув головой. Возможно, его выгнали из Министерства, но подозрительность умирает слишком тяжело. Следящее — это одно, но он получит больше от Малфоя, если будет рядом.       — Встретимся завтра в семь в Темном близнеце, — говорит Малфой. — Это на…       — Я знаю, где это, — перебивает Гарри, отворачиваясь прежде, чем Малфой заканчивает говорить. Даже если Гарри решил, что ему нужно сделать эту работу — он не может позволить Малфою снова исчезнуть, — это не значит, что гнев, пронизывающий его, волшебным образом успокоился. Ему нужно выбраться. Убежать. Уйти от странно знакомых звуков, запахов и воспоминаний, которые снова вплетаются в его разум.       — О, и Поттер? — зовет Малфой, и Гарри поворачивается к нему с бурлящим в груди гневом.       — Что? — огрызается он.       — Полагаю, у тебя есть причина использовать чары. Возможно, ты захочешь снова накинуть их, прежде чем выйдешь отсюда.       Гарри едва сдерживается, чтобы не оскалить зубы в рычании. Он с грохотом захлопывает за собой дверь. Останавливается на секунду в кабинете Арчера, чтобы подтвердить, что принял работу, а затем выходит оттуда. Если повезет, ему не придется видеть Арчера или это здание по крайней мере месяц.       Малфой и те эмоции и воспоминания, которые его появление пробудило в сознании Гарри, смешиваются с чувством беспокойства, которое он испытывает каждый раз, когда посещает здание ПРОтего. Он ненавидит проводить там время. Там пахнет неправильно. Печалью, безнадежностью, ревностью, гневом, болью. Люди нуждаются в их услугах по разным причинам, но они редко бывают счастливыми.       Гарри бежит домой от ПРОтего, ему нужно размять ноги, почувствовать, как горят мышцы. Бедро болит еще свирепее. Скрученный хаос рубцовой ткани, с которой он живет последние двенадцать месяцев, никогда больше не будет казаться принадлежащей ему, но как только он согревает мышцы упражнениями, вытолкнуть боль из разума легче.       Вместо этого Малфой заполняет его мысли. Он заставляет себя думать как аврор, чтобы избавиться от гнева. Гарри просеивает каждую деталь встречи, сверяя ее с файлом на Дариуса Марквелла, который дал ему Арчер. Он чувствует, как кусочки переворачиваются в голове, как головоломка, ожидая, чтобы их поставили в нужные места. Министерство, возможно, отвергло его, но это не значит, что он потерял навыки, делающие его силой, с которой нужно было считаться последние четырнадцать лет.       Почему Малфой прячется? Что он делает в Лондоне, выдавая себя за бизнесмена под вымышленным именем? От чего ему нужна защита? Все это не имеет смысла, и Гарри мысленно начинает подсчитывать список вопросов и соображений для их завтрашней встречи. Если Малфой появится.       Эта мысль на мгновение сбивает с шага, и он ругается, когда нога сильно запинается о тропинку, посылая боль в бедро. Старик, подметающий перед магазином, бросает на него неприязненный взгляд, и Гарри приходится активно сопротивляться, чтобы не посмотреть на него. Гермиона всегда говорит, что он должен держать свой характер под контролем. У него не было проблем с этим многие годы. До инцидента. Было так много вещей, с которыми у него были проблемы после этого ебаного инцидента.       Гарри качает головой, убирая волосы с глаз. Малфой появится. Что-то в нем уверено в этом. Что-то было в остроте запаха Малфоя, интересе в его глазах, в том, как пристально он изучал его. А если он не появится, всегда есть Следящее.       Гнев и потеря внутреннего покоя не исчезает к тому времени, как Гарри добирается до Норы тем вечером. Молли ждет его — у него постоянные встречи в Норе по средам и субботам последний год, — но он и так пришел бы. Ему нужно заземлиться; быть окруженным семьей. Стаей, если быть до конца честным с самим собой. Гарри проходит через главные ворота, чувствуя, как напряжение в нем ослабевает. Уровень зависимости от этого места теперь беспокоит, но в то же время он жаждет это чувство, стремглав бросаясь в него. Здесь он может позволить себе думать о мыслях, которые небезопасны где-либо еще. Здесь он дома.       Он слышит теплый лепет голосов, когда идет по траве, и сосредотачивается на них, выбирая отдельные и чувствуя, как гнев ускользает. Джордж, конечно, здесь. После войны его голос приобрел более приглушенный тон и никогда не возвращался к своему прежнему звучанию. Он слышит, как Флер тихо поет, а Молли за что-то отчитывает Артура. Подойдя ближе, слышит мягкий голос Гермионы — она читает Роуз.       Гарри чувствует тепло в груди при мысли о Роуз. Он всегда любил ее — был очарован тем, как она выросла, как ее воспитывали, как она узнавала мир. Он видел в ней в некотором смысле свой шанс начать все сначала, сделать лучше, чем когда он был крестным отцом ребенка, которого подвел худшим из возможных способов. Но с тех пор эти чувства усилились. Сейчас он любит Роуз с такой яростной защитой, что готов отдать за нее жизнь. Это встроено в его ДНК. Стая. Детеныши. Защищать. Он боролся с этим, когда его впервые укусили, убежденный, что это неправильно, что он болен и что ему не следует приближаться ни к кому из них, но особенно к Роуз. Она была слишком маленькая, слишком слабая. А он опасен. Монстр.       В конце концов, он сам видел, что случалось с детьми, которые играли с волками. Ему все еще снятся кошмары, он все еще слышит голос, зовущий его из темноты.       Первые несколько месяцев после укуса были темными временами, когда он почти думал, что сойдет с ума. Временами до того, как Гермиона заставила его увидеть, напомнила, что теперь он был и тем, и другим. Человек и волк. И у обеих его частей есть потребности. Иногда он все еще не верит в это. Иногда ему хочется разорвать себя на части, одичать, как это делают многие. Каждый раз она уговаривает его принять это, попытаться принять это. Все болит меньше, если он просто дает волку то, что ему нужно. Он отчаянно идет по вечному краю, пытаясь убедиться, что желания волка уравновешивают то, в чем он, Гарри, тоже нуждается. Это баланс, который он не соблюдает большинство дней.       Ебать его в рот, но он люто ненавидит то, что живет внутри него.       Гарри толкает дверь, и запахи внутри омывают его. Легкая улыбка растягивает его губы, когда он получает подтверждение, что Билл тоже тут. Всегда такой тихий, но безошибочно узнаваемый. Гарри чувствует себя более уверенным от этого. Билл не похож на него, не полностью, но он знает достаточно, поэтому Гарри всегда чувствует себя лучше в его присутствии.       Мгновение спустя Билл уже в прихожей, обнимает Гарри и потирается о его щеку, задерживаясь на мгновение. Гарри вдыхает, позволяя их запахам смешаться, а затем со вздохом отпускает.       — Тяжелый день? — спрашивает Билл, глядя ему в глаза, когда Гарри отступает.       Гарри пожимает плечами, чувствуя суматоху в мыслях даже сейчас.       — Можно и так сказать.       Они вместе идут в гостиную, и Гермиона смотрит на него с улыбкой, подталкивая Роуз, чье лицо загорается, когда она видит его. Она спрыгивает с дивана, бежит к нему и кричит:       — Дядя Гарри!       Гарри наклоняется, игнорируя вспышку боли в бедре. Намного хуже, чем обычно, так что он усилием воли не показывает это на лице — он бежал слишком сильно и слишком быстро. Он поднимает Роуз, легко раскачивая ее хрупкую фигуру в воздухе. Она смеется, когда он подхватывает ее на руки и сажает себе на плечи.       — Вперед! — кричит она, пришпоривая его.       Ей уже шесть лет, и она начинает вырастать из некоторых игр, но он рад, что эту она все еще любит. Он делает несколько быстрых кругов по гостиной, стараясь как следует прокатить ее по кочкам к ее восторгу. Затем снимает ее со своих плеч и кладет на диван рядом с Гермионой, а потом падает с другой стороны.       Он наклоняется через Роуз, чтобы потереться щеками с Гермионой, вдыхая ее аромат и позволяя сладкому гранатовому запаху мыла для тела, которым она пользуется, успокоить его еще больше. Она перестала пользоваться духами через неделю после того, как он обратился.       — Рон все еще на работе?       Она кивает.       — Он вернется поздно. У них сейчас несколько больших дел.       Она больше ничего не говорит, и Гарри не спрашивает. Это негласное соглашение между ними тремя. Рон пытался держать его в курсе дел ДМП после того, как он ушел, но Гарри колебался между желанием вернуться в действие, яростью от того, что его выгнали, и разочарованием от того, как все делается в его отсутствие. Они все согласились, что лучше избегать этой темы.       — Как прошел твой день? — вместо этого спрашивает он, и Гермиона начинает подробный рассказ о встрече, которую она провела с членами МАКУЗЫ и болгарского Министерства Магии.       — Это так расстраивает, Гарри. Похоже, они намеренно окружают меня стеной, потому что я не специализируюсь в той же области, что и они. Точно так же я поступила с французским, малайзийским и китайским Министерствами. Похоже, существует какой-то всемирный заговор, чтобы сохранить знания и контроль над магическими существами в руках немногих. — Она раздраженно фыркает и обнимает Роуз, притягивая ее ближе. — Я уже подумываю переквалифицироваться и сменить область.       — Миона, пожалуйста. Это того не стоит. — Гарри кладет руку ей на колено, пытаясь успокоить.       Это не первый раз, когда она выражает подобное желание, и он любит ее за это, но он ни за что не позволит Гермионе бросить свою карьеру ради него. Она получила место в Визенгамоте три года назад, и она уже на пути к избранию министром в ближайшие пять. Он не стоит того, чтобы отбрасывать это.       Мир такой, какой есть. После войны появилось много причин, по которым таких людей, как он, стали бояться и изгонять. Он видел слишком много резни, слишком близко знал хаос, который оборотни сеют в жизни людей, чтобы думать, что эта ненависть не оправдана. Оборотни — монстры. Она мало что может с этим поделать, и он отказывается позволить ей тратить свою жизнь на попытки.       Гермиона прищуривается и открывает рот, чтобы возразить. Он, вероятно, мог бы пересказать ее аргументы слово в слово. Гарри, ты того стоишь. Ты все еще ты. И дело не только в тебе. Эта дискриминация неправильна. Люпин столкнулся с этим двадцать лет назад, и с тех пор стало только хуже. Он хочет сказать ей, что семьи тех, кого волки убивают каждую луну, будут возражать. Иногда ему хочется схватить ее, встряхнуть и заставить увидеть, как волки могут разорвать все на части.       — Ужин готов, — кричит Молли из кухни, и Гарри молча благодарит за отсрочку.       Он сжимает ногу Гермионы, прежде чем встать, протягивает руку Роуз и снова сажает ее себе на плечи. Она хихикает, потому что ему нужно согнуться почти пополам, чтобы пройти через дверной проем, не ударив Роуз об него головой. Сев за стол, он оставляет Роуз на плечах, и она хихикает еще сильнее, когда все притворяются, что ищут ее.       Гарри делает глубокий успокаивающий вдох и отпускает напряжение, колыхающееся внутри него. Он ненавидит приносить с собой плохие воспоминания в это место. Так что он наблюдает, как его тарелку заваливают бараньими отбивными и пюре, тушеными овощами и соусом. Он коротко усмехается, когда видит капельку крови, стекающую по мясу. Молли встречает его глаза через стол с доброй улыбкой, и Гарри выдыхает и чувствует, что полностью успокоился. Здесь он в безопасности.       Он дома.