Ночь перед Рождеством

Ранняя осень в Йокогаме поражала своей теплотой. Это был первый на памяти Марико случай, когда в начале октября в больнице не прекращал работать кондиционер, а в ее комнате постоянно был включён вентилятор. И в кои-то веки все ее приключения ограничивались оттаскиванием на пару с Фукудзава-самой вентилятора из дома в больницу, ибо сплит-система в операционной не выдерживала нагрузки. Как и Марико. Высшая математика давалась ей плохо. Крайне плохо, просто ужасающе. Она по-прежнему оставалась лучшей на курсе, но ценой тому были бессонные ночи, обмороки от перенапряжения, после которых Ринтаро категорически не разрешал ей вставать с постели и вообще думать об учебе в течении нескольких часов. В особо критичных случаях он с боем вкалывал ей снотворное и оставлял Элис караулить рядышком. — Ин-те-гра-лы… — бормотала Марико, вводя в строку поисковика запрос, — от три-го-но-мет-ри-чес-ких… функций. — она победно ударила пальцем по клавише «Enter». Огай бросил на нее раздражённый взгляд. Марико пыталась справиться со стрессом от неразделенной любви, похоронив себя в работе и учебе, забывая даже о таких простых радостях, как перекусить в перерывах. Впрочем, в этом виноват он сам — он редко мог выделить свободную минутку на отдых, видимо, это сказалось на Марико. И как исправлять ситуацию он понятия не имел. Мори Огай всю жизнь специализировался на манипуляциях детьми, он мог без труда сломать психику бедняге, попавшему под его руководство или опеку, но Марико — другое дело. Он понятия не имел, как воспитывать детей, а тем более как справляться с девочкой-подростком в самом расцвете пубертатного периода, когда бушуют гормоны, а любое событие сказывается на неустойчивой психике. Он честно старался заботиться о ней, но в какой-то момент после окончания войны потерялся и просто стал поддерживать ее в любых начинаниях, даже если они были… неверными. Так, он дал ей попробовать алкоголь, когда она попросила, купил ей качественные сигареты, едва учуял запах курева, чтобы племянница не загнулась от той пародии на табак. Он понимал, что поступает не так, как сделал бы образцовый родитель, но ничего больше ему придумать не удалось. Он бы даже не удивился, если бы понял, что с Фукудзавой они сошлись на почве общих проблем с воспитанием детей — Рампо-кун бунтовал по-хлеще Марико, особенно когда дело касалось Нацумэ. Впрочем, в этом их «дети» были похожи, они даже подружились из-за ненависти к Сосэки. Но дружба с Рампо не помогла Мари с решением глобальной любовной проблемы. В какой-то момент Огай думал предоставить все Фёдору, но потом передумал, ибо Достоевский и сам, вероятно, не понимал, как помочь подруге. Не его специализация это, дела сердечные. Не их. И, как назло, никого, кто бы мог помочь, Огай не знал. Фукудзава слишком серьёзный и чопорный и явно не понимает, что сказать девочке-подростку с разбитым сердцем, Рампо еще ребёнок, все его мысли только о конфетах и собственной гениальности, а больше у Мори никого и не было. Он в очередной раз возвёл глаза в белый потолок, вздохнул и проклял снаряд, убивший его брата и невестку. Эти двое всяко лучше него разбирались в любовных похождениях, голубки чертовы. — Мы видим, что в подынтегральном выражении находится произведение двух функций. К сожалению, в интегральном исчислении нет удобной формулы для интегрирования произведения… — монотонно рассказывала старая дама из компьютера. Марико засыпала, но держалась до последней секунды видео, а потом что-то усердно застрочила в толстенную тетрадь. Огай вздохнул и вернулся к истории болезни очередного преступника. Довольно интересный для трущоб случай — парень умудрился выжить в Йокогамских условиях с бронхиальной астмой, да еще и в мафию угодил. У него еще кличка такая странная, Красный, да друзья Лосось, Форель и Краб. Странные ребятки, но хорошие — друг за друга горой, а Огай таких уважает. Из коридора донёсся глухой стук, будто тело со ступеней скатилось. Марико бросила равнодушный взгляд на дверь и продолжила писать задачи для завтрашнего семинара. Огай вздохнул, устало потер глаза и пошёл проверять нового пациента. Вероятнее всего это кто-то с серьёзным ранением, возможно не относящийся ни к одной из группировок, банд или организаций, а может единственный выживший после перестрелки или вообще случайно пострадавший преступник, не ожидавший опасности неподалёку. А, нет. Это невыспавшийся Рампо навернулся со ступенек. — Здрасьте, Мори-сан, — весело улыбнулся паренёк. — Можете вызвать такси до театра? — Возможно, — Огай вздохнул, облокотившись о стену. — А по какому поводу ты решил меня навестить? — Я думал, что Фукудзава-сан у вас, но по дороге пораскинул мозгами и понял, что он в театре, но было уже поздно, — подросток потер поясницу и болезненно скривился. — Так вызовите? — Вызову, — он указал Рампо на кабинет. — Подожди пока… и попробуй расшевелить мою племянницу. А лучше возьми с собой. У него не получилось. Марико почти довела беднягу до слез, когда в течение десяти минут не отрывалась от конспектов и усердно игнорировала юного детектива, который что-то рассказывал о новом деле Фукудзавы. Девушка даже не посмотрела в сторону гения, и Рампо уехал абсолютно полностью обиженный на нее. А Огай понятия не имел, что делать со «своим ребёнком». Фёдор, навестивший подругу спустя полчаса после ухода Рампо, только пожал плечами на вопросительный взгляд Мори и углубился в высшую математику напару с Марико. Сама же девушка не понимала, что что-то не так. Будучи полностью уверенной, что учеба и работа могут помочь ей забыть о проблемах, она зарывалась в делах, особенно хорошо действовала математика, позволяющая абстрагироваться от окружающего мира. И это работало — Марико почти смогла похоронить воспоминания о выпускном, но… но. Чёртово «но». Чертов Ник. Она старательно отрицала наличие каких-либо чувств к Гоголю, однако стратегия, которой она научилась у дяди, не работала, когда один блондинчик с гетерохромией маячил на горизонте, засосавшись с очередной однокурсницей. Марико тоже не отставала — в любую свободную минуту либо зарывалась в одеяла и еду вместе с Фёдором, либо находила какого-нибудь «красавчика» со свободной квартирой. И не сказать, чтобы ее такой образ жизни устраивал, просто никаких альтернатив в голову не приходило. Бывали, правда, дни, когда она ходила на задания с Фукудзавой и Рампо, но они случались очень редко. Чаще всего такие задания относились к таинственному Солдату, стоящему за всеми теми террактами, а так как у Огая было много работы, от его имени ходила и собирала информацию Марико. В основном это были незначительные факты: родом из Тайланда, холост, без детей, проник на территорию Йокогамы мало того, что незаконно, так еще и без ведома портовых, что вообще удивительное событие, а потому выследить его будет трудновато. Но возможно. Однако Рампо категорически отказывался работать. Он часто повторял, особенно когда был наедине с Марико, что выслеживать Солдата бесполезно, они все равно не поймают его, а если и поймают, то толку от этого не будет. Раньше Мари раздражала капризная натура Эдогавы, особенное девушка не любила его отношение к работе — это не хочу делать, это скучно, это слишком просто… Но в какой-то момент она привыкла к высокомерию мальчишки, даже стала его отмазывать от каких-то дел, на которые он ну очень не хотел идти. Марико даже не заметила, когда все поменялось, да и не поняла, что что-то вообще изменилось. И на эти его капризы она тоже не обращала внимания. Покричит и перестанет — ее неизменный девиз, если дело касалось Рампо. — Фукудзава-сан снова заставляет меня идти расследовать этого Солдата, — хныкал Эдогава, находясь в комнате Марико. Старшие ночевали у Фукудзавы, а значит младшие перебирались к Мори, что автоматически обеспечивало для Марико «весёлую ночку». Порой Рампо рассказывал слишком много опасных политических фактов. Например, нынешний премьер страны педофил или министр просвещения заядлый коррупционер. Подобные знания могли навлечь беду, но, сколько бы Марико не пыталась остановить Рампо от выведывания секретов людей из телека и последующей передачи информации ей, он продолжал пускать талант на бесполезные и рискованные затеи. — По старой схеме? — вздохнула девушка. — Ага, — радостно закивал юный детектив. «Старая схема» являлась выигрышным вариантом для обеих сторон. Марико берет Рампо с собой в колледж, всюду ходит с ним и всячески скрашивает его досуг, предварительно отмазав от дел. Эдогава тем временем не оставляет Мори наедине с ее мыслями, по договорённости с Фёдором, сворачивает в коридоры, в которых нет риска встретить Ника, а также помогает с учебой, особенно с контрольными — как оказалось, дедукция отлично применима в списывании физики. И схема всегда работала. В те редкие дни, когда Марико брала Рампо на учебу, она чувствовала себя гораздо легче. За эти полгода они неплохо сдружились, и… оба Мори, пусть и отказывались признавать, были рады обрести настоящую семью. Фёдор же смотрел на странную компашку и ждал, когда Ник и Мари наконец одумаются, окончательно завершив формирование большой и счастливой семьи.

***

По оконному стеклу барабанил дождь. Ник сидел в плохо освещённой комнатушке, скудно обставленной дешёвой мебелью. Старые грязные шторы колыхались от сквозняка — окна продувались. В животе у Ника урчало. Бабуля с дедулей уехали в Россию вскоре после поступления внука в колледж, оставив его на попечение матери, что было их тотальной ошибкой. Мать Ника была женщиной… своеобразной. Она терпеть не могла готовить, да и дома как правило не ела. Хотя, что там не ела, она и бывала-то там редко. Однако Ник этому был только рад. Он помнил каждый вечер, каждую минуту, проведённую наедине с матерью. Он ненавидел такие дни. Со дня их выпускного вся его жизнь покатилась к чертям. Он понятия не имел, чем думал, когда целовал Марико, а после еще и звал ее на ужин, как будто он совсем не против их отношений. Идиот. Господи, какой же он идиот. Замок щелкнул. Внутри у Ника все похолодело. Мать выбрала не самый подходящий момент для возвращения, теперь он уж точно не сможет покушать, по крайней мере до завтрашнего вечера. В коридоре что-то с грохотом упало. Ник затаил дыхание в надежде, что Мария Гоголь не вспомнит о существовании сына и просто уйдёт спать. В коридоре что-то снова упало, свет замигал — это что-то попало в люстру. Впрочем, вероятно, старые лампочки все же перегорели. Громкий звук шагов раздавался во всей квартире, и Ник попытался определить, куда направляется его мать. На кухню. Кухня находилась на другом конце дома от комнаты Николая, так что его шансы на относительно спокойную ночь увеличились. Сердце Гоголя глухим стуком отдавалось в груди и ушах. За окном сверкнула молния. Громыхнул раскатистый гром. Зазвенело стекло, и Ник понял, что спать Мария не собирается. Он хотел было грустно вздохнуть, однако вовремя отдёрнул себя и вернулся к конспекту по истории. Рука дрожала, держать карандаш становилось все труднее. Нику казалось, что мать вот-вот услышит стук его сердца или надрывное дыханье. Капля пота скатилась по его лицу. Казалось, весь мир остановился, готовый схлопнуться сразу, как только Мария подзовёт сына. — Коленька! Иди сюда, сынок… ик! — донеслось пьяное с кухни. К величайшему сожалению Гоголя, мир не схлопнулся. Стул заскрипел, когда Ник резко отодвинулся назад. Парень не мог противиться матери. Дорога до кухни казалась ему длиннее обычного, секунды тянулись будто часы. Мария сидела на старой табуретке, облокотившись о стену. На деревянном столе, покрытом зеленой грязной клеёнкой, стояли несколько пустых бутылок сакэ. — Присядь, — пьяно указала на другую табуретку женщина. Ник попытался улыбнуться матери, но вышло натянуто и криво. Впрочем, она этого не заметила. Мария икнула и опрокинула в себя еще один стакан сакэ, тут же потянувшись за новой порцией. Ник молча наблюдал. Пьянство матери не было редкой картиной в доме Гоголей, когда бабули с дедулей не было в Японии. Лишь они могли сдерживать эту давно слетевшую с катушек женщину, которая когда-то была красавицей-женой их сына. — Скажи, Коля… ик!.. ты меня любишь? — она посмотрела на сына затуманенным взглядом. — Конечно, мама, — без энтузиазма отозвался Ник. Он знал, что будет дальше. Он не хотел этого. Он не хотел ничего. — Я тоже тебя люблю, — она сдавленно всхлипнула. — А вот твой папаша… ик!.. нас никогда не любил! Она залпом выхлебала сакэ, не потрудившись даже перелить алкоголь в стакан, и с грохотом опустила бутылку на стол. Ник вздрогнул. Началось. — Он… он… ик!.. он только и мог, что… ик!.. командовать. Посмотри на меня! — она вскрикнула. Ник поспешно поднял взгляд на мать. Она смотрела на него бешеным взглядом и тяжело дышала. — Посмотри, во что он меня превратил! Мария истерично хлопнула ладонью по столу, заставив сына еще раз вздрогнуть. — Это все он! Ик!.. Только он виновен во всех наших бедах! Посмотри на меня, Коля! Вот, к чему… ик!.. приводят отношения! Запомни, сынок, никогда не влюбляйся! Отношения… ик!.. уничтожат тебя. Отношения уничтожают свободу, они убивают все, что было в тебе… ик!.. Запомни, что говорит тебе мать! Твоя свобода — единственное, что у тебя есть… ик! Сохрани ее, во что бы то ни стало! — Хорошо, мама, — покорно кивнул Ник. Внутри у него все сжалось. Он боялся. Боялся того, что будет дальше. — Ах ты гадкий мальчишка! — Мария вдруг яростно бросила в сына стакан, который не успела поставить на стол. Ник испуганно дёрнулся в сторону и обернулся. Стакан разлетелся на мелкие кусочки, ударившись об стену. —как ты смеешь так нагло лицемерить, глядя мне в глаза! Ик! Думаешь, я не знаю, что ты сохнешь по той девчонке Мори! Даже в дом ее водишь, ублюдок мелкий! Ник широко распахнул глаза. Во все прошлые разы она говорила о несуществующей девушке, которую Ник «наверняка успел завести», никогда не добавляя конкретики. Сейчас же речь шла о Марико. Почему она говорит это? Откуда она знает? Он никому, кроме Ивана, не рассказывал о том, что чувствует, а Иван не из тех, кто станет трепаться. Тогда… кто? — Ты такой же, как твой мерзкий папаша! — продолжала кричать Мария. — Нет, ты хуже! Небось, шлюха та малолетняя уже взяла тебя в оборот! Слабак! Мне противно, что я воспитала такого слабохарактерного щенка! Хлопок. Щеку обожгло. Удар был довольно сильным, но, несмотря на это, парень не пошевелился. Он будет терпеть, чтобы мать осталась довольна. Он будет терпеть, потому что у него нет выхода. Он будет терпеть, чтобы выбраться из Ада хотя бы на несколько минут. Если он ответит, будет только хуже. Мария ненавидела неповиновения. Ник ненавидел Марию. — Значит, ты врал, что любишь меня, — резко вернулась к плачу женщина. По ее щекам снова потекли слезы. Ник даже не повернулся к матери, в надежде, что она скоро уснёт от выпитого алкоголя. — Ты врал мне во всем… ик!.. а ведь я говорила правду… И так по кругу. Она плакала, кричала, кидала в него предметы разной степени тяжести, ударяла, кричала, снова плакала. Каждый раз, когда она приходила домой, это повторялось. Иногда реплики немного изменялись, однако так было только хуже, и с каждым разом Ник все больше утопал в этом болоте с кипящей лавой. Но почему-то он не мог заставить себя притвориться, что не слышал, как мать зовёт его. Надежда на то, что в этот раз все изменится, сжирала его изнутри, дёргала за ниточки, заставляя раз за разом наступать на одни и те же грабли. И эти грабли наконец пробили его лоб. Едва Мария уснула на все той же табуретке, Ник тихо поднялся и выскользнула в коридор. На скуле расцветал синяк, губа кровоточила, но он даже не взглянул в зеркало. В своей комнате он выудил из-под кровати сумку, быстро побросал туда все необходимое и осторожно вылез из дома через окно. Мать не забудет его… провала с Марико. Если он сейчас не уйдёт, пострадать может она. И почему он даже в такой момент думает только о ней? Черт. — Заебало, — сквозь зубы прошипел Ник, стремительно шагая к сто тринадцатой. Это было единственное место, в которое он мог прийти посреди ночи, чтобы переночевать. А ведь Марико пострадает, даже если он уйдёт. Мать наверняка подумает, что он променял ее на девушку… черт. Ник понятия не имел, что ему делать. Никакого желания думать у него не было. Все мысли крутились вокруг одной кудрявой медсестры, и это убивало. Он не хотел отношений. Он боялся их. Знал, что Марико никогда не поступит с ним плохо, знал, что сам скорее причинит ей вред, чем она ему, но боялся. Он не хотел причинять ей боль, но ему казалось, что по-другому никак. Он должен сделать все, чтобы она возненавидела его. Должен оттолкнуть ее, чтобы она не хотела даже видеть его. Так у него не останется шанса быть с человеком, которого он полюбил. Так он будет свободен от всех чувств. Когда-нибудь он останется абсолютно один. Полностью свободен. Бабуля и дедуля рано или поздно покинут этот мир, Иван наверняка выберет Фёдора, Марине и Борьке неплохо и вдвоём… он останется один. Он выбрал одиночество, он выбрал свободу. Так никто не сможет им помыкать, никто не сможет подчинить его. Он будет свободен от всяких эмоций. Да, так и будет. И тогда он обретёт счастье. Ведь так?