Ночь перед Рождеством

Октябрь совершенно не радовал погодой. Дожди шли почти каждый день, несмотря на то, что сезон ливней давно завершился. Добираться до колледжа приходилось чуть ли не вплавь, а по прибытии на учебу выжимать одежду, ибо зонтики перестали спасать. Иван не любил дожди. Ему нравилось, когда солнце припекало и согревало, когда улицы были залиты его ярким светом, а настроение переваливало за отметку «терпимо». Но с погодой поспорить он не мог, а потому почти каждое утро просыпался от монотонного стука капель по подоконнику. Стоит ли говорить, что начинался его день отнюдь не с улыбки? Скорее, с раздасаданного вздоха и русских матов. И это утро исключительным не было. Иван с тоской смотрел на понурые улицы города и пил горький эспрессо, сидя на на кухне. На столе лежали свежие булочки, которые буквально несколько минут назад завёз ему ассистент его родителей. Они снова уехали по работе, предоставив сына самому себе. А он и не жаловался. На протяжении всего утра его волновало лишь две вещи: почему Ник ни разу за ночь не позвонил ему и не уточнил домашнюю работу по французскому, и что будет на тесте по теории перевода. И первое абсолютно точно волновало его меньше второго. Хотя бы потому, что Ник мог в кои-то веки записать задание, или, что более вероятно, просто забыл о таком предмете, как французский язык. А вот насчёт теста он беспокоился. Во-первых, сама дисциплина казалось ему ужасно скучной, а во-вторых, преподаватель еще на первом занятии предупредил, что поблажек не будет, автоматов от него не дождётся никто. И это удручало Ивана. Дорога до университета казалась ему отвратительно длинной и серой. В здание он зашёл знатно промокший и еще более злой, чем когда только проснулся. Первой парой у них был английский, на котором Иван сидел вместе с Ником, ибо почти все языки лингвисты учили вместе с политологами. Николая в аудитории не оказалось. Гончаров решил не предавать значения столь обыденной вещи, как опоздание или прогул Гоголя и сосредоточился на повторении лексики. Английский тянулся медленнее обычного. Иван злобно подглядывал то на часы, то в окно, пытаясь не заснуть под монотонный бубнеж преподавателя. Люди бежали по улице, прикрывали головы сумками, пытались взять зонт так, чтобы промокнуть не так сильно. Глупые дети в резиновых сапогах и дождевиках наверняка прыгали бы по лужам, пока родители не видят, не будь у них сейчас уроков. Какой-то мужчина поскользнулся на грязи и упал прямо в лужу, обрызгав прохожих и запачкав белый костюм. Проходящая мимо женщина мгновенно подскочила к бедняге и помогла подняться. Какие-то два подростка, прогуливающие школу, показывали на несчастного пальцами и хватались за животы от смеха. Иван вздохнул. Знакомая блондинистая макушка так и не показалась, не осветлила своим присутствием нудную серую пару. Английский завершился, и Гончаров решил все же позвонить «клоуну, прогуливающему пары». На третий гудок Иван скривился. На седьмой его настроение упало на несколько километров. На десятый он мысленно проклял Гоголя и всю его семью до пятого колена. На пятнадцатый отключился и пошёл к программистам, потому что только Фёдор чудесным образом мог ему помочь найти и отпинать нерадивого ученика. Достоевский сидел за задней партой у окна и с умным видом читал конспект по высшей математике. Ивана он заметил не сразу, лишь когда тот подошёл вплотную и заглянул в толстую тетрадь. Фёдор медленно поднял взгляд на нарушителя спокойствия и удивлённо вскинул брови. — Ник опять прогуливает, — хмуро сказал Иван. — Он делает это постоянно, — скептически заметил Достоевский. Чёрная чёлка спадала ему на глаза и, казалось, совсем не мешала. — Это раздражает, — Гончаров скривился. Только один человек во Вселенной был способен вывести из равновесия вечно спокойного и рассудительного Ивана, и этот клоун прямо сейчас занимался тем, что старательно бесил повелителя глины, даже будучи непонятно где. — И ты хочешь, чтобы я сказал, где он? — Фёдор вздохнул и подпер одну щеку рукой. — На сто тринадцатой. Не благодари. — И что он там забыл в разгар рабочего дня? — спросил Иван. — Из дома сбежал, — как ни в чем не бывало заявил юноша. Глаза Ивана медленно расширились, принимая форму круга. В его голове был только один вопрос: какого черта? Однако узнать ответ ему не удалось — в аудиторию зашла Марико, о чем-то препирающаяся с Рампо. С относительно недавних пор при Мори никто из развалившейся компании не упоминал Гоголя, а при Нике никто не упоминал Марико, а потому вопрос был негласно закрыт. — Привет, — девушка улыбнулась и помахала друзьям. — Давно не виделись, Вань. — Ага, — хмуро кивнул он. — Надо же, ты все также ненавидишь дожди, — снисходительно покачала она головой. — А ты кайфуешь от такой погоды, — фыркнул Гончаров. —Здравствуй, Рапмо-кун. Какими судьбами в нашей шараге? К Рампо Иван относился нейтрально. Обычный парнишка, хоть и немного зазнавшийся, впрочем, это было оправдано — Эдогава по праву мог считаться гением дедукции. И Гончаров точно помнил, что до колледжа юному детективу еще далеко. — Я с Мари-чан, — ослепительно улыбнулся Рампо. — Фукудзава-сан занят, Мори-сан тоже, а дома скучно. Эдогава опасливо покосился на Марико, будто бы догадывается о причине внепланового «собрания» двух друзей, но та даже и не думала об этом. — Федь, у тебя есть интегралы? — сипло спросила она. Тот кивнул. — Могу я взглянуть? — Ага, держи, — Фёдор выудил из рюкзака толстую тетрадь с первой частью конспектов. Высшая математика не только Марико заставляла попотеть. Фёдор позиционировал себя как гуманитария, однако почему-то пошёл на далеко не гуманитарную специальность. Действия этого человека довольно часто заводили Ивана в тупик и в то же время восхищали. — Ты хоть что-то понял? — пробормотала Марико, листая тетрадь. — Немного, — кивнул Достоевский. — Можешь забрать, на паре вернёшь. — Ага, спасибо, — немного заторможенно ответила девушка. — Дос-кун, — неожиданно резко и громко сказал Рампо. — Делись конфетами. Фёдор вопросительно выгнул бровь, но вопросов не задал и молча протянул парнишке шоколад. Эдогава довольно ухмыльнулся и поспешил за выходящей из кабинета Марико. Иван же порадовался, что его подругу волнует только вышмат, и она не стала долго расспрашивать Гончарова. Вряд ли он сейчас смог бы без труда обходить тему Ника. Куда более вероятным было то, что он сорвётся и десять минут будет жаловаться на тупого клоуна, не предупредившего его о внезапной смене местоположения. Этот идиот даже не подумал, что может переночевать у Ивана, а ведь обидно. Небось, только о Марико и думал в тот момент, баран непроходимый. — Если после пар пойдёшь к Нику, не наседай сильно, — сказал Фёдор, когда Рампо и Марико скрылись в коридоре. — Его мать узнала, что они с Мари целовались. — Пиздец, — только и смог произнести Иван. — Что мы с тобой натворили? — Ничего страшного. — отрезал Достоевский. — Как заварили, так и расхлебаем. — Ага, — скривился Иван. — Только до меня слухи интересные дошли… — Они правдивы, — перебил его Фёдор. — При ней только эту тему не заводи, она не в восторге от ситуации. — И сам понял, не первый год знакомы. — Давай встретимся в круглосуточном магазинчике у твоего дома в десять, я приведу еще одного человека. Она согласилась помочь, но так, чтобы об этом никто не знал. — Бедная девушка, не знает, во что ввязалась, — усмехнулся Иван. — Знает, мы с ней за Мари и Мори-саном следили, — Гончаров закатил глаза. Достоевский в своём репертуаре. Дождь не прекратился и вечером, когда пары закончились. Ивана совершенно не прельщала перспектива переться на другой конец города на сто тринадцатую, но он знал, что по-другому с Ником он не свяжется. Вода заливалась в ботинки и за шиворот, мочила недавно вымытые волосы и тщательно отглаженную одежду. Иван был почти уверен, что конспекты будут промокшими, когда он все-таки вернётся домой. По дороге в заброшенную школу Иван заглянул в магазин и купил Нику покушать. Вряд ли у того были деньги или силы идти за едой в таком состоянии. Мать Гоголя в кругу его друзей была известна как «величайшая из истеричек», и сам Ник этого не отрицал. После смерти Василия Гоголя, Мария слетела с катушек. Иван неоднократно видел, как она кричала на сына в пьяном угаре, не подозревая, что за стеной притаился Гончаров. После таких случаев все обычно делали вид, что ничего не произошло, однако вид у Ника был помятым еще некоторое время. Об отношениях в семье Гоголей подробно было известно только Фёдору, Борьке и Ивану, девушки же оставались в неведении, считая, что Мария просто любительница уйти в запой. Для этого не было какой-то определённой причины, просто по случайному стечению обстоятельств в гости к Нику они приходили только во время пребывания там бабули и дедули, контролировавших ситуацию. И рассказывать им почему-то никто не хотел. Пожалуй, это была чуть ли не единственная информация, которую знали не все в компании. Сто тринадцатая встретила Ивана родным холодом и сыростью. Гончаров по-настоящему любил это место, несмотря на грязь и протекающую крышу. С заброшенной школой у него было связано немало воспоминаний, подавляющее большинство которых отдавались в груди теплом. — Ванька? — послышался хриплый голос. — Ты тут что один забыл? Неужто на свиданку? — Тебя я забыл, клоун, — мгновенно скривился Гончаров. Ник выглядывал из столовой, где, по всей видимости, и решил обосноваться. — Ты какого черта не сказал мне ничего? — Тебе все Фёдор разболтал? — насупился Ник. — Не-ет, ну так же не интересно! — Интересно, не интересно… ты ведь простудишься, идиот. Собирай манатки и пошли ко мне. — Ты волнуешься обо мне? Это так мило с твоей стороны, Ванечка. Но я никуда не пойду, мне и тут хорошо. Иван промолчал, оглядывая друга с ног до головы. Грязные ботинки, протёртая куртка, промокшая коса. Взгляд горел каким-то странным, маниакальным безумием и страхом. Гончаров продолжал молчать. Гоголь также не спешил нарушать тишину. Он с яркой улыбкой взирал на хмурого друга и ждал. Чего-то. — Выглядишь отвратительно. — Спасибо, — его улыбка стала еще отвратительней. Она застыла, будто была вылеплена Ником из глины, чтобы никто не увидел его боли. Ивана едва не передернуло от такой мысли. Гоголя срочно нужно было спасать. — Где твой плащ? — еще одна странность. Ник никогда не выходил из дома без плаща, а часто даже надевал его, чтобы не оставаться без способности на долгое время. — Оставил в коридоре, когда уходил, — беззаботно пожал плечами он. — А что? Иван промолчал. Его пугало то, что происходило с Ником. То, что с ним могло произойти. Гоголь не контролировал себя, и Гончаров боялся, что может потерять друга. Навсегда. — Пошли ко мне, — повторил он. — Зачем? — Ник склонил голову набок. В его взгляде читалось безумие, которое ставило Ивана в еще больший тупик. Насколько же сильно его довела Мария на этот раз? Впрочем, если замешана Марико, то придёт в себя он еще не скоро. — Кушать пирожки и запивать их ромашковым чайком, — Иван вздохнул. Ему предстоит долгая и трудная работа. — Кстати, — Ник вдруг посерьёзнел. — А правда, что Солнышко встречается с Токитой Кином из ее группы? Очень долгая и трудная работа. — Правда. Марико угасала на глазах. Ей постепенно становилось плевать на все, кроме учебы, прогулки с Фёдором больше не вызывали даже малейшего чувства счастья, а шоппинг не приносил долгожданного успокоения. От алкоголя и сигарет тошнило. Мори Огай пытался шутить, что его племянница все-таки выбрала здоровье, но одного Грозного взгляда Фукудзавы ему хватило, чтобы всерьёз взяться за проблемы племянницы. Путём недолгих выяснений обстоятельств, а именно разговора по душам с Достоевским, знающим покуда больше любого другого человека, Огай пришёл к выводу, что его гены оказались не самыми полезными для молодой девушки. Фукудзава на данное заявление многозначительно промолчал. Марико просто отказывалась принимать свои чувства к Николаю и что-либо делать для улучшения их взаимоотношений. На данном моменте Огай почувствовал вялые угрызения совести, но решил игнорировать столь необычное для него чувство до их следующей встречи с Фукудзавой. Николай в свою очередь был непроходимым кретином, который решил, что будет вообще весело оттолкнуть Марико и сохнуть по ней на расстоянии, делая вид, что он весь из себя холодный и неприступный. Это являлось цитатой Достоевского, которую Огай запомнит надолго — такой эмоциональности от Фёдора он еще не наблюдал. Исходя из полученной информации, нетрудно сделать вывод, что Марико страдает от якобы невзаимной любви и пытается похоронить чувства, а заодно и себя, в нескончаемом потоке работы и учебы. Огай такую политику не одобрял, хоть и сам раньше грешил подобным. Однако его племянница в своём стремлении практически отказалась от еды и сна, что негативно сказывалось на ее физическом здоровье, что уж говорить о психическом. Его у неё, вероятно, вообще не осталось. Однако не успел Огай решить, как правильно будет подойти к решению проблемы, чтобы не усугубить ситуацию, как все резко переменилось. Марико перестала сильно нагружать себя, стала больше есть и спать. Безусловно, она продолжала делать домашнюю работу, учить лекции и дополнительно заниматься математикой, но также добавились ежедневные прогулки. Проблема была исчерпана, и Огай с чистой совестью похоронил в глубине сознания мысль о том, что человек не может настолько быстро прийти в себя после такого травмирующего события, как первая любовь, и вновь полностью погрузился в работу. Марико же воспользовалась советом новой знакомой с факультета психологии и завела отношения. То, что Сугавара Цубаки откуда-то узнала об их с Ником «отношениях», Марико не насторожило, точнее, она даже не думала об этом. Избранником Мори посчастливилось стать Токите Кину, ее не самому смышлёному одногруппнику. Ей было достаточно нескольких робких обожающих взглядов, чтобы бедняга не думал ни о ком, кроме неё, но в то же время и не распускал руки, ведь «она не готова зайти так далеко, но будет стараться». Свидания с Токитой не были скучными — он любил биотехнологии и мог говорить о них часами, а Марико не возражала, однако это было единственной их точкой соприкосновения. У них различались вкусы в музыке, в сериалах и аниме, даже в еде. Мори даже не рассматривала его как вариант для долгих и серьёзных отношений, чего не скажешь о Токите. Он был безмерно счастлив, что Марико обратила на него внимание. Девушка была даже почти уверена, что он расписал их совместное будущее на десять лет вперёд. Однако прогулки с одногруппником были лишь способом отвлечься от мыслей, не причиняя себе вреда. Каждый раз, когда на горизонте маячила золотистая косичка, когда в коридоре слышался такой знакомый звонкий смех, ее сердце замирало. «Это брадикардия» — отзывался внутренний голос. Каждый раз, когда кто-то заводил разговор о фрике с факультета политиков, ее пульс подскакивал. «Это такихардия» — вздыхал внутренний голос. «Может, проверишься у специалиста? А то вдруг мы аритмию подхватили?» — спрашивал он по ночам, когда Марико оставалась одна. И аритмии она была бы рада намного больше, чем влюблённости. Но жизнь порой бывает несправедлива к людям, преподнося им то, чего они желают меньше всего. Солнечные дни обрушились на Йокогаму внезапно и в совершенно неожиданное время: в ноябре. Марико ходила в колледж с большим трудом, солнце отбивало всякую работоспособность. Зато под боком всегда маячил Токита, начинавший порядком раздражать Мори. Он замечал, что Марико стала относиться к нему холоднее, они почти перестали ходить гулять, потому что у неё всегда «были дела». Последней каплей для Токиты стало то, что мать Гоголя с факультета политики, внезапно нагрянула на факультет биотехнологии и о чем-то очень долго ругалась с Марико. Долго искать причину не пришлось — Кин дураком не был и замечал, какие взгляды украдкой кидают друг на друга его девушка и этот Гоголь. Да и слухи о них ходили еще с самого первого дня учебы. Впрочем, хоть дураком его и не назовешь, мудаком он был тем еще. Сколько Токита себя помнил, он всегда был один. До пятнадцати лет он был изгоем в классе, на улице, даже дома его предпочитали не замечать. Причина на то была Токите неизвестна. Он выживал каждый день, слоняясь по тёмным улочкам трущоб Йокогамы, пока не встретил банду гопников из двадцать седьмой школы, которую возглавлял Фукуяма Асахи, заменивший Токите брата и друга, они вместе заканчивали среднюю школу и вместе проступали в колледж. По счастливому для Токиты стечению обстоятельств, родители Фукуямы решили всерьёз заняться сыном и отправили его на факультет биотехнологий — розовую мечту Кина. Туда же поступила и прекрасная Марико Мори, увидев которую, он потерял дар речи. — Эта девушка будет твоей, — пообещал Токите Фукуяма. Однако ждать, пока обещание сбудется, оказалось мучительно долго — Мори близко общалась только с Фёдором Достоевским, который внушал страх даже старшекурсникам. — Да она сохнет по Гоголю из политиков, — фыркала Рэн, девушка Фукуямы. — У тебя нет шансов. Однако она ошиблась. Уже спустя семь месяцев после начала учебы колледж заполонили слухи о том, что Марико Мори с первого курса биотехнологий встречается с одногруппником Токитой Кином. Его счастью не было предела. Необычайная эйфория переполняла его, когда он смотрел в глаза шокированной Рэн после того, как та самая Марико Мори написала ему, что согласна встречаться. Казалось бы, какие еще его могут ждать проблемы? Токита Кин всегда был один, поэтому знал, что люди любят уходить. Люди любят забирать. Токита Кин не любил, когда от него уходят, когда у него забирают. Ему не нравилось, что Николай Гоголь столь наглым образом крадет у него девушку. — Но ты больше не один, бро, — Фукуяма сжал плечо лучшего друга. — нас теперь больше, чем даже двое. Он не заберёт ее. Никто не заберёт. — Ты прав, бро, — кивнул Токита. — Мы отомстим. Брат за брата. — Брат за брата! — эхом отозвалась банда. — Мы согласны, — Фукуяма обернулся и кивнул стоящему чуть поодаль высокому мужчине в военной форме. — Теперь, может, скажете, кто вы такой? — В широких кругах я известен как Солдат, — с усмешкой кивнул мужчина. В рядах банды повисла гробовая тишина. Переходить дорогу доктору Мори, помогая его врагу, не хотелось. Отступать, не отомстив за брата, не хотелось еще сильнее.