Ночь перед Рождеством

Марико стояла в дверном проёме камеры, куда должны были доставить Анну, задыхаясь от гнева. Он обманул ее. Обвёл вокруг пальца. Вместо Ахматовой подсунул куклу. Фарфоровую, наверняка дорогую. Но это не изменяет того, что он ее нагло надул, как маленькую девочку! Она не знала, почему злится. Это было ожидаемо — Булгаков не стал бы отдавать в руки врагов такой ценный источник информации. Да и зачем ему убивать Камуи, это же вздор! Или это был не Булгаков. Марико сделала глубокий вдох и подошла к кукле. Осмотр на наличие взрывчатки должны были проводить другие люди, однако ее это не волновало. Под юбкой куклы обнаружилось нечто более ценное и интересное, нежели какая-то бомба. Визитка с номером телефона и короткой надписью на русском. Анна у Камуи. Позвони мне. Сомнения были излишни. Записка предназначалась только Марико. Фёдора Булгаков на дух не переносил, про Ивана он вряд ли помнил — такой уж Гончаров человек незаметный, а Ник вообще в России. — Что это? — послышался сзади ее голос Достоевского. Марико обернулась. Два взгляда: кроваво-красный и сверкающий фиолетовый — встретились. Секундная заминка. Она бросилась к выходу, проскользнув мимо недоумевающего Куникиды и раздражённого Дазая. Кажется, последнего бесило, что всю ценную информацию вечно скрывают от него, из-за чего он не может увидеть картину в целом. И даже рассмотреть эту визитку ему вряд ли удастся. Ей же нужно было срочно переговорить с Булгаковым. Она свернула за угол и, облокотившись спиной о стену, медленно сползла по ней. Пышная красная юбка-пачка длины миди распласталась на половину прохода, отчего другим мафиози приходилось беситься, не показывая эмоций, и аккуратно обходить девушку. Марико достала из небольшой чёрной сумки телефон и набрала номер, сверяясь с визиткой. В ее голове крутилась только одна мысль: «Что, блять, происходит?». — Слушаю тебя, Марико. — Верни ее. — Кажется, я уже написал, что это Камуи… — Я сказала, верни. Мне плевать, кто ее забрал. Сам сказал, что Анна принадлежит теперь мне. Так принеси ее сам. — Я не думаю, что… — Верни. Ее. — Тогда буду ждать тебя, — Булгаков, вздохнув, назвал адрес. — До встречи. — связь оборвалась, а Марико тяжело вздохнула и запрокинула голову. Пустой взгляд упёрся в белый потолок. — Как же я устала, — не переходя на японский после разговора с Булгаковым, прошептала она. — Где мое саке и рамен с токпоками? А онигири… сосиски… кушать охота. — Не понимаю, о чем ты, но подозреваю, что о еде и долгом сне, — раздался голос прямо рядом с ней. — Здравствуй, Ринтаро. — Что происходит, Марико? — Ты хочешь услышать ответ прямо сейчас? Она кинула весьма красноречивый взгляд на проходящего мимо допросника. Тот приветственно поклонился, едва не стукнувшись головой о пол, и поспешил ретироваться как можно дальше от места скопления важных персон. Огай холодно проследил за стремительно удаляющимся мужчиной и протянул Марико руку, обтянутую белой шёлковой перчаткой, за которую девушка аккуратно ухватилась и с помощью дяди поднялась на ноги. Несколько раз Марико одернула юбку, дабы стряхнуть с нее невидимые человеческому глазу следы грязи и разгладить потенциально помявшуюся юбку. Огай вежливым жестом указал племяннице на ближайшую открытую дверь, из который сочился мягкий желтоватый свет, и учтиво пропустил ее внутрь первую. За дверью оказалась небольшая комната отдыха для допросников, из которой все сбежали, едва в дверном проёме показалась красная юбка Марико. Находиться на таком близком расстоянии от начальства, не будучи при этом с этим самым начальством хотя бы приятелями и не находясь на задании, было небезопасно для жизни, за исключением некоторых случаев, когда начальство первое хотело «сблизиться» или «сдружиться». И Марико явно оказалась в том коридоре не с этой целью. — А теперь я тебя слушаю, — тихо сказал Огай, наблюдая, как Марико садится на мягкий диванчик и рассматривает комнату. — Два факта: Ник мне изменил и те фотографии были подделаны, — она говорила спокойно, словно сидела на чаепитие, а не на жалком подобии допроса, где ей приходится выворачивать душу наизнанку с целью выжить под пронизывающим взглядом рубиновых глаз. — Хочешь узнать правду, — кивнул Огай. Со стороны казалось, что и дядя, и племянница относятся к причине сего диалога и к словам Марико как к бытовому происшествию, однако внутри у обоих разворачивался целый ураган эмоций. Сдерживать которые было куда тяжелее, чем если бы их собеседником был другой человек. — И Булгаков ее явно знает. — Поэтому ты решила довести себя до предела за ту неделю? — Это вышло случайно. Я была напугана и разбита произошедшим, сейчас все под контролем. — Твои дальнейшие действия? — Встречусь с Булгаковым, заберу Анну и подумаю, что делать с личной жизнью. — Я бы хотел чуть подробнее узнать о тех загадочных фотографиях и о том, как к этому причастен Булгаков. — Фото как фото, пришли курьером, — пожала плечами Марико. Ей было невыносимо больно вспоминать день, когда она впервые их увидела. Ник ее предал? Это невозможно. Ошибка. Подстава. Но не измена. После слов Фёдора о подлинности фотографий весь ее мир обрушился, а притворяться, что все хорошо сил не было. Несколько дней она провела словно в забытие. Плакала, смотрела в пустоту и вырубалась от нервного истощения, просыпалась и снова плакала. А потом… она переезжала, когда ее возле дома подкараулили журналисты. И тогда Марико улыбнулась. Сказала, что готовилась к переезду и с завтрашнего дня продолжит своё исследование. Тогда, в Порту, она долго смотрела Нику в глаза, пока не поняла, что это не ее Ник. Подделка. Та же, что и на фото. Абсолютно идентична внешне и крайне похожа внутренне. Но никакая копия не сможет заменить оригинал. Настоящий Ник не осмелился бы взглянуть ей в глаза после произошедшего, даже если его вины в этом не было. Она написала дедуле сразу после отплытия корабля. Тот ей ответил, что Ник вёл себя странно — зайдя на корабль, он отошёл под каким-то глупым предлогом, а обнаружился у себя в каюте спустя несколько минут, накрытый одеялом с головой и с покрасневшими от слез глазами. Сначала Марико не поверила себе. Это бред, она просто не хочет верить в его предательство и закрывает глаза на очевидное. Но после утренней встречи с Булгаковым убедилась — Ник ей не изменял. Однако проклятый внутренний голос не переставал твердить, что ей просто удобно верить в непорочность мужа. Оставался только один выход. Убедиться во всем лично. Огай внимально слушал каждое слово племянницы. Во всем происходящем была доля его вины. Он не уберёг этого ребёнка, не защитил дитя, которое ему доверил брат. И сейчас он сделает все, чтобы исправить это. — Когда у тебя встреча с Булгаковым? — спросил он после длинного монолога Марико о том, что происходило с ней после получения тех злополучных фотографий, которые были сожжены на заднем дворе небольшого белого домика в европейском стиле. — Сейчас вообще-то, — она пожала плечами. — Но ничего, подождёт. Никуда не денется от одного часа. — Возьми кого-то из мафии в качестве охраны. Красный и Лосось? Ящерицы? — Тачихара и Гин, — чуть задумавшись, ответила Марико. — Больше никого не надо. Скажешь что-нибудь остальным? Кстати, где они сейчас? — Куклу изучают. Скажу, что тебе стало плохо. Уверен, все поверят. — Намёк на то, что я слабая? — Намёк на то, что тебе стоит пропить витамины, — Огай усмехнулся в ответ на скептический взгляд племянницы. — После Булгакова зайди ко мне. Нужно обсудить дальнейшие действия Портовой мафии в «Трехстороннем альянсе». Марико кивнула и первая вышла из комнаты. Ей предстоял очень долгий вечер. Тачихара и Гин, пускай и сильно удивились внезапной просьбе Мари-сан, вопросов не задавали и спокойно вели машину. Точнее, Мичизу вел, а Гин сидела на переднем сидении и изредка с интересом поглядывала в зеркало заднего вида на начальницу, пустым взглядом глазеющую на пейзажи за окном. Вероятно, мыслями она была куда дальше этой дорогой чёрной машины с тонированными стёклами и белыми кожаными сидениями. Гин была абсолютно права. Но одного она даже представить не могла — того, о чем ее самом деле думала Марико. Все еще о еде. Она и сама не понимала, почему так хотела кушать. Реакция организма на стресс? Наверное, ей правда нужен отдых. — Приехали, Мари-сан, — звонко сказал Тачихара, припарковав машину напротив заброшенного здания. Сто тринадцатая школа. Марико совершенно не удивилась, услышав адрес столь дорогого ей места. Пускать туда кого-то постороннего, а тем более Булгакова, ей хотелось в последнюю очередь, но, судя по всему, после Каннибализма сто тринадцатая стала общественным достоянием и местом судьбоносных встреч. — Стоите сзади меня, молчите и слушаете, — произнесла Марико, выйдя из машины и дождавшись ящериц. — Ничего не предпринимать без моего указания. Даже если будет угрожать опасность. Понятно? — Да, Мари-сан, — сказал Тачихара. Гин просто кивнула и убрала оружие обратно в ножны. Марико выдохнула и медленным уверенным шагом двинулась в актовый зал. Школа как-то незримо изменилась с момента ее последнего визита. Больше не было той родной атмосферы, ощущения детства и свободы, за которые они так любили именно эту заброшку. Воспоминания поблекли и притупились. В груди застрял комок болезненной пустоты. Она остановилась ровно посередине вестибюля и резко села на корточки, обхватив плечи руками. Каблуки помогали ей отлично держать равновесие и не валиться назад. Она почувствовала аккуратное прикосновение к своему плечу и обернулась, наткнувшись на взволнованный взгляд Гин. — Все в порядке. Марико слабо улыбнулась и поднялась на ноги. Ей нужен перерыв. Но долг важнее. Она поправила пальто на плечах и продолжила свой путь. Встречаться с Булгаковым не хотелось категорически. Видеть его рыжую облезлую бородку, которую давно пора сбрить, безумный взгляд карих глаз и ухмылку. Но выбора не было. Около актового зала Марико остановилась. Принюхалась. Рубиновые глаза распахнулись от шока — из актового зала доносился чёткий запах крови. Немного дрожащей рукой она распахнула дверь и оглядела зал. Стулья стояли около стен, лишь четыре из них были выдвинуты в центр. На одном сидел Булгаков, на другом мужчина сорока лет с бритой почти под ноль головой и грубыми чертами лица. Он показался Марико смутно знакомым, однако рассмотреть как следует не успела. Ее внимание привлёк третий стул. Дыхание перехватило. От запаха кружилась голова и тошнило. На третьем стуле лежало истерзанное тело некогда красивой Анны Ахматовой. Кровь капала со стула и различалась по полу густой тёмной лужей. Марико сделала два шага, но резко остановилась. Кости торчали из ее предплечий белыми пятнами, кисти отрублены. Ноги согнулись под неестественным углом, в некоторых местах с них была срезана кожа. Глаза стекали по щекам вперемешку с кровью. — А ведь я пытался сказать, что Камуи не оставил бы ее в живых… К слову, это мы ее еще усадили красиво, — с неуместным весельем в голосе произнёс Булгаков. — Видела бы ты, как бедняжка выглядела час назад… — Полагаю, хуже. — Верно полагаешь, — хмыкнул неизвестный на втором стуле. — Кишки пришлось вытащить до конца, а то лежали они крайне нелицеприятно. Боюсь, такую нежную натуру сразу стошнило бы от такого шикарного вида. Марико смотрела на мужчину широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить и слово. Кровь капала на пол, отдаваясь в ушах звонким бульканьем. Ее трясло. Анна… она была предателем. Двойным агентом. Но несмотря на все это, она не заслужила этого. Марико и представить не могла, через что прошла эта милая девушка, которая всегда заваривала очень вкусный чай, после раскрытия ее истинных целей. Подобную смерть Марико не пожелалала бы никому. — Даже от этой милой картины ты сейчас в обморок хлопнешься, — продолжал лысый. — Ты, — выдохнула Марико. — Это был ты. Булгаков молчал и с интересом смотрел на нее. Гин казалась совершенно спокойной и разглядывала лежащий на стуле труп. И только Тачихара выглядел так, будто в любой момент готов пополнить ряды усопших и занять четвёртый стул рядом с Ахматовой. — Когда? — наигранно удивился лысый. — На фото. В порту. — она резко перевела взгляд на Булгакова. — Это ведь ты все подстроил. А потом пришёл и проверил мое состояние. — Угадала, — Михаил улыбнулся и посмотрел на своего друга. — Кстати, это Владимир Маяковский. Володя, это Марико Мори. — Наслышан о девочке с конфетами, — кивнул Маяковский. — Жалкая копия моего мужа, — фыркнула Марико. Она старалась вести весь диалог на японском, чтобы Гин и Тачихара все запомнили и в случае чрезвычайной ситуации передали все Ринтаро. Однако именно эту фразу она сказала на русском. — Рад был смотреть в эти прекрасные глаза. Марико почувствовала, как в горле застревает ком. Это лицо… оно принадлежало Маяковскому. Но взгляд, улыбка, тон, которым он это произнёс, были такими знакомыми и родными. Он нагло копировал Ника. У нее на глазах. По отношению к ней. — Мне не о чем больше с вами разговаривать. Надеюсь, следующая наша встреча состоится уже на поле боя. Марико развернулась и уже было хотела выйти, когда почувствовала холод металла на шее. Аккурат в миллиметре от сонной артерии. Гин, до этого спокойно стоявшая рядом с Марико, напрягалась и потянулась к оружию, но поймала предупредительный взгляд начальницы. Тачихара стоял в прострации и тупо пялился на труп, не замечая ничего вокруг. — Тогда почему бы не устроить поле боя прямо сейчас? — вкрадчиво спросил Булгаков. — Я не в том настроении, — ответила Марико. — Управление металлом? Способность пятого Ищейки, если я не ошибаюсь. Тачихара вздрогнул и перевёл взгляд на нее. Марико продолжала расслабленно смотреть в дверь, будто бы не замечая странного поведения ящерицы. — Ошибаешься, — сказал Михаил. — Иллюзия. Как у Танидзаки Джуничиро из Агентства, только без видимых признаков использования способности, вроде его снега. — Мило. Может, уберёшь эту штуку от меня? Перед смертью у меня есть еще парочка мелких дел, вроде победы над Камуи и прочей ерунды. Лезвие, испарилось, сделав тонкий надрез на бледной шее Марико. Она поморщилась от боли, но не обернулась и вышла из актового зала. Следом за ней поспешили Гин и еще не до конца пришедший в себя Тачихара. До башен мафии добираться предстояло около получаса, не учитывая возможные пробки и прочие неурядицы. Первые минуты машина ехала в тишине, пока Тачихара не осмелился все же задать вопрос. — Получается, ту девушку убил Камуи? — Верно, — Марико кивнула. Тачихара замолчал, погрузившись в какие-то свои мысли, а Марико вновь задумалась о комбини. Как ни странно, вид изувеченного тела Анны не отбил у нее напрочь желание съесть что-нибудь, а потому, завидев круглосуточный магазинчик, Марико все же попросила Гин, ведущую машину на этот раз, остановиться и перекусить. Острота рисовых клецок, сливочный вкус лапши, рис и лосось в онигири и банановое молоко… набор среднестатистического японца. Не хватало сосиски, но их Марико не особо любила. Напиваться до того, как она обсудит все с Ринтаро, девушка находила неразумным. Куда лучше было напиться вместе с Ринтаро в процессе обсуждения. Покончив с трапезой, Марико поняла, что ей стоит попросить Ринтаро заказать еще что-нибудь покушать. После подобных переживаний и шока ей требовалось восстановить энергию. То есть, плотно поесть и поспать часиков шестнадцать. Она тщательно скрывала, что внутри все кипело. Хотелось плакать и кричать, но Марико терпела. Не потеряла сознание, увидев Анну, хотя была близка. Не показала ужаса, когда к ее горлу приложили то лезвие. Кровь до сих пор сочилась из раны, а боль не утихала. Она чувствовала себя маленьким ребёнком, загнанным в угол. У нее был чёткий план действий, которого она хотела придерживаться, но новая информация валилась на нее в самые неподходящие моменты, разрушая все догадки и предположения, но лишь прибавляя вопросов. Зачем Булгаков просил о встрече, когда мог просто сказать, что Анна уже мертва? Наверняка ведь знал об этом. Хотел продемонстрировать Маяковского и посмотреть на ее реакцию? А утром зачем приходил? Вдруг, именно тогда он непреднамеренно — или специально — натравил Камуи на Ахматову? Что за кукла и кто ее оставил? Как Анну смогли похитить прямо у них под носом, в самом сердце Порта? Каковы истинные намерения Булгакова? Чего добивается Камуи? Что, черт возьми, происходит?! Вопросы появлялись с каждой секундой. Марико напряжённо смотрела в окно и теребила пальцы, явно нервничая после произошедшего. — Никому не слова о сегодняшнем происшествии, кроме Босса, — сказала она, когда машина уже подъезжала к башням. — Даже Хироцу-сану. На сегодня вы свободны. Гин, как обычно, просто кивнула, а Тачихара замялся, кусая губы. Его глаза бегали, ища, за что зацепиться взглядом. Марико бегло посмотрела на него, но промолчала, сделав какие-то свои выводы. — М-могу я пойти к Боссу с вами, Мари-сан? — заикаясь и дрожащим голосом спросил он спустя несколько долгих мгновений. — У меня есть важная информация… — А я все ждала, когда ты захочешь ею поделиться, — Марико вдруг улыбнулась и посмотрела ему прямо в глаза, отчего Тачихара почувствовал, как в груди холодеет. — В-вы… — Я, — перебила она его. — Отложи разговор на потом, Тачи-кун. У тебя будет очень много времени на правду. Тачихара сглотнул и уставился широко раскрытыми глазами в пустоту. Она все знает. Он вряд ли переживет эту ночь, но… жить с этим ужасным грузом на душе он был не в силах. Гин хмуро поглядывала на друга. Он сильно изменился, когда увидел тело той девушки. Стал более нервным, заторможенным, даже за руль сесть не захотел, хотя раньше просто обожал водить машину. Казалось бы, они повидали очень много трупов за жизнь, часть из них изуродовали лично, и такими картинками их не напугать. Но дело было не в картинках. Гин нахмурилась еще больше, пытаясь вспомнить все произошедшее в малейших деталях. Они вошли в зал, увидели труп, Тачи замер. Потом пришёл в себя, когда появилось то лезвие… Нет. Не лезвие. Когда Мари-сан упомянула пятого ищейку. У Гин перехватило дыхание. Под маской не было видно всех ее эмоций, а оставшуюся часть она умело скрывало, однако это не отменяла того, что она испытывала их. Сердце бешено колотилось. Этого просто не могло быть… Тачи… он не мог! Она со всех силы сжала руль. Ей нужно успокоиться. Аккуратно припарковаться. Выйти из машины, желательно не дрожа от страха и шока. Если Тачихара — пятый Ищейка, которого триггернуло на ту девушку, которая была похищена из подвалов мафии, а похитил ее Камуи, то Тачихара работает на Камуи. Или на того, кто скрывается под его личиной. Гин никогда не славилась своей гениальностью, но и глупой не была. Сложить дважды два для нее не было проблемой, особенно после странного поведения Тачи и слов Мари-сан. Камуи — тот, кто имеет власть над Ищейками. Тот, кто отдал приказ Тачихаре похитить ту девушку. И Мари-сан догадалась об этом первой. А Мичизу, не выдержав мук совести из-за того, что работает на монстра, издевавшегося над госпожой, раскололся и сдался. И теперь его убьют. Гин почувствовала, как внутри все оборвалось. Контролировать эмоции стало сложнее. Дыхание сбилось, а ноги ослабли. — Все в порядке? — тихо спросила Марико, взяв девушку за локоть. Гин в ужасе перевела взгляд на обеспокоенную начальницу. — Вы убьете его? — прошептала она. От того, что она позволяет себе такую вольность и наглость по отношению к мафиози куда выше ее по статусу, стало еще страшнее. — Успокойся, — Марико осторожно положила руку на плечо Гин и мельком бросила взгляд на Тачихару. — Тачи-кун, подожди нас в коридоре. Гин вздрогнула, услышав имя друга. — Успокойся, — повторила Марико. — Никто его убивать не собирается. Ты сама догадалась? — Акутагава-младшая кивнула. — Он просто расскажет все, что знает, опровергнув или подтвердив мои догадки. — Он предатель, — уже более твёрдым голосом сказала Гин. — А предателей убивают. — Мафии это не выгодно, — фыркнула Марико. — Если Камуи и правда тот, о ком я думаю, Тачи-кун перейдёт на нашу сторону и станет двойным агентом в стане врага. Если нет — он вернётся на службу Ищейки, хотя этот вариант крайне маловероятен. Я уверена в своей правоте. — Если он откажется переходить на сторону мафии, — Гин сглотнула и с пугающим спокойствием во взгляде посмотрела на Марико. — Можно я убью его? Хотя бы попытаюсь… Гин редко поддавалась эмоциям. Она всегда была спокойна и расслаблена, а на заданиях ее действия были чёткими и уверенными. Однако были две вещи, которые выводили ее из себя — угроза близким и предательство. Тачихара был близким ей человеком, который предал мафию, но в то же время оказался в опасности. Гин понимала, что рано или поздно ей придётся выбрать: спасти его или убить. И лучше сделать это как можно скорее. Гин выбрала, пускай и под влиянием эмоций. Но в одном Акутагава была уверена — она не пожалеет. Предателей нужно устранять. Если Тачихара притворялся, что ему дорога мафия, дороги они с Хироцу-саном… Гин убьёт его, похоронив вместе с этим все чувства, всю боль. Он совершил поступок, простить который ей будет слишком тяжело. И если он не раскаивается, если не собирается принять сторону мафии в этой войне… несмотря на все те прекрасные моменты, когда они были командой, Гин убьёт врага. Ради мафии. Ради Ящерец. Ради близких ей людей. — Ты ведь уже все решила, — мягко произнесла Марико. — Кто я такая, чтобы запрещать тебе? Гин кивнула. В глубине души она надеялась, что Тачи встанет на их сторону. Предаст Ищеек. Тогда все будет почти как раньше… наверное. Что бы Гин не думала, что бы не говорила, она не хотела убивать друга. Но по-другому она не могла. — Не говори пока ничего Хироцу-сану, — продолжала Марико. — Он, конечно, сильный, но все же уже не молодой, чтобы такие потрясение переносить без последствий. — Хорошо, — кивнула Гин. — Спасибо, Мари-сан. — До встречи, — она улыбнулась и направилась в коридор, мимо Тачихары и к лифтам. Мичизу поспешно проследовал за начальницей. От подземной парковки можно было выйти в коридор, соединяющий все пять башен. Он был довольно длинным и Марико успела не меньше пяти раз проклясть шпильки, от которых ее ноги болели. Проклятые туфли были не только крайне неудобными, но еще и натирали, отчего Марико с трудом передвигалась, но показать слабость, когда она уже пережила весь этот день, пускай даже он начался в обед, было бы тотальным поражением. Преодолев весь долгий путь до кабинета дяди, Марико устало опустилась на мягкое кресло и, скинув туфли, поджала ноги под себя. Элис мгновенно оказалась на соседнем кресле с мелками и альбомом для рисования. — Тачихара-кун, — вкрадчивый голос Огая заполонил кабинет. — Здравствуй. Марико устало прикрыла глаза. Вечер еще не закончился. И его продолжение обещало быть не менее долгим, нежели начало. Слишком много потрясений для одного дня. Слишком. Много.