Уязвимость

Ночь подкралась большим хищным зверем. За окном, на которое то и дело поглядывала Пасифика — растеклась мягкая темень. Хозяйки дома затаились на верхнем этаже. Не спали. До слуха то и дело долетали их приглушённые голоса. Диппер объявил, что нужно ждать. Он постоянно сверялся с наручными часами. Странная закономерность: почти вся чертовщина действительно начинает активничать в полночь. Было без пяти двенадцать, когда стоящие в стойке вилки начали танцевать. Затем зашевелились магниты на холодильнике. Пайнс подошёл ближе, наблюдая за этим явлением. Кривой узор напоминал хромоногую букву «М». Пасифика переглянулась с Диппером. — Это не полтергейст, — перебивая друг друга объявили они. И пока Диппер читал заклинание, Пасифика раскладывала на полу доску Уиджи. Переливчатый стук нарушил короткую тишину: магниты попадали на пол, будто раздосадованный призрак смёл их. Пасифика подожгла последнюю свечу, когда Диппер опустился рядом. Их локти случайно столкнулись. Она посмотрела на него бегло. Лицо выражало привычную сосредоточенность и тот самый азарт, который ей почему-то очень нравилось наблюдать. Словно карие глаза, подожженные блеском возвращали во времена, когда каждая их встреча начиналась с обмена колкостями. Пасифика ему почти всегда проигрывала. Люстра под потолком закачалась, будто её случайно задели рукой. А затем стало темно. — Пора, — шепнул Диппер и наощупь нашёл её ладонь. Пасифика не сразу вспомнила слова заговора. Но грохот упавшего за спиной стула заставил собраться с мыслями. Её голос звучал с каждой строчкой громче. Над ними раздался шум, словно кто-то прошёлся по чердаку. Потом стало очень тихо. Только трещало пламя свечей. Пасифика взглянула на их сплетённые ладони, а затем поймала вопросительный взгляд Диппера. Она кивнула, и их пальцы легли на планшетку-указатель. — Ты здесь? — задал вопрос Пайнс. Свечи мигнули, смазав на стене тени, похожие на тропические деревья. Сперва ничего не происходило. Пасифика лишь ощутила холод прошмыгнувший между ней и Диппером. Течению воздуха отсалютовали язычки пламени. Указатель резко потянуло в нижний левый угол. Да — Можешь назвать нам своё имя? — вежливо поинтересовалась Нортвест. В этот раз ответ оказался отрицательным. — Что тебя здесь держит? — задала она следующий вопрос. Призрак молчал долго. Где-то рядом раздался звук, отдалённо напомнивший смешок. Когда указатель пополз, Диппер принялся озвучивать по слогам, чтобы не упустить смысл. — Убийство, — выдал он под конец. — Кого убили? Ответ последовал мгновенно. И он был коротким. — Тебя убили здесь? И вновь ползунок отправился в нижнюю левую часть доски. Но дожидаться следующего вопроса призрак не стал. Указатель почти сразу ожил, заскользив по буквам. — Моё тело, — прочла Нотрвест. — На чердаке, — закончил Диппер. Свечи беспокойно зароптали. — Кто тебя убил? Дух не отвечал долго. И ожидание принесло лишь разочарование. Нет — Как это понимать? — оторвав пальцы от указателя, задал Пайнс вопрос Пасифике. — Он либо не знает, либо не хочет говорить на эту тему. Она положила вторую руку на ползунок и спросила: — Этот человек всё ещё жив? И вновь молчание зрело долго. Пасифика вовсю начала подозревать, что история за всем этим стоит совершенно безобразная. Тем лучше. Пресса любит жуткие, мерзкие истории, даже если в них почти никто не верит. Всё равно читают. Указатель дёрнулся и завальсировал по доске, собирая буквы в слова. Это не человек Свечи с шипением погасли. Пасифика отдёрнула пальцы и посмотрела на Диппера. В сумраке выражение его лица становилось ещё более неразборчивым чем обычно. — Что он сказал? Вернулся свет, и Пайнс зажмурился. Пасифика передала ему слова призрака, и он тут же уставился на неё в замешательстве. Она лишь пожала плечами, как бы давая понять, что тоже не знает, как это возможно. — Это уже интересно! — Диппер оживлённо вскочил на ноги. — Нужно попасть на чердак.

*

Мэйбл до раннего утра провела невесть где. Она помнит отрывками кислотный неон, голос Робби, чужие пятна лиц, щербатую улыбку полумесяца. Как оказалась дома — не помнит. Она просто ловит себя на том, что стоит неподвижно под остывшим потоком воды в своей душевой. Холодно. Она вылезает и снимает с себя насквозь вымокшую одежду. Руки не сразу справляются с поясом халата. В голову вползает сонливость. Мэйбл плетётся на кухню и делает себе крепкий кофе. Пьёт морщась. Ненавидит горечь. Назло самой себе идёт в мастерскую. Она застывает на пороге, пытаясь припомнить, заходила ли сюда до этого. Потому что Мэйбл помнит точно: чёртова статуя была плотно накрыта. Она обводит взглядом помещение и хмурится, когда замечает ткань отброшенной на приличное расстояние. — Спасибо, что починила мой глаз, — его голос врывается в голову слишком ярко для галлюцинации. Мэйбл шарахается в сторону. — Тень? — Меня зовут Билл, — голос явно находится за пределами её черепной коробки. — И я устал ждать. Закончи начатое. Мэйбл пятится. Она врезается в дверь спиной, но та не поддаётся. Когда она нащупывает ручку, ничего не меняется. Заперто. — Это не смешно, — бормочет она, ударяя ладонью по дереву. Тень с дурацким именем смеётся. Мэйбл наконец видит его — краем глаза. Расплывчатое пятно, которое шныряет по студии, словно не находя в себе усидчивости. Галлюцинации так себя не ведут. А потом Мэйбл понимает, что человек из сна, и тень, которая должна была остаться в мрачном кусочке прошлого — одно и тоже. — О божечки, — шепчет она, сползая на пол и по старой привычке прикусывает палец. — Что ты такое? Билл исчезает из поля зрения. Её вопрос окунается в пустоту. Мэйбл одёргивает саму себя. Она ведь не будет сидеть здесь, пока кто-нибудь не заподозрит неладное и не решит её навестить. Например, Робби, у которого она не один раз брала дурь в долг. Намёк Билла ясен — ей придётся закончить статую. Мэйбл поднимается на ноги. Решительность окутывает тело теплом и прочищает разум. Пайнс берётся за инструменты и придирчиво осматривает свой труд, прежде чем приступить к делу. Работы осталось немного. До позднего вечера, если не делать перерывов. У Мэйбл есть заначка на «чёрный день» под одной из гипсовых голов. Кажется, под Линкольном, которого ей заказывал мэр, но так и не получил. Отошёл на тот свет раньше, чем она закончила шлифовать президентские бакенбарды. «Это уже перебор. Даже для тебя», — жужжит проснувшийся голос разума, подражая интонациями Робби. — Чёртовы лицемеры, — злится Пайнс. Ей ведь немного. Для концентрации. На кону немного не мало — свобода. Окон в её мастерской не предусмотрено. Бежать некуда.

*

Чердак оказался самым обыкновенным. Тусклое окно под потолком, парочка покрытых пылью и ржавчиной великов. Диппер дотрагивается до одного из них, и тонкий визг звонка заставляет Пасифику вздрогнуть. Она ругается, на что Пайнс лишь одаривает её снисходительной улыбкой. — Ладно тебе… Трупами на чердаке не пахнет. Только мышиным помётом и трухлявым деревом. Под ногами то и дело скрипит какая-нибудь гнилая половица. — Тут просто необходим ремонт, — заявляет Нортвест между делом, осматривая углы. Диппер мычит, соглашаясь. Он раскрывает дверцы буфета, явно принадлежащего другому веку. — Посвети здесь, — просит Диппер. Пасифика подходит ближе. Луч света падает на спешно уползающую сороконожку, затем на полки. Кипы пожелтевших газет, журналы, что когда-то были в ярких глянцевых обложках, коробка с винтажными рождественскими украшениями. — Нет, просто старый хлам, — разочарованно протянул Диппер. — Здесь очень чистые полы, — заметила Пасифика. — Кэйт и её жена обмолвились, что ещё не залезали сюда. — Может, соврали? — предположил Пайнс, скользя взглядом по доскам. Нортвест качнула головой. — Зачем? Да и они сами едва нашли лестницу. Диппер поскрёб в затылке, а потом замер. Его взгляд застыл где-то на полу. Он выхватил у Пасифики фонарик и сделал несколько шагов сторону. Свет залил щели между половиц. — Что там? — Нортвест подошла ближе, сердце гулко зароптало. Диппер не ответил, продолжая нащупывать что-то меж стыка досок. Затем его лицо прояснилось. Он развернулся к Нортвест и продемонстрировал покрытый пылью браслет. — Думаешь, это от того покойника? — она скривилась по старой привычке. — Скорее всего, — отозвался Диппер и вручил вещицу ей. — Должно же его что-то здесь удерживать, кроме мрачных воспоминаний. Что ж, звучало довольно складно. Браслет оказался дешёвым и даже будто детским: разноцветные бусины, посередине торчат две пластиковые буквы: М и Г. Что это должно значить? Пасифика резко остановила мыслительный поток. — Диппер… На нём кровь.

*

Первая мысль, с которой Мэйбл проснулась (не на полу в мастерской, что уже можно считать прекрасным началом дня) — работа над статуей окончена. Никаких странных снов, никакого Билла… Она спустилась в мастерскую, чтобы уж точно убедиться в этом. Пальцы дрогнули, когда она снимала драпировку, Мэйбл слишком ясно представила, что сейчас перед ней окажется неотёсанный, бесформенный камень, или чего хуже — вообще другая скульптура. Пайнс замерла, удивлённо распахнув глаза. Её ожидания оправдались и не оправдались одновременно.

*

— Значит, вы уверяете, что скульптура обрела цвет за ночь? Пока вы спали? Журналист недоверчиво переводил взгляд с изваяния на Мэйбл. — Именно так, Тоби. Он принялся что-то записывать в блокнот, потом деловито подвинув Пайнс в сторону, навёл объектив. — Как живой, — пробормотал Тоби, продолжая копаться в настройках камеры. Мэйбл хмыкнула. По коже проползли холодные мурашки. Щелчок фотоаппарата прозвучал ровно два раза. — Сенсации не обещаю, — бросил Тоби уже не выходе. Мэйбл решила проводить его до служебной машины. — Готовитесь к выставке? — спросил он. — Было бы неплохо привлечь побольше людей, — согласно покивала Мэйбл. На самом деле она позвала Тоби вовсе не ради этого. Хотела убедиться, что не окончательно спятила. Журналист хмыкнул, кажется, понимающе и юркнул в салон. Мэйбл отошла назад, чтобы не попасть под пыль, взметнувшуюся из-под колёс. Если Билл — он же Тень — и он же человек из сна — вымысел её больной головы, то куда делся… Она делает ещё один шаг назад и натыкается на что-то… более живое чем дерево. Желудок прорезает холод. Мэйбл вдруг ясно представляет, что позади неё Гидеон. Может, он сумел выбраться из… Где бы там он ни был. Ужас охватывает тело неровной дрожью. — Зачем ты его сюда пригласила? — голос за спиной точно принадлежал не ему. Мэйбл обернулась, обуреваемая облегчением и растерянностью. Билл словно копировал выражение её лица, только брови выдали: уж больно карикатурно вздёрнуты. Мэйбл насупилась, разглядывая его. Уж слишком… Живой. Совсем настоящий будто. — Как ты здесь оказался? — Вышел через дверь. — Какую дверь? — Твоей обшарпанной пыльной мастерской, — он наморщил нос, такой же неестественно идеальный как и все остальные черты лица. — Устал дышать извёсткой. Абсурд. Мэйбл усмехнулась и вновь попятилась — на этот раз в обратную от дома сторону. Сердце бешено колотилось в груди. — Не делай такое трагичное лицо. Я наконец обрёл форму… Разве это не здорово? «Совсем не здорово», — подумала Мэйбл, разворачиваясь. Статуи не умеют ходить, разговаривать и всё остальное. Вывод напрашивался один единственный. Невесёлый и даже пугающий. Мэйбл вовремя остановила себя от бегства. Взгляд застыл в одной точке, нарочно подальше от Билла, в синем кусочке неба. Она должна разобраться с этим. Нельзя бесконечно глушить сомнительными препаратами вязкий ком собственных страхов. Она так окончательно жить разучится. Мэйбл моргнула, ловя ставшую неестественной тишину. Рядом никого не оказалось.