Пасифика плохо знала эту часть города. Улицы перетекали в битые подворотни и тесные загаженные дворы.
Она не следила за дорогой по пути в церковь. Да и встроенной в голове карты любого захолустья у неё не было. В отличии от Диппера.
Нортвест представила, как он бы фыркнул на её «мы заблудились», указал бы на какую-нибудь чушь, вроде мха на карнизах и в конце концов это бы сработало.
Тёплый летний полдень напоминал о себе вонью сточных канав. Пасифика остановилась, нерешительно поглядывая на толпу детей неопределённого возраста. Все как один: с чумазыми ладонями, в изношенной одежде не по размеру, горластые как голодные чайки.
Она уже собиралась окликнуть их и спросить, в какой стороне Главная улица, как позади послышался шум двигателя.
Пасифике пришлось отойти в сторону. Дети убежали, бросив ржавое велосипедное колесо, — нашли себе новое увлечение.
Скрипнули тормоза.
Пасифика нехотя повернула голову. Из кабины рыжего пикапа, со стёртым от времени логотипом пиццерии на боку, высунулся крупный парень.
— Добрый день, мисс, — он приподнял фуражку и просиял в улыбке. — Вас подвезти?
Пасифика пригляделась к нему. Его лицо было до того ясным, что определённо он мог оказаться либо очень добрым человеком, либо самым отъявленным маньяком.
А ещё он кого-то ей напоминал… И этой формой носа и испанским акцентом.
Память зудела в попытке вытащить имя.
В этот момент на улицу просыпалась парочка пьяниц. И Пасифике пришлось поставить всё на то, что незнакомец всего лишь добрый самаритянин и не более того.
— Спасибо, — бросила Нортвест, принимая приглашение. — Вы очень кстати здесь объявились.
В салоне пахло бензином и жареным арахисом.
Водитель смущённо почесал подбородок.
— По правде сказать, я здесь оказался не случайно. Мистер Пайнс поручил мне вас подкинуть.
— Пайнс? — Пасифика повернулась к нему так резко, что он вздрогнул.
— Он заплатил мне сотню баксов.
— Нелепость.
Нелепость, которая всё-таки помогла избежать неприятностей. А они уж точно не заставили бы себя ждать.
— А я вас помню, — вдруг брякнул водитель. — Я работал на ваших родителей.
Пасифика уставилась на него, огорошенная этой новостью. И наконец память вытащила наружу улыбчивого секьюрити, что сопровождал их семейство на всяких мероприятиях.
«Он совсем не изменился», — подумала Нортвест, прищурившись.
— Чуос?
— Зус, — ничуть не обидившись поправил он. — Вы так выросли, мисс…
— Просто Пасифика, — выдохнула она, ненароком окунаясь в прошлое, которое, казалось, больше ей не принадлежало. — Да, это чистое безумие, но дети растут.
— И глазом не успеешь моргнуть, уже совсем взрослые, — серьёзным тоном подтвердил Зус, не уловив сарказма.
Пасифика вздохнула и уставилась в окно. Она тут же насторожилась.
— Эй, а куда это ты мы едем?
Она узнала одинаково высаженные ряды тускло-изумрудных елей. И этот подъем дороги вверх.
К горлу подкатила тошнота.
— Останови.
Зус бросил на неё растерянный взгляд.
— Прости? Разве…
— Именно! И я не хочу туда.
— Э… Но я не могу, мистер Пайнс…
Они приближались. Тёмной громадой выдвинулось поместье.
— Останови сейчас же, — прошипела Пасифика.
— Я не хочу в это вмешиваться, ладно?
— Чёрт тебя подери.
За окнами уже виднелись ворота.
Зус втянул голову в плечи и заглушил двигатель.
Пасифика разрывалась между желанием выхватить у него руль и свалить отсюда, и жаждой высказать Дипперу всё, что она о нём думает.
Он, разумеется, уже поджидал их. С самым беспечным видом привалившись к капоту своей тачки.
— Ладно, — процедила Нортвест, нажимая на ручку дверцы.
Стоило ей отойти от пикапа, тот вновь заурчал. Зус крикнул что-то неразборчивое, скорее всего на испанском, и был таков.
Пасифика направилась к Дипперу.
— Детский сад,
мистер Пайнс! — выкрикнула она. — Это самый беспардонный, возмутительный и нелепый поступок, на который ты только способен.
— Согласен.
— И ты правда думаешь, что я на это подпишусь? Как ты это себе вообще представляешь?! — она истерично хохотнула. — О, привет мам! Bonjour papa. Надеюсь, вы не обижены тем, что я тогда сбежала от вас. Кстати, мама, ты случайно не посещала стрёмные таинственные собрания в заброшенных церквях?
Диппер молча выслушал её длинную эмоциональную тираду. Когда Пасифика замолчала, взвизгнув на последней ноте, он вздохнул.
— Я уже связался с Присциллой. Она… Согласилась поговорить.
Диппер пригляделся к ней внимательнее. И с его лицом произошла редчайшая перемена, которую, Пасифика готова, поклясться, она наблюдала впервые.
— Я могу сделать это один, — он сказал это мягко и даже виновато потупил взгляд. Диппер усмехнулся. — Я идиот.
Пасифика замерла. Со стороны ворот раздался щелчок.
— Да. Ты тот ещё… — она замялась. — Но я тоже не лучше. Распсиховалась, словно перед концом света.
— У тебя есть на то причины, — заметил Диппер. Он шагнул в сторону входа. — Так… Ты остаёшься или?..
Пасифика закатила глаза и схватила его за локоть.
— Говорить будешь ты. Коротко и по существу.
Перед глазами нарисовались знакомые ступени. Под лестницей уже маячила чёрная фигура дворецкого.
— Хорошо, — согласился Диппер. — Но если она обратится к тебе…
— Я разберусь.
— Понял.
Пасифика почти слышала, как хрустнули позвонки, когда она выпрямила спину. Так, словно вот-вот из-за тенистых углов палисадника мог выскочить отец и ударить в колокольчик.
Она бы точно рухнула в панику. Но рядом с Диппером дышать становилось легче.
Особенно когда он наклонился к ней и пробормотал:
— Ты только помни, что они всего лишь люди. И ты больше не одна. Я рядом.
Больше не одна.
Ей почти удалось улыбнуться. Но неторопливо спускающаяся по лестнице Присцилла заставила её лицо окаменеть.
Ох, Пасифика раньше и не задумывалась, как много у матери схожего с Медузой Горгоной.
Куда там отцу с его методами воспитания цирковых обезьянок… Один взгляд Присциллы обдавал тем самым холодом, который вынуждает тебя делать всё, лишь бы не сдохнуть от обморожения.
Но на этот раз Пасифика не замерзнёт. Вот ещё! Она даже не вздрогнет.
У неё своего рода иммунитет.
Присцилла ведёт их в сад. Она не скрывает презрения. То и дело вздёргивает бровь, решаясь пройтись взглядом по Дипперу.
— Миссис Нортвест, — говорит он, когда та наконец останавливается и складывает руки на груди. — Спасибо, что согласились…
— Я знаю, во что вы ввязались, — она впервые нарушает свое молчание.
От звучания её голоса Пасифике хочется пить. Язык прилипает к нёбу, превратившемуся в наждачку.
— Но на вашем месте я бы бросила всё и уматывала обратно… Откуда вы там приехали? — она нацеливает взгляд на свою дочь. Полные губы изгибает жалость. — Ужасный загар, ma chère.
Пасифика тянет губы в улыбке. Она знает, что с её кожей всё отлично. Эта чёртова попытка её поддеть. Припомнить о том, какая она неблагодарная, отвратительная дочь.
— В любом случае, — Присцилла вскидывает ладонь. — Я готова ответить на ваши вопросы, при условии, что Престон ни о чём не узнает.
Пасифика отходит в сторону и плюхается (нарочито небрежно, чтобы увидеть, как складываются в узкую полоску недовольства мамины губы) в плетёное кресло.
Диппер протягивает тот самый лист с подписями.
Присцилле хватает одного лишь беглого взгляда, чтобы поморщиться и попросить убрать тот с глаз долой.
— После того, как… — она невозмутимо уставилась на Пасифику. — Ты ушла, опозорив наше имя, наш род, и наплевав на всё, что мы делали для тебя, — она вновь обратилась к Дипперу. — Мы с Престоном стали часто ссориться… Он винил меня. Я его. Всё начало катиться в бездну…
Она повела плечом. Тяжёлые локоны свалились за спину.
— Мы много чего пробовали. Психологи, консультанты, йоги… — она холодно усмехнулась. — Престону всё быстро надоело. Я… Морально готовилась к разводу, — она уставилась себе под ноги.
На крошечный миг Пасифика даже ощутила жалость. Но вовремя её раздавила.
Эта женщина пыталась сделать из неё свою маленькую копию и сбагрить какому-то старому извращенцу со звучной фамилией и не менее звучно звенящими карманами… Всё, что произошло в жизни родителей после — Пасифику уже не касается.
К чёрту лысому жалость. К чёрту.
— А потом появился мальчик… Он умел читать мысли. И мои знакомые были в восторге от встреч с ним, они говорили, что он настоящий волшебник.
— Волшебник! — фыркнул Диппер, прищурившись.
— Он… Был не волшебником, — натянутая улыбка Присциллы зазвенела громче. — Он оказался… Чёрным магом? Никто из этих восторженных глупцов, ошивающихся у его шатра, не знал, откуда Гидеон черпает свои силы.
Диппер повернулся к Пасифике. Они обменялись одинаково безрадостным взглядом.
— А вы, получается, знали?
— Ещё бы. Это я помогла ему основать этот чёртов культ, — выплюнула Нортвест вместе с нервным смешком. — Я искала людей. Тех, кто, как им казалось, в отчаянном положении…
Пасифика вскочила на ноги. Перед глазами затанцевали выжженные круги.
— Зачем? — она приблизилась, сдерживая желание встряхнуть её за плечи.
Присцилла вздёрнула бровь.
— Почему ты это делала, ма… — Пасифика осеклась. С трудом возвратила низкопробное подобие стали в тон. — Я хочу знать, зачем.
И мама неожиданно побледнела. И вся будто съёжилась. Только голос остался прежним, колючим, высохшим и промёрзлым.
— Потому что я заключила сделку.
— С Гидеоном? — с надеждой спросила Пасифика.
Присцилла мотнула головой. К ней вновь вернулся её прежний надменный вид.
— С демоном, — бесцветно отозвалась она. — Тоже самое сделал и Глифул. Это то, как он получил свои силы.
— И что… Демон потребовал у него взамен?
— Без понятия, — пожала плечами Присцилла.
Повисло молчание. Пасифика вновь отошла в сторону. В голове всё скомкалось. Демоны, сделки, чёрная магия — похоже на стереотипный ужастик из конца девяностых.
— Люди, которые приходили в церковь, — заговорил Диппер. — Они тоже… Заключали сделки?
— Я не знаю. Наверное? — Присцилла уже явно теряла терпение. — Если это всё, то я бы хотела…
— Последний вопрос, — вклинился Пайнс. — У демона было имя?
Нортвест нахмурилась. С досадой вздохнула.
— Я не помню. Может, и было, но такое не запоминающееся… Простое. Вроде, Ларри… Или Уилл. Не помню.
Она поморщилась, ясно давая увидеть своё отношение к простым человеческим именам.
— Ладно, — выдохнул Диппер. — Вы нам очень помогли, миссис Нортвест.
Присцилла хмыкнула. Её взгляд задержался на Пасифике. Игра света, не более, — там почти не было льда.
— Пасифика.
Она остановилась, ловя себя на том, что сердце начинает болезненно сжиматься.
— Всё, что я делала… Я просто хотела, чтобы ты была счастлива, — голос её звучал всё также высокомерно. — Когда-нибудь ты меня поймёшь.
Пасифика смерила её долгим взглядом.
«Тебе всегда было плевать, чего я хочу на самом деле», — хотела она ответить, но вместо этого сказала:
— Je sois déjà heureuse, mama.
Диппер всю дорогу назад пытался выяснить, что она там такое сказала.
*
Одной из причин, по которой Мэйбл так хотела вернуться в Гравити Фолз — даже после всего пережитого — был лес.
Вечно-зеленый, мягкий, будто нарисованный карандашом. Казалось, побудь в нём больше отмеренных заядлым любителем спортивной ходьбы положенных шестидесяти минут, и выйдешь зеленоглазым.
В отличии от молчаливого убийцы-океана — лес тебя не утопит.
Теперь Мэйбл думает иначе. Не утопит, так закопает. Присыпет сверху опавшими иглами и трухой надкусанных белками шишек.
И блудливые реки елозящих тропинок ничуть не лучше хохочущих и шипящих волн.
— О чём ты думаешь? — спрашивает Билл. В его голосе обнаруживается досада.
Мэйбл пожимает плечами. В воздухе тает утренняя влага. Умирающая свежесть облепляет листья, которых тут слишком много на квадратный сантиметр.
— О том, что… Мне не нравится здесь.
Билл замедляется, и его шаги не отдают хрустом, как у Мэйбл. И ей становится неуютно. Словно она в лесу одна.
— Ты не принадлежишь этому месту, Мэйбл.
Она останавливается. Распахивает глаза, не желая прятать вырвавшееся наружу удивление.
— О чём ты? — смеётся она наконец.
— О том, что мир людей не слишком тебе подходит, — голос Билла спокоен и серьёзен.
Пайнс фыркает и кладёт ладонь ему на лоб.
— Ты случайно не бредишь? Куда мне тогда деваться, а?
Он перехватывает её руку. Оставляет поцелуй на кончиках пальцев. Едва-едва обдаёт нежностью.
Но Мэйбл хватает и этого, чтобы разомлеть.
— Ты второй человек, кому я это говорю, — признаётся Билл.
В глазах его что-то плавится. Может, сама Мэйбл, пойманная врасплох.
— А кто… Первый? — она не сдерживает интереса.
Билл опускает взгляд. На его губах селится печалью выкрашенная улыбка.
— Тот, кому когда-то принадлежала скрипка, — мраморный лоб разрезает морщинка. — Фиддлфорд МакГаккет.
Он сжимает ладонь Мэйбл в своей и тянет за собой.
— Никогда о нём не слышала, — проговаривает она, перегоняя в голове услышанное имя.
Билл хмыкает.
— А жаль. Он был гением… Мне кажется, нам нужно свернуть вон на ту тропинку.
Мэйбл понимает, что говорить о старом друге ему не слишком приятно.
Они блуждают по тонким, как ленточки, корявым, пропадающим в жёлто-изумрудной вязи болот, дорогам.
Билл часто замирает, словно ослепнув. И иногда Мэйбл кажется, что его плотность исчезает. Что он сам вот-вот исчезнет.
И её охватывает смятение. Оно знакомо каждому человеку.
Мэйбл всю пробирает до основания дрожью. Она хочет, чтобы всё это закончилось.
Всё это.
И боится. Господи, её трясёт от одной мысли о том, что Билла в её жизни больше не будет.
Что бы он ни говорил — она всего лишь человек. Может, она и вдохнула в него жизнь, подобно Микеланджело. Но что-то подсказывает: он всё сделал сам. Она была лишь инструментом, подвернувшимся под руку.
Мэйбл сглатывает горечь. Она просто человек. Её устраивает такая ипостась. Но эта привязанность её убивает.
— О чём ты думаешь? — снова спрашивает Билл.
Они валятся на покрытый мхом ствол дерева. Лес смыкается над головой.
Пайнс дёргано усмехается, рассматривая клевер, прыгающий у них под ногами. Целый ковёр.
— Ни о чём, — врёт она.
Билл замирает, будто улавливая эту мягкую ложь.
— Я просто… Давай продолжим поиски завтра?
Свет рассыпается по волосам, когда Сайфер встряхивает головой, будто сбрасывая с себя мрачное выражение лица.
Он одаривает её улыбкой и легко вскакивая, протягивает ладонь.
— Ну, конечно. Как тебе угодно.
*
Комнату освещает только ровное розоватое мерцание экрана. Мэйбл задумчиво смотрит на пустой блок текста. Она перебирает в голове одно слово за другим, пока не становится тошно. Кладёт пальцы на клавиатуру.
Жаль, что я не могу запретить себе влюбляться.
Это ещё никогда не кончалось ничем хорошим. Сначала были те, кому до меня нет никакого дела.
Потом…
Мэйбл усмехается и проводит рукой по волосам, ещё влажным после душа.
Почему она пишет так, будто кому-то это нужно, кроме неё самой? Под каждым постом её второго блога, который она про себя называет «честным» — набирается не больше двух отметок «нравится». Здесь всё правдиво начиная с имени… В отличии от самой первой странички. Людям больше нравится cutieStar_618
и её посты о всякой чуши, чем Мэйбл Пайнс с мрачными историями из реальной жизни.
Потом я не знала, выберусь ли из этих отношений живой. Ну, вы знаете, стать объектом чужой одержимости, медленно терять связь с реальностью, изредка просыпаться и находить, что твоё тело тебе больше не принадлежит…
Не знаете? Это хорошо, что не знаете.
Теперь всё совсем запутано. Я не хочу ничего чувствовать. Господи, мне кажется, я хочу исчезнуть.
Она жмёт на кнопку «отправить». Розовое оформление блога кажется ироничной издёвкой над самой собой.
Мэйбл сидит спиной к окну. Словно опасается, что кто-то незаметно окажется за плечом и всё прочтёт.
Возможно, ей следует быть честной с ним. Пайнс прикрывает глаза и гнёт ртом невесёлую улыбку: как это возможно, если она не уверена, что он честен с ней?
Может, не было никакого скрипача? Билл выдал какое-нибудь имя из справочника глупых имён, чтобы не слышать вопросов в духе: «Как тебе удалось прожить так долго?», «В чём секрет вечной молодости?» и бла-бла-бла.
Мэйбл и не стала бы их задавать… Наверное, исходя из соображений тактичности, которой так не хватало в детстве.
Из мыслей вырывает ненавязчивый звук уведомления.
Под выложенным пять минут назад постом висит комментарий от того самого пользователя, что оценивает каждую запись.
Даже ту, где Мэйбл не хватило сил расписывать происходящее в голове, и она оставила одно единственное слово — трындец.
Но загадочный «worthless minstrel» ещё никогда не делал попыток заговорить. До этого момента.
Мэйбл не знает, что ответить. Смотрит на чужую аватарку с пучеглазым котёнком и перечитывает адресованный ей вопрос раз за разом.
Что тебя пугает?
Глаза котёнка — голубые капли воды — полны ужаса.
«Хороший вопрос, незнакомец», — вяло усмехается Мэйбл.
Что её пугает?
То, что она даже не знает толком, кто такой Билл.
Ведь как можно сохнуть по тому, кого не знаешь?
Неопределённость. Я боюсь, что всё это игра моего нездорового разума.
Тупой ответ. Совершенно типичный.
Мэйбл открывает новую вкладку. Долго отговаривает себя. Почему-то знать — ещё страшнее.
Вдруг выяснится что-то совершенно безумное?
Но по запросу «Фидделфорд МакГаккет» не так уж много информации, что неудивительно. Вряд ли в городе найдётся хотя бы ещё один человек, который будет в курсе.
Одна статья сухо упоминает о нём, с большим пылом отдавая предпочтение описанию заслуг Нортвестов. Второй сайт неожиданно оказывается сборищем ценителей непризнанного гения. Удивительно, но он писал музыку на манер ребусов.
Мэйбл фыркает: она знает, кому бы это понравилось…
А потом она натыкается на его краткую, смутную биографию.
МакГаккет больше был известен в своё время как изобретатель и скульптор.
Последнее режет глаз. Не особенное, нарочитое сходство. Всего лишь совпадение.
И признаться — довольно жуткое.
…в его доме были найдены самые различные музыкальные инструменты, которые он производил вручную.
Почти всё было распродано на аукционах годами позже его загадочной гибели.
По словам его современников, взятых из очерков жителей Гравити Фолз, Фиддлфорд настолько сильно увлёкся созданием скрипки, способный воспроизводить «неземные звуки», что заключил сделку с дьяволом.
Мэйбл ёжится. Это всё от сквозняка.
Некоторые любители изучать паранормальное утверждают: в местном лесу можно наткнуться на таинственный монумент — им отмечено то самое место, где Фиддлфорд погиб от рук фанатичных верующих, а вырвавшийся на свободу демон оказался заточён в камень.
Но всё это, конечно, только городские легенды.
Мэйбл стремительно закрывает идиотский сайт и от греха подальше захлопывает крышку ноутбука.
Она не верит ни единому слову.
Просто совпадение, не так ли?
Билл не какой-нибудь демон. Он… Кто угодно, но не демон. Это просто смешно. Мэйбл бы рассмеялась, но сначала ей нужно прекратить грызть ноготь. Во рту появляется солоноватый привкус.
Пайнс слышит, как замедляется взбунтовавшееся сердце. Она позволяет себе слабо ухмыльнуться. Читать подобное с её расшатанной нервной системой — не лучшее решение.
В тишину вгрызаются чужие шаги снаружи. Словно кто-то подбирается к дому.
Мэйбл одёргивает штору и плотно прижимается к стеклу. На чёрно-синей поверхности появляются два сизых круга от её взволнованного дыхания.
Она ожидает всякое. От разъярённой Карлы, до — решившего узнать, почему она вчера сбежала, Робби.
За окном щерится лес. И больше никого нет. Никого живого.
Мэйбл видит покачивающиеся стебли травы и выдыхает. Просто ветер.
