Пой для меня

      – Но Вы, Война, Вы ведь не один такой, вас, Богов этой стихии, много. Я этого не понимаю… ― устало потерев переносицу указательным пальцем, я выдохнул, ― и ведь Вы бессмертны только для людей, тогда как Боги могут Вас убить. Куда же Вы попадете, после смерти? Скажите, мне очень интересно.       – Как любопытный мальчик, ― усмехнувшись, мужчина дотронулся до моего лба, и я, подумав о том, что вот-вот снова умру, подтянул к себе колени, группируясь.       Я знал, что это не поможет, знал, что меня ничего не спасет, но я пытался… Пытался защитить себя.       – Не медлите, если хотите убить – убивайте, ― прикусывая губу, я опустил голову ниже, чувствуя, как холодные кончики пальцев проскользили вверх по лбу, затрагивая корни волос.       – Я Бог. Верно, мы уязвимы лишь другим Богам. Заметь, очень много рыжих людей, но также по свету ходит много брюнетов и шатенов. У людей есть магия и эта магия бывает одинаковая. Так почему нас много? Все Боги на нашей Земле ― это Оракулы. Тела ― сосуды. Некая сила, еще в утробе матери, проникает в нас. Вот они, настоящие Боги.       – Я верю в Создателя, ― тряхнув головой, при этом отклоняясь назад, я вырвался из плена мурчащего голоса и холодных пальцев. Но где-то глубоко внутри, мне почему-то не хотелось нарушать его речь, наверное, я бы смог слушать его вечно.       «Нельзя забывать, у меня миссия…» ― всплыло в моей памяти.       – Да как же ты можешь верить в то, чего нет? ― замахнувшись руками, при этом быстро сжимая ладони в кулаки, мужчина гортанно прорычал, ― если бы он был, он бы не бросил никого на произвол судьбы. Это маленький ребенок, создавший всех нас для потехи, развлечения. Ему было скучно. Какой, к чертям адовым, Создатель? Я настоящий. Ты настоящий. А его нет, потому что он ― иллюзия, ― разгневанный принц, схватив меня за кисти, хорошенько тряхнув, ― он бы дал тебе зрение, он бы сделал мир таким, на какой можно смотреть с любовью, а не прижимать к голове уши и жмурить глаза потому, что больше не хочешь видеть крови, не хочешь видеть умирающих товарищей, потому что больше не хочешь видеть ничего. – Сильнее сжав мои руки, Война клацнул рядом зубов, не собираясь отпускать измученные конечности.       «Наверняка останутся синяки…» ― в груди что-то бушевало, но мозг напрочь не хотел воспринимать поток новых чувств. Он решил, что на сегодня хватит эмоций, он решил, что мне они больше не нужны.       Я испытывал ярость, боль, понимание, потребность в чем-то, зависть и снова ярость.       Калейдоскоп эмоций пытался вырваться из груди, протяжным воем, медленно, тягуче, он пытался выразить себя в моем голосе, но рациональная часть меня напрочь отказалась мириться с этим.       – У всего есть своя сторона, ― голос был сдавленным и отчего-то тихим, ― у войны есть мир, у смерти есть жизнь, у грусти есть радость. У всего есть своя сторона, но Вы говорите мне о том, что мир ужасен, и на него лучше не смотреть? А Вы когда-нибудь пытались взглянуть на все это с другой стороны? Почему бы Вам просто не наслаждаться, хоть иногда, рассветами, закатами, улыбками дорогих Вам людей? Почему бы Вам просто не поискать другую сторону? ― от нарастающей мощи, голосовые связки вибрировали.       Я впервые, наверное, за всю свою жизнь, говорил так громко, так уверенно, не испытывая при этом страха.       Я в первый раз, а может и в последний, гордо задрал нос вверх, показывая, что не прогнусь.       – Все родные давно погибли… И как я могу радоваться миру, когда гибнут мои люди, когда идут сражения, когда мои руки в крови? Как я могу быть доволен, когда я ― Война? ― усмехнувшись, молодой человек ослабил хватку, но так и не отпустил моей руки.       – Тогда скажите мне, кто из нас по-настоящему слеп? Я, тот, кто видит внутреннюю часть мира, тот, кто использует все свои органы чувств как глаза, не имея глаз… Или же Вы, тот, кто зряч лишь физически, а внутренне слеп? Так кто же из нас слеп, Ваше Высочество?       – Ты так хочешь видеть? ― резко отпустив мои запястья, парень дернул меня за ноги вниз, отчего я полностью лег на кровать, ударившись спиной об перину. Воздух выбился из легких, сопровождаемый сиплым стоном. Руки непроизвольно вытянулись в разные стороны, после, будучи уже прочно сомкнутыми за головой в чужую клетку из пальцев, ― ты хочешь видеть? ― повторив свой вопрос, Война подставил колено к моему паху, слегка надавив, ― несмотря ни на что, ты хочешь этого? Тогда я покажу тебе все мерзости этого мира, покажу всю боль, покажу все отчаяние, ты ведь этого хочешь? ― наклонившись к моему лицу, он обдал мою шею горячим дыхание, после медленно, дразнящее, проведя языком по синей жилке, находящейся под кожей. Его колено то усиленно давило между моих ног, то мягко касалось, едва задевая детородный орган.       По телу разливалась сладкая истома.Хотелось еще. Больше. Сильнее, но разум вопил мне о какой-то чертовой правильности, о каких-то моральных устоях, когда нечто внутри меня, что-то животное, пыталось вылезти наружу.       – Хочу… Покажи мне, ― я сглатывал при каждом движении ногой, при каждом мягком прикосновении языка, который вырисовывал на шее непонятные узоры.       Я уже хотел вовсе не видеть…       Я хотел Войну.       Было ли то вмешательство в мой разум высших сил или я просто, незнающий таких плотский удовольствий, поддался порыву вожделения, но я хотел мужчину, Бога... хотел его в себя.