Танец Огненной Кицунэ

Я не верю в слухи, я сильней других, Беспросветная мгла не в счёт, И пока твой зов для меня не стих, Отправляюсь к тебе в полёт.

      Когда Игни была маленькой, то обожала делать соломенных куколок. Они получались у нее смешными и неказистым, с глазами-ягодами и шишками вместо лиц, и было их у маленькой лисички великое множество — на полках, в сундуке и на кровати. Делала их она долго, месяц или два, но потом в один миг соседские девчонки сломали всех до единой. Может, и не со зла, а от зависти, но Игни было обидно до жгучих слез в маменькин подол. А старая кицунэ сказала тогда лишь одно: «Сломанное можно и починить. Сделаешь новых и хватит рыдать — это слабость». Но лисичка даже к соломе больше не прикоснулась, разбитая и растрепанная, как ее соломенные куколки. Она же любила их, свои страшненькие творения, которые делала с такой любовью.       И сейчас все будто бы повторялось. Кицунэ глядела на то, как бородатый мужик с упоением пинал змеиный хвост, лишь недавним залеченный ею таким трудом, и разрывалась изнутри. Это было так больно и отвратительно, что просто хотелось зарыться в землю с головой глубоко-глубоко, чтобы не слышать то, как жалостливо стонал Нэш, будто слепой лисенок, брошенный мамашей. Носок тяжелого ботинка с глухим стуком врезался в чешуйчатую кожу, а Игни закусывала губу до крови, ощущая, как сердце с каждым мужицким ударом проваливалось все дальше в темноту. Она была слаба и бесполезна перед собственным ожившим кошмаром. И не было той порочной мысли о том, что хорошо, мол, на этом месте не сама Игни. Теперь бы отчаянная кицунэ полжизни отдала за то, чтобы оказаться на месте змея и забрать его боль. Мысли ее были громкими и будто бы чужими, но лисица не могла от них отбрыкнуться, все смотрела, смотрела, смотрела и сходила с ума.       — Нет здесь никого, Седрик, — хохотнул бородач, вновь заехав ботинком Нэшу в живот. Тот лишь скрючился, закашлявшись, а мучитель вдруг схватил его за волосы, резко дернув вверх. Змей только вскрикнул, а Игни вытянула шею, жадно глотая ртом воздух. — Давай, трахни его, — прошипел мужик, поманив застывшего в стороне Седрика рукой. Тот нехотя двинулся к нему.       — А вдруг… демон вернется? — крякнул тот, вцепившись руками в пояс штанов. Нэш схватился за руки, держащие его волосы, и глухо завыл.       — Да закрой пасть, ублюдок хвостатый, — прикрикнул на него мужлан и взглянул на товарища, оскалившись. — Послушай, дорогой, я лучший охотник на всю Западную равнину, неужто думаешь, что проиграю какой-нибудь взбалмошной девке? Пусть только сунется! Не посмотрю, что хозяйская шавка. Повадилась тут, вредительница, — прогромыхал бородач, а Игни вся подобралась. В его голосе сквозила угроза, адресованная ей лично. Пора бы делать ноги, да только приросли они к грязной земле.       — Как скажешь, Флин, — нехотя отозвался Седрик, оглянувшись на тех нескольких мужчин, что пришли вместе с охотником. Среди них Игни без труда узнала молчаливого Тревора. С тех пор, как она покусала его, выглядел он не так уж и жизнерадостно.       — Вот и славно. Этот гаденыш не должен был привлекать внимание лисицы Крейза, — вдруг задумчиво проговорил Флин, продолжая держать нага за волосы. — Хозяева возвращаются завтра. Наверняка им будет любопытно услышать историю о том, как их любимица сбежала и повадилась кусать работников цирка, — его оскал стал шире, а кицунэ невольно вздрогнула, представив, какое наказание ее ожидает, если все всплывет. Она больше не сможет сбежать. — Неужели ты ей приглянулся, сучка ты одноглазая? — чернобородый охотник тряхнул Нэша за волосы и глянул на раздевшегося Седрика. Игни осторожно вздохнула. — А может она сожрать тебя решила? От тебя так и прет дохлятиной, — Задумчиво проговорил Флин, услужливо придерживая голову змея, чтобы Седрику было удобней совать ему в рот свой член. Лисица глухо зарычала, отступив еще дальше во тьму. Нельзя, чтоб ее заметили.       Нэш задрал голову, болезненно поморщившись, когда обнаженная плоть вжалась в его губы, и распахнул рот, позволяя Седрику расплыться в блаженной улыбке и толкнуться глубоко в горло. Дрожь проняла его тело, и наг прикрыл глаз, сведя светлые брови к переносице, пока цирковой ублюдок толкался в его нутро, выуживая все новые и новые всхлипы. Игни почувствовала, как дернулись её губы в предслезных судорогах, а горло свело спазмами. Нэш, только парой минут назад улыбавшийся ей, сейчас заглатывал уродливую раскрасневшуюся плоть и плакал, а лисица бессильно глядела на все это, такая бесполезная и трусливая. Маменька так бы не стояла. Да и здесь она причём не была. Игни распахнула глаза, с неожиданностью осознав, что слишком часто пытается сравнить себя с матерью. А сравнить с той, кем бы она сама хотела быть? Для Нэша прежде всего.       — Хорошо идёт, — одобрил Флин, с размаху хлопнул нага по спине. — Ты мог бы потягаться с бордельными шлюхами в искусстве минета, знаешь? — хмыкнул охотник, зачем-то поманив к себе одного из мужиков, того, что держав в руках искрящийся шест. Игни только взглянула на них краем глаза, судорожно думая над тем, что она могла предпринять. Что сделать, чтобы этот кошмар прекратился? Голова была пустая, а пространство сотрясали мокрые стоны и болезненное мычание. Бесполезная. Глупая. Слабая. Как приговор, эти слова били молотом по наковальне, а Флин крепко сжал в руках отданный шест.       Лисица не сразу поняла, что произошло, но только Седрик вдруг выгнулся, издав невнятный звук, похожий на глухой вой, и резко отстранился от Нэша. По подбородку змея заструились белесые ручейки, а тот начал кашлять, давясь омерзительной жидкостью. Игни поморщилась от запаха спермы, коим наполнилось все вокруг, а потом перевела взгляд на бородача, почему-то содрогнувшись всем телом. Тот держал в руках оружие и терпеливо дожидался, пока Нэш вдоволь откашляется, а потом вдруг прижал ботинкам его к земле, наступив на худую грудь, и навис сверху.       — Бывал я в одном городишке, — начал он, любовно огладив шест, — и там нас развлекали весьма интересной штукой. Правда, то с русалами сотворяли, они-то все, твари, мокрые, намного интересней было. Но сейчас и на тебе проверим. Авось, парням понравится, — он глянул на подошедших ближе мужланов, и Игни неосознанно сделала шаг к клетке, надёжно спрятанная тьмой. Но тут поймала взгляд Нэша, его жёлтый глаз печально поблескивал, устремленный только на нее.       И такая тоска сжала ее сердце, что кицунэ чуть было не поперхнулась, вдруг ощутив, что ей ужасно не хватало воздуха. Она стояла в тени и смотрела в израненное лицо, на тощую грудь, изрисованную шрамами и застарелыми укусами, на пепельно-серебряные волосы, на небольшие змеиные рога, присыпанные прядями, словно инеем, и все не могла понять, отчего ей так больно смотреть Нэшу в глаза и видеть в них отражение собственного страха. И тут Флин крутанул каблуком на его груди, вызывая жалостливый стон, и провел кончиков шеста по израненной коже, намеренно царапая незажившие ссадины. Игни оскалилась, а Нэш только плотнее сомкнул губы.       — Бедолагам было так больно, что от их вопля тряслись стены, — протянул охотник, а конец оружия скользил все ниже. — Они просили о пощаде, рыдали, как младенцы. Один даже сдох, — раздался смешок, который тут же подхватили остальные участники шоу. — Но ты-то бывалый, как щекотка будет, да, сучка? — и с этими словами Флин направил острие, заискрившееся голубым светом, туда, где лишь недавним с таким трепетом касалась Игни, боясь причинить любую боль, даже самую слабую. Вот так просто сунул в обработанный мазью анус свою штуку.       Лисица закрыла рот руками и бесшумно рухнула на колени, не в силах смотреть на то, как Нэш выгнулся дугой и зашелся таким криком, от которого волосы на голове встали дыбом. Будто его насквозь пронзило тысячами игл, будто сама молния пронеслась сквозь его тело. А Флин, этот конченый ублюдок, все толкал в него шест, приговаривая какие-то омерзительные вещи, наступал ботинкам на покрасневшие соски, крутил по ним каблуками так, чтобы тонкая кожа собиралась складками. А Нэш все кричал и кричал без остановки, разевая пасть до хрипа, в рыданиях закидывая голову, и бесцельно метался рукой по грязной земле, словно ища спасения.       Игни плакала. Она бы дала нагу его, это спасение. Она бы всю себя отдала, только бы прекратить это ужасающие действо, только бы охотник вытащил свою штуку из вновь опухшего ануса, только бы заткнулся.       Заткнись.       — Когда сдохнешь, сделаю из твоего хвоста ремешок. Хотя он до того уродлив, что даже жалко на такую нужную вещь пускать.       Заткнись.       — Когда я тебя поймал, то думал продать в бордель. Но там бы мне пришлось дорого платить за время поиметь тебя, а тут — пожалуйста, сколько хочешь.       Заткнись!..       — Стонешь, как настоящая шлюха. Может, вырвать тебе язык, чтоб было тише? А то всех перебудишь, скотина.       Закрой пасть!       Вот поэтому Игни ненавидела людей, всех до единого. Они не знают границ своей жестокости, просто не видят их, не могут остановиться, прут и прут, демонстрируя свое превосходство над тварям-мутантами. Лисица бы задушила каждого из них, этого Седрика, извращенца Флина, братьев Крйзов — всех, чтобы мир принадлежал только угнетенным созданиям. Но Игни не была жестокой, и поэтому ее мечты не претворятся в реальность, в этом и была ее проблема. Из-за ее мягкосердечности страдать будет не только она. Кицунэ устало обратила взгляд на выгибавшегося Нэша, до крови закусила губу и еще больше напрягаясь, когда вновь поймала взгляд нага, в котором так и читалось предостережение, мол, не лезь на рожон.       Змей за нее переживал, глупый, вопя от чудовищной боли. Тянул единственную руку к шесту, но тут же получал пинок ботинком, и с воем отдергивал ладонь под одобрительный гогот мужиков. Ну же, Игни, придумай что-нибудь! Не стой столбом и сделай хоть самую малость. Но краем своего сознания, способным еще мыслить, она прекрасно понимала, что ставила под удар еще и себя, причем под такой, от которого так просто не оправиться. А если ее убьют, то больше для Нэша она ничего не сможет. Игни глухо зарычала, словно дикий зверек, и исподлобья взглянула на бородатого мужлана. Она запомнила его бездушные черные глаза, крепкие руки, шрам под левым глазом и блядскую ухмылку. Она всего его запомнила на всю жизнь.       — Ты бы поосторожнее, Флин, — опасливо проговорил Седрик, теперь с интересом наблюдая за выныривающим из ануса шестом, словно это было диковинным шоу, билет на который ему удалось добыть этой ночью. — А то опять кровищи будет. Вон, уже все разорвал, — при этих словах Игни сжала кулаки, ощущая, как оставшиеся коготки впились в нежную ладошку. Больно. Они сделали ему больно.       — Не волнуйся, дорогой, — хмыкнул Флин, продолжая мерно двигать свою палку. — Господа не просто так отправились смотреть на нагов из гор Угры. Авось, нового себе питомца присмотрят. А этого в утиль, все никак сдохнуть не может. Эй, страшилище, — крикнул он обессилившему змею, который уже не дёргался, просто лежал, и только движения бородача трясли его словно безвольную куклу. Игни слышала, как шаркает по грязному полу худая спина. — И чего ты никак не окочуришься? — спросил Флин, даже остановившись. — Ты тут уже два года работаешь шлюшкой, не надоело? А я-то знаю, что тебе третья сотня уже пошла. Пора на покой, м? — на его лице зажглась благодушная улыбка, и вместе с этим мужлан снова надавил на шест, заставив его войти глубоко внутрь. Нэш распахнул глаз и громко выдохнул, а Игни растопырила пальцы, решив, что пора действовать.       Но в следующую секунду произошло сразу несколько вещей: раздался пронзительный свист, ночь разбил звук тяжёлых шагов и по решеткам полоснули плеткой. Мужики сразу засуетились, а Флин торопливо вынул свой шест, не забыв напоследок пнуть нага в живот.       — Так-так-так, — злой и тихий голос напугал даже лисицу, которая напряженно вглядывалась во тьму, пытаясь увидеть нежданного гостя. — Сколько раз мне повторять тебе, Флин, что скоро мое терпение лопнет?       — Господин Неро, мой дорогой друг, — нервно запричитал бородач, шагая ближе к решеткам, за которыми материализовался темный высокий силуэт с широкими плечами. — А разве вы должны вернуться не завтра?       — Господа Крейзы послали меня вперед, — гневно отозвался мужчина, ударив кулаком по железным прутьями. Те ответили жалостливым звоном. — Я еще раз повторяю, вон отсюда, похотливые вы животные. Посмотрите на себя! — Неро усмехнулся, — Вы же сами как твари! Я больше раза повторять не буду. Вон.       — Но, господин, здесь был демон! — вдруг взвизгнул Седрик, а потом поправился: — Хозяйская кицунэ повадилась здесь шнырять. Мы всего лишил хотели ее поймать, — затараторил он, даже взгляда не поднимая.       — Я не поверю в этот бред, — рыкнул силуэт, еше раз долбанув кулаком по решетке. Вздрогнули все, включая Флина. — Лисичка видит десятый сон, пока вы нарываетесь на штраф и порку. Это имущество цирка, ясно вам, похотливые вы твари? — Неро шипел прямо как наг, а Игни все пыталась рассмотреть в полутьме его лицо. — Если посмеете оговаривать хозяйскую любимицу, не поздороваться никому, понятно? Нашли кем прикрываться. Я непонятно выразился? Вышли прочь оттуда, — последняя фраза была сказана спокойно, тихо, холодно и зло. Очень зло, будто вместе с этой фразой Неро выражал неудержимое желание убить всех, кто его вздумает ослушаться.       Сначала робко, потом чуть ли не бегом, мужланы выбежали из клетки, проносясь мимо Неро с невиданной скоростью. Но тот остановил только Флина, небрежно схватив его за плечо — Игни хорошо это видела, жадно вглядываясь в полумрак. Только фонарь, принесенный загадочным спасителем, скупо освещал его внушительную фигуру.       — Ты вздумал со мной играться? — не голос, а перезвон льдинок.       — Ну что вы, господин, — елейным голосом начал Флин, истерично заулыбавшись. — Вы же знаете, я никогда бы не посмел, если бы эти идиоты не вздумали верещать о демонах всяких. Летвиг бы расстроился, если бы ее любимица вздумала сбежать. Но, кажись, вы правы, и все это только выдумки, чтобы прикрыть столь нечистое дело.       — Пшел, — рыкнул Неро, с отвращением убирая руку от его плеча и отвернулся. В следующую секунду от Флина и след простыл.       Игни замерла, ожидая дальнейшего развития событий, и тогда незнакомец приподнял фонарь, освещая свое лицо и клетку Нэша. На мгновение лисица даже не поверила в то, что человеческие мужчины бывают настолько приятны внешностью. Смоляные кудри доходили до плеч, взгляд пронзительных глаз — Игни даже не поняла, чем они так ее впечатлили — зияли пустотой, а смуглая кожа отливала бронзой. Но мигом потеряла интерес, переводя взгляд на распластавшегося на полу Нэша.       — Я попрошу Рейджи, чтоб заглянул утром, — ни к кому не обращаясь сообщил Неро, глядя чуть в сторону. — Дотянешь? В следующий раз я оставлю более понятные наставления, — гневно приговорил он и снова ударил кулаком по решеткам. Игни вздрогнула, жадно вслушиваясь в его слова. Что это такое происходит? Человек только сто спас мутанта? Невиданное дело. — Кицунэ, надо же. Какую только дурость не придумают, чтобы… агрх! Ладно. Слушай, тебе, может, помочь? — совсем тихо спросил мужчина, наконец, взглянув на Нэша, и тут же распахнул глаза от ужаса увиденного.       — Нет, — еле слышно проговорил наг, даже не повернувшись в его строну. — Все нормально. Не привыкать. Идите, господин.       — Дьявол! — крикнул Неро, заметавшись взглядом. — Я все-таки приведу Рейджи. Ты же кровью истекаешь, что б тебя, — с этими словами он унесся в призрачные дали, а Игни выбралась из своего укрытия, бесшумно подойдя вплотную к решеткам.       Молчание снедало, но что говорить лисица даже не предполагала. Просто смотрела на лицо змея, на его прикрытый глаз, дрожащие ресницы, омытые слезами щеки и благодарила Лисьего Бога за то, что постал ей этого чудака с прекрасными черными кудрями до самых плеч. А потом не выдержала и перелезла через прутья, присев возле Нэша.       — Прости.       — Еще здесь? — не спросил даже, а подтвердил змей, не открывая глаза, но его лицо осветила быстрая улыбка. — Не нужно было тебе на все это смотреть.       — Тот урод сказал, что тебе больше трех сотен? — безэмоционально спросила лисица просто так, чтоб отвлечься, блуждая взглядом по избитому телу.       — Есть такое. Наги живут тысячи лет, так уж повелось. Да и кицунэ, я слышал, не обижены долголетием, — каждое слово давалось ему с огромным трудом, но тон был такой, словно ничего и не случалось, и потому резал по ушам.       — Старик, — хмыкнула лисица, потянувшись рукой к той части лица, что не была изуродована шрамом, и огладила бледную кожу. А выглядел он молодо, если не считать уродливую отметину человеческих рук, может даже ровесник. Самой-то Игни вот уже двадцать первый человеческий год пошел.       — Может быть, — легко согласился Нэш, вздрогнув от ее прикосновения. — Почему ты здесь? Уходи. Если Неро вернется, не нужно, чтоб он тебя видел       — Кто он такой, этот Неро? — она мотнула головой. Уйдет, она обязательно уйдет, как только явится этот загадочный Рейджи. Насколько она помнила, Седрик о нем говорил. Доктор, он был доктором. Всю мазь она вымазала, поэтому помочь ничем не могла. Но вот быть рядом — вполне себе. Чтобы Нэш не утоп в одиночестве, чтобы не боялся мрака.       — Змеиный дрессировщик, — тихо сообщил наг, тяжело вздохнув. — Но он ненавидит свою работу, это я знаю. Здесь же нет цирковых номеров, только прилюдные пытки… Милая кицунэ, — спохватился наг, проникновенно взглянув в ее глаза, — больше не ищи встреч со мной, хорошо? Только не приходи сюда больше, — он вдруг запнулся, а потом поморщился от боли, прогнувшись в спине. Игни сглотнула слезы, заботливо уложив увенчанную рогами голову к себе на колени, и принялась трепетно перебирать пальцами седые пряди длинных волос.       — Ш-ш, — успокаивающие шепнула она, незаметно вздохнув.       Кровь расползалась уродливыми ручьями по полам клетки, спермой воняло невыносимо, темнота наседала, а судорожные всхлипы разбивали тишину. Но Игни не оставит его одного хотя бы до того момента, пока не придет доктор Рейджи. Не оставит. Она и так непростительно бессильна, не суметь сделать даже это — трусость и позор.       Прости, маменька, глупую дочку, но она, кажется, тоже нашла пару на всю жизнь. И сделает все, чтобы спалить этот цирк до тла.       В глазах кицунэ полыхнул огонек, слабый, еле заметный, он тут же потух, но на мгновение Игни увидала горящие адским пламенем шатры и раскрытые клетки. Ведение ли то скорого будущего, невыполнимая греза ли — неизвестно, но тело нага было худым и дрожащим, чтобы просто так сдаться. Ничего не случается просто так, и попала лисица сюда неслучайно. Неслучайно запомнила лицо Флина, неслучайно навсегда запечатлела в сознании звучание голоса Седрика, чтобы потом безжалостно глумиться над ними, когда придет час. А он обязательно настанет. Одному маменька обучила ее очень хорошо — всегда идти до конца.       Игни обвела пальцами линии шрама. Они были рваными и некрасивыми, будто бы по лицу наотмашь рубили ножом, выколупывая змеиный глаз. Словно в забвении девушка-лиса нагнулась к изуродованной щеке, мягко коснувшись ее теплыми губами. Кожа змеиная была холодна, будто лед, но она не отпрянула. Что-то такое громыхало в ее сердце, непостижимо большое и горячие. Мыслить она не могла, только чувствовать — это что-то было связано с Нэшем. С его прерывистым дыханием и удивленным взглядом. С его дрожащим телом и навсегда врезавшимися в память болезненными воплями. На всю жизнь кицунэ запомнила, как он извивался от мук, что приносили ему люди, навсегда запомнила все сказанные в его адрес ужасающие слова и почему-то решила, что это все, все целиком, касается и ее тоже.       По природе своей кицунэ — одиночки. Очень редко, когда они позволяют кому-то приблизиться к себе. В селении было так — стая лишь на словах, на деле одиночные хибарки, и каждая за себя отвечает сама. Только лишь в минуту опасности сестры-лисицы вспоминают о единстве.       Но кицунэ наполовину все же человек, как бы мерзко это ни было, и чувства испытывает человеческие. Одиночество — природное, но желание подпустить к своему сердцу кого-то еще — искусственно выведенное безумным ученым и принесенное в мир Первородной Кицунэ, которая завещала своим дочерям дарить огонь страстной любви. Она знала, что однажды любовь принесет в мир спокойствие и счастье. Об этом говорят старые сказки, рассказываемые молодыми лисицами в тайне от старших. Игни никогда бы не подумала, что запретные небылицы окажутся правдивее святых лисьих законов.       В ее сердце появилось место для кого-то кроме нее самой и умершей маменьки, для кого-то совершенно чужого, чешуйчатого, холодного и уродливого, тощего, избитого, пропахшего человеческой спермой и собственной кровью. Игни поджала губы, отстранившись от лица нага, и сплела свои и его пальцы, грязные, с обломанными когтями. Раньше бы она побрезговала, раньше бы она и на метр не подошла к кому-то, так разящему человечиной, но не сейчас. Это неправильно, это странно, но опять же — кицунэ думала бы так раньше, еще до того, как попала в клятый цирк братьев Крейзов.       Как странно, такое омерзительное место пробудило в ней сострадание. Не парадоксально ли?       — Что же ты делаеш-ш-шь? — почти что испуганно зашептал Нэш, взглянув на нее снизу вверх, и кицунэ пришлось вынырнуть из собственных рассуждений и опустить на него озадаченный взгляд. Пальцы его сжали лисьи сильнее. — Милая кицунэ.       — Ты знаешь, — доверительно начала она, грустно усмехнувшись, — мне кажется я не смогу уйти отсюда. И оставить тебя.       — Глупая, — упрямо мотнул рогатой головой наг, противоречиво своим словам нежась на ее коленях и вдыхая аромат чистой и мягкой кожи.       — Может быть, — хмыкнула она, а сердце ее застучало чаще, готовое выпрыгнуть из груди прямо в ладонь серохвостого змея. — Только вот поздно уже о чем-то предостерегать.       Нэш замер. Он не знал, что отвечать. Он не знал, что и думать после таких слов, от которых змеиное сердце застучало в три раза быстрее. Околдовала его плутовка, заворожила, взяла в плен и отпускать не собиралась. Нэш вот уже третью сотню в этом мире живет, и ни разу еще душа его не знала таких чувств, таких, от которых тело забывает о невыносимой, но привычной уже боли, от которых туманится рассудок и зрение. Гремучий наг ко всему к своей жизни относился философски, к боли в том числе. Он прекрасно знал, что все те гнусности, что проделывают люди с его телом, не больше не меньше чем расплата за все грехи змеиного народа. За все грехи самого Нэша. Боль стала частью его жизни, унижение и отчаяние — все это тлело в сердце углями, сжигая измученное тело изнутри. Но нежность. Эта ласка, с которой юная кицунэ глядела в его уродливое лицо — Нэш не мог определить ее роль. Он не мог понять, в награду за что Небеса послали ему ангела? Рыжего, будто пламя, хитрого, будто демон и страстного, словно грех.       В этом мире тварям любить запрещено. В месте, подобному цирку Крейзов, вовсе не полагается даже думать о подобных чувствах. Что такое любовь цирковых уродов? Грязь. Такая же грязь, какая слоится у них под ногами отвратительным месивом из крови и опорожнений. Но Нэш прекрасно знает, к кому фавн Тоффи шныряет по ночам; ему известно, кто выпускает получеловека-полуорла в ночные полеты; он посвящен в тайну рыжего кентавра и его смелой наездницы. Серый наг видит лучше тех, у кого по паре зрячих глаз, и потому ему не составит труда ответить на вопрос, что же такое любовь, по-другому. Это надежда. Такая же тусклая, как свет вечерних фонарей, но необходимая в темное время суток, ведь их всех с самого рождения окружает лишь тьма. Она постоянная спутница мутантов, их колыбель и их могила.       Нэш шумно выдохнул, широко распахнув здоровый глаз, и устремил взгляд на юное лицо, словно сквозь пелену ощущая, как ныли побитые бока. Все глядел в прекрасный лик, запоминая каждую черточку, каждую линию, каждую ресницу. Они у кицунэ были длинными и черными, а кончики словно подпаленные пламенем костра, который шнырял за нею повсюду. Вся Игни была как огонь, не тлеющий, не гаснущий, а неистовующий, яростный и горячий. Тьме с ним не тягаться. И отчего же прекрасная кицунэ избрала его, старого нага, тем, кому готова дарить яркие улыбки алых губ?       — У нас была легенда, — вдруг проговорила Игни, разбив колдовскую тишину, и возвела глаза к небу, глядя сквозь решетки на далекие свободные звезды, — что Первородная Кицунэ и Лисий Бог — сущность одного существа. Но некоторые верили и в иное: будто Лисий Бог был возлюбленным нашей прародительницы, и был лишь человеком, но любовь, так, кажется, ее называли, даровала ему божественные силы. Он стал покровителем своих дочерей. Но об этом забыли. Охотники вынудили нас прятаться и бояться. Забыть о… любви.       — В мире редко где сейчас ее встретишь, — грустно хмыкнул наг, чувствуя, как ее ладонь согревала его озябшие пальцы. Неро скоро вернется. — Но отчего ты, милая кицунэ, о ней вспомнила?       — Оттого что она решила поселиться в моем сердце, — скривилась Игни, запустив свободную руку в его растрепанные волосы. — Маменька не учила такому, но сердце будто болит. За тебя болит.       — Нечего меня жалеть. Я намного хуже, чем ты думаешь, прекрасная кицунэ, — неожиданно жестко сказал Нэш, дернувшись в сторону. Лисица отняла ладони, болезненно закусив губу. — Наказание ожидает всех. А коли ты познала любовь, милая Игни, то не лелей ее в своем сердце. Здесь ей делать нечего.       — Прогоняешь? — горько усмехнулась она, распознав в голосе боль и предостережение. О, она хорошо знала, что лисья ворожба подействовала на змея, но раз он в силах ей противиться — есть и в его сердце нечто горячее, словно раскаленная сталь. Нечто такое, что заставляет его печься о ней.       — Пытаюсь уберечь, — подтвердил ее догадки Нэш и вдруг приподнялся с ее колен на одной руке. Робко, словно обдумывая решение, нагнулся к лежащей на земле лисьей ладони, вздохнул тяжко, но все же прижался сухими истрескавшимися губами к черным «перчаткам», ласково оцеловав когтистые пальцы. Игни вздрогнула, но руку не отняла, только уши навострила да сердце буйное пыталась успокоить — билось оно о кости, будто птица несвободная.       Что такое любовь, никакая кицунэ не знает. Им известно о том, что есть страсть, похоть и желание, но светлое слово — любовь — неведомо им. Но сейчас, когда губы нага касались ее кожи, юная Игни почему-то ощутила, как вены ее пронзает свет. Он бежит вместе с кровью, оставляя под жилами и костями звездную пустоту, будто бы свет от кометы. Она решила, что чувство, испытуемое ею и есть, если не любовь, то близкое ей по смыслу. Лисица вдруг отчаянно захотела коснуться змеиной чешуи губами в ответ, обвести ими тощую ладонь, прижаться к обтянутым кожей ключицам, услышать собственными ушами биение его сердца. Живого. Не сгубленного людьми, как несчастное тело.       — Позволь мне, — шепотом начала кицунэ, но тут ее чуткий слух распознал во тьме шаги, стремительно приближавшиеся к клетке, где познала она свою любовь. Игни шумно выдохнула, а Нэш неуклюже плюхнулся на землю и схватился рукой за ее подол, с мольбой глянув желтым глазом.       — Уходи, милая кицунэ. Уходи и больше не возвращайся сюда. Беги лучше из цирка. Сюда же сбежала? Беги, прекрасная моя Игни, — отчаянно шипел наг, но лисица только кривила губы, лениво размышляя о том, что до прихода доктора, спешащего ночными тропами, у нее осталась целая минута.       Она прижала к себе сумку. Хвост подмел полы клетки, пока она поднималась, не видя ничего перед собой кроме грязи и брызг крови. Они виднелись то тут то там, словно уродливые алые звезды. Слезы застлали глаза, но Игни только шумно втянула носом воздух и зашагала к прутьям, так и не обернувшись. Тридцать секунд, а она слышит только хриплое дыхание и старательно скрываемую боль. Вернется ли она? О да, безусловно. Она будет сбегать сюда снова и снова, будет красть лекарства, будет касаться губами змеиных рогов, будет глядеть на него и видеть в отражении золотого глаза себя саму. А еще Игни хорошо запомнила запах Флина. И она найдет его рано или поздно. Найдет и убьет, а пока…       — Я вернусь.       Ночь замела ее следы, окутав огненную фигурку плотной вуалью.       Змей остался ждать.