Я открыла глаза, я увидела свет
И в ответ распахнула окно.
Говорят так бывает — звезды уже нет,
Но мы видим её свет всё равно.
Игни готова была оглохнуть на какое-то время, чтобы не слышать жалостливый скулеж и возобновившийся плач, но вместо этого крепко держала Нэша за плечи, пока Неро тщательно и со знанием дела обрабатывал растормошенные паховые пластины и то, что они укрывали. Бинты они наложили на грудь, предусмотрительно обмотав соски мягкой и чистой тканью, смоченной лечебным раствором, но даже при всем этом нежная плоть топорщилась, кровя время от времени. Дрессировщик заверил, что регенерация у нагов быстрая, что бы это слово ни значило, и лисица немного успокоилась, воркуя над Нэшем, словно орлица над орленком. Последняя ночная боль, осталось ведь совсем немного, поздно унывать. Наг вскинулся, когда Неро задел особо чувствительную точку, глаз желтый дико распахнулся, и слезы брызнули, словно внезапный осенний дождь. Лисица вздрогнула вместе с ним, наклонившись к заплаканному лицу и принявшись слизывать соленые капли, что хаотичными ручьями текли по щекам. Змей шумно вздохнул, потянувшись рукой к его волосам, и Игни зажмурилась, когда его дрожащие пальцы принялись путаться в огненных прядях. Хотела бы она, чтобы у этого действа был совсем иной контекст. Хотела бы она, чтобы их первая встреча произошла совсем в другом месте, в Лисьем Котловане, например, или у подножия гор Угры. — Миледи, экстракт горецвета, пожалуйста, — быстро произнес Неро, почему-то не отнимая пальцев от вспухшего ануса — кицунэ хорошо было видно, как ярко-красная плоть была вывернута наизнанку, кровоточила и истекала жидкостями. Она не совсем понимала, как с таким вообще можно выжить, ведь выглядело это ужасающе, чудовищно, нереально, словно иллюстрация самой мучительной из смертей. Только вот Игни давно перестала пугаться, навидалась в последние дни немало. Лисица подорвалась, отнимая руки от худых плеч, и метнулась к сумке, быстро читая все бирки, пока, наконец, не нашла то, что требовал дрессировщик. Маленькая бутылочка с почти прозрачной субстанцией перекочевала в руки Неро, и Игни вернулась на свой пост, переложив рогатую голову к себе на колени. Наг снова застонал, и ей ничего не оставалось, как приняться гладить его по волосам, перебирая давно не мытые пряди в каком-то особом забвении. Касалась острых ушей, как-то между делом отметив, что одно из них, правда, было порвано Флином, как он и рассказывал. Скользила пальцами по вискам, щекам, опускалась до ключиц, лаская тонкие кости. А Неро все кружился над растормошенными паховыми пластинами, словно волшебством пытался залечить страшные раны. — Неделя-другая — и все будет в норме, — приговаривал дрессировщик, мимолетно касаясь ладонями впалого живота и чешуйчатых боков. Но лисица-то понимала, что недели-другой у Нэша нет и не будет. Однако ничего не говорила, только болезненно улыбалась, касаясь губами холодного бледного лба, пока наг под ней ерзал и стонал, словно в лихорадке. Ей даже, грешной, казалось, что то, вытворяемое Флином часом раннее, было ненамного больнее того, что сейчас делал Неро, тщетно пытаясь не причинять мучений. Каждый из них знал, что попытки эти — до смешного напрасны. Игни судорожно вздохнула и накрыла ладонями змеиные глаза, прекратив всякие усилия его взглянуть на руки дрессировщика и на собственную кровоточащую плоть. Пальцы ее были нежными и мягкими, совсем не грубыми от мозолей и рубцов от ран, они были бархатом, новым шелком, накрывали лицо бережнее диковинной ткани из-за моря. Они отвлекали от боли, рождая совсем иные мысли и мечтания. Старый наг безумно хотел коснуться юных ладоней в ответ, но боялся, что его уродливая рука рассеет сладкий морок девичьих ласк, поэтому лишь бесшумно выдохнул, полностью отдавая себя во власть лисьей магии. Ему казалось это сном — что прекрасная молодая кицунэ, до умопомрачения красивая и добрая, выбрала его тем, кому готова дарить свою пылкую волшебную любовь. Нэш не соглашался верить в реальность всего этого, ведь трезво осознавал то, что не быть ему парой огненноволосой девицы, уж слишком она для него хороша и достойна — большего. Бесстрашного неукротимого полукровки, к примеру. Рожденного от чернобурой кицунэ и человеческого воина демона с разноцветными глазами — вот кого заслужила его милая лисичка себе в спутники. И коли ей хочется любить, пускай любит Неро Лапланку, а не покалеченного нага со сломленным духом. Он бы хотел об этом сказать, но уж слишком желанными были ее касания, и Нэш, ведомый жадностью, промолчал, упиваясь трепетными нежностями и щекочущими лицо огненными прядями. Все будет, но после, когда закончится эта слишком долгая ночь. О, боги! Позвольте этому нагу утонуть в давно не испытываемых им чувствах, позвольте захлебнуться в этой любви, которой так щедро одаривало его самое прекрасное и чуткое из существ этого мира. Коли суждено ему умереть в скором времени, позвольте еще немного насладиться не заслуженной им лаской! А потом, он клянется, отвернет от себя дочь Лисьего Котлована и оставит ее жизнь в покое, и будет она счастлива без него. Пальцы Неро скользнули внутрь, и пульсирующая вывернутая плоть вернулась на свое место, выбив из Нэша громкий протяжный стон. Игни тут же встрепенулась, принимаясь еще трепетнее оглаживать его лицо и целовать холодные щеки, и боль, она правда отступала, пусть это только казалось старому измученному нагу. Он готов был в это поверить, лишь бы ощущения нужности не исчезали вместе с последними импульсами боли, которые прекратились, как только дрессировщик всадил шприц с обезболивающим аккурат под паховые пластины. И ночь выдохнула облегчением, ведь так же как лисица, змей и полукровка понимала, что на сегодня — все. И Нэш позволил себе обмякнуть на ставших такими родными коленях и шумно втянуть носом лисий запах, сладкий, манящий, юный и полный свободы, подпаленной огнем. Он просто хотел на миг забыться, оставить все свои обещания и мысли о собственной смерти. Теперь он весь — для нее, для своей прекрасной кицунэ. И совсем немного для Неро, который уже переполз к его изголовью, замерев рядом с Игни молчаливой тенью. — Нужно идти, миледи, — осторожно напомнил Лапланка, лениво оглядев разбросанные склянки и обрывки бинта. — До рассвета нужно успеть вернуться. — Я знаю, господин, я знаю, — тихо ответила лиса, ощущая желанное тепло даже сквозь ткань нижнего кимоно. Так приятно чувствовать жар любимого тела и знать, что в сей миг все хорошо. Никто никому не угрожает, никто не плачет и не скулит от боли и бессилия, не льется кровь, не пахнет спермой, не слышаться омерзительные слова. Но сколько продлится это затишье? Неро сказал — неделя. Одна лишь неделя на передышку! А потом все снова по кругу, эти вопли, эти крики, эти хлюпающие звуки и довольные хари стариков-баронов. Кицунэ уже не знала, что будет правильнее — молча наблюдать или вцепиться мучителям в глотки? Этот мир не так прост, чтобы разрушить его смогла одна лишь юная лисица с буйной головой. Здесь нужно действовать более обдуманно и осторожно, иначе покарать могут не только ее. Игни через плечо оглянулась на присевшего рядом Неро и почему-то снова подумала о том, что сможет ему доверить любой свой секрет. Уже — доверила один из самых потаенных. Веяло от него чем-то надежным и знакомым, будто бы она могла вернуться домой, лишь взглянув в разноцветные глаза цвета моря и тумана. Не думала она, что сможет вот так просто сидеть рядом с человеческим мужчиной и не бояться того, что он может сделать. Лисица снова посмотрела в самые глаза и втянула носом воздух, на мгновение залюбовавшись такой чистой красотой. Если бы не человеческий запах, она бы поверила, что господин Неро — правда, гордый лисий сын, родившийся под покровом ночи и вынужденный скитаться по земле, ведь ни в Лисьем Котловане, ни где-либо еще нет места лисам-ёкаям, о которых лишь можно услышать, что в сказках, потому что любая мать-кицунэ, родившая сына, тут же избавляется от отпрыска, убивая его сию же минуту. Такая жестокая традиция, ибо лис в большей своей степени человек, без когтей, ушей и хвоста, но зато обладающий более сильной магией ворожбы, чем и опасен как для лисьего поселения, так и для всего подлунного мира как такового. Кицунэ знали, что мужчины не ведают меры, потому нельзя вскармливать этакое чудовище. Но Неро Лапланка, даже если бы и был Черным Лисом, никогда бы не заслужил называться чудовищем. Игни видела доброту и чуткость на дне его глаз, видела ласку в его движениях и искренность — в словах. И разбирайся она в любви чуть больше, то непременно бы догадалась, какие чувства держали дрессировщика здесь, в этой ржавой клетке, рядом с ней и Нэшем. А может, и догадалась, но боязнь Матери-Природы мешало ей признать то, что мужчина может полюбить мужчину, ибо кицунэ только-только познала свою, женскую любовь, куда уж ей до большего. Но придет время, и все встанет на свои места. — Иди, милая моя Ис-с-са, — вдруг прошипел наг, дотронувшись до ее ладони, и Игни мигом выпорхнула из своих мыслей, рассеянно оглядевшись по сторонам. Господин Неро давно ее ждал. — Я вернусь, — пообещала она, аккуратно перекладывая змеиную голову на жесткий и грязный пол клетки. — Завтра. Или через день. Я обещаю тебе. — Я верю тебе, прекрасная кицунэ, — заулыбался Нэш, мельком взглянув на дрессировщика. — Я благодарен тебе, мой друг. За все, что ты для меня делаешь. — Жаль, не могу большего, — хмуро отозвался Лапланка, уже собрав остатки их «преступления» в сумку. — Этого вполне достаточно, — философски заметил наг, прикрыв глаз. Наконец, его тело может расслабиться. Раны почти перестали кровоточить, да и обезболивающие, видимо, делало свое дело. — Недостаточно. Но на сегодня — единственное. Отдыхай. Семь дней тебя не тронут, я обещаю. — А после? — встряла Игни, нахмурив рыжие брови. — А после Дома Орлой и Алессандро прибудут на торжественный прием, — Неро скривился, а Нэш только вздохнул. Видимо, эти имена были ему хорошо знакомы. Им обоим. — Сыновья графа Идриса холосты… Дальше Игни пояснять не нужно было, ведь человеческих женщин едва ли имеют права касаться собственные мужья. Понятное дело, что юные графские сыны захотят утолить плотскую жажду телом доступным и податливым, тем более, что они еще не женаты. От странниц кицунэ часто слышала, что в публичных домах никогда не встретишь людской девушки, ибо своих богинь грязные мужланы никогда не трогают, посему тешутся тварями-мутантами, насилуя их до потери сознания. Молодых русалов или нагов, но — никогда русалок или нагинь, по их мнению даже такая женщина — женщина. Как до смешного нелепы их убеждения! — Игни прекрасно помнила, как похотливо горели глазища тех охотников, поэтому нет им дела до собственно установленных норм. Животные инстинкты всегда будут сильнее. Сердце болезненно сжалось, и лисица поспешила утереть выступившие слезы, наспех поцеловала Нэша в лоб и сиганула к выходу, боясь задержаться хоть на секунду. Сейчас она обязана быть сильной. Она обязана вернуться в поместье, как будто ничего не было, и продолжить играть роль любимой собачки Летвига Крейза. А потом, когда наступит время, она сделает то, что должна. Возвращались молча. Неро запер клетку, поменял фитиль в фонаре и, не посмотрев на Игни, зашагал вперед, освещая темные переулки цирка. Кругом ничего не слыхать, обитатели порочного места спали странным неспокойным сном, чтобы назавтра проснуться в ожидании новых пыток. Уж лисица не знала, что из себя представляли собственно выступления, но подозревала, что ничего хорошего, ибо закулисье сказало ей о многом. А ей бы хотелось увидеть и остальных невольных тварей, посмотреть им в глаза и увидеть ненависть к цирку, как отражение своей собственной. Ей бы хотелось с кем-то разделить желание сжечь это место дотла. Она слышала о крылатых людях, о сфинксах, о кентаврах и русалах — неужели они все здесь, плененные и сломленные? Величественные твари, рожденные чтобы покорять небеса и океаны теперь связаны и страдают на потеху хрякам-баронам. Как же Игни хотелось убежать отсюда обратно в Лисий Котлован и забыть обо всем, словно о страшном сне. Только вот она обернулась назад, где клетки Нэша уже видно не было, но зато прекрасно ощущался запах крови и лекарств, и тяжко вздохнула, прекрасно понимая, что никуда она уже не сбежит. — Господин Неро, знаете… — шепотом начала она, толком и не зная, что скажет, но тут в каких-то паре шагах от них раздался хлюпающий кашель, и лисице пришлось замолчать, нырнув куда-то в сторону. Дрессировщик без слов последовал за ней, а значит ее опасения не напрасны. — В груди болит, зараза, — некто пожаловался громко и с надрывом. — Легкие? — второй голос был тише и беспокойнее, и лисица напрягла зрение, пытаясь разглядеть говоривших сквозь решетки накрытой брезентом клетки. — Икар, — ей на ухо прошептал Неро, словно это странное имя должно было пояснить ситуацию. — Алконост. У него было вечернее выступление — Атаракт, видать, опять переборщил с количеством ударов. — Алконост, — на выдохе повторила Игни, во тьме все же увидав кусок облезлого крыла. — А второй? — Эвдженис. Кентавр. После его слов лисица, и правда, уловила запахи сильного тела, земли, что застряла под копытами и шуршание пышного хвоста. Настоящий кентавр, свободный и дикий — в паре метров от нее заперт в клетке. Она зажмурила глаза, пытаясь придумать как бы без шума двинуться дальше, но тут дрессировщик заговорил вновь: — Они сбегают почти каждую ночь в ближайшие поля и остаются там до рассвета. Я однажды видел, как Икар парил под самыми звездами, а Эвдженис с земли глядел на него и улыбался. Эта любовь спасительна, миледи. Она помогает им выжить в подобном месте. Она рождает надежду, которая заставляет жить — вы и сами это чувствуете. — Чувствую, — кивнула лисица, раскрыв глаза. О, да, она чувствовала этот удивительный свет в нежно звучавших словах, в обещаниях и осторожных движениях. И она была в смятении и замешательстве, ведь впервые встречала подобную любовь. Любовь в принципе. А подарит ли она ту же самую надежду Нэшу? Когда-нибудь? Хотя бы малую ее толику… — Идемте, миледи, — тихо позвал Лапланка, и лисица оставила свои размышления и осторожно, чтобы не потревожить эту странную любовь, что живет в прогнившем цирке уродов, двинулась за ним. Кажется, по-немногу она начала понимать, зачем здесь появилась. Она напоследок оглянулась и успела заметить, как белоснежный кентавр, который своим сиянием мог соперничать с луной, и человек с крыльями цвета самого темного угля покинули грязную клетку, готовые прожить эту ночь в своем собственном мире. И Игни клялась, что однажды и Нэшу подарит весь этот мир целиком. Ну, или маленький, но самый уютный его уголок.***
Через день Крейзы, как и обещал Летвиг, вновь собрались покинуть цирк и отправиться в южные города, чтобы навестить уже знакомые Игни Дома Орлой и Алессандро. А заодно пригласить их к себе. Лисица старательно пыталась не выдать своих смешанных чувств, когда вчерашним вечером хозяин прощался с нею и пытался узнать, что же привезти ей в подарок, но кицунэ не смогла придумать ничего лучше, чем попросить свежих персиков, которые пробовала лишь раз, когда паломницы привозили. Она бы многое отдала, чтобы ощутить их вкус еще хотя бы раз, и на удивление Летвиг легко согласился, заверив свою питомицу, что привезет ей столько персиков, сколько поместится в картеж. Но самое удивительное было не в том. Отчего-то Крейз решил, что в свое отсутствие надобно питомице позволить находиться где-то помимо комнаты, душной и поднадоевшей. И вместе с миловидным ошейником Игни получила в свое распоряжение господина Неро в качестве самого строгого надзирателя в будущих прогулках по окрестностям за территорией цирка. Такое совпадение показалось ей неимоверно чудесным, и милости матушки-судьбы, похоже, не было предела, ибо дрессировщик даже игриво подмигнул ей, когда хозяин на секунду отвлекся. Отчего-то сердце лисицино счастливо затрепетало, словно птица, которой вдруг пообещали свободу. Скрывать то, что Лапланка пришелся ей по душе, смысла не имело, поэтому Игни свободно призналась себе, что очень бы хотела заполучить его себе в союзники. Видела она по глазам разноцветным, по дыханию да по говору, что Нэша он, как и Игни, не оставит теперь никогда, ибо мир, свободный от жестокости, им придется для нага вдвоем строить. Она знала об этом наперед, пока смотрела на украшенный самоцветами кожаный ошейник. — Унизительная роскошь, — выплюнул Неро, рассматривая схожий по виду длинный поводок. — Они б еще детей так вздумали выгуливать. — По вашему я похожа на ребенка? — тут же вскинулась лиса, оторвавшись от своего занятия, и сверкнула в сторону человека хитрыми изумрудами. — В некоторых аспектах, — уклончиво ответил дрессировщик, недобро посмотрев на застывшего на пороге Сэна, молчаливого и бесстрастного, как и всегда. — Экая дерзость, — фыркнула плутовка. — Хозяйскую кицунэ и — оскорблять. — Это не оскорбление, миледи, — заулыбался мужчина, вдруг сделав к ней шаг. — А честность. Честность — признак доверия. — Так вы мне доверяете? — Очень может быть. — Ха! И в каких же… аспектах? — О, я вам обо всем расскажу на нашей чудесной прогулке, — промурлыкал Неро и даже широко улыбнулся. Только лишь когда Игни аккуратно надела подаренный Крейзом ошейник, почему-то нахмурился, и взгляд его тут же гневно потемнел. И уж тут причину лисица угадать не могла, только удивленно подняла рыжие брови, взглянула на наблюдавшего за ними Сэна и почувствовала, как сама дрожит от нетерпения оказаться за пределами этой душной обители на сей раз — полноправно, с разрешения господина Крейза. И теперь она не будет одна. Лисица заулыбалась дрессировщику, словно стремилась смыть всю хмурость с его лица, и взмахнула огненным хвостом, призывая поскорее пойти прочь из этого клятого дома. И Неро, кажется, ее понял. Скривил губы и прицепил поводок к ошейнику, как бы невзначай коснувшись пальцами огненных прядей, и небрежно взял конец так, словно и не держал его вовсе. И только после этого Сэн развернулся и зашагал прочь, безмолвно ведя их к выходу из поместья. Хозяева уехали еще утром, и ближе к закату Лапланка пришел сюда с заявлением, что сегодняшний вечер Игни проведет в компании бескрайних лугов и его персоны. Впрочем, она и не была против, а даже наоборот — ей так не хватало свежего воздуха, хотя бы одного глотка. И разделить эту свободу с кем-то она тоже хотела. А ночью они навестят Нэша. Вот так все было просто и до смешного нелепо. Какая она свободная в своем понимании! Игни, милая лисичка хозяевов страшного места, которая отчаянно полюбила пленника клятого цирка. Которая и помочь-то не в силах, ведь слишком слаба и избалована жизнью. Маменькина дочка, всегда любимая, всегда жившая в достатке, всегда чистая и сытая. Ну что же ты, маленькая кицунэ, узнала жизнь, посмотрела на жестокость? И твоя застарелая боль даже не сравнится с той, что испытывает Нэш на протяжении двух лет, ведь один раз по сравнению с вечностью — ничтожен. И никто не убьет его мучителей, как твоих порешила маменька. Никто, кроме тебя, помочь ему не сможет. Кицунэ притихла, необычайно пораженная собственными мыслями, и Неро тоже не спешил начать разговор, пока они шли по садовой тропинке поместья по направлению к главным воротам. Сэн давно остался позади, как и ненавистный дом, а впереди, за высоким забором, мелькало бесконечное синее небо. И птицы танцевали среди облаков, что были подсвечены закатным солнцем. Их песни лились вольно, как воды ручья, и Игни потянуло туда, в чистые луга, к цветам и травам. В ней заговорило нетерпение, и грешно она на миг позабыла о страшных вещах, которые успела увидеть. Остался лишь ветер в ее голове и дурманящий запах свободы. — Постойте, миледи, — вдруг осадил ее Неро, как только раскрылись главные ворота. — Отчего же? — озадачилась она, но когда дрессировщик потянулся к ее ошейнику, прикусила язык. Наверное, хочет проверить крепление. — Вот так лучше. Осыпанный драгоценными каменьями ошейник перекочевал в его руки, а Игни перестала ощущать давящую тяжесть на шее. И спрашивать не нужно было, зачем Неро так сделал. Понятно было одно — свобода и ему дорога была больше жизни. Лисица полной грудью вдохнула воздух, совершенно другой, нежели был на территории цирка, более пряный, более живой. И она побежала. Лапы ее вонзились в мокрую землю, тело окутали запахи цветов, и голову вскружил до одури желанный вольный ветер, завертевшись с нею в диком неудержимом танце. И целая россыпь бабочек фейерверком взмыла ввысь. Игни словно бы вновь оказалась дома, в Лисьем Котловане, где не было клеток, цепей и пропитанных затхлым воздухом комнат. Она словно бы на мгновению вновь обрела свободу, которую у гордой дочери Лисьего Бога посмели отобрать братья Крейзы. И в этот самый миг Игни клянется, что отомстит за все, перед солнцем, перед ветром и бесконечным цветочным лугом. — Вы часто бываете здесь, господин Неро? — вдруг спросила лисица, даже не оглянувшись на своего спутника, и так и застыла, чувствуя пальцами ног рыхлую землю. — От чего такие мысли, миледи? — От вас пахнет цветами и лесом, — доверительно сообщила она, вдохнув пряный аромат, в котором едва-едва различался ненавистный человеческий запах. — Ничего-то от вас не скроешь, — добродушно проворчал мужчина, и Игни слышала, как он сделал шаг в ее сторону, но так и не осмелился подойти. — Я хочу сорвать эти цветы для Нэша, — поделилась Игни, обведя руками необъятное цветное пространство. Конечно, она имела в виду небольшой букетик, но в сердце-то принесет нагу все поле целиком. — Как пожелаете, миледи, — легко согласился Неро и тут же принялся аккуратно срывать невинно-синие и соблазнительно-красные растения, собирая их по какому-то особому принципу цвета и размера. Кицунэ некоторое время за ним наблюдала, а потом унеслась в ту часть луга, где росло целое скопище ромашек — маменька безумно любила эти цветочки. Руки ее, цепкие и ладные, ловко срывали бело-желтые цветы, а сама она утопала в до боли родном аромате. Так пахло дома, но было то очень-очень давно. На мгновение она замерла, почувствовав обжигающую влагу в уголках глаз, и прерывисто вздохнула, присев на колени прямо в высокие заросли ромашек. Огладила пальцами золотые сердцевинки и любовно улыбнулась каждой, позволив себе утонуть в этом пестроцветии. На секунду Игни поверила, что очутилась рядом с домом, на любимой маминой поляне, где они проводили целые дни, когда сама лисица была маленькой. И такую неземную боль пробудило это мечтание, что кицунэ закрыла ладонями рот, дав волю беззвучным слезам, чтобы господин Неро никогда и ни за что не узнал о ее постыдной слабости. Ну что же ты, милая?.. Ромашки почему-то начали расплываться, словно рассеивались дивные мысли, и Игни судорожно пыталась вдохнуть воздух, подрагивая худыми плечами. Такая слабая, такая жалкая. И это она собралась поджечь цирк? Она, которую растрогала пара ромашек? Да ей никогда не спасти ни себя, ни змея! Как она только посмела подумать о том, что станет сильнее, что сможет одолеть людскую жестокость? Лисица же прекрасно понимала, что если не сегодня, то через неделю все пытки повторятся, и снова она будет бессильна перед чужой, но такой пронзительной болью. Почти перед своей. — Миледи. Оказалось, Неро заметил ее метания и подошел ближе — Игни ощутила его странный запах совсем близко, словно и не человеческий вовсе. Удивительный господин, откуда же ты явился к жалкой кицунэ? И тут лисица вспомнились все слова, что дрессировщик говорил ей прошлой ночью — о Нэше, о чувствах, о ее появлении и неудавшемся самоубийстве. О том, что весь мир бросит к ее ногам, если она сумеет спасти нага от себя самого. Но как же она сдержит не произнесенное вслух обещание, коли так непростительно слаба?.. — Простите, господин. — Я могу остаться с вами или отойти вон к тому дереву, — тихо, но четко произнес Неро, и кицунэ в который раз подумала о том, что готова доверить этому человеку любой свой секрет. Но только не сегодня. — Отойдите, — самой себе слова ее показались жестоки и несправедливы, но поделать Игни ничего не могла, и Неро послушно ушел, оставив ее наедине с мыслями и жалкими слезами. Но как бы ни было больно, Нэшу всегда будет намного больнее, поэтому не имела она права питать к себе жалость. Не имела права сдаваться. И самые чистые из цветов станут свидетелями ее победы над собственными слезами. Игни шумно вздохнула и плотно сцепила зубы, прижимая к груди собранный букет. Этой ночью подарит она Нэшу светлую надежду цвета пестрого луга. Принесет с собой частицу свободного мира, приведет за руку ветер и споет птичью песню. Напомнит своему Венценосному Дракону о том, как прекрасна жизнь по ту сторону клетки. И пообещает, что совсем скоро сломает все решетки и саморучно порвет цепи. Гляди же, маменька, твоя дочь все так же срывает ромашки, вот только стала она намного взрослее.