Сквозь туман и дым через плен веков, Я дарю тебе ключ ото всех оков, Сколько лет пройдёт, вспомнишь или нет, Время не соврёт, и ты ждёшь ответ.
Игни было по-настоящему страшно только один раз в жизни, когда трое охотников поймали ее в лесу, прижав к земле, и стали стягивать с нее платье. Вот тогда маленькая лисичка не знала, куда себя деть от липкого ужаса, какому богу вознести молитву, чтобы коленки перестали тряслись, а ладони — холодеть. Ей тогда очень хотелось умереть и, наконец, перестать испытывать самое позорное чувство в ее жизни. Но сегодня она услышала отголоски того самого страха, именно в тот момент, когда глаза господина Неро сияли уверенностью, в момент, когда Флин усмехался и скалился, мерно расстегивая ремень на своих штанах. Игни сидела на земле возле Нэша и не могла понять — почему? Почему ей так страшно, если в сущности своей ничего не угрожало ее безопасности? Потому что она давно перестала переживать о самой себе. — Иди, милая кицунэ, — зашептал змей ей на ухо, и от его дыхания оно дернулось. Лисица помотала головой, дрожащей рукой глядя собранные цветы. Они были все в крови нага, такие пожухлые и жалкие, совершенно уродливые, как и вся эта ночь. Очередная — одна из тысячи. Игни не помнила даже минуты, когда была спокойна. Не помнила счастливого мгновения с тех пор, как очутилась в цирке. Думала, сегодня все будет в порядке, но как же она ошиблась! — Оставайся, красотка! — ухмыльнулся Флин, услышав слова змея. — Будет о-о-ой как весело! Гордый лисий сын такой покорный, да, Неро? — Закрой пасть, Флин, и раздевайся, — прорычал Лапланка, сверкнув в его сторону недобрым взглядом, а потом посмотрел на кицунэ и нага, словно в беззвучии просил у них прощения, но за что — лиса не понимала. — Ай-ай-ай, как невежливо, — цокнул охотник, но снимать штаны не спешил. — Сначала ты, милый Неро. — Что — я? — в раздражении спросил дрессировщик, обнажив клыки. Строптивый, неподвластный. Игни даже не удивилась тому факту, что он — лис-ёкай. Она так и знала. — Раздевайся, — миролюбиво объяснил Флин, качнув головой. — Догола, — уточнил, а по лисицыной спине прошла толпа мурашек. — Ну же, иначе каждая душа в этом цирке будет знать, что ты якшаешься с хозяйской собачонкой. — Ублюдок, — прошипел Лапланка и вцепился в ворот своей одежды, словно собирался сорвать ее с себя вместе с пуговицами. И тут Игни пожалела о том, что не ушла, да вот только никто бы ей этого и так бы не позволил. Разве она не понимала, что Флину нужно, чтобы она увидела, какой властью он обладает над змеиным дрессировщиком, какой властью он обладает над ней самой? А ведь Неро лишь недавним мог одним щелчком пальцев прогнать охотника взашей. Как же переменчив мир. О’Кенли не простил того факта, что господин Лапланка так легко унижал его перед товарищами. Теперь все воздастся. Всем им. Игни не смотрела на обнаженные плечи и грудь, хотя и не могла не заметить, как прекрасно было лисье тело — не зря по селению мифы ходили о ёкаях, что способны приворожить одним только жестом. Она смотрела в разноцветные глаза, печальные, но полные уверенности, и видела в них собственное отражение. Впервые за нее кто-то заступился, впервые защитил от опасности, и это было настолько удивительно, что даже странно, ведь господин Неро не был ей обязанным, так почему? Почему вы это сделали? Но он, конечно, не ответил, потому как Флин вдруг потянулся рукой к плечам, от них скользнул к шее, а кицунэ увидела, как от омерзения перекосило красивое лицо. Сердце ее тут же сжалось, и она едва подавила всхлип, оглянувшись на Нэша, что тоже внимательно наблюдал за развернувшейся картиной. Но как только заметил ее взгляд, тут же подполз к ней ближе, сжав ее холодные ладони в своей руке. Окровавленные цветы замарали кожу пальцев, и раздался лязг — это охотник приложил Неро затылком к стальным прутьям, дождавшись слабого вскрика. Игни прикрыла глаза, и губы ее задрожали. Больно. Сейчас снова будет больно. — И два раза в неделю ты будешь приходить ко мне в это же время, — победно сообщил Флин так, чтобы его слышали все. — И никто никогда не узнает о том, что я здесь видел. — Хватит болтать, — процедил Неро сквозь сжатые зубы, а лиса видела, как поджались нагие колени. Сегодня прохладно. — Так не терпится? — усмехнулся охотник, а потом неожиданно схватил его за черные кудри, резко дернув. — И помни, мне должно понравиться, усек? Иначе я проверю, как умеет сосать твоя ненаглядная. Она ведь чистенькая, да? Выглядит, как девственница, несмотря на то, что чертова кицунэ. — Захлопнись. Я понял. — Вот и отлично. — Ох, Нэш, — одними губами выдохнула Игни, и первая слеза скатилась по ее щеке. Испытывать боль сразу за двоих так несправедливо! Она чувствовала, как дрожал наг, ведь поганец Флин вспорол ему спину своей плетью; она видела, как напрягся Неро, когда охотник спустил свои брюки. И вся эта боль причиняема одним-единственным человеком. Чьей смертью лисица безусловно насладиться. Рано или поздно. — Я здесь, милая Игни, — прошептал змей, коснувшись носом ее щеки. Его дыхание было теплым. А ночь баловала их прохладой, такой равнодушной, как и свет одинокой Луны. Праотец, уж коли Первородная Кицунэ не слышит мольбы своей дочери, хотя бы ты прояви милосердие! Помоги… Флин измывался. Водил раскрасневшимся членом по плотно сомкнутым губам, марая их смазкой, и блядски усмехался, наслаждаясь чужой беспомощностью и позорной наготой. Он наступал ботинками на голые бедра, топтал рядом лежащую одежду и дергал за волосы. А потом нашел уморительным касаться носком грязного сапога поджавшихся от холода яиц. Игни видела, как хмурились черные брови, как дергались руки в надежде прекратить омерзительную пытку, но Флин только входил во вкус. Конченный ублюдок. Единственное, что приносило ей мрачную радость — это мысли об отмщении. Она порвет охотнику глотку, как однажды маменька расправилась с ее обидчиками. Игни тоже станет сильной. А пока остается наблюдать за тем, как Флин по-собственнически схватил Неро за горло одной рукой, а второй залез ему в рот, пройдясь пальцами под языком и по кромке зубов. Так странно, так отвратительно неправильно, что слезы рвали изнутри, а сердце, бедное, напуганное, так быстро билось, что даже кости дрожали. От напряжении Игни оперлась руками о землю, словно приготовилась к прыжку, и все смотрела, смотрела, смотрела. Она ждала, что господин Лапланка прижмет Флина с земле и прекратит эти издевательства. Но дрессировщик лишь послушно сомкнул губы у самого основания члена, прикрыл глаза и издал омерзительный булькающий звук, захлебнувшись собственной слюной и теснотой в горле. — Вот та-ак, — протянул охотник, от наслаждения закинув голову вверх. — Ты уж точно не сравнишься с этой грязной шлюхой. Он и сосать-то совсем не умеет, ущербный змей. Нэш вздрогнул, и лиса оглянулась на него, увидев в единственном глазе отблески гнева, но они тут же потухли, уступив место сожалению и невозможному чувству вины. Нет, мой нежный, ты здесь ни при чем. Все я, только я. Но во слух она этого не сказала, только выдохнула тихо и закрыла глаза, смаргивая слезы. Она слушала хрипы Неро и пошлые изречения Флина, слушала болезненные стоны и звуки, с которыми двигался член в полости рта. Слушала и ненавидела то, что обладала слухом. Ненавидела эту ночь и эту бесполезную Луну, что ослепляла даже через закрытые веки и была несправедливо равнодушна. Как же ты глупа, маленькая лисичка, раз винишь в своих бедах несчастную глухую Луну. В каком же ты отчаянии. — Дураки. Устроили здесь оргию и думали, что об этом не узнают? Глотай глубже, Неро, иначе эта лиса будет оттрахана по самое нехочу! И дрессировщик послушно заглотнул, а Игни заметила, как из его глаз брызнули слезы. Сколько минут до конца? Пять, десять? А кажется, что целая вечность. Ей не было страшно от сказанных слов, хотя она прекрасно поняла их смысл. Ей было страшно от того, что господин Лапланка, обнаженный и униженный, сейчас сидел на полу змеиной клетки и ублажал того, кто приносит в этот мир только страдания. Кто так отчаянно хочет быть возненавиденным. И Игни ненавидела каждой частичкой своей души, каждой жилкой и каждой клеточкой. В ее глазах плескалась боль, а в руках копился гнев. А сама она была за спиной Нэша, такая храбрая, но бессильная до безумия. Наг словно бы решил отдать свою жизнь за то, чтобы старания Неро не пропали даром, и кицунэ не тронули. Она видела, как напряглась тощая спина, как забеспокоился хвост-погремушка, издавая тихие, но угрожающие звуки. За себя так не заступался! Глупый змей. Это лисица научила быть его смелым, это она разожгла огонь в сердце. И очень скоро она подожжет им этот цирк. Устало и потеряно Игни взглянула на Неро именно в тот миг, когда охотник вогнал ему член по самые гланды и кончил, излившись глубоко в горло. Лис закашлялся, судорожно отплевываясь, и белесая жидкость смешалась с кровью. То ли губы кровоточили, то ли во рту что-то повреждено — кицунэ не знала, только еще одна бессчетная слеза скатилась по ее щеке и сорвалась вниз. Вечность закончилась. — Хах, — выдохнул Флин, застегивая штаны. — Жду тебя через три дня. И не забудь, мой дорогой друг, — блядская ухмылочка, и он, шатаясь, зашагал прочь, прихватив с собой окровавленную плетку. — Счастливо оставаться, уродцы, — бросил охотник напоследок, громко лязгнув дверцей, и исчез в мраке ночи, унося с собой страх, омерзение и боль. Осталась лишь тишина. С порывом ветерка Игни подорвалась с места, оказываясь возле согнувшегося в три погибели Неро, и поджала губы, наблюдая за тем, как дрожала его спина, а сам он судорожно пытался стереть с себя кровь и сперму. Лисица вздохнула тяжко и подобрала с пола его серый пиджак, осторожно накинув на плечи, а затем мягко отняла ладони от его лица, внимательно рассматривая поврежденные губы. Порваны в трех местах, не сильно, но заметно. — Не нужно, мой господин, — ласково прошептала лисица, целуя длинные пальцы. — Вы только хуже делаете. Дайте, лучше я. — Почему ты еще здесь? — рычаще поинтересовался дрессировщик, старательно пряча заплаканные глаза. Больно и унизительно. — Потому что вы здесь, — просто ответила Игни, ничуть не обидевшись. — Все хорошо, господин. Я буду с вами. Нэш, — она оглянулась на змея, памятуя о том, что и он получил сегодня свое. — Я посмотрю твои раны, но перевязать… Нужно позвать Рейджи утром. Но я могу промыть их и обработать слюной… Лисья слюна лечит, знаете? — она с блеклой улыбкой посмотрела на Неро, и заметила в его глазах непонимание. — Вы в курсе значения слова «объездчик», миледи? — тихо спросил он. — Не тот, который занимается лошадьми. — Знаю, — кивнула Игни, поднявшись на ноги. — Паломницы рассказывали. Вы думаете, что после правды я вас возненавижу? Так вот, я говорю вам свое твердое «нет». А ты, Нэш? — Каждый имеет право на прошлое, — отозвался змей и подполз к ним, сверкая мудрым глазом. — И убийца, и объездчик. — Я не убивал… — растерянно прошептал Неро, укутавшись в свой пиджак. — Я убивал, — сказал Нэш, высунув раздвоенный язык. — Много и жестоко. Но важно не то, что было, а то, что есть. — Говоришь, как старик, — с улыбкой заметила Игни, уже вернувшись с намоченной марлей. — А я не такая уж и чистая, как говорил Флин, — поделилась лиса, словно это было самым обычным делом, и присела возле нага, осторожно убирая окровавленные бинты. — Мне было пятнадцать, когда те уроды решили проверить правдивость сказок о кицунэ и взяли меня прямо в лесу. Но маменька их всех убила. Убийство или изнасилование — все одно. Кицунэ не сразу поняла, в чем дело, а когда поняла, тут же нахмурилась — ей ответом были тишина и один с половиной озадаченный взгляд. Кажется, она не упоминала трагедию многолетней давности, ведь справедливо рассудила, что проблемы, которые у нее возникли здесь, на порядок выше всех ее давнишних переживаний вместе взятых. А бедных Нэша и Неро она не подготовила к такому виду потрясения, несправедливая. — Ну что же ты так на меня смотришь? — с вымученной улыбкой спросила Игни, и не ясно, к кому она обращалась — к ним обоим. Она огладила пальцами плечи нага и промокнула марлей свежую ссадину. Флин сегодня был милосерден, крови совсем немного. — Это была плата за то, что сестры мои отгрызали головы мужланам из ближайших людских деревень, вот и все. У всего есть цена — и у человеческой жизни тоже. — Но ты не была виновата, — с сомнением заметил Неро. Его голос был хриплым и тихим, будто сорванным. — А еще все произошло очень давно, — резонно заметила Игни, а Нэш вдруг вздрогнул от ее неосторожного касания. — Ш-ш, прости, прости… Я об этом рассказала к тому, господин Неро, что у каждого есть свои грехи. Я родилась в стане головорезок и лгуний, которые обманом заманивали охотников. И я могла бы стать такой же. Но не стану. Вернее, конечно, наверное, придется убивать и выживать, но я буду делать это с сожалением. — Как же вы жестоки, миледи, — усмехнулся дрессировщик, подтянув к себе мятые брюки. Лиса отвернулась. — Не меньше вашего, — отпарировала она, заканчивая с промывкой ссадин. — Нэш, я обработаю, не против? — Как тебе будет угодно, Ис-са, — улыбнулся змей через силу и всеобъемлющую печаль. Придется ему сегодня побыть самым сильным. Но как только кицунэ коснулась языком горячей раны, вся его уверенность мигом испарилась. — Что ты делаешь? — в ужасе прошептал наг и отшатнулся. — Я же сказала про слюну, — озадачилась Игни, а потом ее осенило. — Если тебе неприятно, я могу по-другому… Прости, в селении мы так делали, и лекарки тоже, я и привыкла. О том, что она уже это практиковала, лиса решила промолчать, виновато посмотрев на змея, но вот осуждения в его взгляде не увидела, только лишь нечто незнакомое, такое, от чего его бледные щеки вдруг вспыхнули пламенем. Маменька бы назвала это смущением. — Все хорошо, Ис-с-са. И кицунэ продолжила, робко, не так смело, как начала, но все же неизменно ласково она вела языком по вспоротым краям ссадин, смачивая и успокаивая поврежденную кожу. Она была так осторожно и нежна, что даже дух захватывало. Посреди мирской грязи и тлена, боли и мерзости Неро вдруг увидел нечто прекрасное и чистое. Он сидел в одном лишь пиджаке и наскоро натянутых брюках и не мог отвести взгляда от того, как Игни по-лисьи целовала изнеможденное тело, не торопясь, словно ей это не приносило ни малейшего дискомфорта. Ни малейшего отвращения. Она была удивительной по меркам дрессировщика, такой, какую нигде не найдешь. И он бы очень хотел стать частью ее невероятной любви, ее прекрасного танца. Игни, Лисья Принцесса, она ведь так отчаянно тянет к нему руки, впуская в свои объятия, так доверчива и так всепрощающа. Но Неро… он — тень, что лежит на ее пламени, он — черный уголь, будет ли ему место в девичьем сердце? Хотя бы самый краешек уголка, не как целиком — для Нэша, на такое он не претендует. Несчастный одинокий Черный Лис. А змей же плавился от ее касаний, выгибался, дергал плечами всякий раз, когда Игни касалась его языком. Он млел от нежности, и разум его уплывал куда-то далеко-далеко, так бессовестно забывая о реальности. Ведь это все закончится, ведь это все не навсегда, ведь на самом деле все ужасающе плохо в этом мире, где помимо ласковых губ и теплого дыхания был и есть Флин. Есть цирк и братья Крейзы, есть жестокость и скорый приезд Домов Орлой и Алессандро. Нэш случайно бросил взгляд на Неро, и тот ответил ему тем же. Лис и змей, так крепко полюбившие маленькую принцессу, в эту ночь стали чуть ближе и друг к другу. Они одинаково здраво понимали, что теперь им нужно держаться вместе, всем троим, но не было здесь ни раздражения, ни ревности, ведь серошкурый наг мудро оценивал то, что сейчас искрилось между ними. И равнодушием это никак не назовешь. Ну что, Луноликая! Ты видишь это? Пламя разгорелось, и если сгорит Игни, они оба сгорят вместе с ней и сожгут это проклятое место до тла. Самая странная любовь будет танцевать на его пепелище.***
Возвращалась Игни под самое утро уставшая и лохматая. Неро не пошел с нею, да она бы и не пустила — нужно было идти по одному, чтобы никто ни в чем больше их не обличил. Риск и так был слишком высок. Думать о том, на что дрессировщик подписался ради нее, думать совершенно не хотелось. Хотя бы в последние мгновения до рассвета. Но чувство вины было непосильным, ведь Игни должна была быть более осторожной, должна была не высовываться! А сейчас что себя ругать — дело уже сделано, и осталось всего три дня до того, как Неро придется идти… Лисица перемахнула через забор, бесшумно сиганув через хозяйский сад прямо в сторону своего окна. Глупая, глупая Игни! Но отчего-то лисица знала, что теперь ее гнев, ее сила возросли в несколько раз. Теперь ее причина уничтожить этот цирк удвоилась, а это было немаловажно. Маменька всегда говорила, что злость эффективнее здравого смысла, когда нужно совершить нечто невероятное. А ее советы никогда не были бесполезными, уж в этом юная кицунэ неоднократно убедилась. Придет ее час, когда небо воспылает огнем, придет. Но ее размышления о мировой мести прервал знакомый запах ухоженной шерсти, и Игни прикрыла глаза, тихо выдыхая. Давненько она не была у старого друга. Контелеймон наверняка обиделся, гордяк. Лиса направилась прочь от окна в свою комнату и завернула за угол дома, на задний двор. С хозяйским любимцем она познакомилась еще в первые дни своего пребывания здесь, и они даже неплохо сдружились, но после встречи с Нэшем Игни напрочь забыла и о друге, и об обещаниях навещать почаще, ведь ее голову целиком заняли совершенно другие мысли, девичьи и беспутые — о любви. Огромный вольер занимал почти все пространство заднее двора, возвышаясь темной громадой. Контелеймон не жил в поместье по весьма понятным причинам, но к его клетке из поместья вел коридор, вход в который находился в свободном доступе. Летвиг так и сказал: «Можешь ходить, где хочешь». Вот она и ходила в гости, засиживалась там до поздна под уютное мурчание и чудесные сказки. Даже прозвище выдумала смешное — Контик. Только сейчас Игни осознала, как соскучилась по гордецу по ту сторону решеток, и ускорила шаг, едва ли не бегом ныряя между прутьями. Здесь был ее уголок спокойствия, такой невероятно чудесный, что даже глаза заслезились. Забыла, дурная лисица забыла о первом друге, что появился у нее в этом месте. Но прекрасно знала, что ее мгновенно простят. — Контелеймон, — выдохнула она во мрак шепотом, а потом повторила громче, затем еще и еще. — Контелеймон! — Чего раскричалась? Ты в курсе, что сейчас ночь, плутовка ты этакая! — проворчала темнота, а потом раздался шорох и скрип пожухлых листьев, что усеивали пол вольера, просторного, чистого, засаженного цветами и орешниками. — Я слышал с первого раза твое шипение. И Игни его увидела, вышедшего на свет огромного сфинкса. Легенды рассказывали об этом диком народе, полухищниках-полулюдях, об их жестоком нраве и острых клыках. По внешнему виду они напоминали кентавров: нижняя часть тела им досталась от лесных и пустынных кошек, а верхняя — от человеческих мужей и женщин, и не обделил их бог ни силой, ни умом, ни красотой. И эти легенды не врали — Контелеймон был потомком пантеры, чья шкура словно бы вобрала в себя ночь, его тело было мощным и внушающим страх. А торс был загорелым и стройным, изящным, словно фарфоровая статуэтка — такое необычное сочетание. Его черные волосы неизменно были собраны в косу, а яркие зеленые глаза насквозь пронзали тьму. — Тебя не было почти месяц. Что-то случилось? — тем временем поинтересовался сфинкс, направившись в ее сторону. Игни застыла, с ужасом понимая, что сейчас расплачется. — Я слышал, что ты шастаешь по змеиному корпусу. — Все-то ты знаешь, — криво усмехнулась лиса, а спазмы сдавили глотку. — Я… Конт, я… Такая глупая! — Это я знаю, — фыркнул тот, но заметив, как задрожали лисьи плечи, мигом подобрался, нахмурив брови. — Эй… Иди сюда. Быстро. И кицунэ послушно упала на его смуглую грудь, прижавшись всем телом, и разрыдалась в открытую. Больше не было сил держать все в себе, и она обязательно попросит у Контелеймона прощение за минутную слабость, но пока он был единственным на пару сотен метров, кому она могла доверить все свои переживания и страхи. Был единственным другом. Так странно, что этот цирк даровал юной лисице не только любовь, но и дружбу, словно бы пытался заменить то, что она потеряла — семью. Сфинкс гладил ее по спине, уложив голову себе на плечо, и молчал, пальцами перебирая рыжие волосы. Она знала о нем не так много, как хотела бы, но зато была уверена точно, что Конт ненавидел братьев Крейзов так же сильно, как и сама Игни. В первую же встречу он рассказал, что они убили его младшую сестру, а самого заперли в клетку для услады собственных глаз. Лисица никогда не спрашивала, но чувствовала, что в ней самой Контелеймон видел свою погибшую сестренку, которую любил всем своим сердцем. — Что случилось, крошка? — осторожно спросил сфинкс чуть отстранившись так, чтобы заглянуть в ее заплаканные глаза. — Флин… Флин теперь все знает, — прошептала Игни, в надежде на него уставившись, словно ждала если не решения, то хотя бы совета. — О’Кенли? — скорее не спросил, а подтвердил Конт, скривив губы и нахмурившись. — Старый ублюдок. Он видел тебя? — кивок. — Плохо. Чего он попросил за свое молчание? Попросил же? — Меня, — сорванным голосом отозвалась лисица, чувствуя, как рыдание вновь подкатило к горлу. — Что? — опешил Контелеймон и схватил ее за плечи, тряхнув. В его глазах сверкнула лютая злость. — Он сказал, — Игни вздохнула, на мгновение прикрыла глаза, успокаиваясь, — что ничего никому не расскажет, если я буду приходить к нему два раза в неделю, но… — Но — что? — не вопрос, рык дикой пантеры. — Господин Неро заключил сделку за меня. Он подставился ради меня, понимаешь? Согласился на унижение и… и… — кицунэ громко всхлипнула, упав на колени и уткнувшись лицом в подол грязного кимоно. Сэн опять вопросительно поднимет брови утром, покачает головой и заберет одежду в стирку. — Вот оно что, — тихо проговорил сфинкс, сев рядом с ней, но даже в таком положении казался невозможно высоким. Перед глазами Игни видела только мощные передние лапы, мягкие, как подушки. — Это тебя так опечалило? — Опечалило? — горько усмехнулась она. — Если бы Флин согласился на меня, ты бы даже об этом не узнал! — и только когда сказала это во слух, поняла, какую глупость сморозила. Лицо Конта тут же переменилось. — Прости… — Если бы Флин согласился на тебя, я бы узнал об этом быстрее тебя, — зло прошипел сфинкс. — И Крейзы выпороли бы его не дожидаясь своего приезда! Ты способна менять судьбу, Лисья Принцесса, только вот до сих пор не уяснишь один простой урок. Никогда не действуй одна, иначе ничего не выйдет. — Судьбу… — жалко прошептала Игни и тут легла прямо на земь, свернувшись в клубок. — Я побуду здесь немного, хорошо, Контик? Я так устала… так устала. — Знаю, — дохнул ей на ухом теплым дыханием и расположился рядом, словно своим мощным телом решил отгородить юную лисичку ото всех напастей. — Я посторожу твой сон, крошка. Она не ответила, обняла широкую лапу и прижала ее к сердцу. В этом цирке много тех, кто потерял все, много тех, кто обрел. Но нет никого, кто бы был счастлив. Кицунэ не может знать, что Контелеймон возглавляет тайное движение и готовит поджег хозяйского поместья. Не может знать, что ее дорогой друг пророчит ее саму на роль символа этой войны, этого великого освобождения. Он видит в ней пламень, заметил его еще в самую первую встречу, когда буйная лисица в тайне от хозяина пробралась в его клетку и с ходу принялась торговаться. Сфинкс усмехнулся, поцеловав уснувшую девчушку в лоб. Он сразу же ее полюбил. Не так, как она сама полюбила несчастного нага, а так, как любят сестер и дочерей. Конт увидел в ней надежду, увидел знакомый свет, и сделает все, чтобы он никогда не погас. И он был благодарен Неро за то, что тот защитил их общую идею, уберег чистую и непорочную душу от людских лап. Совсем скоро все изменится, совсем скоро… Сфинкс беспокойно дернул ушами, когда в стороне раздалось шуршание и чьи-то тихие шаги, насторожился, но тут же расслабился, когда уловил знакомый запах. Полуночный гость принес новые вести, но Конт уже знал, какие именно, поэтому только вымученно улыбнулся, когда увидел запыхавшегося Тоффи — молодого фавна, что служил охотнику на русалов, Брайану Орсо. Мутант был совсем юн, но отчаян и горд, а еще верен, как волк. — Тише, Тоф, у нас гостья, — прошептал сфинкс, протянув к нему руки. Тот напрягся, но увидев Игни, облегченно вздохнул, подойдя ближе. — Сегодня недолго, — предупредил Контелеймон, принимая мальчонку в свои объятия. — Как ты? — торопливый вопрос был задан вместе с пылким поцелуем в уголок пухлых губ. — Брайан уехал на охоту, — поделился Тоффи, нежась в ласке, и присел рядом со спящей Игни. — Бедная юная госпожа… Конт, сегодня о ней узнал Флин — я все видел. — Знаю, — нахмурился сфинкс, обнажив клыки. — Чтоб ему сдохнуть. — Но это не все, — нахмурился фавн, судорожно вздохнув. — Человек не собирается все держать в тайне. Он унизил господина Лапланку… поимев его в рот, — при этих словах Контелеймон нахмурился еще больше — об этом Игни не говорила. — И заключил с ним сделку. Но после первой же ночи он все расскажет господам — я подслушал его пьяный разговор с одним из работников. Он хвастался. — Об этом узнал кто-то еще? — взвился сфинкс. — Не думаю — тот был вдрызг пьяный. Но Флин не шутил. У нас есть четыре дня. Четыре дня. Конт поднял взгляд на луну, и в его глазах отразился ее равнодушный свет. Значит, четыре дня до того, как быть катастрофе. Может, оно и к лучшему — медлить больше нельзя, пора бы дать бой урагану, возжечь пламень. Сфинкс опустил взгляд на спящую лисицу, и от ее сонной улыбки сжалось сердце. В день, когда прибудут Дома Орлой и Алессандро, все решиться. А пока спи, Лисья Принцесса, спи и ни о чем не волнуйся. — Уходи, Тоф. И предупреди всех. Мы начинаем через четыре дня. — Как скажешь, — прошептал фавн и потянулся за прощальным поцелуем, что пах ночной прохладой и тлеющими углями. — Обещай, что у нас все получится. — У нас все получится. Только вот не уверен, что обойдется без жертв.