Сборник драбблов - Гаррош

— Адский Крик, я Зела из клана Драконьей Пасти. Твой народ освободил моих братьев… Она говорит быстро и чуть сбивчиво. Она заметно моложе его, вряд ли видела много сражений и не командовала еще ничем, кроме восстания. Но на ее топоре кровь, в бледно-золотистых глазах — непоколебимая уверенность. Здесь и сейчас она решила, какой дорогой пойдет ее клан дальше, и Гаррошу хватает одного взгляда, чтобы понять — ничто не заставит женщину с этого пути свернуть. — Сила нашего клана станет оружием в твоих руках. За Орду! Гаррошу очень тяжело стоять. Ноют разъеденные морской солью раны от обломков дирижабля, половина тела — сплошная гематома от удара о воду. Но он улыбается во все клыки от одной мысли, что Драконья Пасть отныне часть Орды. Здесь, на покрытом пеплом побережье Сумеречных Берегов у него будто открывается второе дыхание. — Кровь и честь, воительница, — говорит он, протягивая Зеле руку. Гаррош смотрит в ее лицо внимательно, чтобы запомнить. Он хочет запомнить их всех — тех, кто сегодня встал рядом с ним. Они помогают ему верить, что все не зря. *** Дни в ожидании осады — смутные, тягучие, сменяющие друг друга то ли слишком быстро, то ли медленно — не поймешь. У Гарроша много дел, он раздает приказы, проверяет отчеты, осматривает укрепления, говорит перед солдатами. Ждать трудно, но он должен держаться лучше всех — тогда и остальные не дадут слабину. Зела всегда где-то рядом. Ее предстоящее, кажется, воодушевляет — наверное, это будет первое ее большое сражение. Гаррошу нравится на нее смотреть. Женщина не то, чтобы особенно красива, но она говорит как командир, двигается как воин и верит, непоколебимо верит ему. От этой мысли легче дышится. Потом он не будет помнить, что именно это был за день — ночь уже, точнее, когда она задержалась в крепости. Разговоры все об одном и том же — аванпосты в Степях уже с трудом сдерживают атаки, скоро последние отряды отойду в город и железные ворота закроются. В какой-то момент они замолкают — Зела, нахмурившись, глядит на карту, постукивая пальцами по фигуркам у бухты. Гаррош глядит на нее. «Останься», — хочет сказать он, пока у них еще есть время, но молчит. Она останется, конечно, ведь он Вождь. Но все должно быть как-то не так. Зела поднимает голову, и тишина становится совсем осязаемой. Гаррош умеет говорить лучше, чем многие думают. Он умеет подбирать слова и делать так, чтобы другие его слушали. Но сейчас он не знает, что сказать, и не решается что-то сделать. Зела подходит и кладет руку ему на грудь — рядом с клыкастой подвеской. Гаррош осторожно накрывает ее ладонь своей, отводит в сторону и на момент ловит во взгляде орчихи разочарование. Потом он прижимает ее к себе, и слова оказываются не нужны совсем. Серая кожа — и ни капли напоминания о Скверне — обжигающе-горячая под его пальцами. У нее не теле почти нет шрамов, и где-то на краю сознания мелькает странная мысль — Гаррош не хочет, чтобы они появились. Глупости, конечно — шрамами они должны гордиться. В этом у нее, кажется, тоже не так много опыта, но сейчас от этого даже слаще. После она сворачивается рядом, щекоча его плечо теплым дыханием, а Гаррош долго смотрит в потолок, гладя ее по спине, прежде, чем снова приходят слова: — Зела? Женщина сонно, почти неохотно хмыкает в ответ. — Пойдем на охоту? Орчиха приподнимается на локте и долго смотрит ему в лицо. — Потом, — наконец произносит Зела, наклоняясь совсем близко, ткнувшись в его лоб своим. — Когда выиграем эту войну.