Кровь, Смерть и Обречение

— Почему она не трогает Эбигейл, а? — Потому что Эбигейл — женщина Марстона. — А Марстон об этом знает?..       Послышались смешки, и все посмотрели на Марстона. Марстон курил перед своим шатром. Мисс Робертс и Джека не было видно. Их места располагались на другом конце лагеря — простые навесы и спальные мешки. Карен отхлебнула из кружки, фыркнула и бросила быстрый, украдкий взгляд в сторону коновязей. — Материнство — большое дело! — Карен, — Тилли неодобрительно покачала головой и, не отрываясь от шитья, перелистнула страницу. — Что — Карен?..       Лора опустила голову ниже. У нее пошла кровь в этом месяце. С опозданием, но пошла. Лора залила ночью матрас, кровотечение было обильным, болезненным, и ей прилетело от Гримшоу — «Девчонка! Не знаешь, в какой день у тебя начинается цикл?!», — но это означало, что она не понесла. От облегчения она едва обращала внимание на крики и смешки.       Раны хорошо заживали. Ожоги затянулись, оставив на правом плече, локтях и бедре розоватые пятна. Там, где содраны и обожжены были ладони, появилась молодая кожа цвета бледного сырого мяса, гладкая, тонкая и блестящая. Рану на ступне еще тянуло, но боль больше не простреливала до колена.       «Вы молодая, здоровая женщина, мисс. Останется небольшой шрам. В старости будет давать о себе знать», — тонкая сухая улыбка не касается бледных, водянистых глаз Штрауса, когда он заканчивает менять повязку и поднимает на нее взгляд. — Тянуть, как испортится погода.       Ей все еще нездоровилось. Клонило в сон, клонило лечь, закрыть глаза и исчезнуть. Если бы Ленни оставил ее у реки, или на дороге, она бы легла и на этом все закончилось. Так было бы проще, тогда ей бы не пришлось что-то делать, принимать решения, существовать.       Но он привез ее лагерь.       В лагере по-своему понимали слово «нездоровится». У Лоры работали руки, ноги, голова, ее не лихорадило. Значит, она была здорова и могла работать. Ее чувства никого не касались. Эти люди, бандиты, дали ей одежду, еду, постель, защиту, вылечили, поставили на ноги. Она не могла просить больше.       Отца и Кларка больше не было. Не было денег, вещей, связей. Могла она выжить одна? Возможно; продавая тело, устроившись на ранчо разгребать дерьмо, в салун, разносить выпивку, драить столы, позволять клиентам лапать себя за задницу, слушать сальные комментарии.       И променять стабильность и защищенность лагеря — на что? Неопределенность? Возможность еще раз быть изнасилованной где-нибудь в подворотне, брошенной умирать?       И ей не нужно было задавать вопросы, чтобы понять — ее не выпустят из лагеря. Хозэа, мистер Мэттьюз, обещал, они будут держать глаза открытыми. Это была ложь. Парни Датча зарабатывали деньги и приносили еду. Трое человек — мистер Морган, мексиканец и следопыт-полукровка — отправились вытаскивать попавшего к законникам члена банды. Вместо них вернулся мальчишка-ирландец. Ирландец сказал, Мэк Кэллендер жив, и скоро его вытащат. Следующие дни лагерь жил этой новостью. Карен стала более раздражительной. Все ходили в предвкушении. У Парней Датча были свои заботы, свои люди. Бросать дела, рисковать шкурой и искать пропавшую незнакомую девицу никто не собирался. Прошло больше месяца. Иногда Лора верила, что Рут жива, иногда нет. Чаще нет, чем да. Она старалась не думать, что с ней сделали.       «Придержите младшую. Может пригодиться.»       Или делают.       Порыв действовать разбился о реальность, о сознание своего полного бессилия, и ничто не имело особого смысла. — Ш, ш, ш! Тревога! Грымза приближается.       Острый укол страха разбил оцепенение. Лора напряглась. Мери-Бет дернулась, едва не выронив книгу, сунула ее, раскрытую, под себя и схватила иголку с ниткой. Тилли методично убрала свою, склонилась над рубашкой и приняла скорбно-сосредоточенный вид. Только Карен осталась сидеть с вызывающим видом, потягивая травяной чай из кружки. Ее инструменты и одежда на починку лежали рядом на траве. Гримшоу остановилась перед ними, окинула взглядом гору не штопанной одежды и четыре починенные рубашки. — Это все, что вы сделали за три часа?.. — Солнце еще высоко, мэм, одежда не отрастит ноги и не убежит, — Карен передернула плечами, с вызовом посмотрела поверх кружки и отхлебнула. — О, вы думаете, что заштопаете пару рубашек и можете отдыхать, мисс Джонс?.. — Я не знаю, — Карен подняла подбородок и слегка выпятила грудь. — Могу я? На лице Сьюзан Гримшоу возникло странное выражение. Секунду казалось, что она сейчас закатит глаза, но женщина отвернулась, и посмотрела прямо на Лору. — И вы, мисс Миллер! Только посмотрите на это, — мисс Гримшоу вырвала у Лоры из рук носок, склонила голову на бок и щелкнула языком. — Кто учил вас шить? Здесь все нужно распарывать и переделывать! Какой стыд!.. — Распарывать? — Лора заморгала, беспомощно глянула на Карен, на Мери-Бет, на Тилли. Карен смотрела в сторону, Мери-Бет — себе под ноги. Тилли шила. Гримшоу швырнула носок обратно Лоре. — Думаете, можете кое-как выполнить минимум работы и заняться своими делишками?       Лора была совершенно не готова к этой атаке. С Рут и Кларком она была за главную. Организационными вопросами при переездах занималась она. В школе она руководила детьми. Чтобы на нее кричали, подгоняли, поправляли? Она отвыкла от этого. Она не думала, что когда-нибудь снова почувствует себя девчонкой за школьной партой. Мисс Гримшоу доказывала обратное. — Я не выполняю работу кое… — Значит, вы не умеете работать! — Лора дернулась и уставилась на носок в своих руках. — Или у вас руки растут не оттуда. Ну, ничего, я их вам выправлю… — Может, мисс Лора привыкла, что все делают за нее, — Карен толкнула ее в бок, и Лора вздрогнула. — А, Лора?.. — Цыц! Если вы две ничем не заняты и не в состоянии шить, у меня есть для вас работа. Этот несносный старик сделал себя полезным в кои-то веки и привез цыплят.       Карен поперхнулась. — Че-е-его он сделал?! — Цыплят?! — ахнула Мери-Бет, вытягивая шею и выглядывая в сторону повозок. Тилли оторвалась от работы и кисло на нее посмотрела. — Да, цыплят, мисс Гаскилл, — Гримшоу перевела взгляд на Карен и Лору. — Почему бы вам двум не пойти и не помочь ему с установкой курятника? — Установкой курятника?! — Да, курятника. Если вы не в состоянии справиться с ниткой и иголкой, может, вы, хотя бы, сможете разгрести ими птичий помет и забить пару гвоздей. — Это разве не работа мистера Смита? — выпалила Карен. Брови Гримшоу взлетели чуть ли не к самой линии волос. — Что-что, пардон? — выплюнула она. Глаза Карен забегали, она сглотнула, но упрямо вскинула подбородок. — Я имею ввиду, в-вы хотите, чтобы МЫ установили курятник?.. Разве не мистер Смит, ну, делает такую работу по лагерю?.. — Ну, я не вижу здесь мистера Смита! То, что у него хватает совести взять молоток в руки, чтобы тут все не развалилось, не означает, что вы можете сидеть и бездельничать, пока его нет! — Но мы же женщины! Почему мы должны…       Гримшоу ахнула, уперла руки в бока и нависла над Карен. — Ах, вот теперь вы, значит, же-е-е-енщины? — Что?.. — Не чтокай мне, Карен Джонс! — Гримшоу нагнулась и ткнула в нее пальцем. — У вас, пташки, есть время щебетать про права и голосования? Права! Пф! Почему бы вам не начать с обязанностей? А?! Милочка?!       Карен одновременно выпятила грудь, съежилась и подалась назад. Тилли захлопала глазами, вытаращившись на Гримшоу, а Мери-Бет, едва принимавшая участие во вчерашнем разговоре, густо покраснела. Лора поняла, что сидит с открытым ртом и закрыла его. — Бездельницы! — Гримшоу выпрямилась. — Мистер Смит! Как только появляется работа, вспоминают о мужчинах! — Да ни хрена подобного! — огрызнулась Карен. — Тогда за работу! — Гримшоу схватила охнувшую Карен за локоть и дернула наверх. — Встать! Марш! — она замахнулась на Лору, и Лора вскочила на ноги. — Марш!.. Голосование! Права. Права! Мир слезами умоется, когда вам, бездельницам, дадут право голоса! Вы куда направляетесь, мисс Гаскилл?       Мери-Бет, двинувшаяся было за ними, замерла на месте, моргнула, вспомнила о книге и приземлилась на нее быстрее, чем Гримшоу успела ее заметить. — Я? Я п-просто хочу взглянуть на цыплят!.. — Нечего на них глядеть! Насмотритесь еще. Займитесь делом! Одежда сама себя не починит! Ну? Чего встали? Пшли!       Лора, спотыкаясь, направилась за Карен. Ей не выговаривали с учебы. Щеки горели, сердце заходилось в груди. Оцепенение спало, сменилось страхом и чем-то жарким, колючим. Карен ругалась сквозь зубы, тяжело дышала, сжимала и разжимала кулаки. Раздался глухой звук удара. На другом конце лагеря Сэди Адлер колола дрова, пока ирландец, Шон МакГуаэйр, дрых, закинув ноги на стол. Гримшоу следовала за ними по пятам, и в очередной раз Лора почувствовала себя овцой, которую перегоняют с места на место.       У повозок старик, Дядя, поднялся им навстречу, подтягивая на пузо грязные штаны. — Займи их делом, старый бездельник. — О-о-о, не переживайте, Сьюзан, они, хе-хе, в надежных руках… — Не сомневаюсь. Чтобы к вечеру все было готово, — Гримшоу ушла, а Лора и кипящая       Карен остались в компании Дяди. Лора, избегавшая его месяц, подняла на него настороженный взгляд. — Девчонки, хе-хе! Девчули! Девоньки! — Дядя широко развел руки и пошел на них, словно хотел обнять. Лора шагнула назад. — Дядя, — сдержанно сказала Карен. — Это достаточно близко. — Чего такие кислые мордочки, веселушки? — старик остановился и перевел взгляд на Лору. В его глазах блеснуло любопытство, но в следующий миг он смотрел на Карен. — Работать не хочется? Мисс Гримшоу не дает юным пташкам пощебетать о своем, о девичьем, почистить перышки, хе-хе? — Ты сам-то работать не планируешь? — О, мне нельзя. Но по правде мне всегда больше давалась роль руководителя… — Руководителя, значит? — Хе-хе, конечно! — Старый лентяй! — Ай, ай! Прояви немного уважения к старости, а?.. Не так легко быть старым и больным в лагере с вами, молодыми и здоровыми, — Дядя тяжело вздохнул, одернул штаны и пристроился к валуну, за которым часто ошивался Белл. Карен обошла повозку и глянула на Дядю. — Ты что, вообще помогать нам не собираешься?       Дядя всплеснул руками, поперхнулся. — Они же легкие! Это всего лишь клетки… Птички почти ничего не весят! Что, пф, старик тащил все в лагерь, теперь ему это еще разгружать?.. — Тащил? Ох, не ври мне, Дядя! — Врать? Я? Пф. Не способен…       Лора шагнула к повозке, взялась за борт руками, залезла наверх, поморщившись, когда потянуло внизу живота. — О-о-о, спасибо, славная девочка, хоть кто-то ценит мой труд…       Лора не ценила, но от их громких голосов у нее болела голова. Карен и Дядя — последние люди после Белла и Вильямсона, в компании которых она хотела провести следующие несколько часов. Она предпочла бы работать одна. Но ее пожелания не учитывались. — Ты совершаешь ошибку. Этот старый брехун — паразит, и если ты дашь ему сесть себе на шею, он уже не слезет. — Ой, вот не надо вкладывать в ее светлую головушку дурные идеи!..       Лора прошла вперед. Пахло птичьим пометом, деревом, сыростью и землей. В клетках сидел один облезлый петух, две страшные тощие курицы и пятеро щебечущих цыплят. В конце повозки лежали мешки с зерном и разобранные части передвижного курятника на колесах. Лора приподняла одну из досок — старую и гнилую, в черных и белых разводах. Пальцы нащупали что-то скользкое, и она брезгливо отдернула руку, обнаружив под ними плесень, слизь, несколько мокриц и белесую, полупрозрачную сороконожку. Вспомнила гостиницу с клопами. Похоже, не только отец любит экономить там, где экономить не стоит.       Вспомнила, что отца больше нет. — Ты меня не слышишь? — Лора обернулась; Карен Джонс стояла и хмуро смотрела, навалившись локтями на край повозки. — Язык отвалился? Фу-у-ух, черт, — Карен выдохнула, влезла на борт, обвела взглядом клетки и хлопнула себя по бедрам. — Где ты достал это дерьмо, Дядя? — У меня свои каналы… — И на кой ты купил столько цыплят?.. — Ух, они были дешевле, Карен! — Дядя всплеснул руками. — Это называется э-ко-но-ми-ка. — Да, дешевле, потому что они не несутся, — огрызнулась Карен, одергивая юбки и приседая на корточки перед клеткой с петухом. — Хе-хе, но когда-нибудь будут. И я слышал звонкий голосочек мисс Мери-Бет. Может, я взял парочку хорошеньких цыпляточек, чтобы ее порадовать, ась? — Ты взял парочку цыпляточек, чтобы сэкономить себе на бутылку! — Карен встала, подняла клетку с петухом и повернулась к Лоре. — передавай мне эти чертовы клетки и,. — она вытянула шею, — что там еще за отвратительную рухлядь он притащил…       Она развернулась и, под хлопанье крыльев и кудахтанье петуха, спрыгнула с повозки. Минут двадцать потратили на разгрузку и перетаскивание клеток и материалов. Работа тяжелая и тупая, но от нее кровь разогналась по венам, а голова стала приятно пустой. Вытирая лоб рукавом, Лора передала Карен последнюю пару досок, спрыгнула на землю сама, прислонилась к повозке и уставилась себе под ноги, кусая нижнюю губу и потирая живот. Из обеспеченной учительницы в беглянки, из беглянки — в мошенницы, из мошенницы — в чернорабочие, из чернорабочих — в разгрузчики птичьего дерьма где-то посреди ничего. Ее бросило в жар, из жара — в холод. На лбу снова выступила испарина, но иного рода, чем минуту назад. — Ай, девчули, ай да молодцы… — Ой, кончай, Дядя, — отмахнулась Карен. Лора взяла доски с другого конца, и они отнесли их через лагерь к другим материалам. — Молотком-то работать умеешь? — спросила Карен, открывая ящик с инструментами. — Мисс? — Умею.       Молотком ей довелось поработать на ранчо. В первую неделю это казалось интересным. Учил ее хозяйский сын, мальчишка пятнадцати лет. В их распоряжении помимо гнилых досок были гвозди, большинство — использованные и гнутые. Их приходилось выпрямлять о камень молотком. Уже на четвертом Лора попала себе по руке, зашипела от боли и сунула разбитый палец в рот.       Со стороны лагеря послышались мягкие шаги. Карен обернулась и щелкнула языком. Мальчишка-ирландец, Шон, развязной походочкой приближался к ним. — Эй-эй, вот и я! — Шон привалился плечом к дереву, приподнял невидимую шляпу и кивнул Лоре. — Утро, мисс! Все так же учимся говорить? — он перевел взгляд на Карен. — Как держишься без меня, Карен? Скучаешь, поди? — Без тебя-то? Да я твою рожу видеть не могу, — Карен фыркнула и раздраженно поправила волосы. — Этого не может быть. Люди приезжают черте откуда и выстраиваются в очередь, только чтоб полюбоваться на мою рожу, — Шон оттолкнулся от дерева и сделал еще несколько шагов к ним, разглядывая клетки и доски. — Но ничего, теперь все в порядке. Я здесь. Я ваш. Вы можете смотреть на меня, сколько вам вздумается! Даже ты, старый пьяница, — Шон благосклонно кивнул Дяде. — Пф. Я пас. — Твоя потеря, — Шон остановился напротив клетки с петухом, прищурился, нагнулся, упираясь ладонями в колени, склонил голову на бок и присвистнул. — Ишь! Видали, как смотрит?.. Слышь, ты, — он пнул клетку, и петух взвился, а курицы испуганно закудахтали. — Ты че творишь? Свали, придурок! — Карен кинула в него молотком. Шон легко увернулся, широко развел руки и расхохотался. — И я тебя люблю, Карен Джонс! — Да чтоб ты умер!       Шон нагнулся, поднял доску и закинул себе на плечо. — Ну че, куда ставить будем? — Никуда. Уберись, Шон! — Да, мы тут сами прекрасно справляемся, — подтвердил Дядя. — О, я вижу, как ты справляешься, старый хрыч. Но ничего. Теперь с вами настоящий мужчина… — Иди-ка ты отсюда, мужчина, — Карен схватила доску за один конец и дернула ее на себя. Прическа ее растрепалась. — Женилку сперва отрасти! — У-у-у-у-у-у-у, какие мы злые, — Шон зафыркал и без труда перетянул доску на себя. — Че с ней не так, а? — он кивнул Лоре и подвигал бровями. — Эти дни, да?.. — Гримшоу поручила работу нам, — Лора скрестила на груди руки и недружелюбно сдвинула челюсть. Ей достаточно было того, что приходилось работать с Карен и Дядей. Шон присвистнул и повернулся к Дяде. — У них че, обеих, что ли, эти дни?..       К щекам прилил жар, кровь застучала в висках. Лора выдохнула через нос. — Парень, эту фразу, хех, девушкам не говорят… Если хотят остаться с… — Сказала: не нужна твоя помощь! — процедила Карен. — Ты тупой? Отвали!       Ее рассерженное шипение, без капли юмора, повисло в воздухе. Шон заморгал, уставившись на нее, словно только увидев, медленно прислонил гнилую доску к дереву, рассеянно почесал затылок. Перевел взгляд на Лору, на Дядю, снова на Карен, на курятник, на птиц, опять на Карен. — Да че вы в самом деле, я ж того, тока помочь хотел… — Не нужна никому твоя помощь. Уйди, не мешайся!       Они уставились друг на друга. Злость Карен, растерянность Шона, передались Лоре, и мелкие волоски на затылке, на руках, встали дыбом, пульс участился. Воздух стал горячим, электризующим. — Хе-хе, парень, когда тебе предлагают не работать — бери и не задумывайся, — Дядя переступил с ноги на ногу. Шон нервно рассмеялся, и его рука снова метнулась к затылку. — Да чой-то я, в самом деле, охота вам помахать молотками, кто я такой, чтоб мешать такому веселью?.. — Вот и проваливай. — Ну, я пошел. — Иди, иди. — Я иду! — Шон сделал осторожный шаг назад. Карен без улыбки отвернулась и тяжело выдохнула, скрестив на груди руки. Ее лицо покраснело, на лбу залегли сердитые, расстроенные морщины. — Ухожу, — Шон развернулся, зашагал прочь, пару раз обернулся. Карен встретилась с Лорой взглядом, дернула губами, закатила глаза, качнула головой, беззвучно произнесла: «Придурок». — Ушел! Но я рядом, ха-ха, если захотите на меня полюбоваться!       Лора проводила Шона взглядом. Он был громким, грубым, надоедливым и раздражал ее, но в его ужимках и задиристости было что-то ребяческое, неуверенное, его глаза были человеческими, а не мертвыми и пустыми, как у Эдди Купера и Майки Белла. Все они в банде были убийцами. И Ленни тоже. Но по ее оценке, если бы Шон оказался в Строберри на месте Ленни, он бы тоже окликнул Купера и довел их с Кларком до гостиницы. — Мальчишка тупоголовый, — сердито прошептала Карен, нагнулась и подобрала молоток. Напряжение еще висело в воздухе, и руки Карен слегка тряслись, когда она передавала Лоре доски. Встретившись с ней глазами, Карен раздраженно выпалила: — Что? — Ничего. — Нечего на меня так смотреть, — Карен прислонилась к дереву, залезла под юбку и вытащила на свет жестяную флягу. Дядя заинтересовано вытянул шею. — Ого, чего это у тебя там?.. — Не твое дело, — Карен отвернулась, быстрым движением свинтила крышку, сделала глоток, поморщилась, протянула флягу Лоре. — Будешь?       Лора отрицательно мотнула головой, брезгливо дернув губами. От одного запаха алкоголя во рту чудился мерзкий привкус, к горлу подкатывала тошнота, а рану в ступне тянуло. — Я буду, — подсказал Дядя.       Карен завинтила крышку и убрала флягу обратно под юбки. Дядя тяжело вздохнул и отвлеченно поковырялся пальцем в ухе. — Зря ты так с мальчиком. Все мы переживаем, ну… — Давайте работать, а? — огрызнулась Карен, нагибаясь и поднимая молоток. Дядя снова вздохнул, поохал, покряхтел и устроился на земле под деревом и вытянул ноги. — Чутка левее эту доску, девочки! Криво забиваете! — Ты тут не указывай! — Пф! У меня хороший глазомер! Ну, как хотите…       Работа шла бы быстрее и проще, если бы гвозди не были ржавыми и кривыми, а гнилое, трухлявое дерево не рассыпались прямо в руках. Когда Лора попыталась прибить крышу к каркасу, одна из досок треснула от удара и разошлась пополам.       Минут через тридцать ее снова накрыло, бросило в холодный липкий пот. Она посмотрела на молоток в своей руке, на грязные руки, на Карен, от которой теперь исходил легкий алкогольный запах. Обвела взглядом лагерь.       Что она здесь делает?.. Зачем она что-то делает?..       Кларка нет. Рут нет. Отца нет. Ее окружают чужие люди… бандиты. Она собирает курятник. Чтобы что, проснуться утром, выгрести птичий помет? Собрать яйца? Помыть посуду? Это теперь ее жизнь?       Дядя что-то говорил, Карен отвечала, слышался голос мистера Пирсона, кто-то смеялся. Лошади жевали траву, девушки переговаривались. Куры кудахтали, цыплята щебетали. Ветер шелестел в листве, насекомые стрекотали. Щелкало лезвие: мальчишка О’Дрисколл чистил и подравнивал копыта коням. Жизнь кипела, шла своим чередом, и для всех вокруг был обычный, нормальный день.       Лора не хотела собирать курятник, не хотела мыть посуду и чинить одежду. Не хотела подниматься по утрам в рань и спать на жестком матрасе вплотную к Карен.       Она не просила себя спасать, давать еду, лечить.       … она перепрыгивает забор, нога немеет от боли, все тело ноет, в ступню загоняют раскаленное шило. Ее мутит от голода, от холода, от выпитого натощак виски, от бессонной ночи. Со зрением что-то творится, и она различает в темноте только шляпу Белла и смутный силуэт Ленни. Ныряет за ними в черноту, забивается между досок, свиней и грязи, стучит зубами от озноба.       … прыгает на одной ноге за Ленни; тянет к нему руку и хрипит. Ее захлестывает паника.       … дрожит, кутаясь в мокрую одежду, зуб не попадает на зуб, горло и носоглотку дерет, в уши, в ноздри, попала вода. Ее тошнит. Ленни спорит с Беллом, но ей все равно — за ними не гонятся, подстегивающее чувство страха гаснет, силы уходят.       Она здесь по своей воле. Она просила не оставлять ее, потому что боялась остаться одна, потому что ей некуда было идти. Потому что хотела выжить. Теперь, когда она выжила, она не знала, что с этим делать. Винни и Вэс мертвы. В их смерти не было никакого правосудия, никакой справедливости или удовлетворения. Они умерли быстро и грязно, никто из них не успел ничего понять, почувствовать. Они не испытывали перед смертью ужаса, как Кларк.       Ее плечо сжали, в ноздри ударила мужская смесь запахов — алкоголь, пот, кожа, табак. На ее плече лежала ладонь — широкая, с грубыми шишковатыми пальцами и грязными ногтями. Мир заволокло. Лора скинула с себя руку, развернулась, и костяшки ее левого кулака столкнулись с чем-то твердым. — Не трогай меня! Не смей меня трогать!       Старик успел отдернуться, заморгал, схватился за скулу, отступил на шаг; секунду лицо его выражало шок. — Эй! Ты что творишь?! — из правой руки вырвали молоток. Лора качнулась, подняла взгляд на побелевшую, с превратившимися в тонкую линию губами, Карен. — Хе-хе, все понял, — Дядя потрясенно потер скулу, но быстро перекроил растерянность в улыбку. — Сначала стучать!       Ярость еще била ее, но к щекам уже прилил жар, Лора скользнула взглядом по лицу Дяди. Он улыбался, но на глубине глаз читалась обида. Удар прошел по касательной, слабый, никчемный — с чего ему выйти сильным?.. Она дралась всего раз, в десять лет. Мама и воспитатели застыдили ее так, что она поняла на всю жизнь: не подобает.       Старый стыд захлестнул ее, злость вспыхнула с новой силой. Лора отвела взгляд от Дяди, ища что-то, на что можно было обрушить свой гнев, ударила собранную опору, и все развалилось. Нога вспыхнула болью. Полегчало.       Ее схватили за плечи, развернули, и перед носом возникло разъяренное лицо Карен. — Сдурела?..       Лора вырвалась. Она была готова к удару, надеялась, что Карен ударит. Тогда она сможет ударить в ответ. Их громкие голоса, их постоянное присутствие, их способность радоваться простым вещам, когда ей хотелось уползти под камень; ее мир остановился, разлетелся на части, но мир вокруг продолжал крутиться. Ему не было дела до того, что с ней происходит. Хотелось что-то сломать, заставить их почувствовать малую долю того, что чувствовала она. — В лагере запрещено драться. — Брось, Карен, не видишь, девчушка хотела меня погладить, да споткнулась слегонца… — Если б эта мегера увидела!..       Если бы Гримшоу увидела, у нее точно возникли бы проблемы. Лоре было все равно; она хотела, чтобы кто-то увидел. Что угодно, чтобы выбраться из этого тумана, заставить их увидеть, среагировать.       Прежде чем она успела что-то еще сделать, Карен шагнула к ней, сомкнула руки у Лоры за спиной и дернула ее на себя. Лора одеревенела, перестала дышать. Карен была теплая и живая. Лора чувствовала на коже ее дыхание, ощущала, как бьется сердце. Обоняния коснулась смесь запахов: чистых волос и одежды, дешевых духов и, едва уловимый — виски. Совершенно не похожая на запах Рут, но человеческая и женская. — Ну-ну, все хорошо, — ее погладили по волосам.       Лора хотела вырваться и оттолкнуть ее и боялась пошевелиться и разорвать момент. Карен так цеплялась в нее, Лора перестала понимать, кому этот контакт нужнее. Кого Карен успокаивает? Ее? Или себя?..       Вместо удара она кое-как высвободила руку и неловко погладила Карен по спине. Застучали копыта, и миг лопнул. Карен вздрогнула, резко подняла голову, отстранилась, и ее глаза взволнованно вспыхнули, как вспыхивали уже пятый день каждый раз, когда кто-то возвращался в лагерь. Она заметила взгляд Лоры, придала лицу безразличное выражение и широким шагом направилась в сторону коновязей.       Лора поймала загадочный и знающий, с хитрецой, взгляд Дяди. Ей самой было все равно, кто уезжает и возвращается. Она всегда плохо запоминала лица, и в первую неделю ее память работала хуже обычного. Она путала Вильямсона с Морганом, Пирсона с Дядей, Мери-Бет с Карен и миссис Адлер. Даже Ленни со Смитом. Путала имена. Мэк Кэллендер не изменит в ее жизни ничего. Еще одно имя и лицо.       Но она должна была знать, потому что не знать — значит не контролировать, а Лора и так не контролировала в своей жизни ничего.       Она успела пройти всего немного, когда, не доходя до лошадей, Карен резко остановилась. Ее плечи опустились, а до Лоры донесся резкий голос Белла: — А, мисс Джонс… Меня ждете? О-о-о, я знал, что на самом деле вам нравлюсь… — А. Это ты, — Карен развернулась и со сжатыми кулаками зашагала прочь. — Что, ха-ха, без поцелуя? Полно, крошка, вернись и подсласти мне губки!..       Карен процедила проклятие. Лора успела заметить на ее лице что-то разбитое, сродни отчаянию, когда она вихрем пронеслась мимо, обдав слабым запахом виски. Белл заметил Лору, перекроил лицо во что-то нейтрально-вежливое и выдал натянуто-фальшивое: — Утро, мэм…       Лора повернулась и направилась в центр лагеря. — Ку… куда вы собираетесь? Эй! — Дядя, кряхтя, попытался остановить ее, но Лора увернулась и ускорила шаг. — Хех, вы же ничего не закончили… Женщины…       Лора не слушала его оханья и причитания. Лишь оказавшись на кухне и убедившись, что мисс Гримшоу нет поблизости, она прислонилась к столу, вытерла со лба испарину, посмотрела в сторону курятника и прикусила рвущееся с языка проклятие.       Карен не было. Вразвалочку к Дяде приблизился с закинутым на плечо ружьем Белл, что-то сказал. Дядя взмахнул руками и ушел, недовольно бухтя под нос. Белл рассмеялся ему вслед, осмотрелся, попинал клетку с цыплятами, поставил ружье, опустил зад на камень, вальяжно вытянул ноги и закурил. Из-за широких полей шляпы было сложно понять, куда он смотрит. Но, очевидно, он заметил взгляд Лоры, потому что лениво поднял руку и медленно пошевелил пальцами в ее направлении. Она отвернулась. Если они с Карен не закончат работу, мисс Гримшоу сдерет с них шкуры. Но пока там Белл, Лора не вернется. — А, мисс Миллер, — голос мистера Пирсона вернул ее в реальность. Повар, кок, как его называли, навис над ней, ухмыляясь в усы. — Очень удачно, очень удачно! Дорогая, будьте любезны, помойте посуду. У нас образовалась целая гора… Малышу Джеку нездоровится, так что мамка все время сидит с ним… А эта миссис Адлер, — он щелкнул языком и покачал головой. — Да, мистер Пирсон, — Лора опустила взгляд. — Чудно, — ее плеча легонько коснулись, и Лора подпрыгнула на месте. Пирсон отдернул руку, моргнул, покраснел, буркнул «Извините» и, кашлянув, ушел к столу, на котором резали овощи и мясо.       Лора ненавидела мыть посуду. Это была самая унизительная, грязная работа. Ниже — только вынос ночных горшков. Ей довелось это делать. Запах чудился еще месяц. Даже мыть грязные подштанники и носки мистера Вильямсона было не так омерзительно, как посуду за бандой. Соскребать объедки, возиться в грязной воде, сщелкивать муравьев и мух.       Она для этого училась?.. Чтобы драить тарелки, стирать и штопать одежду за оравой дегенератов, половина которых не умела читать?.. Слушать, как они горланят похабные песни по вечерам? Смотреть, как они напиваются?       Лора посмотрела в сторону курятника. Белл докурил сигарету и чистил ружье; это надолго. Она выдохнула и продолжила с отвращением ополаскивать тарелки и вилки в тазу. Гримшоу не было видно. Карен, к ее злости, тоже.       Справа кто-то шевельнулся; мелкие волоски на руках и затылке встали дыбом, кулаки сжались. Лора рефлекторно развернулась, никого не увидела, опустила взгляд вниз, и ее прошиб холодный пот. — Привет, — задушенно выдавила она, быстрым движением вытирая со лба испарину. — Привет, — невинно отозвался Джек; ничего не подозревая, не ожидая зла от женщины, от взрослого, как не ожидал Кларк. Она едва не ударила ребенка. Черт бы побрал Карен, и Дядю, и Майку Белла.       Детский голос ей не причудился, в лагере был ребенок, мальчик, на два-три года младше детей, которых она обучала, сын Эбигейл Робертс. — Я хотел взять стакан воды для мамы. Можно?       Лора глянула в сторону их палатки. Эбигейл поймала ее взгляд, коротко улыбнулась и вернулась к шитью. Штопает одежду сына. Карен ошибается, Гримшоу пыталась дотянуться до Эбигейл, Лора слышала разговор. Но Эбигейл Робертс не боится Гримшоу. Она намного младше Лоры, но у нее на руках ребенок, и она вынуждена взрослеть быстро. Она кажется старше Карен и Мери-Бет. Она работает, как и все, но Джек забирает у нее много времени. Лора понимает, она возилась с Кларком, она занималась Рут, она обучала детей. — Конечно, — Лора нашла кружку почище, вытерла ее тряпкой, наполнила питьевой водой и протянула Джеку. Тот принял обеими ладонями. — Что-то еще?       Джек высунул кончик языка и привстал на цыпочках, заглядывая на стол. Лора проследила за его взглядом. — Дать тебе яблоко?..       Джек мотнул головой, переступил с ноги на ногу, оглянулся назад, стискивая стакан, глянул на Лору. — Есть лшки?.. — Что-что? — она наклонилась. — Стеклышки?.. — Джек облизнул губы. — Стеклышки? — брови Лоры поползли наверх. Джек сунул руку в карман и вытащил оттуда осколок битого стекла. — Вот такие.       Лора машинально выхватила у него осколок, и Джек уставился на свою пустую ладонь, потом на нее. Лора провела пальцем по острому краю и перевела взгляд на мальчишку. Испуг и зарождающаяся влажная обида в его каре-зеленых глазах напомнили ей, что ему всего четыре. — Ты можешь порезаться, Джек… Мисс Робертс… мама, знает? — Я не порежусь. Можно получить обратно?       Лора открыла рот, чтобы сказать нет, но закрыла его. Если бы это происходило в школе, она бы забрала осколок, прочитала Джеку нотацию и поговорила с родителями. Но она не в школе. Перед глазами встало лицо Кларка. Джек не порежется. И даже если он порежется… Это его не убьет, не так ли?.. Сознавая всю глубину своей педагогической ошибки, она отдала мальчишке стекло. Смотрела, как он аккуратно и ловко убирает его в карман. Может, если бы Кларк чаще резался и больше играл со стеклами и палками, может тогда…       Она облокотилась на стол. — Где ты их достаешь? — О, ну, — Джек повел плечами, опустил взгляд, ковыряя ботинком землю. — Тут и там… Иногда на кухне остаются осколки. Ленни дал мне несколько красивых. И Дядя меняет их на… — Джек! — Джек обернулся. — Джек! Прекрати приставить к мисс Миллер!       Джек повернулся к Лоре и округлил глаза. — О, извините, мэм… — Он мне не мешает, мисс Робертс.       Эбигейл сдержанно улыбнулась. Причина не в Джеке; причина в Лоре. Эбигейл не знает ее и не хочет, чтобы ее сын проводил с ней слишком много времени. — Беги, Джек. Если я найду стекла, я дам тебе знать, хорошо? Заглядывай. Зови меня Лорой. — Окей, Лора, — Джек улыбнулся щербатой улыбкой и побежал к матери, выставив перед собой стакан. Такой маленький, невинный и безобидный. Однажды он в кого-то вырастет. Когда-то Вэс, Винни, Эдди Купер и Майка Белл тоже бегали таками, а потом они вырастают в…       Лора тряхнула головой, прислонилась спиной к столу и вытерла руки тряпкой. Джек ей нравился. Дело ли в том, что он рос среди взрослых мужчин и женщин, или был одарен от природы, Джек не вел себя на четыре года. Нехватка общения со сверстниками скажется на нем, она-то знает. Работать с ним, смышленым и серьезным, было бы удовольствием. Но дело не только в симпатиях.       Эбигейл Робертс и Джек занимали в банде особое положение. Лора видела, как мистер Мэттьюз учит Джека читать. Она могла дать Джеку больше. Она выкинула столько лет на ветер, только чтобы удариться о новое дно; учить ей было больше по душе, чем мыть посуду и убирать дерьмо за курами.       Лора выдохнула и в раздражении бросила полотенце на стол, оперлась на него ладонями, морщась от боли в животе и разглядывая грязную посуду. — Как успехи? — раздалось за спиной. — Хорошо, мистер Пирсон.       Пирсон смерил взглядом гору немытой посуды, и на лице его отразилось несогласие с этим утверждением. — Хах… Было бы неплохо, чтобы к полудню всего этого не было.       Лора отключила ту часть мозга, что отвечала за осязание, обоняние, и следующий час провела в монотонных движениях, отдраивая посуду, котел, столовые приборы. — Славно, очень славно, — Пирсон удовлетворенно покивал, глядя на результат. — Хотите побыть сегодня дежурной по кухне?.. Работа у вас спорится.       Лора посмотрела в сторону их повозок. Карен отсутствовала. Девушки продолжали чинить одежду. Мытье посуды не любили все. От него разбухала и шла морщинами кожа на руках, в ноздри забивался запах еды, в голове поселялось отупение. Кухня располагалась между палаток Датча и Штрауса, рядом постоянно присутствовал Пирсон — о разговорах и книжках можно было забыть.       Это также означало, что конкуренции не ожидалось, и кухня была всецело в ее распоряжении. — С удовольствием, мистер Пирсон.       Круглое лицо Пирсона оживилось. — Вы знаете, когда я служил во флоте…       Следующие несколько часов Лора резала, строгала, чистила, разделывала и слушала, что было во флоте. Помогла Пирсону дотащить котел до огня, залить водой, и еще тридцать минут наводила порядок на кухне. Непосредственно к готовке Пирсон не подпускал никого, и Лора оказалась предоставлена сама себе. Выяснила у кока время — половина третьего. Белла возле курятника не было. Но отправиться на окраину лагеря одна Лора не смела. Она бы и не справилась; Карен лучше понимала, что делать, а советы и замечания Дяди, как ни странно, помогали.       Она не хотела возвращаться к девушкам, и она не могла ошиваться без дела. Поколебавшись, Лора решилась на то, что сидело у нее в голове уже пару недель. Повозка Штрауса находилась на отшибе. Обитатели лагеря старались держаться от нее подальше. Рядом с ней звуки волшебным образом затихали, и можно было услышать, как скребет по бумаге ручка и шелестят страницы. — Добрый день… Герр Штраус.       Штраус поднял на нее узкое лицо и сухо улыбнулся. — А, добрый день, мисс Лора. Как ваша ступня? Что-то еще беспокоит?..       Лора уверила его, что нет, все прекрасно, спасибо, и осторожно заглянула в раскрытую учетную книгу. Штраус смерил ее взглядом, в котором мелькнуло что-то сродни подозрительному неодобрению, но промолчал.       Штраус ей нравился. Он напоминал ей о Нью Йорке (ей не хватало большого города), где людей его типа, холодных, собранных, думающих о себе много, было множество среди сослуживцев отца, среди ее воспитателей, учителей и коллег. Он одновременно походил на ее преподавателя математики и директора школы. Худые сутулые плечи, впалая грудь, нездоровая тонкая кожа, строгая одежда, лекторские очки. Он не казался сильным или опасным, от него пахло цивилизацией, офисным мужским одеколоном и немощью. Думалось, если бы она захотела, она бы сама могла сломать его пополам.       Как по-настоящему умный руководитель, Датч не управлял бандой один. Мисс Гримшоу следила за женщинами и порядком в лагере. Мистер Морган смотрел, чтобы мужчины работали и не поубивали друг друга. Мистер Пирсон отвечал за кухню и рационы. Мистер Мэттьюз держался скромно, незаметно, но его влияние чувствовалось везде, и Датч прислушивался к нему прежде всех остальных.       И был Штраус. К Штраусу люди относились иначе, чем к Гримшоу или Пирсону, чьи роли были очевидными. Но Штраус заведовал финансами и запускал руки во все сферы деятельности. Хотели они это признавать или нет, он был одной из шестеренок в машине, которой являлась банда. — Бухгалтерия? Ведете счета? — Кто-то должен этим заниматься, — в том, как он посмотрел на нее, сквозила надменность, чуть ли не высокомерие, но в ответе Лоре послышалось оправдание. — Мой отец был банкиром. — Банкиром? — в глазах Штрауса зажегся интерес. — Надо же, у меня сложилось впечатление, что ваш отец занимался, э-э-э… более… скользкой деятельностью. — В конечном счете. — Простите мое любопытство, мисс Лора, — Штраус сдвинул очки на кончик носа, глядя на нее поверх. — Что же он делал? — Всего понемногу. Представлялся скупщиком… Иногда представителем банка. Люди подписывали с ним договоры, отдавали деньги… И он исчезал. Я знаю, он продал несколько домов.       …Вероятно, оставив людей без жилья. — Похоже, вы не бедствовали. — Более-менее.       Штраус прищурился, подвинул очки обратно на переносицу; в его взгляде мелькнули хитрые, хищные искорки. — Полагаю, то, что вы здесь, означает, что теперь это скорее менее, чем более… Пардон. Не хотел показаться бесчувственным. — Скорее менее, чем более, — после заминки подтвердила Лора, подавив шевельнувшийся в груди скользкий, холодный ком. В цепких глазах Штрауса не только любопытство: они все еще надеялись на эти деньги и золото, из-за которых Лора оказалась здесь. Из-за которых все произошло. — Мистер Штраус, — она опустила взгляд, сглотнула, пряча волнение, отвлеченно теребя ткань своей рубашки. — Вам нужна помощь? — Помощь? — она быстро глянула на него; Штраус смотрел оценивающе, с недоверием. — С бухгалтерией, со счетами, с записями. Вы много пишите. У меня есть образование. Я могу считать. — Какова ваша специальность? Вы знакомы с бухгалтерским делом? Помогали отцу? — Да, — соврала она, и сердце пропустило удар. — Помогала.       Давай. Клюнь.       Штраус помолчал, щурясь и изучая ее. Застывшие редкие морщинки в уголках рта и возле глаз говорили, что он редко улыбается, что его улыбка — это фальшивая, заученная улыбка, которую выдают клиентам денежные акулы. Говорили о том, что у него была плохая жизнь. Но Лора-то знает, что все люди — люди, и на дне водянистых маленьких глазок она видела легкий, прячущийся за безразличием интерес.       Штраус говорит со всеми и ни с кем, он сидит один за своими учетными книгами, уезжает в город один и возвращается один, и, в конечном счете, он слишком много времени проводит сам по себе. Иногда он ест у своей повозки, но чаще — вместе со всеми, и вместе со всеми у него всегда эта прямая, как у палки, осанка, но повернутые внутрь плечи. — Аккуратный у вас почерк, мисс? Пишите ли вы четко и без ошибок? — Идеальный.       Штраус сухо, с видом «посмотрим», улыбнулся. Он был бы из тех учителей, которые заставляют учить все назубок, спрашивают урок от А до Я, выжимают учеников досуха. — Знаете, фройляйн, вы можете… — он махнул рукой на повозку. — У нас пересорт и недостача медикаментов. Вы можете посчитать, сколько чего у нас по факту, проверить сроки годности и кондицию, рассортировать все как подобает.       Лора кивнула. Не самая интеллектуальная задача, но и не выгребание дерьма. И она будет делать это одна. Подальше от Карен Джонс, от Билла Вильямсона, от Майки Белла. — Что с просроченными лекарствами? Мне выбросить их? — Почему же? — Штраус бесцветно улыбнулся. — Мы их продадим.       И Лора работала. Без болтовни Пирсона, без щебетания девушек, без шуточек Карен, без окриков Гримшоу. Штраус изредка что-то говорил, и иногда она что-то спрашивала, только чтобы услышать человеческий голос. Но с тишиной, отсутствием суеты, возвращались мысли.       Зачем? Что ее ждет? Участь Штрауса? Обманывать людей, выжимать из них все до цента?       Затем; Штраус не моет посуду. Штраус выезжает в город. Штраус и Мэттьюз договариваются с поставщиками. Штраус говорит с людьми, совершает сделки. Если Лора будет человеком Штрауса, а не человеком Гримшоу, может, она тоже выберется в город. Она выберется в город — и?..       Будет как Штраус?.. Штраус ничего не может без своих молодчиков. Что может Лора?..       Небо начало сереть, когда она закончила, и Штраус усадил ее на ящик справа от себя. На краю стола было неудобно писать, но дискомфорт отвлекал от других мыслей, и Лора погрузилась в монотонность букв и цифр. Ее почерк не был идеальным, так что она старалась сделать его таким, аккуратно выводя названия, суммы и количества. В какой-то момент сумерки сгустились настолько, что Штраус зажег керосиновую лампу, и впервые за долгое время Лора оказалась способна расслабиться, представить, что сидит в маленьком душном кабинете над планами уроков, домашними заданиями и конспектами. Погрузиться в иллюзию стабильности, цивилизации.       Из-за этой иллюзии Белла она заметила слишком поздно. Услышала шаги, почувствовала движение, подняла глаза; Штраус что-то говорил, но его слова потонули в захлестнувшей Лору панике. Белл приблизился к ним своей кривой, слишком развязной, чтобы казаться естественной, походкой и остановился. Штраус осекся на полуслове и поднял голову. Белл посмотрел по сторонам, покусал нижнюю губу, убедившись, что поблизости никого нет, сделал еще шаг к столу, и Лора заметила в его руке бутылку. Белл посмотрел на Лору, кивнул, процедил: «мисс» и перевел взгляд на Штрауса. — Герр Штраус. — Мистер Белл. Я могу вам помочь?       Белл глянул в сторону шатра Датча, снова на Штрауса, переступил с ноги на ногу и указал свободной рукой на стол. — Я присяду?..       На лице Штрауса мелькнула растерянность.       Куда именно он собирается присесть? К Штраусу на коленки? Лора дернулась освободить ящик, воспользоваться возможностью сбежать, но Белл, не дожидаясь ответа, шмыгнул носом и уселся на край стола. Проигнорировал острый взгляд Штрауса, бесцеремонно сдвинул в сторону бумаги и поставил на их место свою бутылку. От него несло пивом и табаком. Лора поморщилась, попыталась задержать дыхание и отодвинулась подальше за Штрауса. С тем же успехом она могла прятаться за воткнутой в землю веткой, но, по крайней мере, Белл нависал над ним, а не над ней. — Ну так… Герр Штраус, — Белл отвлеченно покрутил бутылку за горлышко, — Что есть ростовщичество? — Что вы имеете в виду, мистер Белл? — Штраус поправил бумаги, склонился над записями и стал писать. — Можете вы дать определение своему роду занятий? Потому что, я думаю, — Белл прочистил горло и поднял глаза на ростовщика, — от меня ускользает его, э-э-э, — он покрутил кистью, — его фундаментальная концепция… Или как это там называется… — Возникли какие-то проблемы? — Штраус по-прежнему не смотрел на него. — У меня? — колено Белла дернулось. — Нет. Никаких. У меня вообще не бывает проблем… Не считая того, что один из ваших ребят бросился с камнем на шее в воду. Это считается проблемой? — он отхлебнул из бутылки, а ручка в пальцах Штрауса застыла над страницей. — Прискорбно это слышать. Кто? — Эрл Хиггинс, — Белл вытащил из кармана штанов мятый листок и бросил на стол. — Что это? — Предсмертная записка. — Господи Иисусе… Уберите, пожалуйста. — Мхм-мхм, — Белл снова приложился к горлышку, сделал несколько глотков, посмотрел бутылку на свет и неожиданно повернулся к Лоре. — Мисс Миллер… Будьте хорошей девочкой… Принесите-ка мне еще пива, а?       Лора хотела разозлиться, огрызнуться, сказать нет, но язык прирос к небу. Она покосилась на Штрауса. Штраус делал вид, что ситуация его не касается. Лору захлестнуло дежа вю: центр визитов, клерк, Майка. Беспомощность. — Слышала? — Белл понизил голос, наклонился, опершись ладонью о стол и загородив дернувшему щекой Штраусу тетрадь. На нем не было шляпы, так что Лора видела глаза — слегка мутные от алкоголя. — Иди, сгоняй мне за выпивкой… Давай, живо. Топ-топ.       Лора вскочила на ноги и практически сбежала, чувствуя или воображая на себе взгляды обоих. Может, Белл просто хотел отослать ее, чтобы поговорить со Штраусом, но Лора сомневалась, что это так. Она понятия не имела, где пиво. На кухне? Если Гримшоу увидит?..       Мелькнула мысль не возвращаться, но Лора отмела ее. Они находятся в одном лагере. Она и так бегает больше месяца.       Больше месяца они — Лора, Ленни и Белл — старательно игнорировали существование друг друга. Ленни избегал Майку, Майка делал вид, что не видит Ленни. Лора старалась не попадаться на глаза обоим. С Ленни это было проще, потому что Ленни не пытался с ней разговаривать, не ошивался поблизости, как Белл. Она была благодарна Ленни. Но о чем им было говорить?.. Ленни и Белл напоминали о вещах, которые она хотела забыть. И они знали, знали, что с ней случилось. Видели. Пирсона возле повозок с едой не было. Повертев головой, Лора обнаружила его у большого костра с миской рагу, рядом с Хозэей и Дядей. Она обошла кухню, осторожно заглядывая в ящики, и подскочила, наткнувшись взглядом на темный женский силуэт возле стола, но через секунду узнала Карен и, помешкав, приблизилась. Карен вздрогнула и обернулась. Было темно. Лора постаралась не обращать внимания на блеснувшую в слабом свете керосиновой лампы на ее щеках влагу. — Карен, — она посмотрела на бутылку у нее в руке, потом себе под ноги и снова на Карен. — Где пиво? — Пиво? За каким хером тебе пиво? — Карен быстро вытерла глаза тыльной стороной ладони. Лора посмотрела в сторону. Карен проследила за ее взглядом до повозки Штрауса, и из недоуменного и хмурого ее лицо стало возмущенным. — Ты для Белла бегаешь? Совсем дура? Не вздумай! — Он сказал… — Да насрать, что он сказал! Ты отвечаешь перед Гримшоу, Датчем, Хозэей. Артуром, если разворчится. Пирсоном, когда жрачку готовишь.       Лора замешкалась. Она могла найти пиво, взять бутылку, вернуться к Беллу, и утратить то немногое уважение, что к ней испытывала Карен. Либо — послушать Карен, вернуться с пустыми руками и встретить ушат дерьма, к которому она совершенно не была готова.       Решение было принято за нее. Карен подошла, взяла ее за плечи, развернула и подтолкнула в спину. — Иди! Иди и плюнь ему в рожу! И не вздумай что-то для него делать!..       Лора набрала в легкие побольше воздуха и на слегка подрагивающих ногах побрела обратно. Постепенно, к страху примешалось чувство благодарности. Если бы она не встретила Карен, она бы нашла пиво, вернулась с ним и потеряла остатки самоуважения. И, возможно, открыла дверь для эксплуатации. Потому что за одним одолжением следует второе, особенно с такими людьми, как Белл.       Штраус и Белл по-прежнему говорили, когда она вернулась. Услышав шаги, Майка прервался на полуслове и поднял взгляд на Лору. Лора отказалась встречаться с ним глазами, безмолвно юркнула за Штрауса, села на ящик, взяла учетную книгу и вернулась к записям, ощущая на себе тяжелый взгляд. Мгновение длилась тишина. Потом Белл шумно вздохнул. — Спасибо за пиво. Это так сложно, сделать то, о чем я прошу?.. — рука Лоры дрогнула, и она допустила в строчке ошибку. Посмотрела на Белла, но Белл уже повернулся к Штраусу. — Что с деньгами, которые вы дали старине Эрлу, и которые мы не получим обратно? — Предоставьте мне об этом заботиться, — Штраус поджал губы. — Ох, вам об этом заботиться? — Белл рассмеялся. — А мне, значит, позаботиться о переломанных ногах? М? — Вам причитается тридцать процентов от общей суммы. Я, в самом деле, не вижу, в чем проблема. — Я это вижу так: вы отдаете этим нищебродам деньги, которые мы приносим в общак. И отправляете нас, чтобы что? Вернуть деньги, которые мы же заработали? Вытрясти их из воздуха, помахав кулаками? И Хиггинс? С покойника мы не получим ни цента. Я перевернул дом вверх дном, — Штраус продолжал писать, и в тоне Белла становилось все меньше терпения. — У него только мышиный помет и пыль по углам. Что, вы просто вышвырнули наши деньги на дно вместе с трупом?       Штраус с усталым видом вздохнул, напомнив Лоре отца, перестал писать, отложил ручку, брезгливо взял двумя пальцами записку и выкинул ее в траву. Потом сдвинул очки на кончик носа и посмотрел, наконец, на Майку. — Вы умеете считать, мистер Белл? — Белл не ответил, и Штраус аккуратно уточнил: — знакомы со счетом? Арифметика?..       Свет керосиновой лампы не дотягивался до лица Белла, так что Лора не могла прочитать его выражение. Но он двинул челюстью, и его голос прозвучал четче и холоднее: — Я умею. — В этом деле есть риск, — терпеливо сказал Штраус. — Человеческий фактор делает вещи непредсказуемыми. Но мы отдали в долг… всего девяносто шесть долларов. И, позвольте-ка, — он полистал учетную книгу, но Белл не глянул на страницы, продолжая смотреть на Штрауса. — Вы вернули… Сто двадцать один доллар. Хиггинс должен был нам сорок шесть долларов… Кто еще остался должен?.. Этот скользкий проныра, Даунс? — Он должен. — Мистер Даунс, — не обращая внимания на тон собеседника, продолжил Штраус. — должен нам еще двадцать пять долларов. Будем считать, что вы сделаете свою работу и стрясете с этого прохвоста остаток долга, да? Итого, мы получаем восемьдесят четыре доллара с мистера Даунса, шестьдесят два с Уоткинса. Сто сорок шесть долларов без долга Хиггинса. Чистая прибыль — семьдесят три доллара. Вы знакомы с процентами, мистер Белл?..       Белл не ответил. — Ваша доля — сорок четыре доллара, из которых, насколько мне известно, вы уже получили тридцать шесть. Оставшийся процент возвращен в общак. — Штраус развел руками. — Чистый убыток — всего двадцать три доллара. Ваш аргумент?       Майка шумно выдохнул, двигая челюстью, стискивая пальцы на пустой бутылке. Штраус сидел близко, и Лора видела на его сухом лице призрак улыбки. Он был бы менее довольным и, может, осторожнее выбирал слова, если бы видел разъяренного Майку и отдавал отчет, насколько Белл близко к тому, чтобы взорваться ему в лицо. Лора бросила взгляд на шатер Датча и на костер, в поисках кого-то, кто мог бы вмешаться, если поезд полетит с рельс. Моргана не было в лагере. Без Моргана за порядком следили Датч, Гримшоу и Хозэа. Но если Вильямсон слушал Хозэю, Белл — нет. И у костра Лора видела только Хозэю. В накалившейся обстановке «Скорее бы Артур вернулся», сказанное накануне Мери-Бет, обрело гораздо больше смысла. — У этого бесполезного доходяги, Даунса, не было ни цента. — Однако, вы принесли от него пятьдесят девять долларов. — О, я принес, — Белл зло рассмеялся, блеснув в темноте глазами. — рискнув своей шкурой. — Я полагал, вам нравится риск? — Штраус запнулся, напоровшись на взгляд Белла, кашлянул. — В любом случае, это ваша работа. — Моя работа, а? Может, ваша работа — тщательнее выбирать людей, которые смогут вернуть долг?.. — Люди, которые могут долг вернуть, не берут взаймы, мистер Белл. — Штраус устало потер виски, поморщился. — Послушайте, я не заставлял вас заниматься этим. Вы сами нашли меня. Я просил мистера Моргана подойти… — Хах, так Морган не подошел, — Белл задумчиво почесал подбородок. — Ну, может быть, это потому, — он понизил голос, медленно наклонился к Штраусу, навалился локтем на учетную книгу, — что он мечтает перерезать вам глотку не меньше всех остальных?.. М?       Лора судорожно выдохнула. Нервы сдали, она вскочила с места, обняла себя руками и отошла к повозке. Майка немедленно придвинулся к Штраусу, навис над ним так низко, что их лбы почти столкнулись. — Прошу прощения? — голос Штрауса зазвучал на несколько тонов выше. — Я сказал, стручок, все в лагере помирают, как хотят от тебя избавиться. Думаешь, кто-то здесь тебя уважает? А? Гримшоу? Датч? Девки? Боже, Боже, да даже у Пирсона достоинства больше, чем у тебя. Ты всем омерзителен. — Вы не трезвы, мистер Белл! Я вас не слушаю! — Вы замечали, как он на вас смотрит, а, Штраус? Как будто учуял кучу дерьма у себя под носом. Думаю, если бы кто-то взял вас за шкирку и сбросил с обрыва, он бы не стал возражать… Бедняга Датч просто не может этого сделать сам, — Белл вздохнул. — Все эти бабы, дети, старики, которых надо кормить… Будешь ты на меня смотреть, когда я с тобой разговариваю?! — он прорычал.       Штраус издал задушенный звук. Белл вскочил на ноги и ударил по столу — на землю полетели книги, бумаги и документы. Штраус отдернулся и вжался в спинку стула. Шумно дыша, Белл навис над ним со зверским выражением лица; Лора с ужасом посмотрела на бутылку, которую он до сих пор стискивал в руке, на Штрауса. — Мистер Белл! — грянуло со стороны. — Что вы себе позволяете!       Лицо Белла застыло. Он перекроил его во что-то нейтральное, повернул голову, издал смешок, поднял руки и медленно отступил назад. — О, я уже ухожу, мэ-э-эм… — Чертовски верно! Забирайте свою бутылку и не мешайте людям работать! — Гримшоу остановилась напротив стола. — Я бы не посмел. Уф, приятного вечера, — он махнул Штраусу рукой, скользнул взглядом по Лоре. — мисс…       Посмеиваясь, Белл ушел, оставив после себя разъяренную Гримшоу, мелко дрожащую Лору, оцепеневшего Штрауса. Штраус слабо пошевелился и шатко поднялся на ноги. Его крупно трясло. Пару секунд он стоял, раскачиваясь, потом высоким голосом сказал: «Извините» и неверным шагом направился к окраине лагеря, в темноту. — Герр Штраус! Мистер Штраус! Леопольд! — Штраус не обернулся. — Ух! — Гримшоу сердито взмахнула руками, и ее взгляд упал на приросшую к месту Лору. — На что вы вылупились, дорогуша?! — Н-ни на что… — И что ВЫ делаете? — Я, я считаю и… — Ах, так вы умеете считать? Ну, так это просто прекрасно! Вы можете считать в свое свободное время! В свободное время, когда выполните необходимую работу по лагерю! Почему ничего не сделано?       «Приехал мистер Белл» было слабым аргументом, и ее заслуги на кухне никого не интересовали, когда основные задачи не были выполнены. Лора опустила голову. И до них донесся вопль.       Гримшоу коротко глянула на нее, уронила: «Мы не закончили» и унеслась на шум. Атмосфера в лагере переменилась. Все разговоры, шум, смех смолкли, и на пару мгновений повисла абсолютная тишина. Звуки вернулись, но на этот раз лагерь звучал как просыпающийся улей, в который ткнули палкой. Люди бросали свои дела, вытягивали шеи, чтобы понять, в чем дело, кто-то медленно, с опаской, кто-то быстро, направлялись к коновязям. Что-то случилось, и Лора тоже пошла, быстрым, широким шагом.       Она различила голоса Моргана и Датча. Потом увидела толпу. Потом услышала: — … четверо лбов, не могли его вытащить!.. — Успокойся, Карен, — голос Моргана. — …Спасли этого бездельника, но не спасли Мэка!.. — Мисс Джонс! — голос Датча. — Возьмите себя в руки!       Лора протиснулась между побелевшей, закрывшей рот ладонью Мери-Бет и мрачной Тилли.       Напротив стояли бледный, расстроенный Шон, печальный, похожий на усатого, лысеющего младенца-переростка Пирсон, Дядя, с лицом полностью скрытым тенью и всклокоченный, в одних кальсонах, Вильмсон.       В центре с Датчем были Морган, Смит и Эскуэлла. Чуть поодаль, на камне, сидел Ленни. Вид у всех четверых был неважный, но хуже всех выглядел Ленни. На земле лежал мешок, в котором без труда угадывалась форма человеческого тела. Карен Джонс стояла перед Морганом; Морган выглядел спокойным, но в его взгляде читалось что-то опасное. Карен, казалось, готова была вцепиться ему в глотку. — Идите-ка сюда, дорогуша! — Гримшоу протиснулась через людей, схватила Карен за руку и дернула на себя. — Не трогайте меня! — Карен с рычанием вырвалась, пронеслась мимо возмущенно ухнувшей Гримшоу, проскочила между Тилли и Эбигейл и исчезла в темноте. — Хорошо, теперь, когда мы все успокоились… — Датч пригладил волосы. — Что, черт возьми, произошло? — Это была засада, — сказал Морган, и среди людей прокатился испуганный и сердитый ропот. Морган почесал подбородок, помедлил, обвел собравшихся цепким взглядом. — Законники. — Это была чертова бойня, — выдохнул Ленни. — Мэк был уже мертв, когда мы до него добрались. Они все подстроили. Пустили слух и подкинули нам приманку. — Ублюдки, — лицо Датча потемнело. — Где это было, Артур? — К югу-востоку отсюда, на границе Нью Ханновера и Лемойна. — Хорошо, — Датч кивнул. — По крайней мере, они не добрались до Валентайна. За вами следили? — Разумеется, нет. — Они еще далеко, — Датч пробормотал и поднял руки. — Успокойтесь, люди! Черт! Сохраняйте голову! Мисс Гримшоу! Уберите женщин! Артур! Хозэа! Со мной. Где Джон? — Без понятия. Расходитесь люди! — Чарльз… — Датч понизил голос, сжал плечо Смита, и тот посмотрел на усеянную перстнями кисть. — Сынок… Пожалуйста, убери тело. Завтра мы похороним Мэка, как подобает, но он не должен сейчас лежать вот так посреди лагеря… Нам не нужны новые истерики.       Смит кивнул. — Это… Это Мэк?.. — Самая светлая лампочка в комнате, как всегда, э, Билл? — Заткнись, — Вильямсон качнул головой. — Это не Мэк! — Как скажешь. — Суонсон, черт! Помогите с телом!.. Где этот несносный священник?.. — Двигайтесь, двигайтесь, — Гримшоу замахала на женщин руками, но никто не спешил расходиться. — Убери от него свои грязные грабли, ебаный полукровка! — неожиданно рявкнул Вильямсон, выскочил вперед и толкнул Смита, уже взвалившего мешок себе на спину. Тот устоял, поднял посеревшее от ярости лицо. — Билл! — рявкнул Датч, и Вильямсон, кряхтя и отфыркиваясь в бороду, пьяно отшатнулся. — Дурак! — перед ним вырос Морган. — Чарльз вытащил тело из пекла! Закрой пасть, проспись и следи за собственными граблями! Кабы не обломались! — Ах, спасибо, мистер Смит, — издевательски протянул Белл. — Что бы мы делали без вас… — И ты, — Морган развернулся к нему, — очередной бардак по твоей чертовой наводке! — Моей?! — Белл дернулся. — Какое я имею отношение к тому, что вы, идиоты, попали в засаду?! — Возможно, никакого; но закрой свой поганый рот!       Смит прошел мимо понурого Шона и Пирсона, унося тело. Вильямсон сжал кулаки. — Пойду, посмотрю, что он там с ним делает, — прошипел он и решительно направился за индейцем. — Стоять! — Морган рыкнул и толкнул его в грудь так, что тот едва устоял на ногах. — Ты сейчас землю жрать пойдешь, если не уймешься. Разойтись, сказано! Что непонятного?! — он обвел взглядом толпу, и люди, нехотя, принялись расходиться.       Лора не знала Мэка Кэллендера, и этой ночью ей уже не грозила выволочка от Гримшоу. Но облегчения не было.       На лагерь словно опустили душный невидимый колпак. Воздух стал густым и тяжелым. Не было разговоров. Стояла непривычная тишина. И Лора полагала, что эта смерть что-то изменила. И после нее как раньше уже не будет.