Кровь, Смерть и Обречение

1 — Ты? Ты передумал? — Ага. Да, сэр. Решил, дела могут подождать. — Заходи, Майка. Вешай куртку. Инструменты где обычно.       Майка ищет взглядом вешалку, кусает губу, прикидывая, где, черт возьми, это «где обычно». — Все в порядке, парень? Выглядишь ты…       Человек смотрит на него так, будто видит нечто, чего не может назвать. — О, все в порядке, мистер Картрайт. Мне лучше взяться за дело, — он шмыгает носом и выглядывает за занавеску, где за небольшим кукурузным полем в полумиле раскинулся городок. — Пока, э-э-э… не стемнело. Где инструменты?       Картрайт изучает его еще пару секунд, берет за плечо и ведет за собой к маленькому чулану под лестницей. Ковер, или как там это называется — гобелен?.. — висит на двери. Майка бы не заметил ее, если бы Картрайт сам его не привел. — Спасибо, что зашел, — говорит Картрайт, когда Майка берет ящик с инструментами. — Ночью обещают дождь. Пол ему спасибо не скажет, — он смеется. — Без проблем, мистер Картрайт, — Майка бормочет. Он был здесь всего раз, но схема дома у него в голове. Уверенность, с которой он находит лестницу и поднимается на второй этаж, успокаивает Картрайта. — Как, э, ваша миссис?.. — Уже лучше, — голос Картрайта звучит бодрее. — Через недельку будет на ногах. Эту женщину не сломить обычной простудой.       Через неделю будет на ногах. Майка удовлетворенно кивает. — Я ей не помешаю?.. — он ставит ящик на пол прямо под дырой в крыше, рядом с досками и приставной лестницей, прислушивается к звукам в доме. Картрайт улыбается. — Стуком, я имею в виду. — Не беспокойся. Она засыпает не раньше девяти. У тебя еще четыре часа, — он хлопает его по плечу. — Сегодня — так, а в понедельник залатаешь крышу, да? — Ага, — он отвлеченно бросает, и, морщась, поправляется: — Да, сэр. — К слову, я достал инструменты, которые ты просил.       Майка морщится. Просил?.. Достал?.. Что за хрень? Он засовывает руку в карман, незаметно вытаскивает леску и сжимает в кулаке. — Спасибо, мистер. — Пустяки. Тогда увидимся через пару часов, да, Майка? И я сразу же с тобой рассчитаюсь. — Угу. Да. Спасибо. Сэр.       Картрайт смотрит еще пару секунд, кивает и разворачивается. Майка дожидается, пока он сделает шаг к лестнице и накидывает удавку ему на шею. Картрайт — сильный мужчина, для своих лет, и весит больше, но Майка жилистый, и у него правильная хватка. Тонкая леска впивается человеку в горло, он хрипит, безуспешно пытается подцепить ее скрюченными пальцами, царапает шею ногтями. Майка не дает ему шанса закричать. Он медленно опускает слабеющего Картрайта на пол, душит, пока тот не перестает дергаться. Секунду прислушивается, потом отволакивает тело в спальню для гостей, убеждается, что пульса нет, подходит к окну и выглядывает наружу. Барталамей, негр-садовник, крепкий мужик средних лет, сидит возле сарая. Он получает жалованье, живет на первом этаже и остается на выходные. У него вроде, есть сын, но малец сейчас в городе, у мамаши. Садовник не видел, как Майка входил. Удачи законникам, чтобы повесить это преступление на них.       Майка выдыхает, бросает взгляд на труп и выходит в коридор. Сейф в кабинете. Он не знает комбинации, но папаша научил его взлому, когда Майка был еще личинкой. Он открывает дверь отмычкой и тратит пятнадцать минут на сейф. Почти двести долларов, им этого хватит надолго. Еще серебряные часы и серьги. Майка распихивает все по карманам, колеблется секунду, но решает не рисковать — они и так ведут себя нагло, затеяв дело посередь бела дня. Чем дольше он здесь находится, тем вероятнее, что кто-то решит проверить Картрайта. Майка снова выглядывает в окно. Барталамея нет. Он чешет затылок, прикидывая, как лучше покинуть дом, и идет на первый этаж. У подножья лестницы стоит, держась за стену, миссис Картрайт. Майка мысленно чертыхается. «Прикована к кровати», а? — Мэм, — он спускается. Она смотрит так, будто что-то в нем видит. Что это? «Женская интуиция»? Он уверен, его лицо ничего не выдает. — И как вы сегодня? Что-то в ее взгляде ему не нравится. Но не ясновидящая же она, в самом деле. — Майка? — Да, мэм? — Что у тебя на рубашке?..       Майка опускает на себя взгляд. И на его рубашке, определенно, свежие пятна крови. «Растяпа», звучит голос отца. Перед глазами встает Картрайт, горло, опоясанное тонким алым следом от лески, капли крови. — Мистер просил меня починить крышу, — он преодолевает оставшиеся несколько ступенек. — Порезался, мэм. Заноза… — Где мой муж? — Он у себя в кабинете, — Майка произносит как можно осторожнее, но это ничего не меняет. Что, конкретно, в нем такого, что все ее инстинкты немедленно трубят тревогу? — Просил… Просил, эм, не беспокоить его… — Джим!       Нет ответа. Она ему не верит, Майка это видит, и она видит, что он видит. Несколько тягучих мгновений висит тяжелая тишина. В глазах женщины растет волнение. Она улавливает то, чего не смог ее муж. Они с братом держатся слишком по-разному. Следует поработать над этим, если они хотят продолжать это делать. Нет смысла дальше притворяться, время действовать. — Спокойно, мэм. Без глупостей. — Кто вы? Что вы сделали с моим мужем?.. — ей за пятьдесят, у нее седина на висках, ломкие волосы, тонкие руки и ноги, она начинает задыхаться от волнения. — Он в поря-ядке. Теперь — тише, тише…       Шагая к ней, Майка еще не знает, что собирается сделать. Следовало тихо убрать Картрайта, чтоб не мешался, забрать деньги и слинять. Брат в городе, салун полон свидетелей. Жена прикована к кровати, он сказал. Она не должна была его видеть. И теперь? Он мог оставить ее, шерифу и куче народу поверят быстрее, чем больной старухе. Но… — Барти! — мысли прерывает крик. Майка кидается к миссис Картрайт, зажимает ей рот ладонью, но она успевает взвизгнуть. Он шикает, чтобы она не шумела, прислушивается к звукам снаружи, пока она слабо барахтается в его руках. Долго не приходится — скрипят ступени крыльца, дверь раскрывается. На пороге Барти, высокий, широкоплечий, тяжелый. Садовнику требуется секунда, чтобы понять, что он видит, и его лицо искажается от гнева. — Негодяй!..       Майка отталкивает старуху и первым бросается на негра. Тот больше и тяжелее, но Майка быстрее. Выбора не остается, он должен убить обоих. Может, обставить дело так, что обвинят садовника. Они вылетают на крыльцо, негр ударяется затылком о ступени, мычит от боли. Майка вытаскивает из-за голенища нож, но ударить не успевает. Негр приходит в себя и перехватывает его руку своей, почти в два раза толще. — Папа?!       «Дерьмо,» — он успевает подумать, отпускает нож и ловит его левой, получает удар коленом в живот и сваливается с противника на спину. Взгляд обращается к полю. Перед крыльцом стоит пацаненок, тот самый, который «в городе по выходным». Майка думал, он совсем мелкий, раз «сидит у мамки», но перед ним довольно взрослый лоб — лет одиннадцать-двенадцать. — Джеремайа!.. — Барти наваливается на него сверху, пытается вырвать нож. — Помоги миссис!       Пацан взлетает мимо них по ступеням, стуча босыми ступнями по дереву. Майка борется; краем глаза видит старуху и мальчишку, их шаги звучат по дереву, потом — по траве. Они ныряют в поле. Майка вертится и извивается, но долго против этой массы ему не продержаться. Он вспоминает про часы, лезет в карман, стискивает их пальцами, замахивается и бьет изо всех сил по виску противника. На секунду мужчина ослабляет хватку, и Майка немедленно загоняет ему в шею нож. Барти вскрикивает и скатывается с него на бок, хватаясь за рану. Он не жилец. Майка не тратит на него больше ни секунды, выдергивает нож и пружинит на ноги.       Старухи и пацана нет.       Он упирается ладонями в колени и переводит дыхание, щурится, изучая кукурузное поле. Им нужна фора, чтобы убраться подальше. Они не могли далеко уйти. Прячутся в поле. Или в сарае. В амбаре. Что сложного в том, чтобы найти больную старуху и пацана в поле, которое он может пересечь в пятьдесят шагов?..       Майка не находит их ни через десять, ни через пятнадцать минут. Он обегает всю ферму, ломится в амбар и сарай — заперто — прочесывает поле. Рубашка липнет к спине, к лопаткам. Мысли мечутся. Может, они прячутся в доме. Но он не может оставить поле и дорогу без присмотра. Он сует грязные пальцы в рот и свистит. Со стороны леса к нему выходит рыжий конь. Майка украл его месяц назад и до сих пор не назвал. Он взбирается в седло, цепляет на бедра пояс с оружием и объезжает периметр, высматривая их с высоты. Небо сереет, ветер гонит облака, внизу, в городе, зажигаются первые огни. Он начинает думать, что им все-таки удалось ускользнуть, готов отправиться в город, попробовать перехватить их. Старуха ни черта не прикована к кровати… И пацан бегает резво. До города всего ничего. Если он дорвется туда и сообщит, что Майка Белл только что убил Картрайта и его садовника, пока там торчит брат, это может дурно закончиться. Не могут они там быть совсем тупыми.       Он уже разворачивает коня, и тут ему в голову приходит мысль. Он спрыгивает на землю, достает из кармана спички и идет к полю. — Давай, давай! Загорайся, черт тебя подери! — трава сухая, но поначалу кукуруза не желает заниматься. Потом огонь разгорается, сначала небольшой, он вспыхивает в секунды и распространяется со стебля на стебель. Конь взволнованно ржет, до белков таращит глаза, бьет в землю копытом и пятится. Брат увидит пожар и свалит из города. Какое-то время только трещит пламя, но потом Майка слышит кашель. Глаза слезятся от дыма, он вытягивает шею, чтобы что-то разглядеть. За пеленой марева и дыма, с другой стороны поля, появляются две фигуры. — Стоять!       Они бросаются в разные стороны. Рука дергается к оружию, но он себя останавливает — слишком громко. Следует начать с пацана, он быстрее, а потому опаснее, но Майка кидается за женщиной. Он заворачивает за ней за угол амбара, проносится мимо собачьих будок, внутренне дергаясь, перепрыгивает через шавку. Пес вяло лязгает челюстями, слабо рычит, ворочается, но ничего не может сделать. Брат отравил его накануне.       Женщина оборачивается, и он налетает на нее, валит на землю. Она плачет, причитает, умоляет, зовет его по имени и пытается заслониться слабой, обтянутой чахлой, ломкой кожей рукой, старая, немощная и беспомощная. У нее нет шансов, когда он хватает ее за тонкое запястье и силой отводит руку, доставая с пояса нож.       Майка ее не знает, видел всего раз издалека, но его имя, как нож по его слуху, когда он перерезает ей горло. Первую глотку он вскрыл два с половиной года назад. Отец делал это методично и обыденно, будто чистил оружие, собирал патроны или разделывал мясо, и Майку бесконечно злит, что у него это выходит неуклюже и дергано. Дело было бы проще, если бы они ненавидели и проклинали его, а не смотрели этим взглядом, из-за которого хочется сперва вырезать им глаза.       Он вытирает лезвие о белую женскую сорочку, шатко поднимается на ноги, тяжело дышит и ищет взглядом пацана. Рядом с амбаром раскидистое дерево, которое едва ли выдержало бы его, но вполне выдержало бы тощего подростка. Он хмурится и делает к нему шаг, как слышится стук копыт. Майка вытаскивает из кобуры револьвер, взводит курок, прижимается к стене, выглядывает из угла, и его захлестывают злость и облегчение одновременно. Он свистит. Брат поворачивается, Паллада под ним бьет копытом, фыркает, дергает головой, косится на огонь, который лижет теперь изгородь, ползет к амбару. — Хера ты тут делаешь?! — Майка шипит, когда брат спрыгивает на землю и подбегает. От него пахнет виски, на щеках румянец, но глаза цепко шарят вокруг, и пальцы лежат на оружии. — Решил, у тебя проблемы. — О, у меня проблемы! — Майка кивает на труп. Амос видит Картрайт, и его лицо дергается, глаза расширяются. — Ты сказал, старая сука прикована к кровати! Ни хера она не прикована! Ну, была, — он шмыгает носом и нервно хихикает. Брат молчит пару секунд, переваривая ситуацию. Поворачивается к нему. — Она вчера еще не вставала! — Ты не сказал, что здесь будет ребенок! — Майка надеется, злости в его голосе хватает скрыть панику. — Ребенок? — лицо брата бледнеет. — Чертов негритенок! — паника растет. — Пацанчик садовника! Ты сказал, он будет у мамки! — Он здесь?..       Майка бьет брата по лицу. Амос хватается за щеку. Его глаза еще чуть трезвеют. — Он не должен был быть здесь! — брат шипит в ответ. — Барти сказал, он проведет выходные в чертовом городе!.. — Барти?! — Майка огрызается. — Чем водить дружбу с прислугой, лучше бы разведал, что к чему! — Майка отталкивает Амоса плечом и направляется ко входу в амбар. — Помоги найти его!.. — Зачем?.. — брат догоняет его. — Сам будто не знаешь! — Майка рявкает.       Брат смотрит в сторону города. — Скоро слетятся на пожар. Уходим, Майка! — Он меня видел. — Какая разница? — брат цепляется за его плечо, и Майка сбрасывает его руку. — Они смекнут, что это мы, рано или поздно! — Поздно. Пока разберутся, кто там сгорел, а кто нет, мы будем далеко. Теперь, помоги мне! — Постой! — Что?! — Нам просто нужно немного времени, — Амос шагает рядом. — Не обязательно это делать. Возьмем его… — Чего? — Майка останавливается, и брат врезается в него. — Рехнулся? Ребенка похитить? Да нас… — А если грохнем его? М?! — Идиот! Увидят нас с ним — пиши пропало! Как ты себе это представляешь?! — Я себе это представляю так… что мы стукаем его по башке… Надеваем мешок на голову, хорошенько пакуем, и срезаем путь через лес на юг. — Через лес, а? — Майка зло смеется. — Отличная идея! Чтобы переломать лошадям ноги и быть сожранными какой-нибудь зубастой хуйней! — Детоубийство? — Амос качает головой. — С нас еще нескоро слезут. Ну же. Ты не хочешь этого делать. Еще спасибо мне скажешь… — В жопу тебе спасибо! — Пятнадцать миль через лес, пересечем реку. Сбросим его на дороге. Кто-нибудь его подберет… — Ага! — Майка скалится. — И ринется за нами! — Если мы его… того, за нами не так еще ринутся… Ну же, брат… Что-нибудь придумаем…       Майка смотрит на рожу Амоса, окончательно протрезвевшую. Без папаши с шеи брата будто сняли ошейник. Без отца вообще многое по-другому. Из жизни вычеркнули что-то неотъемлемое. Иногда это похоже на большую дырку в груди. В то же время у Майки чувство, будто все это время на спине у него лежал мешок, груженый камнями, а теперь один за другим их постепенно вынимают, и он распрямляется. Еще выяснилось, что сами по себе без отца они не так уж опасны. Но это пока.       Времени нет. Они и так препираются целую минуту. — Ладно, хорошо. Но когда это вернется, чтобы укусить нас за жопу — я буду винить тебя. — По рукам, — Амос лыбится.       Будь здесь папаша, содрал бы шкуры с обоих. И был бы прав. Брать пацана с собой — глупость, риск, его следует убрать, но Майка рад, что Амос нашел очередные тупые причины, чтобы этого не делать. Теперь ему не нужно принимать решение, и последствия будут не на нем. — Искать! — он отвешивает Амосу подзатыльник, чтобы не слишком зубоскалил и взялся, наконец, за дело. — Проверь сарай! Я займусь амбаром.       Планы изменились: найти пацаненка, стукнуть по башке, сунуть в мешок. Он сшибает с двери замок. За спиной раздается голос брата: — Джеремайа! Выходи! Я просто хочу поговорить! Тебе ничего не будет!       Внутри пахнет гарью и стоит смог. Два тяжелых шайра в стойле таращат глаза, встревоженно ржут и бьют в землю копытами. Майка чертыхается и щурится от едкого дыма. У Картрайтов дела на ферме идут хорошо, и в городе им завидуют. Это дает им небольшую фору. — Ты здесь, парень? Выходи, — он осторожно проходит вперед, заглядывает за ящики и бочки, под стол и за тюки сена. — Тебе ничего не будет… — он кривится от того, как фальшиво это звучит, шмыгает носом. Но не факт, что пацан видел, как Майка убил его отца. — Давай, парень… Это я. Ты меня знаешь… Ты все не так понял!..       Нет ответа. Дыма в амбаре все больше, сквозь щели досок светит марево пожара. Майка поднимает засов и открывает дверь стойла. Кони проносятся мимо, едва не сшибив его с ног, хрипя и фыркая от ужаса. В стойле никого.       Наверху тоже. — Сарай пуст, — сообщает Амос, когда он выходит наружу. Майка молчит несколько секунд.       Может, пацан улизнул и уже у самого города. Нет; Майка уверен, они бы его заметили. Брат не встретил его на дороге, значит, он не смог бежать до, и он точно не мог сбежать после. Он все еще здесь. Майка не знает, видел мальчишка их вместе или нет, но не хочет, чтобы он донес законникам, что их таких двое. Такие проблемы им не нужны. Все это еще можно обставить. — Дом, — он бросает, и бегом направляется к двухэтажному зданию. На крыльце под трупом садовника приличная лужа крови. Возле его головы лежат окровавленные часы. Майка нагибается и убирает их в карман. Они не за тем все затевали, чтобы разбрасываться деньгами. Он поворачивается к брату. — Стой здесь. Следи за дорогой и… — Времени нет.       Майка обнажает зубы, чтобы велеть ему заткнуться и делать, как велено, но времени, правда, нет. Он переступает порог, и Амос заходит следом. Вдвоем они прочешут тут все быстрее.       Дом небольшой, но сейчас кажется огромным. Он проверяет кухню, столовую и гостиную, прихожую и ванную. Все места, в которых он сам бы прятался. На втором этаже брат снова зовет мальца по имени. Минут десять спустя Майка выходит в коридор, злой и ни с чем. На вершине лестницы брат разводит руками: то же самое.       Майка сплевывает, и Амос начинает спускаться. Майка сверлит взглядом стену, видит ковер-гобелен. На нем изображена охота, он полагает, олени, и люди, и собаки, и деревья и кони. Он чертыхается: чертов чулан. Он ни на что не надеется, нащупывая за тканью ручку. Не может парень быть в самом очевидном месте. Он дергает дверь на себя, и все, что он успевает подумать: «Дерьмо». Майка понимает, что его застрелят еще до того, как видит двустволку. Его рука дергается к револьверу, но он знает, что не успеет.       Раздается выстрел, Майка вздрагивает, мальчишка издает высокий вопль, дробовик дергается в его руках. Звучит второй выстрел — макушку опаляет жаром, пахнет палеными волосами; раздается третий выстрел — парень уже падает, поэтому пуля входит ему не в сердце, а в плечо. Амос оказывается рядом, отталкивает Майку, шагает в чулан, вырывает у мальца двустволку и отбрасывает в сторону. Майку трясет, он нервно смеется. — Ты подстрелил его! — он с восторгом выдыхает, почти не слыша скулеж, глядя только на брата. Он чувствует облегчение иного рода, чем осознание миновавшей его смерти. И он не может злиться: Амос сам создал эту ситуацию и сам ее разрешил, без колебаний.       Амос бросает на него пустой взгляд. Парень извивается у его ног, сердце стучит у самого горла. Все могло закончиться быстро и глупо. Для пацана все закончится еще быстрее, но… он еще жив. Все равно умрет, у него дыра в плече и дыра в животе, под ним слишком много крови, и она продолжает вытекать. А им нужно все быстро обставить и свалить. Майка нервно облизывает губы. — Нужно его добить, — Майка замечает и смотрит на брата, но тот не движется, револьвер бессильно висит у него в руке. Его брат себя исчерпал. Майка оттаскивает его назад и толкает к выходу. — Приведи коней. И следи за дорогой.       Амос сбегает, и Майка смотрит на мальчишку. Не мужчина и не женщина, просто ребенок, тонкие запястья и детские черты лица. Он ворочается на полу между щеток и коробок, заливает доски кровью, ревет и скулит от боли, но больше от страха смерти. Минуту назад он готов был застрелить человека, врага, убийцу своего отца, но сейчас в его глазах понимание, что это не игра, обещание, что он больше так не будет, если только Майка вернет все обратно. Майка жалеет, что брата нет, потому что если бы Амос смотрел, он сделал бы это быстрее. Он достает с пояса нож. Мальчишка только таращит глаза и зажимает раны тонкими пальцами, из-под которых струйками выбивается кровь, когда Майка садится рядом на корточки и протягивает руку. Словно все еще надеется, что время можно повернуть вспять. Что это не по-настоящему. Майка закрывает ему глаза и загоняет под ребра нож. Пульс на веках и виске под ладонью затихает через пару секунд. Майка поднимается на ноги, от дыма тошнит и начинает кружиться голова, он налетает на стену, хватается за нее руками, чтобы не упасть. Мысли тяжело ворочаются, но он выстраивает их. Им нужно двигаться, и быстро. Он выдыхает и выпрямляется. Пытается наскоро состряпать в голове план. Все звучит одинаково плохо.       Тишина оглушает, и он вопит: — Амос! Заходи, ссыкун чертов. Все закончилось.       Нет ответа. Он ждет, секунд тридцать, и внутри стремительно нарастает напряжение. Майка готов уже выйти на улицу, чтобы притащить брата за шкирку. Но заходит Амос, он бледен и не похож на человека, с которым Майка был каких-то пару минут назад. Будто вернулся в самое начало, когда ныл и скулил, что хочет вернуться, пока не решил, что скулить больше не хочет. Было непросто, но все шло хорошо, с тех пор, как они начали ездить вдвоем. Майка надеется, что их первое же дело не уничтожит все, чего удалось достичь. — Амос! — взгляд брата прикован к чулану, и у него такой вид, будто он не здесь. Майка зовет еще пару раз, и когда брат не реагирует, подходит ближе. — Эй! Посмотри на меня. — Майка бьет его по лицу. Брат моргает и переводит взгляд на него. — Он пе-е-ервый взял в руки оружие. Он хотел меня застрелить, помнишь? Возьми себя в руки. Принеси старуху. — Зачем? — Делай!       Брат подчиняется. Майка выдыхает, выходит следом, берет негра за щиколотки и тащит в дом, оставляя четкий кровавый след на крыльце, на пороге и на полу. Чертыхается. Кладет садовника у подножья лестницы, напротив чулана, сует ему в карман леску, а в руки вкладывает нож. Деньги сгорят, но не часы, и он кидает их рядом. Берет двустволку, становится у выхода в коридор и спускает второй крючок. С близкого расстояния голову почти отрывает от шеи, разрывает след от ножа.       Амос заходит, таща на спине Картрайт, видит полуобезглавленное тело, и секунду кажется, что он потеряет сознание. — Давай ее сюда! — Майка машет руками. — Быстрее, быстрее!       Они прислоняют женщину к стене, и Майка вкладывает ей в руку двустволку, складывает холодные, но еще гнущиеся костистые пальцы на скобе и крючке. Берет с тумбочки керосиновую лампу, зажигает и бросает в ковер. Она разбивается и занимается пламя. — Все. Поехали, поехали! Это даст им время подумать, — он выталкивает брата наружу, хватает с вешалки куртку, бросает еще один, последний взгляд назад. Все в крови.       Амос выглядит так же, как Майка себя чувствует. За спиной в нескольких милях валит вверх черный столп дыма, ветер доносит до ноздрей гарь, небо темнеет. Скоро пойдет этот самый дождь, который обещал Картрайт. Первые моросящие капли уже касаются лица. — Ладно… С нами все будет нормально. Встанем немного на ноги, наберем парней, будем грабить, как полагается… Без этого вот.       Нет ответа. Майка пару секунд ищет слова, но о чем тут говорить? Не так пошло все, что могло пойти не так. Но они достали деньги и могут уехать. Купить оружие, снаряжение и припасы, как только пересекут границу. Если их не поймают; а для этого нужно двигаться. Он выезжает вперед, и Амос встречает его взгляд. — Я на станцию Санфилд, — Майка повышает голос, потому что ветер усиливается, ломает ветви и рвет кроны деревьев, бьет по лицу, — ты на Вест Гров. Встретимся в городе! Окей?! — Окей.       Ни тон брата, ни его вид не придают Майке уверенности, но хоть что-то они должны сделать правильно, сбить законников со следа. И Амос может за себя постоять. Ничего с ним не случится. — Тогда увидимся, брат. Пока! — он разворачивает коня, ударяет его по бокам и гонит вниз по склону. 2 — «Твой брат», — Киган глянул на него. — Этот мудила, Амос — твой брат? Кто, черт возьми, дал вам имена?.. Звучите, как бабы… Может, следует наведаться к твоему братцу, а? — Киган поднял и перевернул конверт, глянул на адрес, вытаращил глаза. — Куда-куда? Калифорния? Сан-Франциско? Какой мудак живет в Калифорнии? Херня какая-то… Какой идиот носит такую херню с собой? — он бросил письмо и конверт в сторону и повернулся к Далласу. — Майка Белл. Звучит знакомо?       Майка стиснул зубы. Благодаря Куперу, О’Дрисколлам имя должно было быть знакомо довольно хорошо. — Впервые слышу, — Даллас мотнул головой.       Если только это не парочка зеленых идиотов. — Майка Белл, Майка Белл, — Киган постучал себя по острому подбородку. — Не знаю. Мне кажется, где-то я это уже слышал. — Помогите поднять его!       Его подхватили подмышки и дернули наверх, привели в вертикальное положение. Голова откинулась на бок, и он увидел сквозь упавшие на глаза патлы, на что упал: сраная наковальня. Он приложился спиной прямо о рог. — Тяжелый кабаняра!       С него стащили куртку. Даллас немедленно накинул ее на себя, и Майка с удовлетворением отметил, что она ему недурно велика. — Что с тобой? — Киган тряхнул его. — Башка болтается… — Эй, я знаю, — Даллас потер подбородок. — Мой папка, пока его не зарезали, на скотобойне работал. Как-то дал мне молот, я свинье по спине попал, перебил позвоночник, вот она так же ползала. У нее, правда, только задние ноги отнялись, но… — Позвоночник? Это хорошо. Ну-ка, — что-то ударило в нижнюю часть спины. В глазах потемнело, и Майка взвыл. — Выродок пар…       Слова потонули в боли второго удара, и Майка задохнулся. Уши заложило. Перед глазами поплыло, и откуда-то издалека донеслось: — Ну, он его чувствует. Это хорошо, — его развернули, и Майка увидел расплывающуюся физиономию Кигана. Киган опрокинул его на оружейный станок, упер спиной о край стола, сгреб за грудки не давая сползти на пол, навис. — На кого ты работаешь? — он сузил глаза. — Имя у тебя знакомое… рожа у тебя знакомая.       Майка сплюнул скопившуюся во рту кровь, перебрал в уме влиятельные фигуры, способные запугать слабоумных идиотов, и выпалил: — На Корнуолла. Он вас, паскуд… — Корнуолла? Врешь, — выплюнул Киган, но в его голосе звучала эмоция, и Майка с готовностью уцепился за нее. — Я не вру, ковбойчик, — он издал глухой, болезненный смешок. — Город кишит вами, О’Дрисколлами… Вы достали мно-о-ого людей, — он шмыгнул носом. — Многое себе позволяете… Ограбили его поезд… — Мы этого не делали, — процедил Киган. — Да, ну, а кому бы еще это делать? — Майка, задыхаясь, скосил на него взгляд. — Законники вот считают иначе, — он отдышался. — и пинкертоны, я слышал, тоже вас разыскивают… — Пинкертоны? — в глазах Кигана на секунду промелькнул страх, и Зак за его спиной испуганно замер. — Чушь! Корнуолл знает, что мы не грабили этот поезд. — О? Да ну? — морщась от опоясывающей боли, Майка прищурился и рассмеялся. Планы-то у них были. Он их самолично держал в руках, передавал Датчу. Знал бы, чем все обернется — разорвал бы на части и сжег. Может, тогда они бы вернулись в Блэкуотер. От безысходности. — И как же он это знает, м?       Киган ударил его по лицу, и голова откинулась назад. Его подбородок стиснули, развернули голову, так что он снова увидел физиономию Кигана, так близко, как он никогда бы никого к себе не подпустил. Мелкие волоски на затылке встали дыбом. — Закрой пасть! — Киган ощерился. — Не ты здесь задаешь вопросы! — Все-е-е знают, что О’Дрисколлы ограбили поезд. Все! — Майка осклабился; он что-то нащупал, и не собирался это упускать. — Вопрос времени, пока вас прижмут. Слышал, там были ценные бумаги, которые ой как…       Раздался хруст. Майка скосил глаза, увидел в руке Кигана свою кисть и вывернутый под неестественным углом большой палец. Потом пришла боль, и он взвыл, осыпая проклятиями Кигана и весь его род.       Но палец… он почувствовал его. Майка попробовал шевельнуться — безуспешно. Киган был так близко… Майка видел кобуру, и торчащий из нее револьвер одинарного действия. Киган взялся за указательный. Сволочь. Делает все, чтобы его обезвредить. — Еще раз спрашиваю: на кого работаешь?! Черта ты хотел от Мортона?! — Корнуолл…       Хрустнуло, и в глазах потемнело. Майка заорал, проклиная про себя Датча, Амоса, Колма — всех. Уставился в потолок. В крайнем случае, он может попытаться поторговать Датчем. Но со всей дурной кровью между Датчем и Колмом… С перебитым позвоночником… Велика вероятность, что едва он заикнется о Датче, Киган и Даллас просто отмутузят его до отбивной, а Колм вытянет всю информацию вместе с жилами и пустит на лоскуты.       Взгляд Майки переметнулся на Зака. — Мортона?.. Стукач сдал вас. Я и старина Зак? Мы давно-о-о-о работаем вместе, — Майка вздохнул. — Решил перейти мне дорогу. Птичка напела, он законникам постукивает, вот я и наведался поболтать… — Вранье! — рявкнул Зак, и Майка рассмеялся. — Это не вранье, — он перевел взгляд на Далласа, по-прежнему с блокнотом, поднял брови и снисходительно произнес: — Ты, м, мальчик, ты ведь не умеешь читать?.. Хватит уже делать вид, что что-то понимаешь… Дай ему, — он кивнул на Кигана. — Пусть проверит… Там все — имена, места… крысеныш сам все записал… — Майка пропел, издевательски поглядывая на Зака, — своей рукой…       Лицо Зака пошло судорогой, и он дернулся к нему. — Стой! — Даллас встрепенулся. — Куда?! — Заткнись! Лжец! — Зак налетел на них, потянулся руками к его горлу. Киган отпустил Майку и сцепился с Мортоном. Майка, потеряв поддержку, съехал со станка, упал на пол, глотая ртом воздух. Киган что-то орал, Зак визжал в ответ, Даллас пытался их разнять, раздался звук удара…       Майка чуть повернул голову и уронил ее обратно на пол. Рубашка прилипла к спине. Он осторожно шевельнул пальцами ноги и понял, что снова чувствует тело. Он что-то защемил, сместил, когда упал и приложился спиной, но эти болваны его починили, поставили на место то, что у него там вывалилось. Большой и указательный болели теперь с удвоенной силой, и он чувствовал все ушибы, но конечности работали. Едва, но работали.       Его схватили подмышки, рывком подняли и швырнули на стул. Спина отозвалась болью, мышцы свело. Казаться тряпичной куклой теперь, когда все тело напряглось и ныло, стоило усилий, но он уронил подбородок на грудь и надеялся, что для их глаз этого достаточно. Уставился на свои ноги. Одна без сапога. — Дай сюда!.. — Киган. Шуршание. Пауза. Присвистывание. — Да ты и вправду сдал нас. Ну, ты ж… — Он врет! Никогда мы не работали вместе! — Попридержи язык!       Майка глянул на них исподлобья сквозь падающие на лицо волосы. Зак прижался к стене, взгляды Кигана и Далласа были обращены на него. Майка сжал и разжал кулак левой, здоровой руки. Правша, убивать он умел обеими. — Я впервые его вижу! Он же псих конченый! Чуть не угробил меня! Это вы его привели, идиоты! Он за вами пришел! Вы мне обещали защиту! И вы… — Ты продавал людей направо и налево, — буднично сообщил Майка, и Киган посмотрел на него. — Колму законников, законникам — О’Дрисколлов… У тебя братец с поездами связан, ты сливал О’Дрисколлам и мелким бандюкам информацию… Что перевозят, когда, в каком количестве… — Вранье! — Зак, багровый, глотал ртом воздух, задыхался от страха, праведного гнева и возмущения. О’Дрисколлы бросали на него все более нехорошие взгляды, и мужика заметно трясло. Но что он мог сделать, когда вот она — бумажка с его почерком? — Следи за ним, — Киган мрачно бросил Далалсу. — А ты… — он вновь обратил взгляд на Майку и сузил глаза, — Ты не заговаривай мне зубы… — он направился к нему. — Ты мне все расскажешь, и про босса, и про дела свои, и как в детстве ссался, — он остановился перед стулом, навис над Майкой, угрожающе сопя. — Думаешь ты…       Майка выхватил его револьвер из кобуры. Делал он это быстро и хорошо, потому что стрелять и убивать большую часть жизни было его основным и единственным увлечением. Пуля вошла Кигану под челюсть и вышла из макушки. На лицо брызнуло кровью. Человек закатил глаза, широко раззявил рот, бездумно щупая подергивающимися пальцами пустую кобуру, сделал два шага назад и завалился на бок. Даллас завопил, истерично дергая с пояса револьвер, но заткнулся, когда в груди у него появилось три пулевых отверстия, и одно — во лбу. Майка стрелял, чтоб наверняка. Молокосос выронил пушку и рухнул на колени, а потом — ничком в пол. Он слишком легко отделался, нужно было заставить его визжать, оставить в живых, допросить, Майка отметил, поднимаясь на дрожащие ноги и морщась от боли в спине. Но очень уж ему хотелось грохнуть ублюдков, и он чувствовал себя слабым, уязвимым, его руки тряслись, пальцы не слушались. — Стой! — он гаркнул пятящемуся Заку. Зак развернулся и метнулся к лестнице. Майка взвел курок, прицелился ему в ногу, спустил крючок и… щелчок. Заорав от ярости, он кинул в Зака пустой револьвер, промахнулся, выругался, рванул за ним, сделал два шага, и спину прострелила боль. В глазах потемнело, и Майка упал на колени и ладони. Поднял голову, увидел Зака, уже у самого лаза, зарычал, сплюнул кровь, на четвереньках преодолел расстояние до лестницы, поднялся и попробовал схватить тощую щиколотку. Пальцы сомкнулись на ботинке, но Зак дернулся, вырвался и исчез наверху.       Майка медлил пару секунд, потом с хрустом поставил вывернутые пальцы на место, шипя от злобы и боли полез за ним.       Когда он неуклюже вывалился на дощатый пол, Зак уже выскакивал за дверь. Выругавшись, Майка вылетел следом на улицу и увидел гаденыша несущимся к испуганным лошадям, привязанным у пустого загона. До них было порядка десяти метров.       Майка разогнался, но боль сжимала позвоночник на каждом шагу, и проныра ускользал. Майка не догонит его, скотина улизнет, и все это дерьмо уйдет наверх, к Датчу и Моргану. Майка зарычал от ярости и бессилия. И удача улыбнулась ему: Зак обернулся. Эта ошибка стоила ему всего. Как там было?.. Соляной столп? Не следовало Мортону оборачиваться.       Зак споткнулся, пискнул и растянулся на земле. Попытался вскочить, но Майка уже налетел на него, погребая под своим весом, схватил за шиворот, перевернул на спину, хрипло и зло рассмеялся. Зак попытался его ударить, но Майка перехватил удар здоровой рукой, до хруста сжал ему пальцы. Человек взвыл. — Ну?.. — в перерывах между рваными вдохами, Майка спросил. — Что?.. Добегался?..       Соблазн сломать ему позвоночник и кинуть в подвал, чтобы он полежал, почувствовал, что чувствовал Майка, был велик. Но Майка должен был прибраться здесь, избавиться от тел. С его спиной и рукой все это займет не меньше часа, и он уже провел здесь столько же. Он не собирался дожидаться, пока нагрянут еще О’Дрисколлы или законники. Со всей пальбой ему повезло, что этого до сих пор не произошло.       Поэтому он поднялся, ухватил упирающегося Зака за шиворот и поволок назад к дому. — Куда ты меня тащишь?! — Куда ты думаешь, Зак? Домой. — Что ты собираешься со мной сделать?!. 3       В общем Колм, как он считал, имел большую хватку на реальности, чем старина Датч. О’Дрисколлы множились в числе как тараканы, запускали лапы в мелкий бизнес и дела законников, Колм расширялся, а Датч бежал.       Но ходить под Колмом — значит всегда быть вторым, третьим, четвертым. И Колм не отпускает людей. Это дурачок, Киран, уже не жилец, да он и сам это понимает — трясется как осиновый лист. Датч, с другой стороны…       «Уезжай куда вздумается, делай что вздумается, но не забывай о Семье.»       Джонни Марстон — доказательство тому. Засранец уехал на год, и все равно у него отдельная палатка и особое положение.       Около четырех Майка зашел в салун Смитфилда и, поглядывая по сторонам, направился к бару. — Мисс Ричардс работает сегодня? — он процедил без приветствия, морщась и наваливаясь на стойку локтями. Бармен посмотрел на его раздраженную рожу, и через пару секунд на его усталой физиономии проступило узнавание. Он настороженно сузил глаза. — А что? — Просто спрашиваю, — Майка протянул с угрозой, нетерпеливо барабаня пальцами по столешнице. Бармен оценивал его пару секунд. — Она на втором этаже. Ее позвать? — Не нужно. Сам схожу, — Майка оттолкнулся от стойки и направился к лестнице. — Она убирает комнаты! — Я подожду. — Не устраивайте мне дебош, как в прошлый раз! — донеслось в спину.       Проверив этаж, Майка свернул в коридор и принялся дергать ручки дверей. На четвертой услышал скрип в левом крыле, повернул голову и увидел «мисс Ричардс» выходящей из номера вместе с подносом. Он засвистел. Она не обернулась. Тогда он окликнул: — Эй. Эй!       Виолетта повернулась. Секунду смотрела без выражения, затем на лице ее проступило узнавание, а глаза сделались испуганно-нервными. Его пьяные выходки им запомнились лучше, чем ему. — Привет, конфетка, — он развязно направился в ее сторону.       Виолетта кисло улыбнулась ему. — Здрасти, мистер, — фальшиво протянула она и поспешила к лестнице. — Как поживаешь? — Майка нагнал ее и зашагал рядом. — Скучала по мне?       Выражение ее лица говорило громче слов. Она неловко рассмеялась и попыталась его обойти. «Нечаянно», Майка шагнул перед ней, и она врезалась в него вместе с подносом, вскрикнула, едва не выронив ношу. — Оп! — он вскинул руки и засмеялся. — Извини…       Она что-то пробормотала и юркнула мимо него на ступени. — Ну, так, а как твой кузен? — он не отставал. Виолетта поставила поднос на столешницу возле служебного входа. — Кузен? — всем видом показывая спешку, она направилась к столику в углу. — Боюсь, вы что-то путаете, мистер, у меня никогда не было кузена… Вы что-нибудь будете? — она громко сказала, останавливаясь рядом с двумя сонными ковбоями, которые вылупились на нее, по очереди моргая. — Нет? — перебивая речь клиента, Майка остановился рядом. — Как так? Твой кузен, малыш Киган?       Виолетта раздраженно вздохнула и поморщилась. — Или это был Даллас? — Майка провел пальцами по усам. — Не говори, что ты не помнишь и дядюшку Колма. Он так скучает по тебе…       Ее взгляд переместился на его лицо, большие серые глаза испуганно распахнулись. Попалась, дошло, наконец. Майка осклабился, наклонился пониже, упиваясь ее реакцией. Пусть-ка теперь покорчит ему рожи. Он ухватил ее за локоть, она дернулась, но осталась стоять на месте. — Пойдем-ка потолкуем, милашка…