Звёздный Предел

      Какими бы неземными и откровенно не-человеческими ни казались эльдар, всё же и у них оказались грязные тайны. Это как тина, спрятанная в глубокой чаще: поросшая мхом, молодой травой, цветами с дурманящим запахом и редкими кустарниками с алеющими соблазнительными плодами.       Недаром бывалые путешественники, да и партизаны, годами скрывающиеся в лесах, нет-нет да и носят крепкие палки, проверяя почву. Да и вода болотная, хоть и пить иногда можно, но на вкус…с гнильцой.       Миднайт подавила рвущийся наружу стон и запустила ладони в волосы, оттягивая их к затылку. Лицо заливало солнце, за окном было так светло, что глаза поначалу болели сутками и не различали цвета.       Они едва-едва осваивались в новом лагере — взамен добротного дома была какая-то хижина, большая часть территории все еще пестрела походными палатками. Но как же было хорошо вокруг! Казалось, вместе с солнцем проснулся целый мир, и он оказался еще более удивительным, чем был при свете звёзд.       Может и правду говорят, что на заре времён по земле ходили гигантские звери, что измельчали лишь с приходом людей? Миднайт сегодня видела здоровенного орла с размахом крыльев более десятка метров. А еще у него были два пассажира...       Второй из них, измученный, беспамятный, жалкий — был Нельяфинвэ, он же Третий и законный Верховный Король Нолдор — Макалаурэ был готов сложить венец в одночасье, но ввиду состояния этого самого короля…       Миднайт знала, Миднайт слышала собственными ушами и видела собственными глазами, как Мария вгрызлась в эту возможность доказать, что её умения чего-то стоят. Но вместе с тем… Их эгоистичные желания и почти детские разочарования (они же всё еще на войне) — все их мысли казались кощунственными, неуместными по сравнению с искренней радостью и страданиями братьев спасенного Нельяфинвэ.       Миднайт краем глаза видела незаживающие, вечно открытые раны (по крайней мере, так в полубреду твердил сам Майтимо, и так же подтверждал его спаситель), ошейник на горле, почти стерший кожу, ставшую хрупкой и прозрачной, нежнее полуистлевшей бумаги… Неровно сросшиеся ноги, которые пришлось ломать, неестественно вывернутый локтевой сустав, выпирающая лестница ребер, живот, почти прилипший к спине.       Финдекано сказал, что он провисел на скале двенадцать лет.       Их король, который должен стать народу оплотом и вождем, выглядел страшнее узников концлагерей Карвона, где они, истлевшие от непосильного труда и голода, становились просто расходным материалом.       Даже гигантский говорящий орел, принесший этих двоих, не был столь поражающ, как масштабы того, на что еще способен Моринготто из Ангамандо.       Распилить ошейник не удалось даже заклятыми мечами, которые ковал еще Феанаро, поэтому эльдар впервые обратили свои взоры на раньяр. Плазма неохотно разъедала черный металл, шипела и пенилась, словно материя была насквозь сплошным живым ядом, не желавшим так просто отпускать свою жертву.       Макалаурэ, едва взглянув на него, назвал его «воплощенной черной волей Бауглира»       Бауглир, что означает «душитель».       Сейчас Миднайт как никогда скучала по третьесортному виски, насквозь отдававшему спиртом и резиной, чтобы хоть как-то заглушить назойливый рой мыслей и просто дать сознанию подрейфовать где-то на границе реальности.       Рядом скрипнул стул. С таким же хриплым вздохом на него опустился Рига, подвигая к подруге толстую бутыль из мутного стекла.       — Что это?       — Местный самогон на шишках. Я даже не думал, что эти возвышенные ребята могут пить подобную дрянь, но как видишь… Только своему ничего не проболтайся.       — Мой, — Миднайт скривилась, — сейчас излишне занят, чтобы обращать внимание на мою персону. Я даже не знаю толком ничего, если ты этим интересуешься.       Она толкнула пальцем обглоданный карандаш и тупо смотрела, как он скатывается по столешнице обратно вниз. Рига еще раз вздохнул, откупорил бутылку и поставил её уже впритык у носа Миднайт.       — Скайрайс, возьми себя в руки. Сейчас всем нелегко. И радуйся тому, что мы хоть что-то делаем, а не топчемся на месте. С приходом этих вторых наши эльфики определенно стали активней, — он криво усмехнулся. И добавил, глядя, как Миднайт осторожно принюхивается, — ты пей, пей — отпустит.       На вкус оно было и правда…преотвратное. Но тут носом не покрутишь — не изысканное вино со стола короля (да, она все еще называла его королем), а третьесортное пойло родом из казарм — даром, что эльфийских. Правда, во рту оставалось приятное еловое послевкусие, отдававшее горечью и даже совсем чуточку — хвойной свежестью, которая быстро рассеялась, уступая место медовому туману в голове.       — Можешь даже поспать, — вновь прокомментировал Рига. — Я возьму на себя твою работу, нас все равно никто не хватится. К тому же, других домашних заданий не предвидится.       Миднайт тихо усмехнулась и присосалась к горлышку.       — Теперь ему нужен отдых. Как можно больше сна и отдыха. Организму нужны ресурсы, чтобы восстанавливаться. Сейчас должна вернуться Йестэ, и мы составим вашему брату диету. Я все еще не особо сильна в вопросах выносливости ваших организмов, но двенадцать лет… — Мария покачала головой, сняв розовые от крови перчатки, и передавая их Мире. — Провари их, пожалуйста. Это последняя эластичная пара, я пока не могу их выбросить… Уму непостижимо. Думаю, что целители эльдар тоже не особо в курсе, как поступить верней всего.       Эльза прерывисто вздохнула, осторожно прибинтовывая к ноге Майтимо дощечку. Жаль, тысячелетние эльфы не додумались до такой полезной вещи, как гипс… Или же просто его не нашлось в запасниках.       Рыжий эльф забылся беспокойным сном, а Йестэ как раз отправили за успокаивающим сбором, чтобы раскуривать в углу палаты.       Ему пришлось обрезать волосы, видимо, когда-то очень красивые и густые — сейчас они были просто свалявшейся вонючей массой, в которой, вдобавок, завелись какие-то насекомые. Сейчас же волосы едва-едва покрывали макушку эльфа, кое-где были проплешины (Мария не раз успела посетовать на то, что ни Джеймс, ни Рига не додумались взять с собой бритвенные станки), которые пришлось осторожно выстригать, чтобы добраться до застаревших травм на черепе.       Также ему нельзя было долго находиться в воде — его тело к её температуре сейчас так же капризно, как и тело младенца, так что омывали его не одной парой рук. И никто, даже молоденькие помощницы и думать не смели о смущении перед обнаженным, бессознательным, обезображенным, но всё же мужчиной.       — Побудешь с ним немного? Я хочу немного отдохнуть и поесть. И тебе, разумеется, принесу. Я чувствую, что просто коснусь головой подушки и потеряю сознание, — Мария пыталась пошутить, чтобы развеять гнетущую атмосферу, но Эльза продолжала, как завороженная, вглядываться в лицо спящего эльфа. — Ладно, я пойду.       — Принеси мне немного грибного супа.       — Хорошо.       Едва полы самодельной ширмы всколыхнулись, ознаменовав уход Марии, рядом тут же возник Финдекано — кузен и тот самый спаситель, прилетевший на гигантском орле Торондоре.       — Не думаешь, что надо бы проветрить немного? — тихонько шепнул он. Эльза кивнула.       — Надо бы. Мы понемногу пускаем воздух, но снаружи слишком холодно. Укутывать Майтимо тяжелыми шкурами тоже страшновато — он может просто-напросто задохнуться под ними, — Финдекано шумно выдохнул.       Эльза прикрыла глаза.       — Я знаю, запах не из приятных, да и мало способствует выздоровлению, но из двух зол всегда выбирают меньшее.       — А сколько ему нужно, чтобы выздороветь?       — Я не знаю. Как у вас говорят? Зависит от силы пламени? В нём он горит ярко, раз до сих пор жив.       Финдекано дернулся.       — Ты не знаешь…он молил меня о смерти там, на скале. Говорил, что думал о смерти каждый день, но Моринготто не отпускал его.       — Он мог уйти, едва ты спас его, — спокойно ответила Эльза, все так же не открывая глаз. — А значит, сейчас ты и держишь его здесь. Он не может так неблагодарно обойтись с тобой.       Эльф неопределенно качнул головой и с едва различимой мукой на лице вгляделся в сморщенное лицо брата.       — Рука…?       — В порядке. Ты хорошо остановил кровотечение. Пришлось поработать над костью и сосудами, но в целом всё хорошо… от этой раны не умрет точно.       — А от других?       — Мы делаем всё, что в наших силах, чтобы вытащить его, — твердо произнесла Эльза, открывая глаза. Но она пока опасалась смотреть спасителю рыжего прямо в глаза.       — Спасибо.       Эльза коротко качнула головой и прислонилась к стене. Блики от свеч причудливо отплясывали на рыжих клочках волос и бумажно-прозрачном лице, будто подсвечивая его изнутри.       Она даже могла видеть зеленоватые вены…       Эльза и не заметила, как рядом опустилась плошка горячего супа, и провалилась в долгий сон.       Ей снилась ало-золотая птица, с пронзительным грудным криком гибнущая в огне, а в черной, как сама тьма, золе, тлели золотые искры. А вокруг ходила высокая сероглазая девушка и рассыпала жемчуг.       Эльза проснулась и почувствовала, как крик застрял в горле. Пересохшем, как пропитанная кровью и пеплом бесплодная пустыня. Руки будто за одну ночь стали сухими и морщинистыми, и она поскорее решила встать с кровати и пойти умыться.       Кровати…? Она осторожно провела рукой по свежим, хрустящим простыням. Кто перенес её сюда? Ранее эльдар не проявляли такой заботы, да и Джеймс с Ригой были далековато от лазарета. Может быть, в порядке исключения, за заботу о спасенном короле Нельяфинвэ?       Эльза провела рукой по волосам — те, наоборот, были горячими и мокрыми от пота. Что за чертовщина ей снилась?.. Сон ускользал, как вода сквозь песок. Образ сгорающего феникса мутнел, оставалось только холодное сияние льдисто-серых, как жемчуг, глаз.       — Брр, приснится же, — Эльза зачерпнула полную горсть ледяной воды из бочки и плеснула себе на лицо.       — Проснулась? — дверь с громким хлопком закрылась и на постель уселась Мария, на ходу скидывая сапоги. Эльза следила за ней с нескрываемым удивлением. — Чего так смотришь?       — Разве ты не на дежурстве? Кто остался с Майтимо?       — Пост приняла Мира, да и его верный пес с косичками всё еще там, — Мария фыркнула, на ходу расплетая светлые волосы. — Ты не представляешь, как у меня ноют ноги.       — Только не проси их размять, — Эльза скептически покосилась на обмотанные дурно пахнущими портянками ноги Марии. — Неудивительно, ты почти сутки не разгибалась.       — Угу. Ты не переживай, я поставила греться воду. Смою и усталость хотя бы немного, и запах.       Эльза смутилась.       — Да ладно тебе, не всем же быть благоухающими эльдар. Между прочим, твой Майтимо тоже не розами пах.       — Ты не висела на скале двенадцать лет, — огрызнулась та. — И почему это «мой»?       — Ну… — Мария почесала переносицу. — Во время операций и перевязок то ладно, я еще могу скинуть на врачебную необходимость смотреть на пациента. Но во время дежурства? Ты заснула, глядя на него.       — Кстати об этом… Кто меня перенес сюда?       — Как кто? Джеймс, конечно, — Мария состроила изумленное лицо, но увидев вновь зардевшееся лицо Эльзы, громко расхохоталась. — А ты думала, что это был тот эльф? Ахах, вот умора. Ты их всех не потянешь, дорогуша.       — Ну тебя.       Мария перевела дух и резко посерьезнела.       — Кстати о Джеймсе. Он приходил не просто так. До Карнистира — а он сейчас второй после Канафинвэ — дошел слух о наших препираниях с местными целительницами.       — Хочешь сказать — твоих? — Эльза изогнула бровь. — Ты цукаешь их так же часто, как эльфы выезжают в дозор.       Мария отмахнулась.       — Не суть важно. Хотя я, как ты говоришь, «цукаю» их за дело. Они почти совсем беспомощны во врачевании, что связано с открытыми ранами, ядами и прочим. Не знаю уж, как они жили, но это не дело. И Карнистир первым обратил на это внимание. Он просил нас троих взять себе учениц.       — Учениц? Погоди, а чему учились они там, в Валиноре?       — А кто такие Валиэр? — Мария придирчиво оглядела свежесрезанный стебель с ярко-желтым соцветием, и отложила его в корзину к остальным.       Йестэ робко следовала за ней, умело срезая свежие побеги зверобоя, найденного пару минут назад.       — Валиэр и Валар создали наш мир. Они воплощение великих стихий. Воздух, Звезды, Земля и Металл, Вода, всё живое и сущее, судьба, сновидения… Это всё они. Они создали наш мир и привели эльфов в Аман, дабы мы жили в мире и спокойствии, вдали от зла.       — Но не всех. Это нечестно, — констатировала Мария. Где-то в гуще травы затерялся белый цветок со звездчатой головкой — скрылся, и не желал показываться снова.       Йестэ смутилась:       — Многие не захотели идти.       — Ладно. А что насчет целительства? Почему вы столь немногому научились?       — Владычица Эстэ больше учила нас исцелять душевные раны.       — А как же порезы, переломы? Вы же творческий народ: кузнецы, скульпторы…       — Такие травмы мы тоже умеем лечить. Но эти болезни, что заставляют хроар гнить и покрываться язвами — нет. Я впервые вижу такое. Мы сильно ослабли после того, как покинули Аман. Должно быть, это из-за проклятия Намо Мандоса (Валар) и злого Рока, что лежит над нами.       — Сколь излишняя драматизация. По-моему, кто-то просто не закалял иммунитет. Неженки!— фыркнула Мария. Она начинала раздражаться почти от каждого слова Йестемирэ, а народ нолдор, в частности — практически недееспособные целители не просто сводили с ума, а доводили до бешенства своей бесполезностью и святой наивностью во всяческие судьбы, роки и проклятия. Поразительно просто. Не в самом хорошем смысле.       И как разительно они отличались от своих предводителей — сильных, несломленных, твердо стоящих на ногах и уверенных, что никакое проклятие не в силах отвернуть их от своего пути.       Мария очнулась от воспоминаний и сокрушенно покачала головой. Теперь она понимала то очумевшее выражение лица Миднайт, когда Канафинвэ впервые рассказал ей о рунах, несущих силу, и сама Миднайт докопалась до сути проклятия и рока нолдор.       К этому миру почти невозможно привыкнуть, с её-то скептическим разумом.       — Кажется, твоя бадья давно нагрелась, — Эльза, видимо, сказала это уже не в первый раз, на что Мария только еще раз качнула головой, все еще находясь в тумане воспоминаний.       Она медленно двинулась в свою комнату, где собрала банные принадлежности и так же медленно двинулась в купальню.       Кажется, эта Йестемирэ рассказывала, что растения и деревья живые. А деревья даже шепчутся между собой.       Вода в бадье была едва теплой, но она хлынула в глаза и уши, как только она опустилась в купель с головой. Надо же, уже и деревья о чем-то просить собралась. Дурная.       Но еще разок развести Йестемирэ на разговор стоило бы. Уже на правах наставницы.       Мария принялась остервенело натирать ноющие ступни мочалкой, отшелушивая слоящуюся кожу на пальцах, и восстанавливая кровоток. Эльфийские мыльные средства пенились неохотно, и волосы от них пушились знатно, отчего Мария почти всегда ходила с туго заплетенной косой — голова болела после просто невыносимо. А обрезать волосы рука пока не подымалась.       В такие моменты она порой завидовала Миднайт: её волосы хоть так, хоть сяк — одинаково жесткие и непослушные, скорее воронье гнездо, сломавшее не одну расческу. Ей-то, откуда знать всю степень этого отчаяния?       …В гостиной — где они изредка собирались после долгого дня и рассказывали об эльфийских требованиях и причудах, было удивительно тихо, учитывая, что присутствовали почти все обитатели дома.       Мария, кутаясь в плотный шерстяной плащ, приятно уставшая и сонливая после теплого купания, направилась туда — как раз был слышен чей-то полуразборчивый шепот и невнятный звон.       Миднайт и Рига снова пили. Рядом с ними, на диване распластался тихо посапывающий Джеймс. Пьющие, казалось, и не заметили внезапного вторжения: Миднайт что-то тихо пыталась доказывать Риге, но, судя по его выражению лица, она не доказывала — втирала.       — Какой повод на сей раз? — Мария осторожно, стараясь не потревожить хрупкой тишины, придвинула табурет и уселась. Рига молча придвинул к ней полупустую бутылку. Кубков или каких-нибудь стаканов не было: видимо, напивались с горла.       Миднайт так же, безмолвно, пожала плечами.       — Всё с вами понятно, — Мария осторожно принюхалась и сама припала к горлышку.       Рот опалило, будто она глотнула выдержанный коньяк, но послевкусие отдавало хвоей, не мёдом.       — А вы ели что-нибудь?       — Канафинвэ ждет нас в своем чертоге на закате, — Миднайт зевнула и посмотрела увлажнившимися глазами в окно: Алассиона с компанией в последнее время не видать, да и до заката время есть.       — Понятно, — Мария чувствовала, как туман снова заволакивает разум и опускает веки, и отхлебнула опять. Еловое питьё согревало невероятно.       — Скажи? — Рига точно угадал её мысли, уложив голову на сложенные руки и по-кошачьи щурясь из-под выставленного локтя. — Миднайт даже уговаривать не пришлось.       Миднайт мерно покачивалась взад-вперед, никак не отреагировав на реплику.       — Когда это мы её уговаривали? — Мария шумно вдохнула. — Спасибо. Но я очень хочу вздремнуть. Разбудите потом?       — Нас бы кто разбудил… — Рига устремил взгляд на отсутствующее лицо Скайрайс — никак, опять вышла на контакт с внеардовыми цивилизациями. Он тихо хихикнул, представив картинку.       Он довольно быстро соскользнул в теплое марево сна без сновидений.       Разбудил всех спящих, как ни странно, Алассион: он довольно громко и долго тарабанил латным кулаком в дверь, видно, только вернувшись с дозора.       — Как думаешь, зачем нас собрали на этот раз? — Джеймс склонился к Марии, обдавая её теплым дыханием. Та слегка поморщилась, отмахнувшись.       — Наверняка что-то о дружбе народов. Вряд ли это ужин торжественного открытия всей правды, — Мария покосилась на Миднайт, идущую впереди. Сама старшая Скайрайс будто палку проглотила: идеально ровная спина, расправленные плечи, и только шаг, видно, давался с трудом. Неужели настолько боится? Но чего?       Джеймс отстал, шумно фыркая. Принюхался к собственной рубахе: и правда, стоило хотя бы обмыться перед тем, как присоединиться к пьянке. Хотя то скорее и не пьянка была — тихо, как на поминках. Но он, в отличие от той же непробиваемой Марии, прекрасно чувствовал атмосферу. Дружбой народов здесь совсем не пахло — скорее гнилью, доносящейся из палаты спасенного Нельяфинвэ. Как он? С такими ранами не выживают.       …Гнилью и… тем шипящим металлом. Вкус металла имеет кровь, как и наоборот — в большинстве случаев. Обычный металл имеет вкус боли в зубах, холода и немного соли. Но тот ошейник имел запах смерти. Тысячи смертей. Джеймс мог поклясться, что слышал тонкий безудержный вой — до того тонкий, что слышал его только на периферии звука, не был же он летучей мышью. Он стоял позади Марии, готовый в любой момент перехватить щипцы, как только ошейник отстанет от истертой шеи: его руки дрожали, пока он вглядывался в сплошную черноту.       Таким черным не был даже вантаблэк, поглощавший практически все фотоны и излучения. Нет… оно походило скорее на темную материю, ни испускающую излучения, ни взаимодействующего с ним. Что-то… напоминавшее о бесконечно черном и холодном космосе, оставшемся за небесами.       Джеймс запомнил считанные секунды своей мнимой смерти, как первый рассвет этой земли. Он был в открытом космосе, в скафандре, один — он летел сквозь пространство. Он не запомнил ни далекого свечения звезд, ни отблеска туманностей — хоть между ними было тысячи световых лет или всего лишь один — вокруг была неизменная пустота.       Одиночество.       Холод пробирал до костей, стук крови отдавался шумом в ушах, и только сердце отчаянно боролось за жизнь.       Его должны были подобрать, он должен был зацепиться за трос — и он зацепился. Но то всепоглощающее чувство, что ты один — что ты навеки будешь один — въелось ему под кожу, обматывая органы невидимой ледяной пленкой.       Так ли себя чувствовал тот несчастный эльф?..       Одиночество — вот чем был тот ошейник, вот про что пел тот слышимый лишь ему бездонный вой. Что за темная, предвечная сила, которую воплощал Моринготто? Стоила ли та, нильская война той, на которой они находились сейчас?       — Мария, почему ты не применишь сшиватель? Ты бы закрыла его раны за считанные секунды, — Мария тихо рыкнула, оттолкнув его в сторону, протягивая дрожащие руки к инструментам. Примитивным медицинским инструментам. — Почему?       — Универсальных частиц для его подпитки осталось не так много, а та рана, что я сшила до твоего прихода… видишь кровотечение? — Джеймс перевел настороженный взгляд на рваную рану под коленом, которую сейчас обрабатывала Мира.       — Почему так?       — Я не знаю, его ли организм отвергает частицы, или же яд… Но его кровь чиста, я проверила её в первую очередь, — руки Марии дрожали, и она то и дело сжимала их в кулаки, чтобы унять дрожь. — Я боюсь, что это то, с чем я не могу совладать. Джеймс, ему не помогает физическое лечение.       Ширма резко одернулась — Финдекано буквально подлетел к постели брата: лицо Майтимо болезненно исказилось, и он всеми силами старался выдернуть ладонь из рук двоюродного брата. Но сил было чертовски мало.       Финдекано будто бы не замечал присутствующих раньяр: обхватив тонкую, как крыло птицы, руку Майтимо, он запел.       Джеймс видел, как даже известная своей циничностью Мария не посмела спорить или препятствовать, не говоря уже о Мире, закончившей перевязку и отошедшей к стене.       Голос эльфа набирал силу, вытесняя все чувства из груди: это снова было одиночество. Но теплое, расслабленное, только один на один с собственной душой, и только кто-то невидимый, неощутимый, щедро вливал в них силы.       Мария беззвучно заплакала, осев на пол.       Стража распахнула тяжелые двери: все принцы были на месте. Место в торце стола пустовало, вместо этого Канафинвэ сидел по правую руку от своего прежнего места. Раньяр поспешили занять привычные места.       — Видно, вы не удивлены, что я сижу здесь, — Канафинвэ заговорил негромко, вполголоса, но в оглушающей тишине его голос будто гремел.       — Вы собираетесь передать ему корону? — спросила Мария, не притронувшись к приборам.       — Да, как только наш старший брат поправится и окрепнет.       — Видимо, вы не сомневаетесь в этом, — Рига уставился окно ровно над головой Куруфина, словно его внезапно заинтересовал пейзаж снаружи. Мария не стеснялась говорить полутонами и прекрасно знала от Миднайт, что Канафинвэ — прекрасный оратор и мастер слова, и уж точно заметит подтекст.       — С чего бы мне пребывать в сомнениях? Дух моего брата силен. Здесь ему бороться будет гораздо легче.       — Значит, и лечиться он будет самостоятельно? Собственными силами? — теперь сарказм в голосе их главного медика мог не услышать разве что глухой на оба уха.       — Что вы хотите от меня услышать, леди Мария? — …как и сталь в голосе Канафинвэ Макалаурэ. Он повернул голову в их сторону и сверлил взглядом висок Миднайт. Отчего-то именно Миднайт, а не Марию.       Рига повел плечами, стряхивая леденящее стадо мурашек со спины.       — Я хочу услышать правду. Мы хотим услышать правду, — Мария поднялась с места, упираясь едва подрагивающими кончиками пальцев о стол. Миднайт судорожно закусывала щеку, следуя примеру Штрауса. — Что за Моринготто? И что за проклятие связывает вас? На что мы подписались, примкнув к вам?       Король Канафинвэ дышал ровно, предупредительным взглядом мигом остудив вспыльчивых братьев. И перевел взгляд.       — Ну что же… как любит говорить моя ученица, всё тайное становится явным.       Миднайт влетела в комнату и с силой захлопнула тяжелую дверь.       Ноги будто налились свинцом: она едва дошла до кровати и рухнула лицом в подушку. Слез не было. Крика не было. В горле было оглушительно пусто — жаль, они с Ригой опустошили ту бутыль до самого дна, не оставив и капли.       Это дар — уметь пропускать взгляды сквозь себя. Но не его взгляд. Его величество далеко не так глуп: Миднайт и не надеялась, что он не узнает об узнанном секрете. Секрете ли?       Так или иначе, он даже не был удивлен. И даже попросил считать его пояснения своеобразной интродукцией непосредственно к тому, почему он созвал их за одним столом.       Клятва, проклятие, предательство…       … И произойдет то от предательства брата братом и от боязни предательства…        Миднайт стремительно опустошала кувшин и остаток попросту выплеснула на лицо. Она вся горела, и не спасала даже ледяная вода Митрима.       Она покинула зал после, казалось, нескончаемой беседы длиной в несколько часов — на деле же прошло гораздо меньше времени. Канафинвэ и Мария покинули трапезную первыми, вместе направившись в лазарет. Все разбрелись по своим делам, как и Миднайт. Расслабленно чеканя шаг, она добралась до пристанища и только здесь осмелилась дать волю чувствам.       — Пришедшие вместе с новым огнем — другая часть нашего народа, оставленная на том берегу. Их предводитель — младший брат нашего отца и наш дядя, Нолофинвэ. И спаситель нашего брата — его старший сын и наследник, Финдекано, — он говорил размеренно и гулко, и словом не упомянув о сожалении и вине, о которой и так знали все присутствующие. Что стоят слова? Ничего.       Может, он и вправду отчаянно нуждался в добром совете, но Миднайт предпочла трусливо сбежать, оставив все на Ригу Штрауса. Тот не винил: ни словом, ни взглядом. Сказал только: «Иди и отдохни. Поразмыслим об этом, когда я вернусь».       Она еще долго ворочалась в кровати, разминая спину. Что делать, что делать?       Часть сознания упрямо твердила: их вина, их проблемы и решать тоже им. И это был наилучший выход.       Но что-то противно скреблось, засело, как длинная заноза прямиком под трахеей, не давая спокойно дышать. Она перевернулась на спину, раскинув руки и ноги в стороны. От отсутствия мыслей голова отчаянно гудела — пришлось встать и распахнуть окно, впуская холодный воздух.       Было уже очень темно — виднелись первые звезды, пусть Миднайт уже могла и по памяти воспроизвести небесный рисунок.       Где то время, когда рядом был Лаэгхен и было так легко на душе? Может, стоило идти в тот чарующий сновидениями лес и спать до конца мира?       Нет… Миднайт взъерошила влажные от пота волосы на затылке. Бесконечный сон это не выход. Выспалась в анабиозе, пронзая экзопространство. Сбоку хлопнула дверь — Рига вернулся и бурча что-то невразумительное, направлялся в столовую.       Миднайт натянула сапоги и так — в чем была, не накинув плаща, выскочила во двор. Оставалось надеяться, что Макалаурэ еще не ушел. Странное дело — в последнее время только он сеял внутри сомнения, и только он же и рассеивал их, как вязкий туман поутру.       Он будто был недостающим глотком воздуха, без которого в мозгу начиналось кислородное голодание.       Миднайт в несколько прыжков преодолела ступени и расступающуюся стражу и без стука потянула на себя дубовую дверь. Та поддалась слишком легко — Макалаурэ стоял прямо за ней, возвышаясь и пронзая нечитаемым взглядом.       — Я знал, что вы придете, Миднайт.